Первый же остановленный частник охотно согласился за пятьсот рублей довезти нас до улицы Лени Голикова, что и сделал очень быстро, искусно объехав пробки на Газа и Стачек и высадив нас за два дома до обиталища Палыча и Машеньки.
Дождавшись, когда частник отъедет подальше, рядом с нами возник Пентелин. Загадочно улыбаясь, он показал взглядом на стоящий автомобиль.
- Только что приехали, - сказал он шепотом. - Трое - Тимофей, водитель и человек с забинтованным лицом. Только что, - повторил он и посмотрел на часы, - шесть минут и сорок секунд назад.
- Хорошо, - кивнул я. - Кеша, выбирай место. О себе подумай, чтобы уйти без проблем, и об этих двоих, им уходить никак нельзя. Если выйдут вдвоем, без Машеньки, подожди, когда сядут в машину и отъедут. После этого стреляй зажигательным в бензобак. Есть зажигательные?
Кеша кивнул, цепко оглядывая окрестности, потом спросил:
- Я пойду?
- Погоди. Если они выйдут с Машей, то - по обстоятельствам. Может быть, лучше отпустить их, а Пентелин сядет на хвост, проследит, где они Машу спрячут. Но если решишь стрелять, то только наверняка, чтобы девушка не пострадала.
Кеша еще раз кивнул, сказал сухо, по-деловому:
- Разберемся, - и пошел в сторону ближайшего дома.
Где там можно было пристроиться стрелку, я не понял, но решил, что ему виднее, а мне нужно постараться исполнить свою часть операции. Осталось дать последние указания Пентелину.
- Борис, может случиться так, что из дома вообще никто не выйдет. Тогда через полчасика поднимись в квартиру, посмотри, что там происходит.
- Понятно, - серьезно сказал Пентелин. - А вы без оружия идете?
- Да, - удивился я.
- Не удивляйтесь, я вижу, когда на человеке оружие спрятано. Объяснить не могу, но чувствую…
Не дожидаясь лифта, я бегом поднялся на третий этаж и, глубоко вздохнув, позвонил в квартиру Инцеста Палыча. Дверь почти сразу распахнулась, передо мной стоял Тимофей.
- Вы? - хором сказали мы с Тимофеем Рукосуем, с той только разницей, что он был удивлен, а я - нет.
- Я, - подтвердил я. - А что вы здесь делаете?
Лицо Тимофея Рукосуя приняло гримасу крайнего изумления.
- Я? - он растерянно огляделся. - Я пришел в гости к старому товарищу по партии…
- Это и мой товарищ тоже, в одной партии состоим! - Я попытался протиснуться мимо Тимофеевой туши.
- Господин Совков, не сегодня, нам срочно нужно обсудить вопросы партийного строительства! Присутствие посторонних недопустимо!
- Господин Рукосуй! Я пришел не только к старому товарищу по партии, я пришел к своей невесте Машеньке и мешать вашему партийному строительству совсем не намерен. Больше того, я бы сказал, что это вы мне помешаете. Дело в том, - я доверительно наклонился к волосатому уху Тимофея и даже обнял его за талию, - дело в том, что после совершения полового акта я привык ходить по квартире нагишом. Вы меня понимаете?
- Да… - пробормотал изумленный Тимофей, а я убрал руку с его талии - за поясом и в карманах брюк оружия не было.
- Да, - подтвердил я, - такая у меня привычка. А вы меня будете смущать, я вас плохо знаю и не вполне уверен в вашей половой ориентации. Знаете, не хотелось бы подвергаться сексуальной агрессии в квартире своей невесты. Я бы даже сказал - суженой.
Похоже, Тимофей хотел что-то сказать, но не успел - я погрузил кулак в его массивный живот, как раз в том месте, где заканчиваются ребра и находится солнечное сплетение. Тимофей выдохнул в меня запах лука и сала, потом крякнул и начал валиться внутрь квартиры. Я подхватил его и уложил вдоль стенки прихожей.
Из кухни выглянул Палыч. Верхняя губа у него была разбита, под глазом набухал обширный синяк. Он вытянул шею, посмотрел на лежащего Тимофея, потом показал глазами в сторону комнаты.
- Машенька, я пришел! - нарочито громко крикнул я и хлопнул входной дверью.
В комнате послышалась громкая возня, дверь приоткрылась и в коридоре появился охранник. Тот самый, что встретил меня в особняке на Фонтанке и настойчиво повторял: "Исполать вам, добры молодцы!"
Сегодня он не говорил "исполать" и "гой еси", он вообще ничего не говорил, а смотрел вытаращенными глазами на меня и на лежащего у стены Тимофея.
- Джеймс, я здесь! - закричала из глубины комнаты Машенька. - Он пристает! Руками!
- Пристаешь? - спросил я и сделал два шага к торчащему в дверях охраннику.
Он исчез и дверь захлопнулась. В комнате опять послышалась возня и шум передвигаемой мебели.
"Баррикаду строит, сволочь!" - подумал я и оглянулся.
Тимофей походил на спящего тюленя. Рядом стоял дрожащий Палыч и неистово вращал глазами.
- Что? - спросил я у Палыча.
- Этот, в бинтах, там, - он мотнул головой в сторону кухни.
- Оружие есть? - спросил я.
- У меня? - испугался Палыч.
- У охранника.
- Нету. Он сильный и дерется!
- А этот, в бинтах?
- Он водку пьет, со свиданьицем, обычай…
За дверью комнаты опять началась возня и раздался истошный женский крик.
- Эй, не балуй! - сказал я охраннику и взялся за Тимофея.
Поднять и отнести его к дверям комнаты мне оказалось не по силам, но оттащить и положить поперек входа я смог.
- Выходи, поговорим, - предложил я.
- Хрен тебе, - в согласии с русскими национальными традициями ответил охранник.
- Тимофей ушел и тебе велел уходить, - соврал я.
В комнате стало тихо.
- Тимоха уже в машине сидит, дожидается. Мне ж ничего не надо, невесту свою возьму, и - все. Меня ваши дела не касаются. Уходи, а? По-хорошему. Бить не буду, - еще раз соврал я.
Опять послышался звук перемещаемой мебели, и дверь чуть приоткрылась. Один глаз и часть лица охранника смотрели мне прямо в глаза.
- Я отойду, дверь открыта, уходи!
И я отошел в сторону, освобождая дорогу добру молодцу.
Дверь сначала закрылась, потом распахнулась настежь, и в коридор вылетел охранник. Вылетел в самом буквальном смысле, споткнувшись о тушу Тимофея, он метра два пролетел по воздуху и приземлился у самых моих ног. Я воспользовался этим, чтобы несколько раз от души пнуть его ногой, чтобы не приставал к беззащитным девушкам. В ответ охранник несколько раз хрюкнул и свернулся калачиком, закрыв лицо руками и коленями.
Я еще раз пнул его ногой.
- Вставай, бери своего Тимофея и уходи. И больше здесь своей морды не показывай, понял?
Охранник опять хрюкнул и начал подниматься, а я отошел на безопасное для него и себя расстояние.
Охранник вдоль стенки добрался до лежащего Тимофея, с трудом подхватил его под мышки и потащил к выходу. Я проводил их до лестницы, вызвал лифт и только убедившись в том, что лифт спустился на первый этаж, вернулся в квартиру.
Из окна комнаты было видно, как охранник прислонил своего шефа к машине и остервенело лупцует его по щекам.
- Видел, как я его? - спросила подкравшаяся Машка.
- Что ты его? - не понял я.
- Это же он визжал, я ему всю морду расцарапала! Не фиг трогать, где не для него, - не совсем правильно по форме, но верно по сути сформулировала она.
- Молодец! - похвалил я Машку, продолжая смотреть в окно. Отпускать живыми этих двух дуболомов никак нельзя. Тимофей свяжется с Черных, тот пришлет боевиков, и тогда столько крови прольется…
Охранник наконец привел Тимофея в чувство, что-то долго объяснял ему, показывая толстой рукой в сторону дома, и, наконец, усадил его в машину.
Они еще постояли немного, то ли обсуждая маршрут следования, то ли вызванивая подмогу, и, наконец, машина тронулась с места и неспешно покатила в сторону проспекта Ветеранов. Чтобы проследить ее дальнейшую судьбу, мне пришлось распахнуть окно и даже высунуться наружу.
Внезапность происшедшего дальше была полной, даже я, с нетерпением ожидавший взрыва, и то вздрогнул, что уж говорить об уличных бабушках, многодетных мамашах и стеклах в окрестных домах. Машина, успевшая отъехать уже метров на триста, внезапно превратилась в черно-красный огненно-дымный букет и остановилась.
- Что это бабахнуло? - поинтересовалась Машка.
- Так, дерьмо всякое, - честно сказал я и закрыл окно. С улицы потянуло горелой резиной.
Когда мы вчетвером вышли из дома, у парадной уже стоял "горбатый" "запорожец". Борис Пентелин, поигрывая ключами, прогуливался рядом.
- Ехать подано! - торжественно провозгласил он и передал мне ключи.
- Откуда? - спросил я. - Угнал, что ли?
- Мой! - обиделся Пентелин. - Еще от батяньки остался, сколько лет служит!
- Твоя машина - ты и вези, а я как-нибудь доберусь.
- Как скажете, Алексей Михайлович! Куда везти? - он гостеприимно распахнул дверцу.
- На "Ксению", только "бинтованного" сразу в каюту веди, чтобы он на палубе не светился.
- Понято, - кивнул Пентелин, внимательно наблюдавший за посадкой пассажиров. - Палыч, ты-то куда лезешь, девушку пропусти!
- Я чуть позже буду, мне заехать кой-куда надо.
Пентелин опять кивнул и захлопнул пассажирскую дверцу.
- Я поехал? - он по-хозяйски постучал по переднему скату и сел за руль.
Проводив глазами удаляющийся "запорожец", я пошел в сторону проспекта Стачек. Прежде чем ехать на "Ксению", я хотел встретиться с Сергачевым, узнать, что же такое его беспокоит и, может быть, постараться помочь старику. Но сначала нужно было уехать из опасного района - вдалеке уже слышались сирены пожарных и медицинских машин, значит, скоро следовало ждать и милиционеров. А встречаться с ними мне сейчас было совсем ни к чему…
Ни один, даже самый секретный, телефон Сергачева не отвечал, ехать без предварительного звонка в киреевский особняк смысла не было, и поэтому я стоял у метро "Автово" и курил, поглядывая на питерских девчат в легких волнующих платьях.
Попытка дозвониться до Сани Годунова тоже ничего не дала, что, впрочем, было неудивительно - он же просил ближайшие два дня его не беспокоить. Мелькнула шальная мысль поехать в переплетную мастерскую и побеседовать с мастером-гравером со смешной фамилией, взятой то ли у Гоголя, то ли у Достоевского. Мои размышления прервал телефонный звонок, сразу расставивший все по своим местам.
| | | | | | | | | | | | | | 14 |
Звонил кап-три Барков, и, видимо, из дальнего далека, потому что слышимость была превосходной.
- Алексей, Барков говорит. Сегодня акция, ты помнишь?
О подрыве партийных филиалов я, признаться, подзабыл. Но как же признаться в этом своему подчиненному, пусть даже он старше званием и опытом. Поэтому пришлось немного слукавить.
- Помню, конечно, помню.
- Ничего не меняется?
- Нет.
- Тогда - смотри новости!..
"Так, - побежали в голове мысли, - сегодня акция, вечером в новостях покажут филиалы "Русского пути", вернее, то, что от них останется. Значит, сегодня же об этом узнает Черных, самое крайнее - завтра утром. Чуть позже он должен узнать и о гибели Тимофея Рукосуя с охранником. Черных должен увязать эти два факта друг с другом, но сможет ли он привязать их ко мне?"
Сергачев говорил, что он больной, шизофреник, и мозги у него работают по-особому. Сегодня он мне доверяет, называет наместником и правой рукой, но после этих взрывов, после смерти Тимофея и исчезновения двойника все может повернуться по-другому, и тогда, поставив под удар себя, я, одновременно, подставляю и Светлану. Значит, первая моя задача - вывести ее из-под удара, обезопасить, как только возможно.
Я подошел к краю тротуара и поднял руку. Сразу остановились две легковушки и одна "маршрутка". Я открыл дверцу ближайшей машины и, не глядя, бросил:
- К Эрмитажу!
- Садись, - ответил мне невидимый водитель, и я опустился на переднее сиденье.
- На "Ксению" едете, Алексей Михайлович? - спросил "извозчик".
Я поднял глаза и увидел рядом с собой паука-Порфирина. Он дружелюбно улыбнулся, насколько его лицо позволяло выражать положительные эмоции к собеседнику.
- Машина на Голикова горит, - сообщил он безразличным голосом.
- Правда? - удивился я. - Как интересно!
- А в ней два человека, - продолжил рассказ Порфирин, - одного из них зовут Тимофей Рукосуй, а второй - охранник из штаб-квартиры партии "Русский путь", имя можно уточнить.
- Зачем? - легкомысленно махнул я рукой.
- Действительно, охранник, он охранник и есть. Шестерка, а у шестерок имен не бывает, только номера. И еще масти, но это уже другое. Вам не приходилось бывать шестеркой, Алексей Михайлович? - Порфирин вел машину легко, уверенно, не отрывая глаз от дороги, и одновременно следя за мной, моим лицом, моими руками, моей реакцией на его слова.
- Шестеркой? Отчего ж, приходилось. Неважное ощущение, надо сказать.
Положа руку на сердце, нужно признать, что в последнее время я и был козырной шестеркой в руках Сергачева или Черных, и чаще всего меня использовали втемную, не говоря о далеко идущих планах королей и тузов этой колоды. И только сейчас я начал действовать как полноправный игрок, говорить на равных с Киреем и Сергачевым и пока в чем-то переигрывать Черных.
- Неважное, - нараспев произнес Порфирин и спросил без всякой связи с разговором о картах, охранниках и Рукосуях: - Что теперь делать думаете, Алексей Михайлович?
- В смысле?
- В смысле, подъезжаем. Дальше что - машина нужна или нет? А то я по своим делам поеду.
Я огляделся. Действительно, мы ехали уже мимо Консерватории и через пять-десять минут я буду на фрегате "Ксения", с Палычем, Машенькой, Пентелиным и человеком без лица.
- А где Саня Годунов? Не могу до него дозвониться.
- Он занят, - коротко ответил Порфирин, - вечером освободится. Я его заменить не могу? Водочки попить, о жизни потрепаться - это у меня здорово получается!
- Да нет, спасибо, но пусть со мной свяжется, когда сможет.
- Хорошо, - кивнул Порфирин, и плавно затормозил у тротуара. - Эрмитаж - сокровищница мировой культуры, как заказывали!
Справа возвышался Зимний дворец. Слева, по ту сторону дороги, горбатился "запорожец". Но фрегата "Ксения" у набережной не было…
* * *
Черных, Жора Вашингтон и Чистяков, а также несколько человек прислуги жили в здоровенном каменном доме, который в старые времена служил для какой-то хозяйственной надобности.
Дом был построен, наверное, одновременно с замком, потому что имел толстые стены и узкие окна-бойницы. Позже, когда надобность оберегать свои владения отпала, в доме соорудили второй этаж, разделив площадь дома на большие изолированные комнаты, а на первом этаже устроив кладовки с крюками для подвески звериных туш, сусеками для хранения зерна и даже мастерскую с горном и наковальней.
Замок, в котором во время войны находилась разведшкола, разбомбила союзная авиация, в буквальном смысле не оставив от него камня на камне. Огромных валунов, из которых когда-то был сложен замок, валялось повсюду множество, но ни один из них не стоял на другом, а обязательно лежал где-нибудь рядом. Все они постепенно зарастали мхом, травой и мелкими деревцами, прижившимися в трещинах каменных глыб, и в таком качестве навряд ли подходили в качестве строительного материала.
А один из пунктов договора аренды, насколько это помнил Чистяков, было поэтапное приведение замка в первозданный вид, которое арендатор развалин, герр Романов Н. В., обещал завершить к истечению срока аренды, то есть через 99 лет.
Чистяков поднялся в свою комнату, закрыл дверь и решил еще раз прослушать магнитофонную запись. Он поставил магнитофон на стол, достал лист бумаги, авторучку и приготовился слушать. Долгий рассказ о Швейцарии он перемотал, начал слушать с того момента, когда в разговоре впервые появилось слово "президент".
Так, сейчас он запросит наркоты, я уйду, оставив магнитофон включенным, придет Жорка Вашингтон и будет говорить о проблемах с "Мерседесом". Это можно не слушать, - и Чистяков потянулся уже к кнопке перемотки, как услышал торопливый Жоркин говорок:
- Петька, скот, вместо вас хочет, чтобы двойник его, а не вас…
И ответ Черных:
- Спасибо, Жора, я понял, давно понял…
- Суки, все - суки, - несколько раз повторил про себя этот немудрящий жизненный афоризм Чистяков.
Запись в магнитофоне давно кончилась, сначала едва слышно шуршала чистая, без записанных звуков, лента, потом заиграл орган, но не стройные аккорды хорала, а как-то плохо, неумело, по нескольку раз повторяя одно и то же место, а потом вдруг переходя совсем к другому, не связанному с первым. Где-то рядом стучали молотки или топоры, раздавались короткие, похожие на военные команды, фразы на немецком языке, должно быть один столяр-немец просил другого передать ему гвозди или молоток.
Чистяков слушал эти случайные звуки и размышлял о том, что все люди - суки, и поэтому жить в этом сучьем мире очень тяжело, приходится постоянно думать и вертеться, вертеться и думать. Такой удачный план с передачей власти ему, Чистякову, провалился. Он не знает, как осуществить замену Президента его двойником и поэтому бессилен что-либо сделать. Этот план лучше любого телохранителя оберегает Женьку Черных, чтоб ему пусто было!
А когда он, Черных, придет к власти, то первым его указом будет не указ о раздаче земли в частную собственность, а смертный ему, Петьке Чистякову, приговор. Можно, конечно, ликвидировать Черных самому или чужими руками, к подобным делам Чистяков уже привык, понятие "совесть" осталось где-то в советских временах, вместе с колбасой по два двадцать и водкой по три шестьдесят две.
В дверь стучали и стучали, видимо, уже давно и долго, потому что в ход пошли не только кулаки, но и ноги.
- Открыто! - крикнул Чистяков и потянулся к магнитофону, и в это время на кассете зазвучала русская речь.
Сначала далеко - кто-то вошел в часовню, и звуки органа, молотков и немецкая командная речь перекрывали разговор двух русских, но русские приближались к магнитофону и их речь становилась все громче и отчетливей.
- Музыку слушаешь? - раздался за спиной голос Вашингтона.
- Ну, - угрюмо буркнул Чистяков и выключил магнитофон. - Вагнера слушаю, Рихарда, не знаю, как по-батюшке.
- А я тебя сдал, Петя, - сказал Вашингтон и положил ему на спину тяжелую ладонь.
Чистяков представил себе руку Вашингтона - темную с одной стороны и нежно розовую - с другой, как будто кожу туда пересадили с какого-то интимного места, где она была нежной и почти не пользованной. От этого, а главное - от предательства Вашингтона и его чистосердечного в этом признания Чистякову стало противно, и он резко дернул плечом.
- Убери руку! - негромко крикнул он.
Так уж получилось - хотел крикнуть зло и резко, но в последний момент передумал и сбавил высоту голоса, а интонация осталась та же, что и у кричащего человека.
- Чего ты, Петя? Я же с тобой, - искренне удивился Вашингтон, - я ж тебе таким образом "мэсседж" передал.
- Чего?