– Ха-ха-ха! – то ли засмеялась, то ли закашлялась проститутка. – Скажу, а что дашь?
– Сейчас у меня ничего нет, а вот завтра… Хотя постой. – В Сонином карманчике я нащупал пузырек с морфероном. – Верочка, ты как к психотропам относишься?
Она недоверчиво смотрела на меня, а заметив в моих руках препарат, цепко и жадно выхватила его.
– Морферон? Никогда еще не пробовала. Какое действие?
– Через пять минут улетаешь в сказочные дали. Новое, только что запатентованное средство. Берешь?
– Беру.
– Но?..
– Да вон она, Галка! Возле самой воды. В два смычка ее оттягивают! Ты сразу-то не подходи, подожди, пока кончат, а то схлопотать можно. Пока.
– Подожди! У тебя бабки есть?
– А что? В долг я не даю.
– У меня еще другой психотроп есть. Транквилизатор, тоже французский. Две таблетки, и ты хлопаешь ушами, как крыльями птица.
– Сколько?
– Сорок штук, и только для тебя. В аптеках его не сыщешь.
– Сколько?
– Я же тебе русским языком сказала, с рецептом не найти.
– Сколько оно действует? Продолжительность? Характер?
– Я же тебе сказал, это сон Шахерезады сроком на пять часов, причем безо всяких неприятных последствий.
– Держи. – Из внутреннего кармана трусиков она вытащила деньги. – Здесь полтинник, гуляй, лесбиянка.
– Какая лесбиянка, ты о чем?
– Все о том же, только лесбиянка, претендующая на мужскую роль, может машинально спутать глаголы "сказал" и "сказала". Теперь я поняла, кого ты ищешь. Ну будь здорова, Констанция-Константин.
– Да пошла ты в… Подстилка вонючая.
– Всего доброго, гомосексуалистка драная, мужик с влагалищем.
Плюнув под ноги, она сбежала вниз, а я со смехом подумал, что сегодня мне только и не хватает побывать в шкуре гермафродита.
Трио на берегу, кажется, исполняло последние такты. Осторожно обходя ревущие, кричащие и стонущие пары, я подбирался к Галке, не имея представления, с чего начать разговор. Подошел я к ним не вовремя, как раз к бурным заключительным аккордам коды.
– Галка, – негромко позвал я двадцатилетнюю рыжую и красивую девку, когда она выходила из воды.
– Ну Галка, и что? Кто ты такая, я уже знаю, сообщили. Для тебя я интереса не представляю. Лесбийская любовь не моя стихия. Ищи, милая, других.
– Да я не затем. Ширнуться хочешь?
– Хочу, но не с тобой. Поезжай на западный пляж, там твоих единомышленников из общества сексуальных меньшинств хоть ж… ешь, а мне не мешай работать.
– Ты чего болтаешься? – над ухом раздался гнусный голос подонка Кураса. – Хоть одного подцепила?
– На, подавись. – Я протянул ему Веркину купюру.
Он внимательно и долго ее рассматривал и мял.
– Еще понюхай, может, узнаешь, откуда ее достали.
– А ты мне тут базара не устраивай, а то…
Не договорив, мерзавец пошел дальше по кругу, собирая дань с проституток и их дружков. Галка стояла рядом. Набросив на плечи махровый халат, она нерешительно мялась, кажется желая продолжить разговор.
– Ну че, подруга, кольнемся? – продолжил я начатую мысль. – Отдохнем немного.
– Да в принципе можно. Бабок я ему сегодня до хрена отдала. Можно отвязаться. А у тебя че? Травка или порошок?
– И то и другое, но есть и покруче. В натуре вчера первый раз попробовала и поняла – полный финиш. Я читала характеристику – прикол. Я сама в одной больничке пашу, ну в такой, знаешь, для сверхновых русских. Короче, три дня назад закупил наш лекарь целую коробку. Таблетки выдает только сам и только под роспись, но я-то медсестра, а какая медсестра не об… доктора? Короче, насобирала я кое-чего. Идем?
– Куда? Давай здесь.
– Не, мы забалдеем, растащимся, и нас обшмонают. Ты знаешь, сколько стоит одна таблетка? Двадцать долларов. Вот так, коза.
– А кайф козырный?
– Мне теперь никакого порошка, никакой травки близко не надо, только эти французские таблетки.
– Уговорила, пойдем. Знаю тут одно местечко, только без глупостей. Начнешь меня облизывать, сразу крикну Кураса, и угодишь ты прямо к Жорику.
– Это который тебе матку вывернул? – пошел я на пробную провокацию и понял, что поспешил.
Она захлопнулась, как дверь сейфа, тихо, но капитально. Сразу сломавшись, тупо побрела к воде. Жалкая и вместе с тем до омерзения отвратительная.
– Ну, идем, что ли? – крикнул вдогонку, пытаясь грубостью исправить положение.
Но все было бесполезно. Наверное, ей казалось, что ее моральная и физическая неполноценность видна всем.
– Постой, дуреха. – Догнав ее у самой кромки воды, я преградил ей путь. – Послушай, Галка, я могу ему за тебя отомстить. Я сделаю так, что он совсем не захочет жить. Он будет лизать твои пятки, просить прощения при всех и у всех, кого обидел.
– Брехня! Он никого не боится. Он всегда вооружен. Он не человек! Да, я знаю, что и я не человек, но плохого никому и никогда не делала… Кроме себя и матери.
– Успокойся, пойдем в твое потайное место, там все и обговорим. И не бойся меня. Никакая я не лесбиянка, клянусь тебе. Придет время, и ты убедишься в этом сама.
– Ладно, идем, только осторожно, чтобы никто не видел. Это место знали только двое – я и Генка.
Если бы я был лошадью, то весь блядский пляж сейчас бы слышал, как у меня ухнула селезенка. Боясь спугнуть, не задавая больше вопросов, я послушно шел за ночной феей, чуть осветившей мне перспективу моего дела. Три сосны, упавшие внахлест, образовали нечто вроде шалаша, причем дальний и глубокий его угол был выстлан чем-то мягким и сухим. Это было тем более кстати, что у реки становилось холодно, а шелковая комбинация и легкий халатик грели весьма относительно.
В полной темноте, забившись в этот самый непродуваемый угол, мы тесно прижались, вколачивая друг в друга крупный, бивший нас озноб. Где-то сбоку щелкнул выключатель, и наша пещера осветилась слабым желтым светом подвесной "электромыши".
– Да у тебя тут полный комфорт? Прямо как в баре "Будь как дома".
Она вздрогнула, на минуту перестав дрожать, а после ее заколотило с новой силой. Она отстранилась от меня, настороженная, готовая ко всему.
– Ты там бывала?
– Приходилось, а что?
– Нет, ничего. Давай твои колеса.
– Держи.
– А сама?
– Нет, я только после тебя.
– Тебя как зовут?
– Констанция.
– Имя чудное. Ты первая их глотай, я только после тебя.
– Пожалуйста. – Упрятав две горошины под язык, я имитировал несколько глотательных движений, всем своим видом рисуя, что я на пути к блаженству. Однако повторять она не торопилась, видимо ожидая реакции моего организма.
– Пей, дуреха, чего боишься? Зачем мне тебя травить? Какой смысл? Дай чем-нибудь укрыться.
– Сейчас.
Наконец-то, проглотив таблетки, она протянула мне малиновый пиджак.
– Откуда он у тебя? – чувствуя, как начинает кружиться голова, безразлично спросил я.
– Да так, был у меня один знакомый. Оставил случайно.
– Кто это и когда?..
И тут я с ужасом обнаружил, что таблетки под языком растворились без следа, а значит, через пять минут растворюсь и я, отпустив только что выловленную рыбку.
– Кто и когда? – требовательно и пьяно повторил я.
– А тебе-то какое дело? – глупо улыбаясь, спросила проститутка. – Может, это мое личное дело и самая сокровенная тайна. Крутые колеса, я уже плыву.
– Как его зовут? Чучело, говори же.
– Ничего никому не скажу. Констанция, милая, он любит меня, а я его, а тебя он не любит. Он не любит костлявых баб. Ты же костлявая, а я мягонькая. Вот потрогай вот здесь и здесь. Приятно? Поцелуй меня, моя хорошая, ну поцелуй, пожалуйста, делай со мной все, что ты хотела, я тоже тебя лю-ю-блю… Ну давай, я разденусь вся.
– Заткнись, параститутка, – выворачивал я язык в необъятном небе, улетая в неотвратимом блаженстве.
– Зачем ты так, милая, – слюнявилась улетающая следом соседка. – Не надо, мы же обе проститутки, мы одной крови…
* * *
Из блаженного оцепенения меня вырвал истошный вопль. Еще не проснувшись, я открыл глаза и не сразу понял, что происходит. Прямо надо мной с широко распахнутыми глазами стояла полуголая женщина. Даже при сером свете раннего утра я уловил, куда направлен ее взгляд. А направлен он был именно туда, куда и должна смотреть баба, если, конечно, она настоящая. С этим все понятно, но почему такой ужас написан на ее физиономии, что страшного для себя она могла там увидеть?
Невольно я перевел свой взгляд на предмет, так испугавший ее. Убедившись, что все мое богатство в полном порядке, я спросил:
– Ты че орешь, никогда не видела?
– Но, Констанция, ты гермафродитка?
– Какая Констанция? – Наконец-то я все вспомнил и заржал сытым жеребцом. – Я-то Константин, а ты, дура, могла бы поправить халатик, а то и присесть на секундочку, эка невидаль для тебя. Что молчишь-то?
– Я испугалась.
– Как козел капусты. У тебя есть чего-нибудь пожрать?
– Под тобой ящик, там должно что-нибудь найтись.
Нагнувшись, я открыл крышку сундука и, запустив руку внутрь, вытащил кучу пакетов. При ближайшем рассмотрении это оказались презервативы.
– Ты меня этим хочешь накормить? Наверное, я похож на Жевастика?
– Ты похож на сбежавшего уголовника, убившего медсестру. Я ухожу.
– Стой. – Я откинул ее к раскрытому сундуку и для верности придавил коленом. – Нам с тобой есть о чем поговорить.
– Не надо, не убивай меня, я никому ничего о тебе не скажу, правда, не убивай, я боюсь! Хочешь, я возьму у тебя? Я хорошо беру, только не убивай. Давай, я сейчас, у меня классно получается, клиенты довольны…
– Тьфу ты, – я грязно выругался, – если б ты не напоминала о своих платных донорах, может быть, я и позволил бы тебе… А теперь слушай внимательно. Я буду задавать вопросы, а ты, умненькая девочка, должна мне все-все рассказывать. Если начнешь хитрить, то заберу тебя как свидетеля.
– Куда? – От страха она опять шлепнулась голой задницей в сундук. И это было очень кстати. Там что-то, звякнув, разбилось. Видимо, осколок воткнулся ей в рабочие зоны. Выскочив пробкой, она заметалась по крохотному шалашу, окрашивая зелень листвы в багрянец блудливой осени. Тоскливо подвывая, она скинула окровавленные плавки, силясь рассмотреть нанесенные травмы.
Проклиная всех чертей, вместе взятых, я повалил ее на низлежащее бревно задницей кверху и попробовал определить тяжесть ранения. В медицине я не силен, но понял сразу, что, кроме филейного мяса, ничего не повреждено. Порез оказался длинным, но неглубоким.
– Да не вой ты, не вой. Целы твои функциональные органы. Перевязать бы чем? Да промыть не мешает.
– В сундуке аптечка, там все есть: бинты, прокладки, дезинфицирующие растворы, спирт…
– Спи-и-ирт? Тогда мы тебя поставим на ноги сегодня.
Помогая фонариком, я вытащил все то, что, по моему мнению, могло пригодиться для операции.
– Как там у меня?
– Как у Мадонны.
– Нет, правда, большой будет шрам?
– Срам большой, а шрам должен исчезнуть, если ты зашьешь рану.
– Как?
– Иголкой с ниткой. Сейчас переоденемся и поковыляем к трассе, ты знаешь дорогу покороче?
Через два часа, в длинном малиновом пиджаке пропавшего Гены и в коротких широких Галкиных джинсах, я сидел в приемной травмпункта с нетерпением пастуха, поджидающего свою овечку.
– Вы ей кто будете? – спросил строгий травматолог.
– Друг, а что, пострадавшая иного мнения?
– Она говорит, что вы ее любовник!
– В современной лексике эти понятия тождественны.
– Умный больно.
– Умный, – согласился я.
– Тогда зачем ты ей жопу распорол?
– Захотел и распорол, я вообще маньяк-убийца! И фамилие мое Щикотило. Понял?
– Ты знаешь, какой диагноз вынесли бравому Швейку на призывном пункте?
– Нет.
– Идиот форменный.
– Рад стараться!
– Слушай, а ты всю ночь ее трахал? Все распухло.
– Рад стараться!
– Ну старайся, старайся, кобель! Сейчас она выйдет. Домой отвезешь, пусть хоть с утра отдохнет.
Такой роскоши ни себе, ни ей я позволить не мог, поэтому сразу же потащил ее в укромный уголок городского сада.
– Теперь говори, – твердо и непреклонно начал я, – все говори. Когда последний раз ты видела Геннадия?
– Ночью – с первого на второе. Он спустился к нам из того ресторана, весь ободранный, в крови и пьяный в стельку. Спрашиваю его: "Что случилось?" Говорит, что упал, споткнулся. Я его сразу утащила в нору, кое-как отмыла, привела в чувство. Потом он говорит, что ему пора возвращаться в ресторан, его там ждут. Я ему говорю: "Не ходи, темень кромешная, а подъем крутой, не дай Бог, шею сломаешь, уговори кого-нибудь из клиентов, чтобы тебя туда подвезли". Он согласился и ушел. Больше я его не видела. Остался только пиджак.
– Какие машины стояли на пляже? На чем он мог уехать?
– Не помню, но точно знаю, что стоял Жорин "жигуленок" и еще две-три машины.
– Ладно, езжай домой и не высовывай носа, пока я тебе не разрешу. Давай свой телефон.
– Какой грамотный, да кто ты такой? Зек несчастный, скажи спасибо, что я тебя в травмпункте не заложила. Ходит по пляжу, бесплатно баб разглядывает, а потом за кустиком онанирует. Видали таких.
"Господи, – подумал я, – бедный Гончаров, кем только не пришлось тебе побывать за последние четырнадцать часов. Каких только половых извращений ты не изведал, старый безобидный алкоголик".
– Ты вот что, шлюха речная. Во-первых, закрой свою поганую крикушку подгузником, во-вторых, закройся дома, не выходи даже за хлебом, и в-третьих, знай, что я хочу выручить тебя из беды, которая, кажется, повисла над тобой в связи с исчезновением Длинного Гены. Это все, что я могу сказать тебе на данный момент. А теперь давай твой телефон и пять "штук" на такси.
* * *
Во двор я входил с опаской, несмотря на раннее утро. Охота за мною была вполне возможна как со стороны убийцы, так и со стороны милиции. А возможно, и Длинный Вован с долговязым доктором устроили за мной слежку. Ох и не нравится мне этот сын Соломона. Нет, на убийцу он, пожалуй, не тянет, но мыслит он аналитически и безошибочно.
Недаром ковыряется в наших мозгах. Мыслит нешаблонно, изучить его, наверное, невозможно. Я поймал себя на мысли, что как-то пытаюсь привязать его к убийствам. Хотя никаких на то оснований не имею, кроме личной антипатии. Но ее можно засунуть в задний карман.
Еще один неприятный момент. Почему меня хотели убить? Кто мог знать, что я занялся делом Полякова? Во-первых, сам Поляков, его адвокат Семушкин, полковник Ефимов. И еще убитый по моей милости почтовый парнишка. Вот и весь тебе ответ. Самое вероятное, что отправной точкой явился именно он.
– Ты чего пригорюнился? – улыбаясь, навстречу мне шел Юрка. – Или переживаешь, что давно в лоб не получал?
– Нет, я переживаю за твою жену.
– И давно?.. Что у тебя за наряд?
– Давно, как только увидел вас вместе.
– Опять какую-нибудь пакость выдашь. Не надо.
– Не буду. В твоем департаменте мною интересовались?
– Не знаю. Не слышал. Ну ладно, я тороплюсь.
– Мы тоже, – завидя во дворе свою соседку-спасительницу, заторопился я.
Она сидела на скамейке спиной ко мне, а у ног ее лежала собака. Тот самый дог, которому я был весьма обязан. Уныла и грустна была его перебинтованная морда, и грустной казалась спина хозяйки.
Я осторожно тронул ее за плечо. Собака не реагировала, но хозяйка дернулась и сникла, словно налетела на неизбежность. Обернулась затравленно, будто ожидая удара, и… рассмеялась легко и свободно, разом сбросив гранитный гнет.
– Мамочки! Да ты никак из публичного дома. Ой, не могу. А штаны-то до колен, Федор, ты посмотри на его пиджак, ой, умора… а… ты…
Она побелела, непроизвольно прикрылась локтем, будто отстраняясь от удара. Я все понял.
– Успокойся, Валя, пойдем домой, я тебе все расскажу. Не бойся. Это не тот пиджак, хотя и очень похожий. Просто мне было нечего надеть. Пойдем, Валя.
Она поднялась, погладила пса, и тот, с трудом поднявшись, заковылял между нами.
– Что с ним?
– Потом расскажу. Не могу. Мне страшно.
Уже в доме она рухнула на диван и заревела – взахлеб и надолго. Псина свалилась тут же, тяжело дыша и вздрагивая. Я стоял дурак-дураком, не зная, что делать. Сбегав на кухню, принес ей воды и водки.
– Валя, милая, ну успокойся, выпей воды, а лучше водки. Расскажи, что случилось. Муж приехал?
– Если бы, – улыбнулась она сквозь слезы, – где твоя водка и вода, давай.
Поперхнувшись, она все же выпила половину бокала, судорожно заглатывая, запила водой. Потом откинулась на спину, закрыла глаза. Я допил остатки и сел рядом, гладя ее роскошные локоны. Наконец она заговорила, сначала с трудом, как человек, вновь переживающий кошмар.
– Мне страшно! Костя, мне по-настоящему страшно. Я раньше никогда не верила в разную чепуху типа предсказаний, предрешений, рока. Вся эта чушь мне казалась настолько абсурдной, что и думать-то о ней казалось нелепостью. У меня была вполне реальная, обеспеченная жизнь, с машиной, дачей, квартирой, порядочным мужем и прочим дерьмом. Мне казалось, что так и нужно жить уважающим себя людям. Периодически бывать на элитных презентациях. Периодически самой устраивать званые вечера. Налаживать контакты с нужными людьми, самой помогать людям, если они достойны того. Я тебя утомила, наверное.
– Нет, Валя, рассказывай.
– Принеси еще себе водки, а мне джина, о Господи, какая же проститутка тебя измазала этой помадой. Ты хоть в зеркало смотрелся?