То, что она увидела, ей не понравилось. Она бросила короткий неприятный взгляд на Дортмундера, и указала сначала на его левую ногу, а после на первую ступеньку верхушки стремянки. И никаких детских "гули-гули". Она напомнила ему детский приют.
Дортмундер сказал:
- Мне очень жаль, сестра, но я не могу сделать это. Я думаю, что сломал лодыжку или растянул связки или еще что-то. Или что-то.
Она подняла свои глаза с мольбой к небу и потрясла головой, что означало: "Ты ребенок". И это произвело больший эффект, чем просто разговор.
- Правда, сестра, я сломал ее.
Прежние страхи умирают медленно. Увидев старую привычку в стоящей перед ним сестре, Дортмундер сразу же начал оправдываться.
- Она уже напухла,- сказал он и немного придвинулся, чтобы она могла лучше рассмотреть.- Видите?
Она нахмурилась. Продолжая стоять на четвертой ступеньке лестницы, она подняла свисающий с пояса конец деревянных четок и показала распятие и приподняла брови, что должно было означать: "Ты Католик?".
- Ну, э-э, сестра,- сказал он,- частично. Я, как бы, падающий вниз,- и он опустил взгляд, смутился и продолжил смотреть на каменный пол внизу.- В некотором смысле.
Она снова потрясла головой и опустила распятие. Поднявшись на две ступеньки ближе, она протянула руку и схватила его за запястье правой руки – Боже, какой костлявой была ее рука!- и дернула.
- Черт возьми!- вскрикнул Дортмундер, а она смотрела на него неодобрительно, широко раскрыв глаза.- Я имею в виду,- оправдывался он,- я имею в виду, ну… что я имею в виду?…
Прищурив глаза, она снова качнула головой: "Ах, забудем это". И другой рывок ее рукой: "Давай-ка двигайся, парень".
- Ну, ладно,- согласился Дортмундер.- Надеюсь, вы знаете, что делаете.
Она сделала. Она была как колли, возвращающая домой глупую овечку в конце дня. Она помогла всем его конечностям переместиться с балки на лестницу, в которую он, было, на момент вцепился, испытывая нечто среднее между спокойствием и ужасом, покрылся испариной. Вибрирующая стремянка означала, что его вспыльчивая благодетельница спешно спускалась вниз, и пришло его время следовать за ней, что он и сделал.
Дурацкое положение. Левая нога не выдерживала вес его тела, поэтому Дортмундер прихрамывал всю дорогу вниз, держась за бока лестницы такими напряженными пальцами, что остались отметины метала.
Приподнятая левая нога торчала неуклюже и делала его похожим на неизвестную болотную птицу из Эверглейдс. Он проскакал на правой ноге до самого низа, где напирающая толпа монахинь толкнула его в специально подготовленное для такого случая инвалидное кресло.
Энергичный друг Дортмундера по лестнице стоял напротив него, серьезно смотрел на него сверху вниз, а остальные сестры столпились вокруг и с любопытством его рассматривали. Вот эта, напротив, должна быть у них Главной Сестрой или Матерью-настоятельницей или как там у них заведено. Она указало рукой на Дортмундера, затем на себя и после на свой рот. Дортмундер кивнул:
- Я понял. Вы, э-э, что вы не можете разговаривать.
Кивок головой. Она помахала рукой вперед-назад, что означало отрицательный ответ. Неодобрительный сердитый взгляд. Дортмундер спросил:
- Вы можете говорить?
Положительный кивок, много кивков, много кивков вокруг него. Дортмундер также наклонил голову, но в знак того, что он не понял ничего:
- Вы может говорить, но вы не желаете этого. Ну, если так надо…
Крепкая маленькая монахиня-босс схватила себя за мочку уха, затем быстро сделала правой рукой ужасный удар в воздух, настоящий крепкий хук правой. Она посмотрела на Дортмундера, а он смотрел на нее. Она раздраженно вздохнула, покачала головой и повторила предыдущие движения: оттянула правое ухо и ударила воздух, но на этот раз посильнее. Дортмундеру показалось, что он даже почувствовал легкий бриз от этого взмаха на своем лице. Он сидел в металлическом инвалидной кресле, хмурился, наблюдал: "какого черта, этот старый стервятник хочет". Она же сердито смотрела на него и так сильно дергала мочку, что, как будто, вообще хотела оторвать ее.
Голова Дортмундера сразу же приподнялась, когда он вспомнил кое-что. На вечеринках часто играют в игры. Он видел людей, которые делали… Он спросил:
- Шарады?
Большой кивок облегчения "заполнил" комнату. Все монахини улыбнулись ему. Сестра-настоятельница сделала в последний раз удар по воздуху, затем уперла руки в бедра и выжидающе смотрела на него.
- Звуки,- предположил Дортмундер, поскольку смутно помнил правила игры.- Звучит как… Похоже на удар? Вы имеете в виду "обед"?
Все отрицательно покачали головами.
- Не "обед"? Тогда, может, "жевать" (Потерянная икра напоминала о себе).
Снова неверный ответ. Главная монахиня повторяла и повторяла шараду, все более раздраженно и энергично. На этот раз кулак просвистел возле ее уха со всего размаху. Она стояла, качала левой рукой и ждала.
- Попробуем пробиться,- решил Дортмундер.- Носок?- нет, это уже было.- Hit? Ваng? Crash? Dow? Fow?
Нет, нет – все они семафорили, размахивая руками, что могло означать "вернись назад".
- Fow?
Много, много кивков. Несколько монахинь начали делать шарады друг с другом и молча смеялись – говорили о нем.
- Звучит как "бах",- Дортмундер все обдумал и решил, что есть только один выход из ситуации. Он начал перечислять:- Вow? Cow? Dow? Fow?
Взглядом они дали ему понять, что не нужно перечислять "gow", а остановиться на "fow".
- Как?
Некоторые монахинь начали показывать на пол, а некоторые наклоняться. Дортмундер предположил:
- Начать с другого конца алфавита?- и они облегченно заулыбались в знак согласия, а он спросил:- Zow? Yow? Wow? Vow?
Наконец-то! Тысячи монахинь в знак одобрения подняли большой палец.
- Vow (обет молчания),- повторил Дортмундер.
Игуменья улыбнулась и развела руки в сторону, что значило: "Вот и все. Вот и вся история".
- Я не понимаю,- произнес Дортмундер.
Раздался общий вздох. И это был первый звук, который он услышал от этой толпы. Сестры посмотрели друг на друга, приподняв в изумлении брови, а монахиня-настоятельница коснулась пальцем своих губ, затем приложила руку к своему уху и наклонилась вперед, чтобы показать пантомиму под названием "слушать".
- Конечно,- согласился Дортмундер.- Действительно, тихо. Если здесь никто не разговаривает, то по-другому и не может быть.
Монахиня затрясла головой, снова повторила для него пантомиму и развела руками: "Ты идиот?".
- А-а, это "ключ",- Дортмундер подался вперед, придерживаясь за коляску.- Что это такое, звучит, как, кажется "quiet" (тишина)? Riot (бунт). Diet (еда). Нет? А-а, вы имеете в виду "quiet". Что-то похожее на "quiet". Другое слово наподобие "quiet". Ну, я имею в виду, когда тихо, ну вы знаете, о чем это я, тогда ты не можешь услышать ни звука. Нам нравиться, когда становится тихо ночью, тогда все вещи становятся очень тихими, мы желаем другие слова наподобие "тишина", когда тихо, когда нет звуков и т.д., это очень тихо и я думаю! Я делаю все возможное!
Они продолжали сердито смотреть, уперев руки в бедра.
- Ну вот! Ф-ф-ф… (звук свиста),- расстроился Дортмундер. – Я ведь новичок в этой игре, а вы это делаете постоянно. Я неудачно упал и… ладно, ладно, я думаю.
Сгорбившись в инвалидной коляске, он молчал и думал и думал:
- Ну, если здесь все время тихо,- начал он,- но помимо этого я не могу… О! Это ведь тишина!
Да! Они отреагировали на его слова притворно-восхищенными аплодисментами. Затем начало появляться все больше и больше поднятых пальцев в знак одобрения.
Дортмундер только теперь понял, что происходит, получив подтверждение своим словам со стороны монахинь:
- Я догадался,- произнес он.- Если сложить два слова вместе. Vow. Silence. Vow. Silence, - он кивнул и снова кивнул, а затем громко выкрикнул. - Обет молчания! У вас одна из тех религиозных штуковин, обет молчания!
Да! Они были счастливы, что миссия завершилась успехом. Если бы он был Майским деревом, они танцевали бы вокруг него. Обет молчания!
Дортмундер повел руками:
- Почему вы просто не написали об этом на листке бумаги?
Они резко прекратили молчаливые поздравления. Вопрос поставил их в тупик. Некоторые из них начали подергивать свои юбки и рукава, чтобы привлечь внимание к своим рясам, намекая на что-то. Настоятельница взглянула на Дортмундера, протянула руку под одеяния и вынула блокнот и шариковую ручку. Она что-то энергично написала на листке, оторвала его и протянула Дортмундеру: "Вы можете прочитать?".
- Ну, а теперь,- попросил Дортмундер.- Только не нужно меня оскорблять.
4
Мать Мэри Форсибл и сестра Сирин писали записки быстро, что указывало на долгую практику. Здесь, в немного загроможденном кабинете монастыря с зарешеченными окнами с видом на Вестри-Стрит, он сидел на противоположной стороне широкого стола от Матери Форсибл и обменивался с ней записками с нарастающим возбуждением.
Мы желаем, чтобы сестра Мэри Грейс вернулась обратно!
Бог укажет нам путь.
Он показал нам это прошлой ночью в часовне!
Мы не будем общаться с грабителями и ворами.
Наш Господь и Спаситель!
Уйди прочь, Сатана!
Оторванных листков из блокнота становилось все больше и больше по обеим сторонам стола, пока сестра Мэри не просунула голову в дверь кабинет. Она положила лицо на сложенные ладони и закрыла глаза, что означало: "Нашему гостю пора спать".
Мать Мэри Форсибл взглянула на настенные часы-регулятор, было почти семь. Солнце уже давно поднялось, завтрак закончился, месса состоялась, полы вымыты. Он качнула головой, посмотрела на сестру Мэри Кейпэбл, щелкнула гневно пальцами: "Отведи этого ленивого хама наверх". Сестра Мэри улыбнулась, кивнула и вышла.
Тем временем сестра Мэри Сирин решил изменить тактику поведения. Она разгладила одну из самых первых записок, написала на ней что-то корявым почерком и толкнула к сестре Мэри Форсибл:
Мы хотим, чтобы сестра Мэри Грейс вернулась!
Мать Мэри Форсибл написала: Конечно, мы хотим. Молитва и созерцание покажут нам правильный путь.
Сестра Мэри Грейс ничего не написала в ответ. Она просто протянула листок обратно:
Мы хотим, чтобы сестра Мэри Грейс вернулась!
Мы никогда не отступимся!
Мы хотим, чтобы сестра Мэри Грейс вернулась назад!
Пожалуйста, не будьте скучно, сестра Мэри Сирин.
Мы хотим, чтобы сестра Мэри Грейс вернулась назад!
Вы содействуете преступлению?
Мы хотим, чтобы сестра Мэри Грейс вернулась назад!
Вам так же плохо, как и нам!
Сестра Мэри Сирин выглядела так ангельски с этими ямочками на щеках, когда улыбалась. Кивнув, она снова указала на это безжалостное сообщение. Мать Мэри Форсибл откинулась на спинку стула, начала барабанить кончиками пальцев по столу и размышлять.
Это правда, что весь монастырь, каждый член "The Silent Sisterhood of St. Filumena" умолял день и ночь и просил помощи у руководства монастыря, чтобы разрешить проблему с сестрой Мэри Грейс. Также правдой было то, что на протяжении всей своей истории существования в женском монастыре никогда не был замечен вор на стропилах часовни. Связаны ли как-то между собой эти два инцидента? Сестра Мэри Сирин была первой, кто обнаружил того парня и поэтому имела вполне оправданное чувство собственности на него. Она утверждала, что он является орудием Божьим, но Мать Мэри Форсибл была скептично настроена. Конечно, на протяжении веков многие орудия и посланники Бога не получали признания, но все же большинство мошенников оставались просто мошенниками без добродетели и Бога в душе.
С другой стороны, привычкам в жизни трудно сопротивляться. На протяжении почти всей своей сознательной жизни Мать Мэри Форсибл сдерживала свое желание вернуться к материальному миру. Она ограничила свою мирскую жизнь до этого здания, этой группы женщин и этого правила обета молчания, который сестры могли нарушать не более двух часов в каждый четверг. Ее бдительность и просьбы были направлены к Нему, доверившись молитве и милости Творца можно получить все необходимое. Но, возможно, на мирскую проблему с сестрой Мэри существовал такой же мирской ответ?
Какое-то движение в дверях отвлекло внимание монахини Форсибл от ее мыслей. Дьявол легок на помине. Вот и он собственной персоной. Левая нога перевязана белым бинтом, трость сестры Мэри Чэйн в левой руку, а чашка с кофе сестры Мэри Лусид в его правой. Он производил впечатление подлеца, а появившаяся небритость лишь усугубила выражение ненадежности на его лице.
- Я предполагаю, что попал в офис,- пробормотал он словно "плохой мальчик Пека", которого застали курившим в туалете.
Если бы Мэри Форсибл преподавала в средней школе, то она ввела бы множество предписаний. Она сердито посмотрела на сестру Мэри Сирин, которая в свою очередь сияла от гордости, как будто именно она была причастна к созданию этого парня. Она быстрым жестом указал на стул с левой стороны стола, тем самым предложив присесть. Так он и сделал, положив одну руку с грязными ногтями на стол и изобразив улыбку Хамфри Богарта, произнес:
- Я хочу объясниться, ну, по поводу прошлой ночи.
В ответ на это Мать Мэри Форсибл быстро написала первую записку и толкнула в его направлении: Вы – грабитель.
Он посмотрел обиженно:
- Ах, теперь…- начал он, но второй листок был уже в пути.
Он осторожно улыбнулся сестре Мэри Сирин, затем прочитал записку номер два:
Мы не сдали Вас вчера вечером в отделение полиции, которое находиться на другом конце квартала, но мы могли сделать это.
- О,- только и смог сказать он.- Полиция в конце квартала. Вы полагаете, я, э-э…
Мать Мэри Форсибл посмотрела на него.
- Хорошо,- сказал он, пожал плечами, вздохнул и продолжил.- Э-э, спасибо.
Настоятельница уже нарисовала следующую записку, которая скользнула по столу.
Возможно, вы можете отблагодарить нас.
Нахмурившись, он изучал записку, повернул ее, но обнаружил, что с обратной стороны она пустая, покачал головой. Затем обвел взглядом офис, как будто в поисках чего-то и произнес:
- Что? У вас есть сейф, который не можете открыть или?
Жаль, что сегодня не четверг. Потребуется много времени, чтобы выяснить ситуацию.
5
Энди Келп взломал дверь в квартиру с помощью пластика кредитной карты, заглянул в гостиную, где находились Дортмундер и Мэй и сказал:
- Это только я. Не вставайте.
Затем он пошел в кухню, чтобы угоститься пивом. Крепкий, с блестящими глазами, остроносый мужчина окинул обстановку кухни быстрым взглядом. Со стороны он был похож на птицу, которая высматривает для своего приземления ягодный куст. На столе лежало несколько видов крекера. Келп взял один с кунжутом, запил пивом и вернулся в гостиную, где Мэй поджигала новую сигарету от крошечного окурка предыдущей. Дортмундер сидел с забинтованной ногой за журнальным столиком.
- Как дела,- спросил Келп.
- Потрясающе,- ответил Дортмундер, но это прозвучало иронически.
Мэй затушила окурок в пепельнице и сквозь новое облако дыма произнесла:
- Я хочу, чтобы ты звонил в дверной звонок, как и все остальные, Энди. Что если бы мы "кое-чем" занимались в тот момент?
- Аха,- ответил Келп,- мне это даже в голову не пришло.
- Большое спасибо,- сказал Дортмундер.
Казалось, что он был далеко не в самом лучшем настроении. Келп объяснил Мэй:
-По телефону, Джон рассказал мне, что повредил ногу, и я не знал дома ли ты, поэтому я решил поберечь его силы, чтобы он не вставал,- и повернувшись к Дортмундеру спросил:- Так что случилось с твоей ногой?
- Он свалился с крыши,- ответила вместо него Мэй.
- Спрыгнул,- поправил Дортмундер.
- Извини, но у меня не получилось прийти прошлой ночью,- оправдывался Келп.- Работал тогда О’Хара?
- До определенного момента.
- До какого именно?
- Пока его не арестовали.
- Упс,- произнес Келп.- Но он только недавно вышел из тюряги.
- Возможно, ему перепадет обратно его прежний карцер.
Келп пил пиво и на момент задумался об изменчивости судьбы, которая могла выбрать его прошлой ночью вместо Джима О’Хары. Слава Богу, так не произошло. Он произнес:
- А где ты был, когда О’Хару арестовали?
- Прыгал с крыши.
- Падал,- исправила Мэй.
Дортмундер проигнорировал замечание и продолжил:
- Я провел всю ночь в женском монастыре.
Келп не совсем понял его шутку, но все равно улыбнулся:
- Хорошо,- только и сказал он.
- Монахини перевязали ему ногу,- продолжала Мэй,- и одолжили трость.
- И они хранят обет молчания,- сказал Дортмундер и начал пояснять,- поэтому там не было телефона, с которого я бы мог позвонить Мэй, чтобы она не волновалась.
- Конечно же, я волновалась,- заметила Мэй.
- Подождите. Ты провел ночь в женском монастыре?- переспросил Келп.
- Я ведь сказал тебе об этом.
- Да, но… ты имеешь в виду "был"? Ты пробыл в монастыре всю ночь?
- Он потянул свою лодыжку на крыше монастыря,- объяснила Мэй,- куда свалился с другой крыши.
- Спрыгнул.
- Так… я имею в виду…- Келп не знал, что сказать, взмахнул банкой пива, но это все равно не помогло выразить его мысли.- Я имею в виду,- снова начал он,- что именно ты сказал им? Причина, по которой ты находился на их крыше.
- Ну, они догадались обо все,- ответил Дортмундер ему.- На другой конец квартала приехали полицейские машины, сработала охранная сигнализация и так далее. Так что они сложили два плюс два и ...
- Эти монашки.
- Монашки, да.
- Хорошо,- у Келпа все еще были проблемы с формулировкой фраз.- Что они сказали?
- Ничего. Я говорю тебе, у них сейчас обет молчания. Правда, они пишут много записок.
- Записок,- повторил Келп, кивнул согласно, пытаясь уловить мысль.- Отлично. Что они писали?
Дортмундер почему-то выглядел смущенным. А губы Мэй почему-то сжались в жестокую и решительную линию, возможно по той же причине. Дортмундер произнес: