Дело было в том, что последней психоманией Ингред, с которой никак не мог совладать ее муж, была повышенная внушаемость или зомбоморфность. Гипнотизируя Ингред на определенный предмет, можно было до такой степени полно подменить ее настоящую личность на ложную, что никто из окружающих не заметил бы ничего странного.
Итак, в один из роковых моментов, Сигизмунд, которого Ингред вновь застукала за неблаговидным занятием с его пациенткой, схватил первое, что попалось в руки – а это был злополучный перстень – и навнушал бедняжке все, что ему в голову взбрело.
После он принял некоторые меры для того, чтобы материальное поддерживало психическое. Рейд в один из фирменных магазинов фирмы "В-репу-дал" снабдил женщину всем необходимым для того, чтобы на в полной мере ощутила себя Никитой.
Все эти электронно-механические штучки позволили ей увлечься игрой до такой степени, что она просто не знает, к чему все это привело в конечном итоге.
– Единственным условием для прекращения сумеречного состояния – снова увидеть нужный предмет. Я его увидела – и вот мы здесь, – радостно закончила свой рассказ Ингред.
Все посмотрели на мизинец правой руки Марины, на котором гордо красовался злосчастное кольцо семейства Дроздовых.
Марина смущенно повернула его камнем внутрь.
– Одно плохо – я никогда не узнаю, что со мной происходило в тот период, пока на меня влиял гипноз, – грустно добавила она и налила себе еще немного виски.
– Слыхал? – спросила у потрясенного Валика. – Мамка-то твоя…
– Молчи! – перебил ее Валик. – Я-то тут причем?
– Притом, – разошлась Марина. – Твоя семья поучаствовала в судьбе Ингред роковым образом. Твоя же семья должна помочь ей вернуть память и мужа.
Марина выразительно стукнула кулаком по столу, воспылав ражем поборницы справедливости.
– Каким образом? – робко поинтересовался Валентин.
– У тебя есть какая-нибудь связь с твоей мамашей?
Валентин вздохнул и стал копаться в кармане в поисках телефона. Ему удалось связаться с мамой, которая была в восторге от своего путешествия. Из разговора с ней Валик понял, что она объездила всю Европу в компании милого молодого человека и теперь просто в растерянности – куда двигаться дальше. Марина быстро набросала шпаргалку, по которой Валентин, едва владея собой прочитал:
– Прилетай в Будапешт. Там весело.
Снежана Игоревна пришла от этой свежей идеи в восторг и дала слово, что на воспользуется этим приглашением и полетит немедленно.
– Сынуля, я дам тебе знать, где меня разыскать – как только устроюсь! Пока, рыбонька!
Валентин нажал "отбой" и тупо спросил у Марины:
– А зачем в Будапешт?
– Ты дурак или что? – разозлилась великая комбинаторша. – У тебя же папа там! Не хочешь понаблюдать за семейной сценой как она есть?
– Как это я понаблюдаю? Прямой репортаж по спутниковому ТВ?
– Прямой перелет самолетом аэрофлота, – съязвила Марина и потащила всех к выходу.
* * *
К счастью, все оказалось так, как Давыдович себе это и представлял. Он вышел на маленькой, но очень чистой станции, по уложенной кирпичами тропинке прошел через ряд палисадников мимо улыбчивых селян и по указателям легко нашел монастырь, парящий в облаках тумана среди какого-то игрушечного в своей ухоженности сада.
Не будучи полиглотом, он все же очень легко нашел общий язык с настоятелем монастыря – седеньким и каким-то прозрачным от доброты старичком в застегнутой наглухо черной мантии. Тот оказался знатоком русского языка и совершенно не выявил никакого удивления, выслушав просьбу Давыдовича. На все сентенции посетителя, падре неизменно приветливо кивал головой, а в конце заметил:
– Это нормально. Падре Иштвана многие знают и любят – святой человек. Можете пойти к нему прямо сейчас, хотя у него и гости. Но, я думаю, вам будет приятно. Хотя сперва я бы предпочел угостить вас легким обедом.
Давыдович отказываться не посмел, к тому же чувствовал себя слегка утомленным. В конце концов, дела подождут, а возвратиться к служебным обязанностям никогда не было поздно. Прежде, чем принять приглашение, он поинтересовался у настоятеля, не выделят ли ему для беседы какого-нибудь смышленого толмача. Настоятель уверил его, что отец Иштван говорит на русском ничуть не хуже, чем на родном, как, впрочем, и на десяти других, включая латынь. Это Давыдовича совершенно успокоило, так как позволяло надеяться, что информация дойдет до светлейших ушей без искажения.
Принялись за обед, который был довольно изыскан и сопровождался обильными возлияниями вина местных виноградников.
Потрапезничав, Давыдович сделал для себя очень важное открытие, что в отношении гостеприимства и питания представители двух религиозных концессий друг от друга практически не отличаются.
После, как и обещалось, его проводили к архивариусу, для которого у Давыдовича уже была заготовлена небольшая, но весьма проникновенная речь и материальная база в свободно-конвертируемой валюте. Войдя в келью, антиквар застал там двух благообразных старичков, которые хлебали чай из фарфоровых чашечек и о чем-то мило беседовали. Поприветствовав их с должным почтением, Давыдович справился, кто из них Иштван, и начал свою просительную речь.
Старички слушали достаточно доброжелательно, но вскоре начали проявлять признаки какого-то веселого нетерпения и беспокойства. Антиквара это несколько сбило сперва, но он все же закончил. Когда воцарилась какая-то неловкая тишина, один из святых отцов мягко спросил:
– Простите, а с неким деятелем по фамилии Мещерский вы ничего не слышали?
Давыдович отрицательно покачал головой. Святые отцы стали пристально рассматривать просителя, что его уже совсем вывело из себя. Потом один из них сделал приглашающий жест и велел антиквару садиться на один из плетеных стульев.
– Что ж, – начал Иштван. – Ваша просьба понятна и, в принципе, вполне выполнима – но только в принципе. Дело в том, что наш устав не запрещает совершать небольшие подделки, подобные этим. Изготовляемые бумаги имеют смысл и значение только для тех, кто ими владеет и для их окружения. Для истории же это – не более, чем куски пергамента. Но в свете последних событий мы прекратили подобную деятельность и вот почему…
Иштван сделал паузу, достаточную для того, чтобы в разговор сумел вступить второй старичок.
– Видите ли, молодой человек, мы вполне верим в ваши добрые намерения. Но происходит так, что по воле недобры людей, мы должны отказаться от мысли сотрудничать с вами, ибо это нанесет нам непоправимый вред. Я – живое тому свидетельство. И в этом краю я только за тем, чтобы скрыться от злобных домогателей и предупредить коллегу о грозящей ему опасности. Я имел неосторожность довериться одному недоброму человеку и сделал ему на заказ несколько подобных грамот. А он отплатил мне злом: меня склоняли к непотребному занятию в моей лаборатории – производству запрещенных химикатов – и наладить чуть ли не промышленный выпуск свидетельств. Когда же я отверг это богомерзкое дело, у меня отобрали все ключи, а самого заперли в темницу. Только благодаря оплошности одного из злодеев мне удалось бежать и отправиться за границу…
Антиквар не верил своим ушам: выходило так, что перед ним – отец Семион, которого он навещал в Подмосковье. Потрясенный Давыдович отчитался в своих приключениях и услышал в ответ:
– Да, я знаю: кто-то из приспешников воспользовался этим маскарадом, чтобы продолжить под моим именем незаконную деятельность. Я собирал сторонников, которые могли бы на это дело повлиять. Так что, молодой человек, не обессудьте – вам придется возвращаться к своим хозяевам ни с чем.
Давыдович, у которого от этой истории кружилась голова, поблагодарил священников и поспешил с новостями в музей.
* * *
Леонсио было плохо. Нет, ему было даже хуже. Пришлось пожертвовать львиной долей своего здоровья, чтобы убедить Федю взяться за это дело. Твердотыкин надеялся, что грузчик-то уж знает настоящие лазейки к экспонатам – они же так часто бывают в его руках.
Мало того, что товарищи пропили при этом практически все деньги, они еще схлопотали по выговору от начальства, что настроения им не прибавило. Однако, Федя в конце концов, согласился и обещал достать "другану" хоть черта лысого.
Твердотыкин сидел в полночь в каморке и с замиранием сердца ждал. И он дождался: вдруг раздался оглушительный вой сирены и тот час же – топот десятка ног. Леонсио, тихо скуля, пополз под топчан, понимая, что все стало неожиданно плохо. Это ему не помогло: через десять минут в подсобку вломились несколько дюжих молодцов в форме местной полиции.
Федя, как оказалось, не был натурой столь искушенной в воровстве и детективных историях, как Твердотыкин. Неспешной походкой белого медведя он добрался до выставочного зала, откинул стеклянный колпак с экспонатов, выбрал нужную печать и развернулся, чтобы уходить. Велико же было его изумления, когда откуда ни возьмись примчалась толпа народа, которая стала выкручивать ему руки и истошно орать.
Федя не сопротивлялся долго и честно ответил на все заданные вопросы. Среди прочих был так же вопрос о том, на кого он работает. В результате ответа заговорщик был пойман в укрытие и доставлен в отделение. Там ему было дано право на один звонок. Твердотыкин, потерявший все, глотал крупные слезы и бормотал в трубку:
– Алле, шеф? Все пропало…
* * *
Ночной звонок вызвал в Воване Натановиче смертную печаль.
"Один, совсем один", – с непривычной тоской подумал он, отзвонился в офис, отдал автоответчику последние распоряжения и стал собираться. Он испытал давно забытые чувства одинокого волка, боевика с большой буквы, когда пытался застегнуть на своем необъятном торсе кобуру с тяжелым пистолетом. Дроздов из-под нависших бровей окинул свою фигуру в зеркале и только сейчас понял, как он постарел. Когда-то его широкая грудь молодого киллера могла вместить в себя целую обойму вражеских пуль – а он бы и не вздрогнул. А теперь…
Теперь только святая необходимость – необходимость возвысить свой род – толкала его на подвиг своими руками загрести жар.
Он отправился в музей краеведения, где еще дням высмотрел заветную печать. Он с трудом протиснулся в одно из почему-то открытых окон и стал красться по коридору. Достигнув нужного зала и никого не встретив, Вован Натанович настороженно обернулся и стал пробираться внутрь. Не успев сделать и одного шага, он замер, удивленный: над витриной с печатями склонился темный силуэт человека, намерения которого были больше чем ясны.
Вован Натанович потерял считанные секунды на то, чтобы осмыслить происходящее, но этого оказалось достаточно, чтобы человек первый заметил его. Вован Натанович не успел среагировать: прогремел выстрел, потом второй и Дроздов потерял сознание.
ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ. САМАЯ КОРОТКАЯ
Очнулся он, как ему показалось достаточно быстро. Вокруг было светло, как днем, от ослепительно горящих фар. В воздухе пахло побелкой и пороховым дымом. Вован Натанович битых три минуты не мог понять, что произошло, а потом увидел склоненное над ним участливое лицо своей дочери. Если бы не странный антураж, Дроздов мог бы подумать, что все ему просто приснилось. Но тут он увидел еще одно зрелище, которое его обрадовало и позабавило: перепрыгивая через груды кирпичей, к нему неслись его любимчики, его гордость честь и слава – его взвод автоматчиков, который Вовану Натановичу так долго не удавалось вызвать с задания – из какой-то горячей точки. Теперь его парни были здесь, а это было главное.
Первым приблизился Золотой Глаз и гаркнул:
– Шеф, с вами все в порядке? Взвод номер пять прибыл в ваше полное распоряжение.
– Сынки! – радостно пробормотал Вован Натанович и снова провалился в небытие.
* * *
Следующее пробуждение Дроздова не было таким приятным, потому что оказалось, что вызванная им на подмогу в этой страшной ситуации и десантированная боевая единица не только не спасла его от неприятностей, но еще и усугубило их: назревал международный скандал. Венгрия, которая ядерной державой не являлась, конечно, не решалась объявить СНГ войну, но была очень встревожена. В конце концов, существуют же и американцы…
Поэтому поводу Дроздову было вменено в обязанности явиться к послу России в Будапеште и объясниться. Явившись к послу в самом скорбном расположении духа, Вован Натанович был поражен: в кабинетном кресле сидел тот самый невыносимый сосед по купе, которого Дроздов в последний раз видел в подштанниках.
Узнав друг друга, мужчины очень быстро умяли международный конфликт, списав все на тактическую ошибку в учениях.
Однако, от взысканий за разломанный танками фасад музея и перепуганное насмерть население ответственность пришлось все-таки понести – материальную и моральную.
Когда с делами международными худо-бедно разобрались, стали разбираться с делами домашними. Вован Натанович был навещен своей непутевой дочерью, которая ему поведала много интересного о своих приключениях. Она же прояснила произошедшее в темном зале музея.
Оказывается, все это время Дроздов был не единственный человек, который охотился за сокровищами коллекции. На сцене появился некий альянс двух бандитов, который преследовал свои собственные цели. Именно финальным аккордом их козней явилось это ночное ограбление.
Загадочная миссия же Ильи заключалось в том, чтобы своими силами предотвратить преступление, о котором он был извещен заранее. В тот самый момент, когда Вован Натанович крался по музею, по другому коридору крался Илья с трофейным пистолетом наперевес, наблюдая за преступником. В тот самый момент, когда бандит выстрелил в Дроздова, Илья выстрелил в бандита, чем спас Вовану Натановичу жизнь.
* * *
Каково же было удивление Жени, когда в раненном грабителе на узнала Гарри, который, по ее представлениям покоился на дне лесного озерца. Женя бы сошла с ума, если бы Илья не просветил ее на этот счет должным образом. Выходило так, что Гарри был похищен таинственной женщиной в тот самый момент, когда Женя отвлеклась на падающий с неба парашют. Это было сделано при помощи большого мягкого тюка, которым Гарри был сбит с ног, а потом – утащен под мостки.
– А ты откуда знаешь? – поинтересовалась Женя.
– А я там был, – улыбнулся Илья. – И все видел.
– Как??? – поразился Евгения. – Значит, встреча на вокзале не была случайной???
Илья ответил утвердительно.
– Значит, я никого не убивала, – прошептала Женя с облегчением и поняла, как ей хочется домой.
* * *
– Так-так-так, – выслушав восторженный рассказ дочери всполошился Дроздов. – Это тебе все ясно, а я одного не пойму – кто за всей этой историей стоит? Не этот же сопляк?
Ответом на его вопрос было торжественное шествие, показавшееся из двери, которое возглавлял величественный седой старик, одетый сплошняком в белое и в ковбойской шляпе.
– Я Папа, – представился старик.
– Ну и что? Я тоже Папа, – довольно невежливо буркнул Вован Натанович, у которого от своих-то дел череп ломило…
– Вы должны были обо мне слышать, – насмешливо поклонился Папа, и Вован Натанович в этот момент действительно понял, что слышал это ИМЯ и не раз. Это заставило его вежливо изогнуться – насколько это было возможно на больничной койке.
– Так вот, – рассаживаясь в кресле начал Папа. – Я здесь затем, чтобы выразить почтение вашей семье и немного объяснить поведение своих непутевых детей. Дело в том, что отпрысков у меня много – путевых и не очень, родных и приемных – за всеми не уследишь. Вся история с этими печатями, архивариусами, ключами и прочей дребеденью целиком и полностью на совести одного из моих крестников – мещерского.
Вы наверняка имели счастье с ним встречаться…
В мозгу Вована Натановича возникла эта высокомерная фигура, которая так унижала его… Он поморщился.
– Так вот этот типчик, который спит и видит мое место, решил заняться бизнесом, да не простым, а очень конъюнктурным. Он решил приобщить к дворянскому сословию лучшие роды России – то есть, самые богатые. Вы получили от него задание, заплатив энную сумму, так?
Вован Натанович кивнул.
– В дальнейших планах моего негодного отпрыска было налаживание производства подобных грамот и торговля ими. Для этого был нужен хоть какой-то капитал, а потому он занялся наркоторговлей. Производство наркотиков в нашей стране – дело очень хлопотное – редко где найдешь для этого нужные мощности. Мещерском повезло: он наткнулся на золотое дно.
Тот самый старичок-архивариус кроме своих папирусов пробавлялся алхимией для чего имел собственную лабораторию. Под таким прикрытием делать наркоту было весьма заманчиво. И этот подлец затерроризировал этого старичка так, что тот был вынужден бежать, бросив все – в том числе и ключи от лаборатории и тайника с компонентами. Мещерскому удалось даже передать этот ключ наркодельцу среднего пошиба, и тут эта авантюра стала известна мне и я постарался повлиять на это дело, но не во всем успел…
Мещерский работал не сам – на него трудился по найму некто Гарри, который, кстати, лежит в соседней палате. Про него вам может рассказать вот эта барышня…
Женя покривилась.
– Мне долго не удавалось напасть на его след – постоянно вмешивались какие-то посторонние силы. Но бог послал мне вот этого смышленого молодого человека, который вызвался помочь мне справиться со злом – на то у него были свои причины. А там он справился сам…
Илья покраснел до самых ушей и признался:
– Дело чести. Этот негодяй украл наши семейные бумаги, воспользовавшись наивностью моих бабушек. Нужно было помешать ему осуществить свой подлый план любыми способами. Меня, правда, немного сбивала эта странная женщина, которая его похитила. Но ему, злодею, удалось обмануть ее бдительность и бежать. Пришлось гнаться за ним через границу…
– Так ты?… – округлила от неожиданной догадки глаза Женя.
– Да. Илья Мещерский – последний в роду… Пока, – он как-то странно посмотрел на Женю.
– Ничего не понимаю, – пробормотала та.
Вован Натанович, в котором вдруг проснулось родительское чутье, уже все понял и не мог прийти в себя от радости – ему предстояло малой кровью и на законных основаниях приобщиться к дворянству.
– Постойте радоваться. У меня еще две новости, – произнес не менее растроганный Папа. – Во-первых, от вашего адвоката получены сведения, что вы разорены, и все, что у вас осталось – ваш взвод автоматчиков.
Дроздов схватился за сердце – этого перенести было никак нельзя.
– Во-вторых, – не смолкал Папа, – тот человек, который стрелял в вас, чуть не повторил подвиг Эдипа.
– Кого-кого? – переспросил Вован Натанович.
– Отцеубийцы.
– Как? – в ужасе вскричали все присутствующие.
– Обыкновенно, – радуясь произведенному эффекту продолжал Папа. – Вы, наверное, помните вашу первую любовь – Верочку Сизову? Из-за которой вы разбили лицо Владу Филатову и убежали из дому? С этого, насколько я помню, началась ваша карьера киллера?