- Что-то вроде "приносящего здоровье"… Черт побери, Григорий! - рявкнул он вдруг на Торбока. - Сколько раз тебя просили говорить по-русски!
- Ты зря сердишься на него, - укорил я приятеля, - ему иной раз проще сказать на родном языке, чем коверкать наш.
- Он живет в России, так пусть изволит выучить и язык!
Меня неприятно поразили слова Семена - раньше за ним такого не водилось, чтобы злиться на чужой говор или поведение аборигенов. Но я счел причиной этого его состояния тяжелыми условиями похода, и вскоре забыл об оговорке. И напрасно!
Часа в четыре пополудни мы наконец достигли перевала, и я предложил сделать большой привал и пообедать. Вдвоем с Торбоком мы быстро набрали валежника и разожгли костер. Семен меж тем разложил прямо на мху нашу походную скатерку, а на ней - скромные остатки запасов.
- Нам не хватит еды еще на два дня, - сделал он вывод.
- Тогда уменьшим доли, - предложил я.
- А зачем мы кормим этого телеута? - заявил вдруг Семен. Я торопливо оглянулся: Торбока на полянке не оказалось.
- В чем дело, Семен? - строго спросил я. - Чем тебе досадил наш проводник?
- Да он специально нас по буеракам и камням ведет! Чтоб мы тут и окочурились!
- Да зачем ему это надо?! Ну, сам посуди. Его же наняли в экспедицию, денег дали, муки да ткани для семьи, пороху… Он благодарен нам аж до земли!
- А теперь ты подумай, - Торопчин зло прищурился и цедил слова сквозь зубы. - У нас карабины, пули, порох, деньги, справная амуниция. Чего стоит завести под какую-нибудь скалу или на осыпь. Свалимся, свернем себе шеи, и все наше барахло ему даром достанется! Закон тайги: что нашел - мое! И главное, врать ему не придется, мол, трагическая случайность - в горах и не такое бывает. А станут проверять - все и подтвердится.
Я был ошеломлен его умозаключениями. Подобное могло привидеться лишь больному головой человеку. А я-то считал Семена своим другом!
- Мне жаль, - сказал я, - что ты так думаешь об этом человеке. Он ничем не хуже нас с тобой. К тому же без него мы действительно не выберемся из тайги. Так что спрячь свои черные мысли подальше и Бог тебе судья!
Торопчин ничего на это не ответил, но по лицу его было видно, что мнение свое о Торбоке он не изменил. На всякий случай я свой рожок с порохом переложил из мешка себе за пазуху.
Отдохнув и подкрепившись, мы отправились дальше по извилистой тропе, явно начавшей спуск, и спустя некоторое время довольно неожиданно вышли в уютную неширокую долину, заросшую высокими травами, ильмами и березами. Сосны исчезли вовсе.
Торбок остановился на краю длинной расширяющейся впереди прогалины и, махнув туда рукой, сказал:
- Это дорога на Козыр-агаш.
- Ну, так пошли быстрее! - буркнул Семен и первым зашагал сквозь травяную стену.
Торбок посмотрел ему вслед и только непонятно покачал головой, потом повернулся ко мне:
- Почему Семен такой усал кеше… Злой, да?..
- Он боится, - сказал я и направился за Торопчиным.
- Я понял, Степан дус, - сказал телеут.
Шагов его я не услышал, а когда обернулся, Торбока позади не оказалось. Невольно я передернул плечами: неужели бросил? А вдруг Торопчин был прав? Усилием воли я отогнал неприятные мысли и продолжил путь.
Но Торбок действительно пропал надолго, и Семен не один раз бросал на меня торжествующие взгляды, но покуда помалкивал, видимо, желая насладиться моей растущей растерянностью. Однако перед закатом, когда мы добрались почти до конца долины, телеут неожиданно появился перед нами, имея вид гордый и торжественный.
- Кэдрле галимнэр, без кильдек. Козыр-агаш - священное место людей из рода Кедра. Еще ни один ак-кул не видел его! Вы будете первыми!
- И что же в нем особенного? - желчно спросил Семен. - Наверное, обычное языческое капище, идолы там всякие…
- Каждое капище своеобразно, - попробовал я его урезонить. - Мы еще не видели ни одного телеутского места поклонения древним богам.
- Козыр-агаш - не наше священное место, - сказал Торбок. - Люди из рода Кедра называют себя сары-шор. Это один из самых старых и больших сеоков. Они жили в этих горах еще до прихода моего племени.
- Зачем же ты привел нас к чужому капищу? - подозрительно спросил Торопчин. - Хочешь поссорить нас с татарами?
- Дурак ты, Семен! - не выдержал я. - Торбок, наоборот, гордится своими соседями, уважает их верования.
- Ладно, извини, Степан, - Торопчин как-то сразу сник (хотелось верить, что от моей отповеди) и тяжело вздохнул: - Погорячился я что-то…
Мы обогнули небольшой холм, поросший березняком, и перед нами вдруг открылась совершенно круглая поляна, посреди которой рос великолепный, могучий кедр. Огромное, узловатое основание его указывало на весьма почтенный возраст дерева - никак не менее пятисот-шестисот лет. То есть, когда этот кедр был высажен здесь - а сей факт не подлежал сомнению, ибо в таком месте естественным путем он появиться не мог, - на Руси полыхала большая война между Рюриковичами и Ольговичами!
Священное дерево гордо раскинуло свои пушистые ветви, шатром прикрывшие круговую, тщательно утоптанную площадку сажен в двадцать шириной. По окружности площадки через равные промежутки стояли треугольные каменные останцы, явно обтесанные для единообразия. Издали останцы смахивали на зубы некой апокалипсической твари, погребенной под горой. С восточной стороны саженях в пяти от ствола кедра возвышалось собственно идолище - огромный истукан, вырубленный из целого куска скалы, быть может, уже бывшего тут изначально.
Внутренне трепеща перед величием капища, я обошел его за пределами утоптанного круга и встал перед фигурой древнего бога. Истукан был изображен сидящим, со сложенными на коленях руками ладонями вверх. Его грубое лицо, обозначенное лишь примерно, было обращено к вершине ближайшей горы, а во лбу зияло глубокое отверстие, формой похожее на ромб. Или глаз. Хотя остальные два глаза располагались как у человека, только имели квадратную форму.
- Что это за страшилище? - спросил за моей спиной Семен. Ответить я не успел.
- Это Тенгри - хозяин Верхнего Мира, - спокойно и чуточку торжественно произнес голос Торбока.
- Ты говоришь о Небесах? - поспешил вмешаться я, опасаясь, что Торопчин опять сморозит какую-нибудь глупость.
- Небес всего девять, - поучительно сказал Торбок. - На девятом живет Ульген, создатель и отец Вселенной. Он не вмешивается в дела других богов. Нижним Миром правит его брат Эрлик, Средний Мир отдан людям и духам, а в Верхнем Мире живут боги. Некоторые из них следят, чтобы духи не обижали людей. Тенгри - самый главный среди богов, ему подчиняются солнце, луна и звезды. А живет он на третьем Небе…
- А что это там за камень, у ног вашего Тенгри? - перебил телеута Семен.
- Это жертвенный камень. Когда Белый кам приходит говорить с Тенгри, он совершает один из двух обрядов - умиротворения или призвания. На камне приносят жертву, либо оставляют ясак.
- Скажи, Торбок, - спросил я, - а телеуты тоже поклоняются Тенгри?
- Да. Но у нас его зовут Энгер. А ханты, что живут на севере, называют его Эндури. У богов много имен…
Солнце уже зацепилось за верхушки гор, и потому мы решили заночевать здесь, в Козыр-агаше. Правда, Торбок уговаривал спуститься ниже, к перевалу, но Торопчин заявил, что зверски устал и потому никуда отсюда не пойдет. Спорить с ним у меня тоже сил не было.
Мы отошли к дальнему краю поляны, к березовой опушке, и разбили скромный бивуак. Торбок, оказалось, успел добыть где-то три довольно крупные, похожие на форель, синеватые рыбины с лиловыми плавниками, хотя никаких крупных ручьев или озер нам по пути сюда не встретилось.
- Это там, - ткнул телеут рукой с ножом, которым разделывал добычу, в сторону заката. - Под той горой течет Чарык-чул. В ней всегда чистая вода и много рыбы.
Мы поужинали нежнейшим белым мясом, запеченным на плоском камне, положенном в костер, затем вытащили из мешков толстые шерстяные одеяла, которые нам выдал в Кузнецке интендант экспедиции господин Храпов, и улеглись вокруг прогоревшего костра. Караулить, как в прошлые ночи, не стали - Торбок уверил нас, что дикое зверье, в особенности хищники, в Козыр-агаш не заходят. Заснул я мгновенно. Тем неприятнее было пробуждение.
Над горами сверкало и грохотало, хотя никаких видимых признаков приближающейся грозы вечером мы не обнаружили. Выбравшись из-под одеяла, я обнаружил, что телеут снова исчез. Торопчин же продолжал безмятежно спать, причем его храп по силе звука вполне был сопоставим с раскатами грома.
Я стал оглядываться вокруг и вдруг заметил, что на капище, возле жертвенного камня горит свет и мечутся искаженные уродливые тени.
Любопытство и рассудок во мне боролись, наверное, целую минуту, и все же первое победило. Я не стал будить Семена, справедливо рассудив, что без него спокойнее, подобрал свой карабин и крадучись направился к капищу.
Странная и жутковатая картина открылась моим глазам. У ног истукана Тенгри горели два факела, воткнутые, видимо, в специальные углубления по обеим сторонам жертвенника. Перед камнем в круге трепещущего света крутился и приплясывал высокий человек, облаченный явно в звериные шкуры. В руках у него был круглый, разрисованный непонятными знаками бубен. Я догадался, что этот человек - шаман, или кам, как его называл Торбок, - совершает некий обряд, камлание, то есть общение с духами или богами.
Тогда я медленно прополз на четвереньках между треугольными останцами внутрь вытоптанного круга, чтобы разглядеть все действо поближе и записать позже в подробностях. Я понял, какая редкая возможность представилась мне, потому соблюдал крайнюю осторожность. И все же я прозевал, как телеут сцапал меня за плечо и прижал к земле.
- Степан дус, - зашептал он мне прямо в ухо, - дальше ходить нельзя! Это Салагай, Белый кам! Он сейчас будет говорить с Тенгри, ему нельзя мешать…
- А что за обряд он хочет совершить? - тихо спросил я.
- Наверное, будет просить помощи у хозяина Верхнего мира. Видишь, у камня лежит большой мешок. Там баран - дар Тенгри…
Шаман вдруг прекратил пляску, подошел к камню и вытащил из-под своих шкур какие-то предметы. Я не смог их разглядеть из-за большого расстояния, но зоркий Торбок сумел и прицокнул языком:
- Ну, дус, тебе очень повезло! Салагай хочет разбудить Тенгри!..
- Зачем?
- Думаю, из-за пожаров. Тайга нынче горит по всему краю - почти все лето не было дождей, даже болота высохли. Так уже было раньше. Старики говорят: пока Тенгри спит, айны хозяйничают на земле…
Неожиданно наш разговор был прерван громким пыхтением и через мгновение на землю рядом со мной плюхнулся Торопчин.
- Что тут происходит? - довольно громко начал он, но я показал ему кулак, и Семен тут же сбавил тон: - Почему ты меня не разбудил?
- Тише! - цыкнул я на него. - Смотри лучше. Это Белый шаман, Салагай. Он сейчас совершит очень древний обряд с жертвоприношением! Такого еще никто из русских или немцев не видел. Мы - первые!..
Шаман между тем подошел к своему мешку, наклонился над ним, мешок дернулся и забился на земле. Тогда Салагай обернулся куда-то в сторону и крикнул. На его зов из темноты, с противоположной от нас стороны в круг света вошел тоже высокий парень в татарском халате и лисьем малахае, лицом похожий на шамана. Вдвоем они развязали мешок, но в нем оказался не баран!
На свет появился еще один парень. Голова его была обрита, лишь на затылке оставался длинный хвост из волос. Руки пленника были стянуты за спиной у локтей ремнем. Но одежда его заметно отличалась от татарской. Мы с Семеном застыли, пораженные необычным зрелищем.
- Кто это? - наконец смог вымолвить я.
- Это воин-хакас, - как-то нехотя пояснил Торбок. - Две луны назад был набег на городище Сыркаш. Хакасам снова понадобились жены и оружие…
Я слышал кое-что в Кузнецке об этих воинственных кочевниках, но отказывался поверить в свою догадку:
- Неужели Салагай собирается принести в жертву этого воина?!
- Да, - телеут судорожно вздохнул и отвернулся.
- Дикость какая! - в полный голос вдруг заявил Торопчин.
Я не успел его остановить. Семен резво вскочил на ноги и не таясь пошел к капищу. На плече его я к своему ужасу заметил висящий дулом вниз карабин. Шаман и его помощник между тем успели подтащить пленника к жертвенному камню и уложить на него спиной. Помощник придержал хакаса за плечи, а Салагай достал из-под одежды плоскую бутыль, схватил пленника за лицо и влил ему в рот какую-то темную жидкость из бутыли.
Торопчина оба заметили, лишь когда Семен приблизился к ним шагов на десять. Но татары не растерялись. Шаман перехватил пленника, а его помощник шагнул навстречу Торопчину и в руке его сверкнул длинный охотничий нож. Тогда я, не помня себя, вскочил, вскинул вверх карабин, закричал и выстрелил в воздух.
Мое появление также было неожиданным и, в общем-то, решило исход столкновения. Парень с ножом отпрянул назад, Семен же вдруг выхватил из-за пазухи пистоль (я про него не знал!), а пленный хакас вдруг извернулся на камне и ловко ударил обеими ногами шамана в грудь. Салагай не удержался на ногах и упал навзничь прямо под ноги отступавшему помощнику. Тот запнулся об него и тоже упал. Тогда Торопчин взревел как медведь, пальнул из пистоля и, растопырив руки, пошел на татар. Тут оба не выдержали и прямо на четвереньках кинулись во тьму.
Поле боя осталось за нами. Я подбежал к пленнику, пытавшемуся подняться, вынул нож и разрезал путы. Однако это помогло мало. Хакас никак не мог устоять на ногах, его мотало из стороны в сторону, как пьяного.
- Похоже, опоили чем-то, - сказал Семен и витиевато выругался в адрес татар. - Ну, что делать-то будем, Степан?
- Ты лучше скажи, откуда у тебя пистоль? - сердито поинтересовался я.
- Купил в Кузнецке! - с вызовом сказал Торопчин, пряча оружие обратно за пазуху.
Тут к нам подошел бледный даже при неверном свете факелов Торбок. Подбородок его заметно дрожал.
- Что вы наделали, ак-телгер?!
- Мы спасли человека от смерти, если ты не заметил, - огрызнулся Семен, поддерживая шатающегося хакаса.
- Вы лишили Тенгри законного дара!
- Мы прекратили убийство!..
- Мы все теперь умрем… - бесцветным голосом сказал телеут, повернулся и пошел к нашему бивуаку. А гроза заметно пошла на убыль, так и не разродившись дождем…
Глава 3
Западная Сибирь. Томск 22 июня 20… года
На следующий день я решил последовать совету Олега и начать собственный розыск. И хотя процесс мне представлялся весьма смутно, в основном по прочитанным когда-то детективам, первый шаг я сделал удачный.
Мария сняла трубку сразу, будто ждала моего звонка. Во всяком случае, мне хотелось так думать.
- Директор краеведческого музея. Слушаю.
- Здравствуйте, Мария Сергеевна.
- Дмитрий?.. Вот уж не ожидала…
- А мне показалось…
- Нет. Вам именно показалось. - Она произнесла это чуточку поспешно. - В чем собственно дело?
- В Урманове. Он действительно пропал.
- Откуда вы…
- Я был вчера у него дома. Там полный разгром и следы поспешного бегства.
- Боже мой!.. В милицию сообщили?
- Я там с милицией и был. Они считают, что Урманов - подозреваемый номер один в деле об ограблении музея. Дескать, он все и устроил, а потом поссорился то ли с напарником, то ли с конкурирующей бандой.
- Какой еще бандой?! Господи, да что они там придумали? Антон и мухи бы не обидел!
Мария сказала это так эмоционально, что у меня в мозгу шевельнулась маленькая черная мыслишка: а не была ли влюбленность подчиненного и начальницы взаимной?
- Я тоже так думаю, - согласился я. - Более того, я склонен предполагать, что Урманов знал или видел грабителей накануне и попытался помешать.
- Каким же образом?
- Этого я пока сказать не могу, Мария Сергеевна, но обещаю, что вы узнаете первой. А сейчас скажите, не было ли у Антона какого-нибудь приятеля, друга, просто близкого человека, кто бы смог рассказать о нем подробнее?
- Дайте подумать…
Уже хорошо! Когда женщина таким образом говорит о мужчине, значит она не испытывает к нему особого расположения.
- Кажется, у него была знакомая в университетской библиотеке, - неуверенно сказала Черных. - Надиева, Нуриева, Надырова… - не помню ее фамилию.
- Замечательно! Спасибо, Мария! Еще увидимся. - И я поспешно положил трубку, потому что дальнейший разговор неизбежно перешел бы личные темы, а мне этого, по крайней мере, сейчас совсем не хотелось.
Надеюсь, она не обиделась. Мария очень умная женщина, а обидчивость - удел недалеких людей.
Окрыленный первым успехом, я тут же позвонил в библиотеку, на ходу придумав себе легенду, будто набираю материал для статьи о нелегком, но почетном труде работников книгохранилищ.
- Дмитрий Котов, журналист, - представился я настоящим именем ответившей мне девушке. - Мне посоветовали поговорить с вашей сотрудницей… Надиевой, кажется?
- Может быть, Нуриевой?
- Да-да, именно с ней! Как ее имя-отчество?
- Анна Маратовна.
- Здорово! А как мне ее найти?
- Она работает в отделе редких документов. Запишите телефон…
"Надо же, как вам сегодня везет, Холмс!" - я торопливо накарябал номер прямо на телефонной полке и состроил себе самодовольную рожу в висевшем над полкой зеркале. Рожа вышла глупой. "Да, везет, очевидно, именно дуракам!"
Трубку на другом конце долго не снимали. Я даже поглядел на часы: может, рано звоню? Наконец задорный девичий голосок произнес с типичным тюркским акцентом:
- Отдел редких документов. Здравствуйте.
- Исян мы сыз! Анна Маратовна, если не ошибаюсь?
- Д-да… А кто говорит?
- Меня зовут Дмитрий Котов. Я журналист из "Городского вестника", занимаюсь ограблением краеведческого музея, в котором работал ваш знакомый Антон Урманов, - выпалил я единым духом и замер, ожидая реакции. "Если она меня сейчас пошлет, будет права!"
- Почему "работал"? "Ура! Клюнула!.."
- Потому что после ограбления его нигде не могут найти.
- А дома?.. - В голосе Нуриевой зазвучала неподдельная тревога.
- Дома его тоже нет. Вы, случайно, не знаете, где он может находиться?