А вот то обстоятельство, что зэку доверена машина, которой пользуется сам начальник лагеря, может удивить разве что человека, весьма далёкого от специфики таёжной жизни за колючей проволокой. А кому прикажете доверить, солдату-срочнику что ли? Как показывал опыт, срочники оказывались гораздо большими раздолбаями – в первую очередь, по причине своего незрелого возраста. Намного более надёжен зэк (понятное дело, из мужиков), тянущий невеликий срок. Ему нет никакой выгоды бежать, а есть прямая выгода выполнять порученную работу справно, потому что так он легко может выхлопотать себе условно-досрочное. Тем более, по каким-то неведомым законам природы, среди охраняемого контингента всегда оказывался шофёр экстракласса, у кого и старый уазик будет бегать, что твой "болид", и водить он любое ведро с гвоздями по рытвинам и колдобинам здешних дорог станет мастерски. А откуда, скажите на милость, большой шофёрский опыт у солдата-срочника?
Нынешний шофёр пахал на этом уазике уже год, нареканий не имел и под подозрением в провозахне числился. Хотя Карташ полагал, что он всё-таки провозил (в конце концов, как откажешься, когда душевно попросят люди, от которых зависит его благополучие на зоне?). Но есть обычный поток всякой мелочи, вроде пачечки чая, сигарет, писчей бумаги, что позволяет скрасить жизнь среди серого однообразия, сей поток перекрывать себе дороже, а есть посылки исключительно опасные, попадание коих на территорию чревато. Вот с последними водитель уазика, по оперативным данным, и не связывался… Короче говоря, условно-досрочное этому шофёру светило ясным солнышком. И где-то через полгода, отсидев меньше половины срока, скорее всего он уже будет полной грудью дышать вольным воздухом. Кликуха у него была Таксист (куда ж без этого, в этой системе каждой угодившей в неё человеческой единице присваивают новое имя, как в других системах кодовыми именами шифруют агентов). Разумеется, если тесно работаешь с контингентом, то следует знать и клички…
– А ты как тут оказался? – с подозрением спросил Карташ.
Гриневский опять пожал плечами, сказал равнодушно:
– Так ведь стреляли, начальник. Я пальбу услышал, из машины вылез посмотреть, а тут тебя мутузит какой-то хрен с бугра. А второй хрен на мост лезет с "винтарем". Вот и дай, думаю, разомнусь малость.
Алексей хмыкнул.
– И не западло было вертухаю помогать, а?
– А чё там, не от воров же помогал, от бичей каких-то беспонятийных.
– Тоже верно. Но если хоть кому расскажешь про то, что здесь случилось…
– Да что я, не понимаю, что ли, начальник.
– Несчастный случай, – сказал Карташ. – Просто два урода пересрались, отмудохали друг друга, один второго из последних своих гадских сил пристрелил да и сам в овраг пал собачьей смертью. Усёк?
– Да что я, не понимаю… Свалить бы нам отсюда подобру-поздорову, а?
– И побыстрее, – кивнул Карташ. – Ты на УАЗе?
– Ну.
– Где оставил?
Таксист махнул рукой в сторону дороги на лагерь.
– Разговорчивый ты тип, Гриня, как я погляжу. Подбросишь.
Это был, разумеется, не вопрос и не просьба.
Кто ж из вертухаев зэка просить о чём-то будет?
– А как же не подбросить, – наконец-то позволил себе улыбнуться Гриневский. – Я тебя, начальник, по всему посёлку ищу – "хозяин" за тобой послал. Задание какое-то есть. А ты на "железку" умотал…
Алексей потёр лоб. Так, тут ещё и начальник Топтунов на мою голову, блин… Этому-то чего надо? А у меня ещё и видок – будьте нате.
Он ещё разик глянул через перила, утёр кровь с губы, оправил изрядно загвазданную форму и постарался выбросить происшедшее из головы.
Всё равно тут уже ничем делу не поможешь.
Придётся искать другие подходы. Сказал ворчливо:
– Ну поехали, чего тогда встал… Сначала в медпункт, потом домой переодеваться, а там уж и к "хозяину" на аудиенцию.
Глава пятая.
Археология чёрная и белая
25 июля 200* года, 16.32.
…Уж на что убоги вокзалы в заштатных городишках земли сибирской, но и они выглядят подлинными версалями по сравнению с сооружением, украшенным неказистой табличкой "Парма". Длинный дощатый сарай, одноэтажный и некрашеный, построенный ещё в лихие годы ежовщины, судя по почерневшим доскам, – вот вам и весь вокзал. Вокруг здания вокзала в беспорядке разбросаны халупы разной величины, разного предназначения и уж совсем зачуханного вида; между ними, да и вообще где придётся, чернеют угольные кучи.
Внутренняя планировка одного-единственного вокзального зала дизайнерских изысков лишена была напрочь: окошко кассы, лавки вдоль стен, овощные ящики в углу, в ящиках журналы за разные годы и из всевозможных мест – кстати говоря, из тех самых мест, откуда родные и близкие приезжали на свидания к своим не поладившим с законом сыновьям, братьям, мужьям и прочим родственникам-полюбовникам…
Пазики, отвозящий родственников к лагерю поселковый автотранспорт, съезжающийся к приходу поезда, автозаки (их, кстати, нынче не было, поскольку сегодняшний поезд изволил прибывать без арестантских вагонов) – все машины, в общем, выстраивались по кругу на пятачке, кой в иных благополучных землях зовётся "привокзальной площадью". Здесь же приткнулся и четыреста шестьдесят девятый УАЗ ("козёл" по-народному, если кто не знает, хотя здесь этот вид автотранспорта никто так называть не осмеливался) грязно-болотного цвета, бывший известным всем местным жителям от мала до велика: практически личный транспорт начальника лагеря Топтунова – или "хозяина", как зовут его заключённые, а вслед за ними и все остальные.
Однако шофёр сегодня привёз на вокзал не "хозяина", а всего лишь старшего лейтенанта Карташа… Впрочем, привёз с миссией высокой и ответственной: встретить родное чадо начальника лагеря Топтунова, некую Машу.
Карташ опоздал. А впрочем, не он один.
Опоздали почти все встречающие… Хотя, по большому счёту, это ещё надо разобраться, кто прибыл вне графика: встречающие – или поезд, каковой пришёл на полчаса раньше, чем ему полагалось. Это в иных краях подобный абсурд недопустим: опоздать – ещё куда ни шло, понятно и привычно для нашего государства, но чтобы раньше срока!.. Однако здешние места – во всех отношениях особенные. К конечной станции Парма брошена ветка от узловой станции, одноколейка, без ответвлений, никакого встречного движения.
Дошёл поезд до Пармы, по пути притормозив у пары-тройки деревень, постоял – и назад. Всё.
Два, а иногда три дня ветка отдыхает до следующего поезда. Свернув с магистрали, машинисты гонят изо всех тепловозных сил. Чем быстрее машинист приедет, тем дольше он простоит в Парме. А некоторые – как машинисты, так и помощники – здесь обзавелись, словно моряки в портах захода, зазнобами из числа стрелочниц и диспетчерш…
Дьявол! В убогом зале вокзала на убогих лавках ничего похожего на дочь "хозяина" не сидело. Здесь вообще ничего не сидело, окромя уборщицы. Вот ещё хрен на пустом месте! Куда она могла подеваться? Неужели в пазик забралась, вместе с родственниками? Ей же отец должен был объяснить, на чём её встретят! А пазик уже отъехал, теперь что ж, догонять его, устраивать "Формулу-1" по колдобинам?!
Карташ в сердцах сплюнул, решительно рванул пуговицы на свежеотжатой старушкой Кузьминичной и свежевыглаженной ею же форме и двинулся к выходу, и тут…
– Вы не меня случайно ищете?
Обернулся. Приоткрытая дверь рядом с окошком кассы. Прислонясь, как говорится, к дверному косяку, стоит девушка обозначенного в инструкциях "хозяина" возраста – то есть примерно тех самых восемнадцати лет – и пристально смотрит на него, загадочно улыбаясь.
– Вы – Маша? – выпалил Карташ… и прикусил язык. Бли-ин, в инструкциях ни слова не было сказано, что дочка начальника лагеря окажется такой…
– Так точно, благородный дон, – с игривым поклоном ответила дочь "хозяина". – К вашим услугам.
Карташ собрался. Карташ нашёлся. И в грязь рылом не бухнулся. Ответил грамотно, по-гусарски и с почтением – в общем, по-московски ответил. Даже каблуками едва слышно щёлкнул, одновременно протягивая букетик снулых хризантем (купленный – на собственные шиши, заметьте! – возле входа на вокзал у какой-то старухи, несмотря на июльское тепло закутанной в шубейку), а другой рукой застёгивая форму и, тем самым, возвращая себе облик Настоящего Российского Офицера.
– Это я к вашим услугам, сударыня. А также к вашим услугам таёжный лимузин, что стоит у фасадной стороны дворца и бьёт колёсами о землю. А также все богатства этого края – к вашим услугам. Разрешите представиться: старший лейтенант Алексей Карташ, откомандированный лично встретить ваше высочество и, так сказать, препроводить…
Она вскинула брови, демонстрируя удивление. Наигранное, надо полагать. А может, и вправду удивлена? Вряд ли она ожидала, что обитающие в этой глуши лапти при форме ВВ могут завернуть нечто более куртуазное, чем "ладная ты девка, Маша, как я погляжу". Она шагнула за порог, благосклонно приняла цветочки и протянула свободную руку. Не желая выпадать из образа благородного дона тире офицера, Карташ наклонился и дотронулся губами до её пальчиков, мимолётно вдохнув едва уловимый аромат терпких духов. Чёрт знает что, мельком подумал он, сцена, достойная великосветского салона, а не зачуханного вокзала посреди тайги. Подняв глаза, он пробежал взглядом по её лицу, вспомнив при этом, чья она дочь. Ну, в общем-то, пристально вглядевшись, можно обнаружить у этой стройной изящной барышни немало сходства с медвежеподобным "хозяином": линия подбородка, скажем, рыжина в волосах, глаза, ещё что-то, неуловимое…
И вместе с тем, вместе с тем…
Чёрт возьми, дочурка на поверку оказалась восхитительнейшим хрупким созданием – в лёгком невесомом платьице до острых загорелых коленок, с короткими каштановыми волосами и такой бездонной озёрной синью глаз, что Карташу в голову принялась бесцеремонно стучаться простенькая, как местные нравы, мыслишка: на обратном пути отогнать уазик куда-нибудь в придорожные кустики, шофёра послать подальше на полчасика – и приступить к штурму крепости по всем правилам охмурежа… Нет, загнал он эту мысль на самое донышко сознания, Москву забыл, мудило? Повторить прошлый подвиг хочешь? Если глаз или что другое положишь на эту девку, то тут тебе будет не столица – "хозяин" живьём в землю закопает и скажет, что так и было, без приказа никто и разбираться не станет, куда это пропал старший лейтенант внутренних войск А. Карташ.
Нет, но, бли-ин, как же хороша…
"Хороша Маша, да не наша", – напомнил себе Алексей, силясь заглушить зов плоти. Не время сейчас, у нас другие задачи. За решение которых иные получают заточку в брюхо…
– Сравниваете с отцом? – догадалась она. – Удивлены?
– Удивляюсь, как столь очаровательная юная дама путешествует без почётного эскорта… и даже без багажа, – мигом нашёлся Алексей, прогоняя из головы образ убитого Дорофеева.
И тут, как по заказу, в диалог вмешался чей-то насмешливый голос:
Я встретил красавицу. Россыпь хрустела,
Брусника меж кедров цвела.
Она ничего от меня не хотела,
Но самой желанной была…
В дверном проёме нарисовался ещё один доселе незнакомый Карташу персонаж – высокий белобрысый тип, примерно ровесник Алексея, с холодными, цепкими глазами. Одет он был по-туристски: в джинсы и брезентовую куртку. За плечами рюкзак – надо думать, его собственный, а в каждой руке по объёмистой сумке – надо думать, набитой вечерними платьями дочурки.
– А вот и эскорт, и багаж. Познакомьтесь: Алексей. А это Геннадий, аспирант исторического факультета Шантарского универа. Гена – мой счастливый попутчик, уж не знаю, как бы я без него управилась со всеми этими тяжестями. И в дороге было веселее. Мы же подбросим его до посёлка, правда? – И прибавила, чертовка, с лёгкой примесью лукавства:
– Надеюсь, вы подружитесь.
Геннадий освободил правую руку от сумки, нисколько не покачнувшись от двойной тяжести в руке левой. Ладонь у историка оказалась железной. Силён, однако, кабинетный жук…
– Поражены крепости каменной моей десницы? – усмехнулся аспирант, как бы между прочим, но с явным интересом разглядывая посиневшую после вчерашней драчки губу Карташа и обильно смоченную свинцовой примочкой припухлость на скуле. – Я ж археолог, с лопатой дружу уж сколько лет… Который год полное лето в поле, а поскольку всего лишь аспирант, а не доцент, то копать приходится от утренней зорьки и до самой аж до вечерней…
Да и в городе не запускаю себя – за бумагомарательскими-то обязанностями… Кстати говоря, к вам тоже откомандирован на предмет проведения раскопок.
– Вы в одиночку копать будете, да? Али экспедиции уже не в моде? – невинно спросил Карташ.
И вдруг поймал себя на том, что этот турист-супермен его раздражает. И нет никакого желания подвозить его до посёлка, нехай сам добирается, вот взять бы и сказать: мол, не положено брать попутчиков на служебной машине… Но как тут откажешь, когда он дорогу помог скоротать самой дочери "хозяина"!
– Я всего лишь должен провести археологическую разведку, – аспирант расплылся в улыбке, продемонстрировав ровный строй прямо-таки американских зубов. – Где, что. Наметить место под разбивку лагеря. В первую очередь мне поручено определиться в целесообразности проведения раскопок.
– А у нас что-то закопано? – искренне, честное слово, заинтересовался Карташ. – Типа могил незаконно расстрелянных в годы культа личности?
– Возьми на дорожку, доча. – Из-за широкой спины аспиранта появилась кассирша Макаровна со свёртком из шуршащей бумаги. – Дай-ка я тебе в сумку положу. Пирожки с яблочками лучше меня в Парме никто не печёт. А в вашем-то Шантарске так просто забыли, что такое пироги из настоящей печи…
Ну-ну, девочка завоёвывает Парму, сказал себе Карташ, мысленно тряхнув головой. Выходит, папашина дочь, помимо землекопа, успела очаровать ещё и старушку, которая мало того что дозволила дожидаться машины в служебном помещении, так ещё, конечно, и чаем поила, и пирожков в дорогу дала…
(Та ещё старушка, между прочим и к слову говоря. Этого, разумеется, он юной студенточке из Шантарска рассказывать не станет… хотя мог бы – чтобы получила представление об обманчивости видимости. Макаровна, которая сейчас в платочке с цветочками, в вязаной кофте и с очочками на носу, Макаровна, которая смотрится доброй бабушкой, просто-таки обязанной баловать внуков леденцами и баюкать сказками… Так вот именно Макаровна была в молодости более чем удачливой наводчицей, известной по всему Шантарскому краю. Симпатичная, с хорошо подвешенным языком, богато одетая, она ходила по дорогим столичным парикмахерским и домам мод, где убивали дневное время спутницы жизни своих обеспеченных мужей. Она знакомилась с ними – сиречь со спутницами – входила, как говорится, в доверие, под тем или иным предлогом попадала в богатые дома, узнавала распорядок жизни в оных домах, иной раз ей даже удавалось сделать слепки с ключей…
Ну а "работу" по избавлению жилищ от денег и ценностей доделывали её подельники.
Дальше всё просто, как мексиканский сериал.
Две судимости. Вторую отбывала в здешних краях. В лагере у неё случилась настоящая любовь с конвоиром-срочником. За пять месяцев до освобождения забеременела. Срочника перевели куда-то на Брянщину. А его возлюбленная вышла на свободу с чистой совестью – и на сносях. Приехала в Парму – чтобы собраться с мыслями, переждать… и в результате осталась навсегда. Сперва здесь родила, потом устроилась на дорогу, вышла замуж за путейца, родила ещё одного, состарилась. Всё как у людей. И Макаровна – далеко не самая легендарная из местных бабушек. Контингент тут такой, что кого ни возьми – есть свой заворот в биографии…) Прогуливался возле вверенного ему в попечение транспортного средства, обстукивал колёса носком кирзача заключённый Гриневский по кличке Таксист (шофёр уазика и по совместительству спаситель старших лейтенантов от убивцев на Лысом овраге).
Археолог играючи, как депутат словами, погрузил оба баула в брезентовое нутро уазика, а Маша вздохнула, забираясь в кабину:
– Трудно представить, что творится тут дождливым осенним сезоном и в весеннюю слякоть…
Карташ, рыпнувшийся было ей помочь – руку там подать, цветочки подержать или подсадить аккуратненько за талию, – с этим делом опоздал, проклял себя за то, что совсем одичал в этой глухомани, и увидел, как шофёр оглянулся – не к нему ли относится столь специальная реплика. Но реплика относилась не к нему, а вообще… к неразрешимой, как теорема Ферма, проблеме российских дорог, которая здесь, в Сибири-матушке обострена, словно хроническое заболевание в плохом климате.
– Зато классикам есть о чём писать, – по возможности весело сказал Карташ, заглаживая собственный промах. – Представьте, враз исчезли бы дураки и дороги – где темы брать?..
…Уазик мчался по плавным, как и вообще течение жизни в сибирской глуши, изгибам дороги посреди тайги. Дорога то сужалась так, что двум машинам уж точно не разъехаться, то раздавалась вширь, будто ей вдруг тесен становился лес и подавай сейчас и немедленно бескрайность степных просторов. То подворачивался крутой извилистый спуск, то пологий подъём, то под колёсами прогрохочет бревенчатый мостик через белый ручей, то приходится сбрасывать скорость до самой осторожной, потому как овраг подобрался уже к самой дороге и даже подмыл край. Археолог Гена занял место рядом с водителем, Карташ с вновь прибывшей дочуркой расположились сзади – что Алексея устраивало более чем: с его места открывался чудный вид на точёный профиль дочурки, на её коленки, едва прикрытые лёгкой тканью и на два небольших полушария, очаровательно подрагивающих на каждой неровности дороги… Девчушка смотрела в окно и взглядов старлея как будто бы не замечала, однако Алексей прекрасно знал все эти женские уловки.
Нет, ну чёрт подери, откуда в этой глухомани берутся такие чаровницы – да ещё в семье полковника от сохи?!
А археолог Гена уже вовсю, а точнее сказать – с самого начала пути через тайгу чесал языком.
Вещал, что твой лектор из Московского университета. Карташ подумал было, не заткнуть ли ему пасть и не перехватить бразды развлечения юной гостьи, но покамест решил промолчать.
Тем более что археолога послушать имело некоторый смысл – как выяснилось чуть позже…
– Вы напрасно думаете, что до исторического материализма из теплокровных созданий здесь обреталось одно зверьё, лишь дерева шумели да гады ползали.
Аспирант сидел, повернувшись вполоборота к Маше и Карташу, держался одной рукой за скобу над головой, другой – за дверную, ибо уазик нет-нет да и потряхивало на ухабе. И не только потряхивало, но и покачивало, что Алексею весьма нравилось: покачивающаяся в такт.
Маша то и дело касалась его ноги голой коленкой. Алексей слушал Гену вполуха, молчал, тащился и испытывал то, что называется томлением духа. А червь земляной знай себе разливался соловьём – видимо, исстрадался, болезный, без свежих слушателей: