– Эй, вы, козлы! – раздался громовой голос и в густой темноте появился милиционер. – А ну ко мне, быстро!
– Вот попали. – шепнул Еж, – Это бабка вызвала. Сейчас в отделение поведут.
– За что? – удивилась Яна.
– За ухо. – мрачно прошептал Космос. – Куда бы бутылку спрятать?
– Эй, долго вас ждать? Или мне самому подняться? – заухало внизу.
Яна встала со ступеньки и начала спускаться первой. Милиционер был рослый, немолодой. Лицо его было неразличимо в полумраке, и казалось просто квадратным пятном. Яна приблизилась к нему.
– А, маленькая сучка, трахаться негде? Ничего, в обезьяннике трахнут. Распустила вас перестройка, подонков. – он грубо схватил Яну за плечо, стащил с лестницы и швырнул за спину, влево, в короткий тупик перед двумя чьими-то дверями. Яна ударилась щекой о крашенную дверь.
– Следующий давай, столько вас там? – заорал милиционер снова.
Яна с детства была воспитана в почтении к армии и милиции, но очевидно портвейн и душевная травма, пережитая несколько часов назад, что-то изменили в ней. Яна стиснула зубы и бросилась вперед. Милиционер краем глаза увидел стремительное движение и наверно подумал, что девчонка хочет сбежать. Он резво повернулся к ней, чуть присел и расставил в воздухе широкие ручищи. Яна отметила, что противник открылся полностью и привычно взмахнула ногой – прямой удар носком башмака в подбородок отбросил милиционера назад. Он отлетел на несколько шагов, мотнул головой и зарычал. Яна отметила, что почти полностью вес тела у него сейчас на правой ноге, и прыгнула еще раз, хватая его за рукав и с размаху опуская обе ноги слева на его колено. Нога милиционера послушно подвернулась и он, лишенный опоры, стал заваливаться на пол. Яна изогнулась всем телом, в падении схватила его затылок и с силой впечатала носом в стену у самого пола. Милиционер взвыл и дернулся.
– Быстрее отсюда! – скомандовала Яна, отметив, что язык почему-то плохо ее слушается.
Космос и Еж рванули за ней, перепрыгнув стонущего милиционера, и все трое выскочили на улицу. Яна не знала теперь куда бежать, но Космос свернул в какую-то арку, они пронеслись какими-то дворами, пересекли шоссе и заскочили в трамвай, который словно их и ждал. Вагон-прицеп был пуст, и они устроились все втроем на заднем сидении, громко дыша.
– Ты с ума сошла! – восторженно сказал Космос. – Ты представляешь что бы могло быть с нами со всеми? Это же тюрьма! – добавил он шепотом.
– Я чуть не обоссался. – признался Еж.
Космос вытащил из-за пазухи пустую бутылку и сунул ее под переднее сиденье, почему-то оглянувшись.
Яна хотела сказать, что никому не позволит разговаривать таким тоном с собой и своими друзьями, а Ежа и Космоса она уже считает друзьями, хотела сказать, что милиционеру этот урок пойдет на пользу – в следующий раз не будет хамить, но после драки и бега по всему телу разливалось приятное тепло, язык не слушался, и хотелось спать. Яна закрыла глаза.
– Слушай, а тебе вообще куда? Ты где живешь? – Космос потряс ее за плечо.
– Нигде. – сказала Яна.
– Так не бывает. – вмешался Еж.
– С сегодняшнего дня нигде. – повторила Яна, – В Ярославль я не вернусь. Я буду поступать в театральное.
– То есть тебе нужна вписка?
– Чего?
– Ну вписка, место где можно вписаться. – путанно объяснил Еж.
– Наверно. – Яна снова закрыла глаза.
Очень хотелось спать, сквозь сон Яна слышала как парни вполголоса переговариваются.
– У меня полон дом шнурков. – говорил Космос.
– И у меня тоже предки. – отвечал Еж. – У кого бы ее вписать? Может ее к Весне отвезти?
– Да ты что, до Весны далеко, уже наверно электрички не ходят. Можно Жуку позвонить.
– А Жук сейчас вписывает?
– Ну попросим – впишет.
– А может к Мыши?
– А чо – идея. Янка! – Космос потряс Яну за плечо, – Мы тебя впишем у Мыши. Ты не пугайся и не удивляйся – там большая тусовка, отвязный народ, тебе там понравится.
– Спасибо, ребята. – сказала Яна.
– Только ты там не бей никого. – строго и серьезно предупредил Космос. – Ишь, Жан Клод Ван-Даммка нашлась…
– Дамка! – громко сказал Еж.
– Чего?
– Теперь ее будем звать Дамка.
– Точно! – Космос кивнул.
* * *
Яна проснулась и ощутила, что лежит в одежде на чем-то мягком. Она открыла глаза – это была комната, большая и светлая, только находящаяся в жутком состоянии – стены были исписаны и изрисованы, остатки обоев свешивались клочьями, мебели не было вообще, кроме стула без ножки, стоящего в углу и огромного черного чемодана, старого-старого, валяющегося распахнутым у батареи – очевидно его использовали как шкаф. Повсюду были разбросаны какие-то шмотки, мешки, одеяла, весь пол наполовину был завален матрасами, а на веревках, протянутях под потолком огромные пучки какой-то травы, от которой в комнате приятно пахло свежескошенным сеном.
Сама Яна лежала в углу на матрасе, заботливо прикрытая рваным серым пледом. Вчерашнее помнилось смутно, во рту пересохло и очень хотелось пить. Яна стала вспоминать – как же она здесь оказалась? И тут, как заноза, в сердце всплыло воспоминание о предательстве Олега, только уже не такое сокрушительное как вчера, немного потускневшее, но все равно окрашивающее мир в черные цвета. "Весь мир – дерьмо!" – вспомнила Яна, и на душе немного полегчало от этого заклинания. Затем она вспомнила подъезд, милиционера и сморщилась – и что это на нее нашло вчера? Затем был трамвай… Затем… Что же было затем? Они куда-то шли, ребята поддерживали Яну… Потом дверь, слова: "это Дамка, она из Ярославля, ей нужна вписка"… Потом кто-то протягивает чашку горячего чая, потом Яну заботливо кладут в угол и укрывают одеялом. Какой кошмар, надо же было так напиться? Всего-то полбутылки портвейна, правда на голодный желудок…
Яна скинула одеяло и встала. Мир немного гудел и покачивался, но сохранял поразительную четкость и резкость – краски были яркими, воздух прозрачным, короче жить было можно.
Яна подошла к двери и выглянула в коридор – коридор был длиннющим, заваленным досками и еще каким-то мусором. В глубине раздавались голоса. Яна пошла на шум и вышла на кухню. Тут сидело несколько человек, среди которых Яна узнала Ежа.
– О, Дамка пробудилась, – обрадовался Еж.
К Яне подошла небольшого роста хрупкая девушка со взрослым лицом. НА ее руке висело несколько плетеных браслетиков из разноцветных ниток.
– Меня зовут Мышь. – сказала она, – Ты как сегодня, нормально?
– А что? – спросила Яна.
– Говорят вчера тебе было плохо.
– Было. – вздохнула Яна.
– Ну ты в крейзу не падай, все будет хорошо. Ты из Ярика?
– Откуда?
– Из Ярославля?
– Ну да, из военного городка.
– Тьфу-тьфу-тьфу, не к весне будь сказано. – Еж постучал по столешнице и все засмеялись.
– Чай в чайнике, а гречку уже всю схавали. – сказала Мышь. – Еж, налей Дамке чаю.
Еж полез искать пустую кружку. Яна сказала что сейчас придет, и отправилась на поиски туалета. Туалет находился в самом конце разгромленной квартиры и был тоже весьма плох. Из мутного зеркала на Яну глянула оплывшая, немного печальная физиономия, Яна кое-как умылась и вернулась на кухню. Ей вручили чашку чая и она села на пол в уголок, на матрас – матрасы были разбросаны и на кухне. Рядом села Мышь.
– Мышь, а что у тебя в квартире такой разгром? – спросила Яна.
– Не грузись, просто дом старый, а мы на последнем этаже.
– Ты здесь живешь?
– Ну вроде как. Вообще это нежилое помещение, но у нас как бы художественная мастерская.
– Ты художница? – удивилась Яна.
– Да. – кивнула Мышь. – Алена Меньшова, может слышала?
Яна призадумалась. Нет, конечно художников она не знала и вообще не интересовалась этим, но зато подумала, что Мыши определенно намного больше лет, чем могло показаться сначала.
– Тут нас трое художников – я, Кельвин и Вуглускр. – продолжала Мышь.
– Кто-кто?
– Ну ты их не знаешь, они вечером придут. Тебе у меня нравится?
– Нравится. – искренне улыбнулась Яна.
– Ну живи. – улыбнулась в ответ Мышь, – Только у нас с хавчиком проблемы.
– С чем?
– Ну с едой. Цивильная ты какая-то, не системная.
– Чего? Какая?
Мышь вместо ответа засмеялась. Смех у нее был звонкий, но смотрела она при этом куда-то в пространство, вверх, и это было странно.
– Слушай, Мышь, а ты не знаешь что нужно чтобы в театральное училище поступить?
– О, – Мышь поглядела на Яну с уважением, – Это тебе надо у Кельвина спросить вечером, он поступал когда-то.
– И чего, не поступил?
– Поступил, поучился и ушел.
– А почему?
– Каждому свое. – Мышь пожала плечами.
Они помолчали. Яна оглядывала просторную кухню – действительно, в углу стояла картина без рамы, на ней было что-то непонятное – какие-то закручивающиеся спирали, узоры. Под картиной сидел малыш лет двух, не больше. Он тихо перебрасывал в руке старую ободранную деревянную ложку и весело поглядывал на сидящих в кухне.
– А это кто? – спросила Яна.
– Бэбик? Это Мелкий. Мой бэбик.
– Твой? А отец где?
– Рольф? Его нет. – сказала Мышь.
– Сбежал, сволочь? – неожиданно вырвалось у Яны.
– Не, умер от передоза.
– Извини… – прошептала Яна. – От наркотиков?
– От черняшки – ханкой ширялся. – ответила Мышь.
Яна помолчала.
– А ты?
– А что я? Мне не привыкать, я так уже трех своих похоронила. Хорошо хоть Вуглускр у меня в этом смысле лапочка, кришнаит.
– Нет, в смысле, ты сама – не того?
– Черняшкой двигаться? Нет, я еще пожить хочу. – Мышь вдруг быстро взглянула на Яну, – И кстати учти, на этой вписке закон – опиюшников выписывают пинками, так что не вздумай сюда приносить чего.
– Да ты что? – обиделась Яна, – Я не наркоманка и не забулдыга какая-нибудь.
Она вдруг вспомнила в каком состоянии ее вчера привели сюда и осеклась.
– Нет, Дамка, я на всякий случай предупредить – тут все знают. Вайн всегда на ура, ганжа курим, колеса только если по праздникам, винтовых не приветствуем, а опиюшников, которые черным, медленным двигаются – вышвыриваем с лестницы.
– Я ничего не поняла.
– Ой, боже! Перевожу для цивилов – выпивку носить можно и нужно, марихуану курить можно, таблетками не закидывайся особо, первитин не вари, или потихоньку, чтобы массового винтилова не устраивать, а если что-нибудь маковое принесешь – ханку там или героин, то можешь забыть этот адрес, помирай где-нибудь на других вписках, хватит на мой век трупов.
Яна помолчала.
– Да ты не грузись, все нормально, это я так, профилактическую работу веду. – сказала Мышь.
В углу напротив сидели Еж и какой-то наголо бритый парень. У Ежа в руках откуда-то появилась гитара, и он медленно дергал струны.
– Спой "яйца"! – попросили вдруг две девицы, сидевшие за столом и нанизывающие бисеринки на нитку.
– Как вы задолбали со своими яйцами. – вздохнула Мышь, – откуда у меня на вписке берутся панки?
– Я не панк, я хиппи! – запротестовал Еж, – Это Космос панк.
– Да все вы хороши. – Мышь встала и вышла из комнаты.
Еж еще раз перебрал струны и хитро спросил:
– Значит "яйца"?
– "Яйца!" – хором закричали девчушки за столом и к ним присоединились еще двое парней, и даже кажется бэбик что-то гугукнул.
Еж ухмыльнулся, с важным видом перебрал струны и начал отбивать жесткий ритм – раз, два, три, четыре…
О, стыд и срам – я ходил по дворам,
Переулкам славы, аллеям гордости,
Одинокий мент попросил документ
И повесился от безысходности –
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Бум! Бум! Все мы яйца в инкубаторе!
Бум! Все мы яйца-а-а-а!
Припев повторяли хором, подключилась даже Яна, а бэбик радостно колотил ложкой по своем матрасу. Но дальше вышла заминка – Еж забыл слова, да и никто тоже не смог вспомнить, поэтому припев повторили еще раза три, с каждым разом все громче и громче, пока наконец не вернулась Мышь.
– Эй, вы, децибелы, вы прекратите наконец? – она повернулась к Яне, – Понимаешь, вчера принесли эти гаврики новую песню, всю ночь орали. Космос под утро все-таки слинял, а песня осталась.
– Так это его песня? – догадалась Яна.
– Агы! – радостно хихикнул Еж. – Он же у нас поэт-песенник, блин!
– А что он еще написал? – спросила Яна.
– Да много чего. Песни у него панковские, стихи.
– Ну спой еще что-нибудь! – попросила Яна.
– А чего спеть-то? – растерялся Еж.
– Про Ленина спой. – усмехнулась Мышь.
– А, точно! – обрадовался Еж и громко объявил, – Исполняется революционный факстрот-кадриль про тусового чувака Ленина!
Еж подергал струны, словно проверяя, хорошо ли они держатся, и запел:
Семнадцатый год, некайфовое время,
Голимый и тухлый бардак
Но вышел братушка с кликухою Ленин –
Тусовый, отвязный чувак.
Он встал на поребрик и двинул телегу,
Что царь – обломист и урод
Буржуи ваще задолбали и нефиг
Динамить свободный народ.
Семнадцатый год, некайфовое время
Облом и гнилая пурга.
Да здравствует Ленин! Да здравствует Ленин!
Тусовку повел на врага!
Все захлопали, а Яна даже закашлялась от смеха.
– Ой, чего я вспомнила! – закричала она, – Еж, а… один там короче написал стих про параноика!
– Лес дремучий снегами покрыт? – откликнулся Еж.
– Да, а ты откуда знаешь? – опешила Яна.
– Ну это же тоже Космос. – пожал плечами Еж. – Старое-старое.
– Еж, ты врешь! – возмутилась Яна, – Это Олег написал, ну… про которого я вам вчера рассказывала… – закончила она совсем тихо.
– Это он тебе так сказал?
– Ну да…
– Видишь ли, – Еж задумчиво перебирал струны гитары, – Этот козел живет с Космосом в одном доме, а мы частенько там на лестнице орали, курили вместе…
=== далее текст соответствует изданию ===
* * *
– Дамка, у меня к тебе просьба. – Мышь была серьезна и в ее глазах бегали искорки настороженности, – надо отвезти в одно место одну вещь.
– Да, конечно, а куда?
– Это я тебе сейчас расскажу. Тебе за эту вещь дадут денег. Много денег. Хотя почти все придется отдать, но нам хватит на хавчик очень надолго.
– А что это?
– Это пять килограмм анаши.
– Наркотики? Мышь, а почему сразу я?
– Потому что у тебя вид самый цивильный.
– Но я никогда наркотики…
– Да какие же это наркотики, это анаша!
– Но на нее ведь садятся и потом умирают?
– Кто тебе сказал такую глупость? На нее не садятся. Ну бывает иногда что человек без нее тоскует, как без кофе. Но никто от нее не умер сроду, по крайней мере я такого не слышала.
– А что от нее бывает?
Мышь поразмыслила.
– Глупеют от нее постепенно. Там клетки кое-какие особые в мозгу гибнут, по горсточке после каждой раскурки, только это не заметно так сразу, потому что гибнет горсточка, а их там миллиарды. Но как посмотришь на тех, кто несколько лет каждый день раскуривается – сразу поймешь.
– Ну вот видишь!
– А чего? А водку если пить каждый день – что, лучше будет?
– Не знаю…
– Ну лучше конечно, но не намного.
– Ну вот! А нервные клетки не восстанавливаются!
– Они еще иногда гибнут когда нервничаешь. – сообщила Мышь. – Я нервничаю.
– А чего ты нервничаешь?
– А что нам жрать нечего, а ты тут живешь уже неделю, а такую простую просьбу выполнить не можешь.
Яна вздохнула. Действительно, отказываться было неудобно.
– Ну ладно. Куда везти?
– Значит так, – оживилась Мышь, – Главное смотри чтобы ментов вокруг не было. Значит на Курском вокзале, у расписания, будет стоять человек… – Мышь подробно рассказала как и что.
– А если меня поймают?
– Тебя не поймают.
– А если?
– А если сейчас сюда придет милиция и всех поймают? Здесь знаешь сколько анаши? Осенью было пятьдесят килограмм, сейчас пятнадцать осталось.
– А ты не боишься?
– Ну знаешь, всего бояться – значит не жить вообще. А мы на этом живем. Летом бригадой едем на сборы в Чуйскую долину, где дикая конопля растет – собираем, сушим, привозим, продаем.
– Как, так просто едите и собираете? А если вас в поезде поймают?
– Конечно поймают если траву мешками в поезде возить! Ты думаешь что говоришь? Там не все так просто. Официально это как бы комсомольский стройотряд в летний стоительный лагерь едет. Так вот, туда и обратно якобы на автобусе, с комсомольскими песнями и стенгазетами. На самом деле только туда на автобусе, а обратно он едет весь забитый тюками, представляешь сколько там?
– А водитель знает?
– Ага, не знает! Все он знает прекрасно. Ему знаешь сколько за этот рейс выходит? Ты не поверишь. Но больше всех комсорги получают, которые этот стройотряд организуют и там у себя по всем райкомовским документам прикрывают. Точнее ничего не скажу – не могу подставлять людей. Вот такие дела, это мы уже третий год так делаем, да и раньше наверно так было.
– А как сборщики обратно едут?
– Известно как. Взявшись за руки по двое. Абсолютно налегке – ни одного конопляного листика, если поймают менты – все чисто, не придерешься. Они тоже не дураки – знаешь как шмонают каждого, кто из Чуйской долины едет, особенно по трассе?
– Как это – по трассе?
– О, господи Иисусе! Ну автостопом, на попутках.
– Ого! На машинах? Это же сколько денег стоит?
– Дамка, ты меня убиваешь своей дикостью. Это поезд денег стоит, а тут бесплатно, на попутках.
– Ну кто же это повезет бесплатно?
– Да ты с ума сошла! Так вся молодежь во всем мире едет, особенно в Европе! Это еще у нас страна дикая, еще только перестраивается. Ты фишку не просекаешь – я же не нанимаю шофера специально меня везти куда-то как в такси. Он едет сам, по своим делам, а я поднимаю руку, голосую, улыбаюсь, объясняю что еду в Москву автостопом. Если человек хороший – он меня берет с собой. Что ему, места в машине жалко?
– А какой ему смысл?
– А ты что думаешь, хороших людей нет на свете? Пятьдесят проедут, один остановится и подвезет. Да и ему тоже хорошо – может ему скучно одному, или он засыпает от усталости и того и гляди съедет на встречную полосу, а так – новые люди, поговорить есть с кем, анекдотами обменяться, а то даже и на жизнь пожаловаться.
– Тебе?
– А кому пожаловаться? Жене? Теще? Начальнику на работе? Он меня встречает в первый и последний раз, почему бы не пожаловаться? Он же видит что перед ним тоже хороший человек, который и выслушает, и посочувствует. Ты вот мне на жизнь жаловалась, про своего Олега рассказывала? Разве тебе не легче после этого стало?
– Легче… Слушай, а если машина не в Москву едет?
– Конечно не в Москву. Она до ближайшего города едет или просто километров сорок до поворота. А там ты дальше стоишь, голосуешь. И так до Москвы.
– А шофер не боится незнакомых людей с собой брать?