– Я постараюсь делать своё дело чистыми руками. А насчёт остального… Я солдат. Но всегда воевал за идею. Настало время попробовать заработать своим ремеслом, чтобы было с чем встретить старость. Надеюсь, теперь у вас действительно не будет перебоев с выдачей жалованья?
Хан, прищурившись, разглядывал человека, которого он всегда уважал за данный Богом талант лётчика и настоящий мужской характер.
– Как говорят у вас в России: может, хватит Ваньку валять? Хоть мы и не виделись много лет, я слишком хорошо тебя знаю, чтобы поверить, что ты здесь из-за денег.
"А вот я тебя не узнаю! – захотелось в этот момент откровенно признаться Борису. – Офицер, к какой бы армии он не принадлежал, никогда не должен унижаться до собственноручной бесчестной расправы над подчинённым".
Так случилось, что во всех войнах, в которых им пришлось участвовать, они были врагами. Тем не менее, для Бориса Хан всегда оставался одним из учителей, сформировавших его, как личность. Поэтому Нефёдоу было крайне неприятно пережить очередное разочарование в нём. Хотя он и понимал, что многолетняя служба гитлеровскому режиму не могла не оставить в характере старого германского лётчика свой тёмный след. Да и психология наёмника кардинально отличается от менталитета армейского офицера. Военный вождь полукриминального войска обязан обладать качествами жестокого, и если нужно бесчестного к своим врагам пиратского капитана, иначе ему не удержать своих "джентльменов удачи" в повиновении.
В любом случае оставалось принимать этого человека таким, каков он есть. Без помощи Хана Нефёдов не мог обойтись в своих поисках сына. А для того, чтобы объяснить ему истинную причину своего приезда и сделать своим союзником, Борис сперва напомнил немцу об одной прошлой истории:
– Надеюсь, ты не забыл, что я помог твоей невесте вытащить тебя из места похуже, чем этот "курорт". И твоя девушка готова была ради тебя даже ехать в Сибирь, которую вы немцы считаете адом. Мой нынешний мотив примерно такой же.
Хан понимающе покачал головой и заметил:
– Что ж, тогда это действительно сильный повод, чтобы оказаться здесь. Хотя чёртов африканский климат перенесёт не каждый…
Бориса пожал плечами.
– Африка – не самое худшее место, где нам с тобою приходилось бывать: против лихорадки существуют прививки, а к климату я уже почти привык. По-моему, зимой 1943 года под Сталинградом было пострашней, а? Впрочем, вам – истребителям тогда не так сильно досталось от нас, как пилотам транспортных "Юнкерсов", которые пытались по приказу Геринга организовать воздушный мост между окружённой армией фельдмаршала Паульса и "большой землёй".
Хан натянуто улыбнулся краешками губ бывшему противнику по Восточному фронту, но мысли его сейчас были совсем о другом. Нефёдов всколыхнул в его памяти болезненные воспоминания.
В самом конце войны в Корее завербовавшегося в американские ВВС бывшего полконика Люфтваффе сбили. Раненый он попал в плен – вначале к северокорейцам, а те после нескольких допросов передали лётчика русским.
Всего через 98 дней после того, как истребитель Хана срезала пушечная очередь МиГ-15, состоялось подписание мирного договора, а вскоре начался обмен военнопленными. Но бывший гитлеровский Ас, поступивший на службу к американским агрессорам, не мог рассчитывать на то, что с ним поступят, как с обычным военнопленным. Все документальные доказательства того, что он не погиб при крушении своего "Сейбра", а успел катапультироваться и был живым захвачен солдатами противника, были надёжно похоронены в секретных архивах.
Пленника немного подлечили и вывезли в СССР. Около года его продержали на Лубянке. Всё это время лётчика таскали на допросы, которые могли продолжаться целую ночь. В камере-одиночке Макс быстро почувствовал себя "железной маской". Он содержался в особой тюрьме МГБ под русской фамилией Бочкарёв. Ему не полагались свидания и передачи. Он был лишён возможности подать о себе весточку родным, чтобы хотя бы сообщить им, что жив.
Когда из пленника выжали все необходимые сведения, его осудили на четверть века каторжных работ и отправили в ГУЛАГ. Причём суд проходил без участия адвоката, прямо на территории тюрьмы. Арестанта завели в небольшую комнату и поставили перед покрытым кумачом столом, за которым под огромным портретом Сталина восседали трое офицеров госбезопасности. Тот, что сидел в центре, сразу зачитал "гражданину Бочкарёву" приговор. Узник готовился к тому, что его обвинят в военных преступлениях, в контрреволюции, в чём угодно, но никак не в порче социалистического имущества! Его – потомственного аристократа, полковника ВВС, имеющего на счету полтораста сбитых русских самолётов, осудили по той же статье, что и какого-нибудь русского забулдыгу-колхозника, утопившего по пьяной лавочке свой трактор в окрестном пруду!
Тогда он ещё был другим человеком, и потому страшно оскорбился. Чувствуя себя униженным, бесправный зек даже подал апелляцию в высшую инстанцию с требованием расстрелять себя!
Офицерская кожа начала слезать с него на пятидесятиградусном морозе под оскорбления и издевательства со стороны охранников и блатных. Советский концлагерь, куда он попал, находился за полярным кругом. Условия существования заключённых были просто ужасающими. После войны пресса открыла западным немцам глаза на то, что творилось у них в тылу, пока они воевали. Так что Хан в какой-то мере мог сравнивать гитлеровским концлагерь с русским. Они стоили друг друга! Обе системы были рассчитаны на то, чтобы прежде вытравить из заключенного душу, ещё некоторое время позволив его биологической оболочке просуществовать и поработать – в одном случае на Великую Германии, в другом во имя торжества Социализма.
Впрочем, Максу ещё повезло, что он попал в лагерь, в котором отбывало срок много "фашистов" – бывших власовцев, полицаев, эсэсовцев-прибалтов – всех тех, кто в годы оккупации так или иначе сотрудничал с новыми властями. На их фоне бывший фашистский лётчик, умеющий бегло разговаривать по-русски, не сильно выделялся. Ему даже удалось со временем стать бригадиром. Вот тогда-то характер недавнего офицера и чистоплюя-аристократа начал эволюционировать в нечто более приспособленное к суровым условиям мира, где всем заправляют жестокие биологические законы естественного отбора.
Чтобы выжить самому и обеспечить пайкой лучших работников своей артели приходилось на ходу учиться звериной хитрости и жестокости. Вместо пижонского офицерского стека Макс стал носить стальной прут – на местном лагерном жаргоне "планомер". Им он безжалостно крушил рёбра и пробивал черепа тех, кто не хотел или не мог выполнить дневную норму.
На должности надсмотрщика над рабами немец быстро понял: невозможно заставить смертельно уставших голодных людей на пределе сил работать на сорокаградусном морозе в пургу, если говорить с ними интеллигентно. И Макс быстро научился виртуозно материться по-русски. Требовалось топтать слабых, чтобы выжили сильные – самый работоспособный костяк бригады. Обладатели крепких мускулов должны были получать достаточно хлеба, тогда был в порядке их бригадир.
Первое время Макса ещё терзали угрызения совести. Он даже добился от начальства, чтобы погибших по его вине зэков не выбрасывали за лагерную проходную на растерзание лесному зверью, а по-людски хоронили в гробах. Но на выдалбливание в вечной мерзлоте могил члены бригады тратили бесценные калории, которых могло элементарно не хватить в ожесточённой борьбе (которое здесь именовалось соцсоревнованием) с другими бригадами за дополнительный премиальный паёк. Поэтому вскоре Хан перестал обращать внимание на голос совести.
Но зато со временем, когда удалось очистить команду от "человеческого балласта", в бригаде Макса уже была самая низкая смертность и лучшие пайки. Так как они регулярно побеждали в социалистическом соревновании, Макса и его людей регулярно поощряли разными льготами.
Удерживаясь у власти, немец сохранял надежду на возвращение в мир свободных людей. Сам о том не подозревая, он готовил себя к новой жизни профессионального наёмника, способного без колебаний ткнуть в бок ножом конкурента, после чего вытереть о его одежду испачканное в крови лезвие и спокойно, порезать им колбасу и хлеб.
Позднее, возглавляя наёмнические команды, он уже не будет терзаться муками совести. Всякие переживания по поводу убийства человека, моральные терзания никогда более не станут его беспокоить. Весь вопрос стал сводиться к профессионализму и выживанию.
Одно время Хан служил у полевого командира чёрных националистов в Родезии и воевал против белых колонистов. И это нисколько не мешало ему убивать людей своей расы. Потом, когда контракт с работодателем закончился, его уже наняло правительство белого меньшинства, и лётчик стал бомбить бывших чёрных друзей. И ему не в чем было себя упрекнуть! Ведь перекупают же профессиональных футболистов конкурирующие команды.
Единственный раз за последнее время Хан испытал неприятное чувство брезгливости. Это произошло, когда недавно возле казарм на него набросился какой-то партизан с длинным ножом. Хан инстинктивно выстрелил ему в голову. Это было рефлекторное действие профессионального солдата. Мозги брызнули на него. И хотя Макс тут же принял душ, всё равно он потом весь день чувствовал отвратительный запах. Однако, этот случай не заставил его круто изменить своё мировоззрение и, например, стать священником.
Подумать только, а ведь в начале карьеры военного лётчика, некоторые упрекали Макса в недостаточной жёсткости по отношению к врагу! Нет, конечно же потомок древнего военного рода никогда не был похож на одного из пионеров авиации – француза Габриэля Вуазена, который был настолько потрясён, узнав, что на самолёте его постройки Viosin – III была одержана первая в истории человечества победа в воздушном бою, что впал в глубокую депрессию и навсегда ушёл из авиации. Тем не менее, Хану действительно потребовалось время на то, чтобы сформироваться, как хладнокровному крылатому убийце, не ведающему пощады. Он быстро овладел в учебных боях необходимой техникой пилотажа и стрельбы по мишеням, но в реальных смертоносных схватках первое время не проявлял должной настойчивости в добивании противника. Знавшие его тогда люди говорили, что такой добродушный и благородный человек, как он, никогда не сможет стать эффективным истребителем, ибо в нём слишком много рыцарского духа. Интересно, чтобы они сказали о нём теперь?
Теперь Хан был даже благодарен судьбе, забросившей его в советский концлагерь. Не будь в его жизни такого уникального опыта, он наверняка теперь бы скучно доживал свои дни в Германии.
Правда, он вполне мог так и сгинуть в полярном аду ГУЛАГа.
После смерти Сталина с приходом к власти Хрущёва многих стали выпускать из заключения, но Хана продолжали держать за колючей проволокой. Его только перебрасывали из лагеря в лагерь, словно перепрятывая от тех, кто, возможно, его уже разыскивал.
Об остальном Максу впоследствии поведала его жена, а тогда ещё невеста. Ещё до корейского плена Хан как-то рассказал ей о своём бывшем курсанте, который в войну стал вражеским асом и командовал какой-то авиачастью у русских. Чтобы отыскать Нефёдова молодая женщина добилась, чтобы её включили в официальную немецкую делегацию, отправляющуюся в Москву для торговых переговоров.
К этому времени родственники Хана уж почти отчаялись добиться от советских властей каких-то сведений о нём. Они начали активные поиски после того, как один из вернувшихся из советского плена американских лётчиков в газетном интервью обмолвился о том, что, якобы, видел Хана в магаданской пересылочной тюрьме. Немецкая родня Макса тут же через Министерство иностранных дел сделала несколько запросов, но из Советского Союза им ответили, что такого пленного в советских тюрьмах и лагерях нет.
К тому времени, когда невеста пропавшего лётчика нашла Нефёдова, он уже лишился покровительства Василия Сталина и был уволен со службы. Поэтому помочь ей Борис мог только советом. Он не стал злорадствовать, узнав, что бывший враг пропал без вести и по некоторым сведениям гниёт заживо в колымских лагерях. У лётчиков своя этика, которая запрещает расстреливать в воздухе спасшегося на парашюте противника и мстить пленным. В конце концов, беда может случиться с каждым. Поэтому Борис посоветовал немке "зайти с другой стороны":
– Попробуйте сделать новый запрос, но не в КГБ. Лучше действовать через Министерство обороны. Запросите справку на своего мужа из ленинградского военно-медицинского архива, там хранятся документы на всех, кто проходил через советские военно-лечебные учреждений: от передовых перевязочных пунктов до эвакогоспиталей. Если ваш жених попал в плен раненым, там, возможно, имеется на него справка. Сбитого вражеского лётчика могли переправить через корейскую границу и поместить для лечения в один из советских военных госпиталей. Хотя, скорее всего, вам вообще не ответят. Но зато чекисты наверняка ослабят бульдожью хватку, когда поймут, что вы не отступитесь от своего жениха. Сейчас в "органах" в связи со сменой политического курса началась большая чехарда, поэтому их можно продавить. Хорошо бы также привлечь к поискам кого-нибудь из высокопоставленных лиц.
У подруги Хана оказался настойчивый характер. Когда-то во время войны Макс не отказался от неё, когда нацистские власти обвинили девушку в серьёзном политическом преступлении. Он даже посылал ей в концлагерь передачи и продолжал хлопотать о смягчении приговора. За это его самого могли отправить в Гестапо. И лишь агония Третьего Рейха позволила лётчику избежать ареста и возможно казни. Авиачасти, в которых служил Ас, в последние месяцы войны постоянно перебрасывались с одного участка разваливающегося фронта на другой. И он подозревал, что идущие по следу гестаповцы его просто в какой-то момент потеряли.
Алиса выжила во многом благодаря тому, что жених не отказался от неё, и отплатила ему тем же. Она предприняла поистине титанические усилия для того, чтобы восстановить все обстоятельства исчезновения своего близкого человека и вызволить его из плена. На каком-то этапе к делу подключился высший политический истеблишмент Федеративной республики Германии. Во время визита Хрущёва в США о пропавшем лётчике хлопотал сам Госсекретарь Белого дома Джон Даллес. В конечном итоге это и помогло. Через шесть лет плена Хана, наконец, отпустили. В 1959 году он вернулся домой. Через год прошёл в США курс обучение на новый реактивный истребитель, несколько лет служил в JG-71 "Рихтхофен" – лучшей истребительной эскадре Бундеслюфтваффе, потом вышел в отставку и занялся бизнесом.
– Кстати, моя невеста хотела послать вам приглашение на нашу свадьбу, – вдруг потеплевшим голосом сообщил Борису Хан. – Но я ей сказал: не порть этому русскому карьеру, он может стать генералом. А если ты полезешь со своими "спасибо", то власти его страны не простят ему того, что он для нас сделал. Однако, судя по тому, что ты здесь, мои прогнозы, видимо, не оправдались.
Глава 40
Свой разговор старые знакомые продолжили в местном баре, который располагался здесь же, на авиабазе. За "бортом" заведения было настоящее пекло при полном отсутствии ветерка. Бетон был разогрет, словно сковорода для жарки блинов.
Но в тени соломенной крыши бунгало, в окружении мощных вентиляторов дышалось намного легче, и разговор пошёл оживлённей.
Попивая холодное пиво, покуривая крепкие сигары "Голуаз капрал" и, выплевывая табачные крошки, Хан с удовольствием рассуждал о том, что с некоторых пор решил добровольно взвалить на себя "бремя белого человека".
Нет, конечно же он не расист. Просто, наблюдая, как после ухода со своих заморских территорий англичан, французов, немцев и бельгийцев большая часть африканского континента погрузилась в хаос больших и малых войн, сделалась чрезвычайно питательной средой для коррупции, он пришёл к выводу, что только белые способны вернуть бывшие колонии в лоно цивилизации и законности. По мнению предводителя наёмников, лишь европейцам под силу прекратить межплеменную грызню, порождающую море крови, ликвидировать голод, и дать миллионам простых африканцев доступную профессиональную медицину, образование, промышленность.
– Русские не понимают, что социалистическая революция в этой стране невозможна – местные африканцы ещё не вышли из родоплеменных отношений. Они всегда будут грызться друг с другом, поэтому кто-то должен взять на себя роль полицейского и арбитра.
Максу приятно было выглядеть в собственных глазах и в глазах собеседника этаким последним бессеребрянником-крестоносцем, чуть ли не миссионером. Конечно, всё это было полной чушью, рассчитанной на несведущего человека. За хорошие деньги Хан и его люди так же много повоевали на стороне различных "национально-освободительных движений", как и за тех, кто пытался удержать бунтующие заморские владения рушащихся империй.
Но если ты не рядовой наёмник, а бизнесмен с претензиями на респектабельность, то должен заботится о собственном имидже. В мире зеркальных небоскрёбов и уютных семейных кондитерских некогда почётное ремесло наёмника стало считаться презренным. С газетных страниц западной публике предлагался вызывающий неприязнь и отвращение образ современных конкистадоров, зарабатывающих геноцидом туземцев. Журналисты часто изображали типичного наёмника в карикатурном виде, как увешанную гранатами тупую гориллу с мускулистыми лапами по локоть перепачканными кровью.
Этот журналистский штамп сильно затруднял Хану его бизнес в Европе и в США. Хотя на самом деле многое из того, чем он занимался, вполне соответствовало интересам цивилизованного общества. Ведь часто с горсткой профессиональных солдат он выполнял грязную работу, с которой не могли справиться регулярные воинские контингенты великих держав. Например, его фирму неоднократно привлекали для борьбы с колумбийскими наркодельцами, для охраны европейских дипломатов и военных баз – форпостов западного мира в неспокойных регионах планеты. Да и здесь, в "Демократической всеафриканской республике" лётчикам-наёмникам приходилось сражаться в том числе с крупными наркобаронами и красными партизанами, которых тайно поддерживала Москва и кастровская Куба. В этой "священной" борьбе наёмников активно поддерживало ЦРУ, хотя и тайно.
И всё-таки в общественное сознание упорно вбивался образ, что между наёмным солдатом и наёмным убийцей нет особой разницы. А кто пригласит к себе в офис для деловых переговоров профессионального киллера?! Этот миф очень осложнял Хану жизнь, когда он снимал камуфляж и облачался в деловой костюм. Потому-то он и придумывал красивые легенды для тех, с кем собирался иметь дело в Лондоне или Нью-Йорке. А обкатывал свои сказки на новых людях, проверяя, какой эффект производят его слова.
Впрочем, временами Макс и сам начинал верить в свою благородную миссию, считая себя современным ЛивингстономПридуманный им образ последнего солдата цивилизации, воюющего на далёком континенте за демократию, вызывал симпатию у многих в Европе и в США. И это позволяло Хану нормально выстраивать свой бизнес.