- Да на несколько… - Гарпагин вдруг осекся и почти с ужасом посмотрел на Осипа. Лицо Моржова, квадратное, с нависающими над низким лбом полуседыми прядями и близко посаженными к переносице небольшими поблескивающими глазами показалось ему зловещим. В губах российского "следователя Генпрокуратуры" нарождалась недобрая сардоническая усмешка. По крайней мере, так показалось всполошенному Степану Семеновичу.
- Несколько - чаво? - уточнил Осип. - Несколько миллионов? - И, не дожидаясь ответа Гарпагина, присвистнул и проговорил:
- Дык что же мы тут стоим? Полицию надо вызывать! Не люблю я этих ментяр, конечно, они что у нас, что здесь, должно, одинаково гнилые, но кады ж стольки-от пропало!
- Се-е-ейф… - простонал Гарпагин. - Швейцарский, мне его подарили… он один стоит несколько тысяч долларов!..
- Да чаво о тыщах кипешиться, коли "лимоны" увели! - возмутился Осип. - Беги, Ванька, вызывай полицию! Ах, да! - спохватился он. - Ты же по-хранцузски только свой "катр, сис" знаешь! А я по-хранцузски и того хуже - только "Гитлер капут"!
Степан Семенович попытался выпрямить спину. Казалось, он постарел лет на двадцать и из вполне приличного пожилого мужчины, пусть даже несколько запущенного вида, превратился в дряхлого старика. Сразу бросались в глаза и морщинистая шея, и тусклый оловянный взгляд, и тощие сутулые плечи, и отсутствие двух передних зубов, что в Западной Европе вообще нонсенс.
- Я сам позвоню… - надтреснутым голосом, как будто-то расщепляющим гортань, произнес он.
* * *
Комиссар Руж, невысокий круглый толстяк с добродушной физиономией любителя хорошо покушать и запить все это добротным вином, вкатился в подвал и тут же, как горох, рассыпал длинные трескучие фразы на быстром парижском диалекте, который с трудом понимали даже жители южных департаментов Франции, а не то что гости из России, вооруженные разве что сакраментальным "шершеляфамом" и упомянутым "катр-сисом". Вместе с комиссаром в подвал вошли два рослых полицейских-ажана и два сотрудника медицинской службы в белых комбинезонах и почему-то бородатых, как Карл Маркс и Фридрих Энгельс.
Обилие растительности на лицах не помешало им за несколько секунд констатировать смерть несчастного Жака от черепно-мозговой травмы, "не совместимой с жизнью", как о том пишется в отчетах судмедэкспертизы.
- Месье Гарпагин, - залопотал комиссар Руж, - сейчас вы и эти люди, - он указал на Осипа и Астахова, - проедемте с нами, составим протокол об убийстве и краже. Ведь имела место кража?
- Лучше бы меня убили вместе с ним, - трагическим голосом выговорил Гарпагин.
Комиссар Руж не понял ни слова, потому что эта фраза была сказана на русском языке, но сопровождавшая эти слова гримаса на лице Степана Семеновича была столь красноречива, что он незамедлительно выразил свое сожаление и готовность приложить все свои скромные силы к расследованию этого преступления.
Впрочем, в участок не поехали: Гарпагина охватила слабость, и комиссар Руж, как видно, человек жалостливый, предложил почтенному рантье выполнить все официальные процедуры дачи показаний на дому.
Так и сделали. Поднялись наверх, в гостиную. Пока Лиза и один из медицинских Карлов Марксов хлопотали над полубессознательным Степан Семенычем Гарпагиным, комиссар Руж уселся напротив бледного, как полотно, Ивана Саныча и начал что-то быстро говорить. Из речи комиссара Ружа Астахов понял только слово "труа". Потом негромко кашлянул и проговорил по-английски:
- Господин полицейский, я не владею французским языком. Если возможно, я мог бы говорить с вами по-английски.
Комиссар Руж выпрямился. В его лице появился интерес, в сытых отлакированных глазках мелькнули искорки.
- А кто месье по национальности? - спросил он по-английски с сильным акцентом.
- Russian, - ответил Иван Саныч. - Из Петербурга. Слыхали, наверно, про такой город?
- О, Russian! - воскликнул тот. - Мой дед был русский. Из Одессы. Это ведь русский город, да? Его звали Яков Либерзон. Это хорошо. А где ваши документы? Разрешите на них взглянуть.
- Чаво он грит? - вклеился Осип, владевший английским еще хуже, чем французским (на коем он, как известно, знал только "Гитлер капут").
- Документы просит, - хмуро сказал Ваня, вставая. - Щас увидит мою рожу и ФИО "Хлестова Жанна Николаевна", и вот тогда посмотрим.
- А ты говори, что ты ентот… транс-сек-суал, - сподобился выговорить Осип, который, как известно, был подкован в теории половых отклонений. - Что ты приехал до городу Парижу, чтобы перекроиться в бабу. У них же так можно, я читал. По пачпорту баба, а по херу - мужик. Тем более что в пачпорте фотка-от твоя, и все. Так что не журись, Саныч - прорвемся!
Осип оказался прав: комиссар Руж в самом деле нисколько не удивился тому, что у Астахова был женский паспорт. Или не выказал удивления, а только тонко улыбнулся. Он даже не стал уточнять, кто Ваня по своей половой ориентации.
Париж всегда был городом вольных нравов.
С каждым сказанным комиссару Ружу словом Ваня успокаивался; он чувствовал, что принятая на себя роль потенциального транссексуала избавляет его от необходимости быть самим собой, и потому начинал дурачиться и - для большей правдоподобности в плане продекларированных нетрадиционных сексульных наклонностей - жеманничать и пожимать плечами.
Хмель расползался по телу. Ограбленный ночной подвал с трупом Жака отступил куда-то в прошлое вместе с черными крыльями ночи, разлетевшимися от дыхания восхода. Занималась заря, в бокале еще оставался коньяк, и Ваня залечивал свои издерганные за ночь нервы.
Комиссар Руж, казалось бы, и не обращал внимания на нервные смешки русского, на то, как тот перекидывал ногу на ногу и, морщась, пил коньяк. Комиссар Руж полагал, что гостя (или гостью, пусть сам разбирается со своей половой принадлежностью) из России можно понять.
За плечом Вани торчал психоаналитик, который перед этим тормошил расчувствовавшегося Гарпагина, и время от времени пел, чтобы комиссар Руж приумерил темп и интенсивность взимания показаний, чтобы не оказать негативного воздействия на "психику клиента".
Ничего не понимавший Ваня только хмыкал.
Самое интересное последовало позже, когда комиссар Руж перекинулся на Степана Семеновича. Многострадальный хозяин дома некоторое время пучил глазки на представителя власти, спросившего, не замечалось ли за месье Дюгарри (такова была фамилия Жака) в последнее время чего-либо странного и непривычного, а потом разинул щербатый рот и заорал так, что месье комиссар вздрогнул:
- Да как же не замечалось, черррт побери! Еще как замечалось! Например, не далее как три дня назад я поручил ему купить три галлона бензина, а он, стервец этакий, половину перелил в свою канистру и снес своему братцу-клошару! Настоящий стервец!
Слово "стервец" было элегантным русизмом, венчавшим монолог - оно так и было произнесено месье Гарпагиным: "stervets".
Комиссар поморщился и заметил, что не надо говорить так громко, со слухом у него все в порядке, а о покойном Жаке все-таки следует отзываться более лояльно. И даже привел соответствующее латинское изречение. Гарпагин не обратил на это никакого внимания и пустился перечислять все мыслимые прегрешения Жака, и перечислял бы Бог весть сколько, если бы Лиза не перебила его:
- Папа, ты о главном забыл упомянуть. Ведь вчера взорвался мобильный телефон Жака. А ты про какие-то галлоны, якобы украденные!..
Комиссар обратился в слух.
- Ну, ну, мадемуазель, - выговорил он, - рассказывайте.
- А что тут рассказывать? Кто-то подложил взрывчатку в мобильный телефон Жака, и он взорвался. Папа, да и все мы, уцелели только чудом.
И она вкратце пересказала происшествие. Комиссар выслушал ее, а потом проговорил:
- Так, вот это уже что-то. Мне приходилось на моей практике сталкиваться с подобным техническими камуфлетами, но на территории вверенного мне участка это первый раз. В всем Сен-Дени, если мне изменяет память, такого не было никогда. Вот в позапрошлом году в Париже, на бульваре Гренель, прямо с Марсовым полем, было что-то наподобие. Подорвали какого-то арабского шейха, и тоже направленным точечным взрывом мобильника. Та-а-ак! Нужно установить номер, с которого звонили месье Жаку Дюгарри.
- Какой он там месье… - хмуро, но в целом беззлобно булькнул Степан Семенович.
- Я свяжусь с телефонной компанией, услугами которой он пользовался, и мы установим номер, - расхаживая по комнате, говорил комиссар Руж, а потом отдал резкое отрывистое приказания одному из ажанов, которое не разобрал не то что Астахов с его "катр-сисом", но даже и Гарпагин.
- А теперь, господа, конкретно по убийству… - повернулся к ним комиссар. - Как вы полагаете, месье Гарпагин, убийца имел представление о планировке вашего дома?…
* * *
После ухода полицейских и медиков, увезших с собой тело Жака, Степан Семенович велел Лизе налить себе бокал коньяка и выпил его залпом, выпил с тем отрешенно-свирепым выражением лица, с которым злостные русские алкаши похмеляются после употребления очищенной политуры. Закусил тонким кружочком лимона, сморщился, а потом повернулся к Осипу и Астахову и произнес:
- У меня к вам разговор. Лиза, немедленно выйди! - бросил он дочери по-французски. - Не для твоих ушей разговор…
- Ну. Чаво ж… разговор так разговор, - сказал Осип, переглядываясь с Иваном Санычем. Разговоры с Гарпагиным стали особенно занимательны после того, как наша кочующая парочка узнала о размерах украденного у Степана Семеновича имущества: когда комиссар Руж спросил о стоимости содержимого сейфа, месье Гарпагин долго кряхтел и мялся, но потом сказал, что не меньше пяти с половиной - шести миллионов франков.
Миллион долларов!!
- На самом деле я был очень сильно привязан к Жаку, - таким замечательным образом Гарпагин начал разговор. - Он был для меня не столько поваром или там шофером. Он был мне чем-то вроде… ну не младшего брата, а так…
- Бедного родственника. Как у Бальзака, - подсказал образованный Иван Саныч.
- Ну вот. Да, - Гарпагин покрутил головой, как будто надеясь что-то увидеть или проверяя, не находится ли в помещении еще кто, - я хотел рассказать вам кое-что о Сен-Дени и конкретно администрации и полиции этого города. Потому что без этого вы не поймете всего остального.
- М-м-м, - отразил готовность к приему информации Иван Саныч.
- Сен-Дени - город иммигрантов, - заговорил Степан Семенович. - Тут полно русских, алжирцев, евреев, арабов, поляков, негров, венгров… всяких разных македонцев. Мэр города, некто Анни Шаллон, которую всякий порядочный человек иначе чем Шалавой не назовет, - отъявленная коммунистка. У нее портрет Ленина в кабинете до сих пор висит. Ее муж, Эрве Шуазель - начальник полиции Сен-Дени, редкий прохиндей и жулик. Оба меня терпеть не могут. Шуазель, между прочим - прямой начальник этого круглого комиссара Ружа.
- И что? - спросил Иван Саныч, не понимавший, к чему клонит дядя.
- А то, что они никогда не дадут отмашки на то, чтобы искали убийцу, или убийц, Жака, тех негодяев, которые умыкнули мой сейф! - В тусклых глазах Гарпагина сверкнули искры. - Никогда!! Да Шаллониха скорее съест портрет своего вождя мирового пролетариата с чесноком, маслом и петрушкой, как какие-нибудь escargots a la bourguignonne!! (Пышный кулинарный термин, означавший блюдо "улитки в собственном соку", прозвучал так отрывисто и сухо, что Иван Саныч почувствовал, как в его глотку запихивают портрет дедушки Ленина с перечисленными приправами.) Она терпеть меня не может, - с жаром продолжал Степан Семенович, - и все потому, что в свое время я разоблачил несколько ее махинаций и едва не подготовил ее провал на выборах на пост мэра!! Правда, я уже давно отошел от дел и в активной жизни предместья не участвую, - поспешно поправился Степан Семеныч, видя, с каким интересом уставились на него Осип и Ваня Астахов. - Но поверьте: на полицию мне рассчитывать нечего. Если этот толстый комиссар Руж и найдет мои деньги, то они тут же прилипнут к жирным лапам мэрши и волосатым граблям ее загребущего муженька!
- Веселая петрушка, - сказал Осип. - Ну, а мы-то, Семеныч, с какого боку-от тут выходим?
Гарпагин кашлянул. На его бледно-желтом лице проступило выражение торжественности. Он моргнул короткими белесыми ресницами и произнес:
- А вот об этом я и хотел поговорить. Александр Ильич говорил, что вы специалисты высокого класса. В Генеральную прокуратуру так просто не берут. Я хотел бы предложить вам расследовать это дело…
Астахов издал горлом низкий хрипящий звук. Осип наморщил лоб и сделался похож на бритого ученого шимпанзе.
- …и найти преступников и мои деньги! - закончил Гарпагин. - Если вы могли бороться с гидрой русской мафии, то во Франции вы справитесь тем более, - пафосно добавил он, оглаживая подбородок.
"Борец с гидрой русской мафии" Иван Саныч Астахов даже привстал с кресла, услышав эти слова Гарпагина. Осип схватил его за плечо и усадил обратно, а потом с таким видом, будто ему постоянно предлагали нечто подобное, сказал почтенному рантье:
- И чаво ж? Я что-то не понимаю. Ты, Семеныч, сам рассуди: ну как мы будем искать каких-то там ублюдков, когда мы по-хранцузски и двух слов связать не могем.
- Ты и по-русски-то не больно… - пискнул Ваня.
- Момэнт! - перебил его Осип почему-то с грузинским акцентом. - Не перебивай, когда серьезные люди говорят. Ты вот что, Семеныч, - глянул он на напрягшегося Гарпагина, - ты сам посуди, что дело это сложное, неосвоенное. Если бы то было в Питере или где в Саратове да Нижнем, то мы быстро бы раскумекали, что к чему. А тут, знаешь ли, полный кирдык, кто к чему, ничего не знает… - Осип начал путаться в собственных словах, а потом не нашел ничего лучшего, как стукнуть по столу ладонью и бросить:
- Конкретно!! Как ты себе это представляешь, расследование, стало быть, и кто что от того будет иметь?
- Ага, вот чего оно куда, - витиевато отозвался Гарпагин, бессознательно подражая Осипу. - Это уже деловой разговор. Что вы языка не знаете, это, конечно, плохо. Да только Иван, я смотрю, язык подучивает, а может и так случиться, что язык не потребуется.
- В смысле?
- Я так думаю, что это дело рук наших почтенных соотечественничков, - задушенно выговорил Степан Семеныч. - Они все тусуются в "Клио" да в "Селекте". "Селект" - это не бар на Монмартре который, а другой, ночной клуб, в котором Николя, отпрыск мой непутевый, свой пай имеет. Может, это он и совершил. Ему, помнится, срочно деньги были нужны!
- Ага, - буркнул Осип. - Николя? Коля, не Коля… Гм! Да только забыл ты, Семеныч, что Николя ентот где-то в Париже со вчерашнего вечера и у тебя, Семеныч, носа не казал.
- Настю забрал и уехал, - злобно сказал Иван Саныч.
- Я его подозреваю, - заявил Гарпагин и откинулся на спинку кресла. - Пусть не думает, что родного отца можно палкой по заду метелить безнаказанно.
- А еще кого-нибудь подозреваешь?
- Шаллониху! Шуазеля!! Всех! Весь город!!
- И нас? - ехидно спросил Осип.
Гарпагин качнулся вперед, заморгал, а потом нерешительно сказал:
- Нет. Вас - нет, да я и видел, что не могли вы…
Говоря это, Гарпагин выглядел довольно жалко и неубедительно, и Иван Саныч, подумав, что в любом случае они с Осипом ничего не теряют, поспешил перейти к разрешению наиболее животрепещущего и занимательного вопроса:
- Дядя Степан, хорошо… допустим, мы возьмемся за это. Но вот только… поймите меня правильно… вы человек практичный, так что понимаете…
- Сколько мы получим, если найдем ваш сейф и возвратим его вам? - жестко сформулировал Моржов.
Гарпагин глубоко вздохнул и, помедлив, ответил:
- Ну, допустим, пять… нет, четыре тысячи.
- Долларов?
- Нет, почему долларов? Доллар - это в Штатах, а тут Франция. Четыре тысячи франков. По-моему, неплохая сумма, особенно для первоначального обустройства… - поспешно добавил он, позабыл, что еще несколько дней назад получил от Ивана Саныча и Осипа гораздо больше.
- Доллар - он и в Париже доллар! - пробасил Осип. - А ты, Семеныч, не дергайся. Ну что ты такой нервный. Ты успокойся и говори настоящую цену. А то загнул - четыре тысячи!
- А что, разве плохо - четыре тысячи? - возмутился Гарпагин. - У кого есть четыре тысячи и ему не надо, пусть он их лучше мне четыре тысячи даст, чем вот так пренебрежительно говорить: дескать, эка невидаль, четыре тысячи!! Не видали мы четыре тысячи!
- Кажется, я представляю, за что дяде Степе массировали задницу бейсбольной битой, - негромко произнес в сторону Иван Саныч.
- Не-е, не пойдет! - безаппеляционно заявил Гарпагину Осип. - Четыре тысячи… смяшно. А чаво ж? У тебя в сейфе на мильен "зеленых". И еще неизвестно сколько в банках. И "Ферраря" ента. И опять же - квартира в Париже. Так что не прибедняйся, Степан Семеныч. Ты же сам говорил, что комиссар Руж и его начальничек, ентот Шуазель, ни за что тебе не найдут твое добро, а если и найдут, то не отдадут!
- А сколько вы хотите? - задавленно пролепетал Гарпагин, вжимая голову в плечи.
Иван Саныч, напротив, тут же распрямился, выкатил воробьиную грудку и чирикнул:
- Двести тысяч!
- Вв-в-в… сколько?!
- Каждому!! - ну совершенно по-моргуновски рявкнул Осип. - Тады по рукам! Енто же даже половины не будет от того, чаво там в сейфе лежит!
- Ннну? - приободрившись еще больше, дослал Иван Александрович.
Гарпагин корчился так, как будто его поджаривали на медленном огне; тонкие серые губы подергивались и кривились, и, вне всякого сомнения, перед Иваном Санычем и Осипом предстоял апофеоз скупости, зашедшийся в мучительном спазме. Степан Семеныч несколько раз качнулся взад-вперед, а потом простонал:
- Ну… хорошо… я согласен!