Саня Скок напряг слух, чтобы услышать ответ Зеленого. Сам он Гринчука помнил хорошо, особенно тот вечер полтора года назад, когда в темноте ошибся и попытался по пьяному делу сорвать злость на прохожем. Прохожим оказался Гринчук, настроение у него тоже было тогда не слишком хорошим.
Скок потер скулу.
– Так вот, он сейчас приедет в клуб, посмотрит, что там нужно отремонтировать и все организует. Или оплатит, если Нина решит сама нанимать людей. Хорошо?
– А это вы у Нины спросите, – сказал Гринчук. – Я здесь при чем?
– Лады, – засмеялся Гиря, – я у Нины спрошу. Но вы не возражаете?
– Не возражаю, – сказал в телефон Гринчук и обернулся к Графу. – Гиря после дурки здорово изменился.
– Повезло тебе, Саня, – усмехнулся Гиря. – Но если там еще раз что-то случится, я тебя…
Саня кивнул.
– Че ты киваешь, урод? Ты думаешь, ты знаешь, что я с тобой сделаю? Ты не знаешь, что я с тобой сделаю. Сказать почему?
Скок мотнул головой.
– А потому, что я и сам не знаю, что сделаю с тобой.
Скок вышел из кабинета, облегченно вздохнув.
Гиря с сомнением посмотрел на телефон. Поверил Зеленый или нет? Лучше чтобы поверил. Иначе могут начаться непонятки. А это в планы Геннадия Федоровича на ближайшее время не входило.
Как не входила в планы Михаила поездка в другой город. Но возражать он не стал. Молча выслушал распоряжения, внимательно посмотрел на листок с адресом и телефонами и вернул его Гринчуку.
– Вернешься послезавтра. Тебе хватит времени ее уговорить?
Михаил улыбнулся и кивнул.
– Смотри, это тебе не горничную в постель укладывать. Она может психануть.
– Может, – сказал Михаил.
– Вопросы есть? – спросил Гринчук.
– Да. Один. С чего вы взяли, что я горничных в постель укладываю?
– Так все… – немного растерялся Гринчук.
– Так все были уверены, что вы беспробудно пьете три месяца подряд.
– Ладно, – кивнул Гринчук, – вернешься, поговорим.
– Вы с Братком поговорите. И к маме Ире и Доктору зайдите, просто так, поболтать, чаю попить.
– Есть. Будет сделано.
Михаил как раз остановил машину. Гринчук пожал Михаилу руку и вышел. Машина тронулась с места. И тут Гринчук свистнул. Оглушительно и резко. Машина остановилась.
Гринчук подошел к ней, открыл переднюю дверцу.
– Миша, а тебе не показалось кое-что странным? – спросил Гринчук.
– В чем именно? – спросил Михаил.
– Ну… За всей этой суетой мы с тобой совсем забыли об одном персонаже. Который ведет себя непонятно.
Михаил на секунду задумался, потом кивнул:
– Может, мне к нему заехать?
– Не нужно, мы с Братком этим займемся. И если я прав…
– Я думаю – да, – сказал Михаил.
Гринчук хлопнул дверцей, дождался, пока машина уедет. Потом обернулся и помахал, подзывая, машину, стоявшую метрах в пятидесяти сзади, серый "опель".
"Опель" подъехал.
– Это кто тут у нас? – спросил Гринчук, открывая дверцу и заглядывая в салон. – Али. Чего тебя черт носит за мной следом?
Али вышел из машины, указала водителю пальцем вперед, "опель" тронулся с места и скрылся за поворотом.
– Меня просил с вами поговорить Садреддин Гейдарович.
Мимо них проехал красный "вольво".
– Ты глянь, – сказал Батон Брюлику и Рогоже. – Мент этот, Зеленый, и Али треплются посреди улицы.
– Ну, и пусть, – кивнул Брюлик с доброжелательностью, вызванной полбутылкой коньяка.
– А, может, они это… дружат? – подал с заднего сидения Рогожа. – Стали чисто побазарить.
– Может, – согласился Батон, который принял сегодня на грудь не меньше приятелей. – Только нужно позвонить Гире и об этом рассказать.
– Я позвоню, – сказал Брюлик и достал телефон. – У него три пять семь, или семь пять три?
– Семь, пять, три, – Батон всегда хорошо помнил цифры и числа.
– Але, – сказал в трубку Брюлик, – тут такая байда…
О всех событиях прошедшего дня Браток узнал только поздно вечером, когда к нему приехал Гринчук.
Слушал Браток молча, механически ощупывая припухшую губу и бровь. Когда подполковник от констатации фактов перешел к своим предположениям, Браток немного оживился.
– И мочкануть могут? – уточнил Браток.
– Могут. Я думаю, что обязательно постараются.
– Весело.
– Ты как?
– Деньги и звания нужно отрабатывать, – сказал Браток.
– Это шутка?
– Какая уж тут шутка…
– Ты мне совсем не нравишься в последнее время, – сказал Гринчук. – Абсолютно.
– А кому я нравлюсь? – спросил Браток. – Кому я сейчас могу нравиться? Если я и сам себе не нравлюсь?
– Мне не нужно, чтобы ты отрабатывал.
– А что нужно? Чтобы я хотел подохнуть с вами за компанию? Типа, из дружбы и братской любви? – Браток засмеялся. – И есть для вас разница? Я пойду под пули конкретно за бабки и погоны. Мишка тот и сам не знает, чего попрется. Сам решит, или в мозгах у него снова перемкнет. Да и вы ради чего в это дело полезете? Под пули или еще чего?
– Я…
– Вы. За что? Ради чего? Тоже бабки и погоны будете отрабатывать? Звание подполковничье? Или третью звезду получить захотите?
– Это мое дело.
– Тогда не лезьте ко мне в душу с поучениями, гражданин начальник. Браток я, понятно? И прапорщик Бортнев. И не Браток. И не прапорщик.
– Ты сам-то понял, чего сморозил?
– Я-то понял. Я понял. Я базар фильтрую. А вы не поймете, потому как были вы ментом – ментом и остались. Рвали задницу не понятно из-за чего, и снова рвете. Нет? Скажите, что я не прав.
– Не скажу.
– То-то и оно. Ладно, давайте прикидывать, как на свою задницу приключений побольше нагрести.
– А они сами подгребутся. Мы с тобой давай лучше прикинем, что будем делать с Громовым.
– С кем?
– С охранником, который еще позавчера должен был принести мне двадцать штук баксов. И не принес.
– Здрасьте, – сказал Браток. – У вас других дел сейчас нету.
– Пока нету.
– Прячется ваш Громов. Залег куда-то.
– Не похоже. Подумай сам, Ваня. Он перепугался совершенно конкретно. И для него это был нормальный выход. Куда он спрячется? Из города сбежит? У него тут и квартира, и барахла полно, ты ж сам выяснял. Чего ему все это бросать?
– Не знаю. А с чего ему было на хозяйскую дочку-малолетку лезть? Шалаву найти себе не мог?
– Правильно. Молодец. Соображаешь. Ты все очень точно сформулировал. Если человек ведет себя неправильно, то нужно разобраться, чего это он так. Ты же сам говорил, что Громов этот жмот редкостный. И ничего не сделает, если это ему не обещает прибыли. Говорил?
– Говорил.
– Вот, значит, мы пока и займемся этим Громовым. Пока наши с тобой неприятности не поднакопятся. А тогда будем их решать.
– Сомневаюсь я что-то, что Громов много нам скажет.
– А мы постараемся.
– Прямо сейчас? – Браток посмотрел на часы.
– Самое время. В проклятые годы культа личности все аресты проводились ночью. Вот мы и съездим к Громову поболтать. И я уж не знаю, кем ему нужно быть, чтобы не ответить на наши вопросы.
И они приехали на квартиру к Громову. И долго жали на кнопку звонка. И им никто не открыл, хотя с улицы они ясно видели, что окна в квартире Громова освещены.
Гринчук посмотрел на Братка. Тот пожал плечами. Отошел немного назад, разогнался и ударил ногой. Дверь распахнулась.
Громов был дома. Он никуда не убежал. Он даже не стал оказывать сопротивления. На ворвавшихся в дом Гринчука и Братка он смотрел молча.
Выглядел он совершенно спокойным. Мертвым вообще не свойственно волноваться.
Глава 7
Геннадию Николаевичу Громову было тридцать пять лет. Образование он имел высшее, закончил институт физкультуры и мог бы работать тренером по боксу. Но не работал он тренером в своей жизни ни одной минуты. Вот рэкетом – подрабатывал. Вышибалой был, потом охранником и телохранителем. Был.
Еще был любовником четырнадцатилетней дочки своего работодателя. Сволочью и жмотом. Опять, таки, был. У Геннадия Николаевича Громова теперь все было в прошедшем времени. Все, кроме пулевого ранения в виске.
Пистолет лежал возле кресла на полу, там, куда, по-видимому, выпал из мертвой руки. Дальше, почти возле самой стены лежала стрелянная гильза.
Странно, подумал Гринчук, почему-то те, кто решил покончить с собой с помощью пистолета, стараются это делать сидя. Травятся лежа, а стреляются обычно сидя.
По всему получалось, что Громов прервал свое земное существование что-то около суток назад. Точнее Гринчук определить не смог. Покойный сидел в кресле, кресло стояло напротив двери. Глаза были открыты и пристально смотрели перед собой.
– Слышь, Браток, – Гринчук оглянулся на Бортнева. – Не в курсе, можно самоубийцу покойным называть?
– А с чего нет?
Браток стоял в дверях комнаты и, похоже, не собирался в комнату заходить.
– Ну, как это с чего? Самоубийство – это грех. Их даже на кладбищах раньше не хоронили. А грех – значит ад. А там покоя не бывает.
Браток промолчал.
Гринчук осторожно проверил карманы покойника. Ничего существенного. Также ничего существенного не дал поверхностный осмотр.
– Что будем делать? – спросило Гринчук.
– Грехи замаливать, – ответил Браток. – Это ж, считай, мы его убили.
Гринчук удивленно посмотрел на Братка.
– Это мы его прижали, бабки требовали, угрожали. Вот он и…
– Угу, – кивнул Гринчук. – Конечно, мы. Как же без нас. Он, бедняга, решил скорее умереть, чем деньги отдать.
– А что – нет?
– Мне что-то не верится. Ой, как не верится… – Гринчук вышел из комнаты и направился на кухню. Браток услышал, как открылась дверца холодильника.
– Браток, подойди сюда! – крикнул Гринчук.
На кухне был порядок. В холодильнике было полно еды. Покойник любил при жизни хорошо поесть и выпить. На газовой плите стояла сковорода, прикрытая крышкой. Когда Гринчук приподнял ее, оказалось, что на сковороде находится яичница с ветчиной. Богатая такая яичница, на пять яиц, со щедрыми кусками ветчины. Нетронутая и засохшая яичница.
На кухонном столе в миске был обнаружен салат из овощей.
– А салатик тоже не тронутый, – сказал Гринчук. – Он его петрушечкой сверху притрусил, а не перемешал. И не ел.
– Ну и что? – спросил Браток.
– Испуганный и затравленный нами красавец приезжает домой, готовит себе ужин. Старательно, заметь, готовит, а потом вдруг, перед самым приемом пищи вспоминает, что деньги отдавать жалко, вынимает пистолет и пуляет себе в висок, – Гринчук потер мочку уха. – Вот если бы ты так сильно волновался…
– Я когда волнуюсь, есть хочу, – сказал Браток.
– Могу себе представить. Но салат-то ты себе не шинкуешь? Колбасы откусить, помидор сжевать. Так?
– Так, – не мог не согласиться Браток.
– Пойдем дальше, – сказал Гринчук и вышел с кухни. – Давай посмотрим спальню.
В спальне было что посмотреть. Комната, скорее, напоминала будуар, чем место сна одинокого мужчины. Широченная кровать, атласные шторы, зеркальный шкаф в полстены.
– Вот сюда он, наверное, и дочку Чайкиных привозил. Девочке тут, наверное, нравилось.
Браток неопределенно пожал плечами.
– И, как я подозреваю, не только ей.
Гринчук прошелся по спальне, открыл несколько ящиков в комоде. Заглянул в шкаф. Осмотрел его дверь изнутри, хмыкнул. Оглянулся на Братка.
– Самоубийца, говоришь? Ну-ну.
После этой глубокомысленной фразы Гринчук приступил к методическим поискам, стараясь, правда, следов не оставлять и вещи с места на место не перекладывать.
Осмотр дал очень странные результаты. Настолько странные, что Гринчук даже заулыбался, забывая обо всех сегодняшних переживаниях и волнениях. В туалетном бачке он обнаружил полиэтиленовый пакетик с наркотиками. Грамм сто.
– Ты представляешь, Браток, – сказал Гринчук, держа пакетик так, чтобы не накапать водой на пол, – Громов, оказывается, наркотой баловался. Мы ему в карман свою подбросили, типа, чтобы прижать гада, а он, оказывается, и свои запасы имел. Как же мы это с тобой проглядели?
Пакет с наркотиками Гринчук аккуратно положил на место.
– И вот что интересно – прятать что-либо в бачок даже уже и не смешно. Ты бы, Браток, куда бы наркоту прятал?
– В унитаз, – сумрачно ответил Браток. – И воду бы спустил.
– Правильное решение, – одобрил Гринчук. – Но теперь придется вызывать ментов. И лучше, чтобы с ними объяснялся я один. А ты, Браток, можешь быть свободен. Или даже нет…
Гринчук задумался.
– Ладно, иди. А вот завтра с самого утра пройдись по району, поговори с соседями, выясни, как тут этот Громов жил, учился и боролся. Не спеши, работай вдумчиво, но настойчиво. Справишься?
– Справлюсь, – сказал Браток и, не прощаясь, вышел.
Гринчук задумчиво посмотрел ему вдогонку. Потом позвонил и сообщил о самоубийстве. То, что это будет оформлено как самоубийство, Гринчук не сомневался ни секунды.
И еще он не сомневался, что этой ночью поспать придется совсем немного. Или даже совсем не придется. Нужно было внятно объяснить, что именно привело подполковника Гринчука к квартире Громова и заставило выбить дверь. Не сам же покойный его позвал, в конце концов.
Бессонной выдалась ночь не только для Гринчука.
Так и не смог уснуть Полковник. Печень давила безбожно, таблетки не помогали. И все время стояла перед глазами залитая кровью комната.
Полковник не стал спорить с Виктором Родионычем. Если все решили, что дело закончено, так тому и быть. А то, что у самого Полковника на этот счет были смутные сомнения… Или даже вовсе не смутные, сердито поправил себя Полковник, а вовсе даже конкретные. Самые, что ни на есть.
Когда четыре месяца назад Полковник предложил Владимиру Родионычу создать то, что сейчас называлось оперативно-контрольным отделом, все виделось несколько иначе. Подразумевалось, что пара-тройка людей будут проводить расследования мелких… Полковник даже не хотел называть это преступлением. Полковник предпочитал это называть проблемами.
Чтобы не охранники выясняли друг с другом непонятки, чтобы не новые дворяне затевали между собой свары, а чтобы доверенные, но максимально независимые люди все это решали и расследовали.
Когда в поле зрения попал Гринчук, это вообще показалось идеальным решением. Опытный оперативник, жесткий, циничный и при этом честный – что еще было нужно? Михаил, который мог при необходимости заменить целое подразделение. Еще Браток, которого привлек Гринчук. Все получилось. Все вышло.
Полковник встал с кровати и прошелся по комнате. Печень, память о Средней Азии, где Полковник прослужил почти пятнадцать лет.
Почему же все так вышло? Почему все пошло так странно?
Полковник ожидал, что слишком уж безоблачное существование Общества должно закончиться, и наделся, что подготовился к этому.
И оказалось, что все не так. Что все вышло куда кровавее и страшнее.
Оказалось, что главная опасность все-таки проистекает снаружи, из того мира, который, как иногда начинало казаться Полковнику, никакого отношения к Обществу не имеет, который изолирован от него… Или, скорее, Общество от него изолировано.
Дети новых дворян, те, что не уехали учиться за границу, учатся в специальной закрытой гимназии. Туда и учителей и даже уборщиц отбирали особо. Личная охрана каждого гарантировала безопасность семьи, а общая служба безопасности, под руководством Шмеля, обеспечивала безопасность общую.
Это если не вспоминать о спецгруппах, обученных и вооруженных для проведения, в случае необходимости, даже военных действий. Это и уголовники, которых контролировали и направляли, не давая особо зарываться.
Система выглядела надежной, защищенной от вмешательства со стороны.
Оказалось, что только выглядела.
И зашаталась эта система от первого же удара. И завтра Полковнику предстояло докладывать обо всем происходящем совету. Совет должен был принять окончательное решение по делу Липских. Понятно было, какое решение будет принято, понятно было, что решение это никого особо не устроит, но лучшего не было.
Все сходилось. Все подталкивало к этому решению. Но Полковник не любил, когда его подталкивают. В этом он был совершенно солидарен с Гринчуком.
С Гринчуком… Подполковника также пригласили на завтра в комнату совета. И как отреагирует Зеленый на это решение…
Не спал этой ночью еще и Шмель. Не спало еще много народу, собирая информацию и готовя документы. Леня Липский спал только потому, что получил укол снотворного. Михаил в поезде спал, потому, что умел засыпать в любой ситуации.
Мехтиев спал, спал Али.
Гиря смог уснуть только под утро. Ему было страшно. Он и сам не мог точно сказать, что именно так пугает, но угроза ощущалась постоянно. Угроза нарастала, это Гиря чувствовал каждой клеточкой своего тела. И отчего-то не приходило в голову никакого решения. Несколько раз Гиря порывался позвонить Зеленому, но всякий раз останавливал себя. Не о чем было пока говорить с ментом. Просто рассказать, что давит страх? Сказать, что не верит он, Гиря, своим людям? А когда-нибудь он им верил?
Еще этот Виктор Евгеньевич… Непонятно, чего он хочет. С его предшественником, покойным Андреем Петровичем было даже как-то проще.
Гиря долго ворочался в постели, прежде чем смог заснуть. В голову лезла всякая чепуха, и только когда сон все-таки сморил Гирю, мелькнула в голове одна дельная мысль. Настолько дельная, что Гиря даже попытался открыть глаза. Но не смог и уснул. Но утром мысль все еще оставалась в голове, засела накрепко, как бывало у Гири только с мыслями серьезными и правильными.
С мыслями и идеями, которые нужно было осуществлять безотлагательно.
Перед началом совета Владимир Родионыч успел просмотреть подготовленные Шмелем документы.
Члены совета собрались вовремя, заняли свои обычные места вокруг стола и углубились в изучение документов, подготовленных для каждого. Гринчук тоже прибыл вовремя, расположился в указанном ему кресле и, кажется, дремал.
На знакомство с документами членам совета понадобилось около часа.
И все, в общем, было понятно.
Леонида Липского похитили трое заезжих уголовников. При похищении были убиты два охранника. Похитители потребовали выкуп в два миллиона долларов, потом увеличили сумму вдвое. Чтобы заставить Липского платить, организовали неудачное нападение на младших детей Олега Анатольевича. Погиб еще один охранник и нападавший. Им оказался местный житель, Николай Лосев, а из оружия, которое нашли при нем, был первого января убит один из охранников Липских, на дороге, во время похищения. Олег Анатольевич, боясь за жизнь сына, деньги подготовил и от услуг службы безопасности отказался. Ночью, проникнув в дом Липского, преступники убили всех, кто там был. Расстреляли из автоматов.
Автоматы затем были обнаружены на заброшенном заводе. Там, где содержали Леонида Липского. Показания одного из сообщников Лосева, и видеозапись из магазина подтвердили, что заказывал нападение на младших детей Липского один из похитителей, по-видимому, лидер группы.
Место, где прятались похитители, было обнаружено уголовниками. В завязавшейся перестрелке все три похитителя были убиты. Липский освобожден.