Положив трубку, стала обдумывать техническую сторону приёма майора. Для меня сейчас нежелательно даже лишний раз пройти в прихожую, к домофону и входной двери. Что бы придумать? Ясное дело - Марта.
- Мартуся, - сказала я, позвонив ей, - бросай все и в полпятого приезжай ко мне.
- А что?
- Предстоит ответственная беседа с ментами. Приедет настоящий младший инспектор, и, надеюсь, наконец будут расставлены все точки над "і". А после этого мы сможем полностью заняться творческой работой. Считаю, ты должна подслушивать, два уха хорошо, а четыре - лучше. Теперь нам с тобой закончить сценарий - раз плюнуть.
- Вот если бы так же наплевательски мне и смету подписали, - размечталась Марта. - А у тебя найдётся лишний фартук?
- Зачем он тебе?
- Буду изображать твою домработницу. Недоразвитую. Сойдёт?
- Прекрасно, - искренне похвалила я и занялась сценарием, которому явно пошла на пользу моя теперешняя неподвижность, ведь за компьютером я сидела не вставая и ни на что не отвлекаясь.
За работой время пролетело незаметно. Приехала Марта и превзошла самые смелые мои ожидания.
Явилась она за четверть часа до назначенного времени и успела преобразиться до неузнаваемости. Сначала выбрала подходящий фартук, точнее, самый неподходящий, огромный, в него завернулись бы три Марты. Почему-то именно такие вроде бы необходимые в хозяйстве вещи мне дарили с незапамятных времён, и у меня накопилась огромная груда никогда мною не употребляемых предметов. Уж как Марте удалось разыскать одиозный фартук в куче остального барахла - остаётся только гадать. Правда, при этом вывалилось на пол все содержимое шкафа, но Марта ухитрилась в два счета затолкать обратно полотенца, передники, салфетки, декоративные рукавицы и прочее тряпьё. Затем она смыла с лица макияж и сделала новый, почему-то под покойницу. Сине-жёлто-зелёная гамма в сочетании с худенькой фигуркой и прилизанными с помощью яичного белка волосами (лака у меня не оказалось) сделала из неё вылитую жену алкоголика, замученную жизнью и десятком сопливых малолеток. Особенно впечатляли синяки под глазами. Клянусь, я бы ни за что не наняла такую домработницу из опасения, что она помрёт при первой же попытке навести порядок в кухне.
Только успела я щёлкнуть фотоаппаратом, чтобы запечатлеть эту потрясающую труженицу, как явился ожидаемый настоящий полицейский. На Марту он не обратил никакого внимания, что ещё раз подтвердило гениальность созданного ею образа.
Пан майор не потребовал от меня медицинской справки, оправдывающей мой отказ явиться в полицию, а ведь любой мог для камуфляжа забинтовать себе здоровую ногу. Возможно, во дворце Мостовских, резиденции столичного управления полиции уже не один десяток лет, меня ещё помнили, а следовательно, знали о моей любви к народной милиции и доверяли. Правдивость моих показаний там могли уже сто раз проверить, я всегда охотно делилась своими познаниями, но никогда не забывала и о собственных интересах.
Беседу майор Крупитчак начал с заявления, что моё общение с поддельным младшим инспектором полиции нанесло следствию значительный ущерб. Сказано это было таким небрежным тоном, словно пан майор просто выполнил неприятную повинность, не придавая ей ровно никакого значения. И тут же огорошил меня вопросом:
- Что пани известно о первом муже пани Ларсен?
Убил! Вот уж чего не ожидала. При чем тут Анита? Чтобы выиграть время, я болезненным голосом крикнула в сторону кухни:
- Марта, будьте столь любезны, подайте пиво! - И пояснила гостю:
- Иначе мне не оправиться после нанесённого вами удара. Хоть бы предупреждали. А пан что будет пить? Чай, кофе?
- Спасибо, ничего. Я при исполнении…
- Не морочьте голову. Я же не предлагаю вам спиртного. Да и кроме того, вы ведь записываете, так что в случае чего поймут, кто пана отравил.
- Ну, тогда кофе…
Идеально недоразвитая прислуга обслужила нас не хуже кельнера из парижского "Ритца". Как она не лопнула при этом от смеха, не знаю, я же видела - сдерживается из последних сил.
Я не заставила майора повторять вопрос.
- Первого мужа Аниты я знала. Как знала? Не очень близко, но видеть доводилось. И слышать. С Анитой же я познакомилась позже, уже будучи в Дании, а раньше не имела понятия, что именно она была первой женой Яся Щепиньского. Его я знавала в давние времена моей юности, жуткий был ловелас. Тогда у этого Яся был бурный роман с одной из учениц нашей школы, из-за него бедная девчонка, втюрившись по уши, вся извелась, бросила учиться. Помню, разразился грандиозный скандал. А потом от Аниты узнала, что именно по этой причине она и развелась со своим мужем через два года после свадьбы. Внешность Яся той поры хорошо помню: костлявый блондин среднего роста, носатый, говорили, что очень способный и энергичный, но при этом жестокий и абсолютно беспринципный. Больше ничего о нем не запомнила.
- А как звали ту девчонку, которая извелась?
- Так банально, что нарочно не придумаешь. Анечка Ковальская, мне очень жаль, ведь таких Анечек в Польше наберётся несколько десятков тысяч.
- А не помните ли вы, пани Иоанна, чем Ясь Щепиньский конкретно занимался? И вы уверены, что это первый муж пани Ларсен?
- Поскольку она выскочила за него в семнадцать лет, трудно предположить, что второй. А чем занимался?.. Анечка Ковальская не была моей близкой подругой, просто одноклассницей, так что не всем делилась со мной, но о жене своего возлюбленного пару раз рассказывала, отзываясь очень нехорошо. О самом же Ясе говорили много, но вот кем он был… Не помню. А может, никем конкретным и не был. Осталось в памяти, что учился сразу в двух институтах и был деятелем.
- Кем, простите?
- Общественными деятелями, общественниками тогда называли людей энергичных, цепких, с хорошо подвешенным языком, занимавших важные должности, всегда выступавших на собраниях и ничего путного не делающих. Искусство ради искусства… Много было таких пустышек, я их просто не выносила…
- А пан Гурняк тоже был деятелем? - бестактно поинтересовался младший инспектор.
Должно быть, Мартуся в кухне вся превратилась в слух, затаила дыхание, боясь пропустить хоть слово из нашей беседы. Я даже встревожилась - не задохнулась бы. А на полицейского взглянула так осуждающе, как только могла.
- У вас такая привычка - уличать своих свидетелей в дурости, или только для меня делаете исключение? Ну, был, и для меня это секрета не составляло. Но неужели вам неизвестно, на какие глупости способна любящая женщина? Десять лет мы вместе прожили, не шутка. Правда, с тех пор я ещё больше невзлюбила деятелей.
- Пан Гурняк знал Яся Щепиньского?
- Да откуда же мне… - начала было я, и вдруг что-то блеснуло в памяти. - Ладно, расскажу все, что вспоминается, а вы уж сами делайте выводы. Вот, например, такая малость. Как-то я рассказала Божидару… пану Гурняку о смешном случае. Мы с подружками из класса о чем-то болтали, и в разговоре Анечка Ковальская вдруг выкрикнула в сердцах: "Да тогда я ещё не была любовницей Яся", из чего мы тут же сделали вывод, что теперь уже. Рассказала я, значит, об этом пану Гурняку и фамилию Яся назвала, это точно. А пан Гурняк меня тогда любил и немного проболтался, причём его лицо приобрело хорошо мне знакомое радостно-таинственное выражение, что свидетельствовало о важности услышанного. К тому времени Анита уже давно пребывала в Дании, с ней он никогда не встречался, а вот о Щепиньском, думаю, что-то знал.
Попивая кофе, пан инспектор долго молча рассматривал меня. Интересно, каким вопросом ещё ошарашит? А он не ошарашивал, просто как-то задумчиво произнёс:
- Вот мы с вами разговариваем так запросто, можно сказать, дружески. Вы отвечаете, казалось бы, откровенно… Неужели так-таки ничего от нас не скрываете? И совесть у вас чиста? Я не хочу сказать, что это какие-то совершенные преступления, но даже проступки… Вам и в самом деле нечего от нас скрывать?
- Только глупости, в которых стыдно признаваться, но в остальном вы правы. Я действительно не совершала ни преступлений, ни проступков, нет у меня, проше пана, времени на это. И способностей. И врать не умею, хотя иногда это жизненно необходимо. А почему вы спрашиваете?
- Потому что беседуете со мной, как с хорошим знакомым. И даже не пытаетесь приврать. Человек, проработавший в милиции долгие годы, такое сразу почувствует.
Я его утешила:
- Не волнуйтесь, пан инспектор, сейчас начну врать. Вы меня с ходу огорошили мужем Аниты, но я уже успела прийти в себя и вспомнила, о чем мы должны говорить. Но хороша же птица!
- Кто?
- Да Анита, кто же ещё. Даже словечком не заикнулась, а я уверена - поняла, что это её муж.
- Что её муж?
- Организовал преступление в "Мариотте", тем самым подкинув мне труп. Он крупная шишка в правительственно-финансовых сферах. Наверняка сменил фамилию, чтобы порвать с прошлым. Тот самый оставшийся в тени начальник Пентака… простите, Леха Пащика, враг Грохольского. Интересно, является ли он также шишкой на тел видении? К сожалению, этого я не знаю, а очень хотелось бы знать.
Младший инспектор оказался крепким орешком, даже не дрогнул, вообще никакого знака не подал. Только печально заметил:
- Такой информации я не имею права сообщить, уж не взыщите. Значит, пани уже поняла, как оно все происходило?
- И пан тоже понял… Липчак… Трупский… О, послушайте, а не поменяли ли они свои фамилии одновременно, Трупский и Щепиньский?
Полицейский по-прежнему молчал, но, можно сказать, как-то очень выразительно.
- Значит, поменяли, - констатировала я. - И неважно, по каким причинам. Липский приехал, надеясь наконец-то заловить таинственного босса. Номер в "Мариотте" был для него забронирован, тот, 2328, с дверью в номер Доминика. Я так думаю: он посидел в соседнем номере, двадцать седьмом, стал свидетелем того, как посланец экс-Щепиньского прикончил Красавчика Котю. Подглядел. И оставил в номере свою зажигалку, полиция потом долго мурыжила Доминика… Сидел, значит, тихонько, пока не унесли труп… Хотя нет, не уверена, что все это время он сидел в номере Доминика, может, спустился в бар подкрепиться глоточком спиртного. Красавчик Котя, по замыслу заказчика убийства, должен был исчезнуть бесследно, радикально, с концами. И вот не знаю, или Липчак проболтался, может, какое-то словечко вырвалось, намёк… или сразу же вознамерился дорого продать свежие новости… С кем-то встретился. Я почему-то думаю - Пащик сам пришёл к нему и собственноручно задушил. Чем меньше свидетелей, тем лучше. Я на месте Пащика сама бы задушила ненужного свидетеля.
Полицейский с большим интересом слушал меня. Надеюсь, Марта тоже. И я вдохновенно продолжала, не столько информируя гостя, сколько рассуждая вслух:
- Кажется, при них не обнаружили каких-то важных документов… Минутку, а не могло быть так: с Котей договорились обменяться… Ну что смотрите, разве не ясно? Деньги в обмен на бумаги. Да не знаю я, какие именно бумаги, всякие могли быть: векселя, договоры, расписки… А тут ни фига. Ну Пащик и подложил бомбу Грохольскому. Однако сейф уцелел в пожаре, да-да, и это мне известно, зато понятия не имею, что они предприняли потом, за женой Грохольского я не следила. Мой драгоценный бывшенький, я имею в виду пана Гурняка, всю жизнь с упоением собирал всевозможные письменные вещдоки, спал на них, оберегая собственным телом, но, надо полагать, они были не в единственном экземпляре, так что и в вашем ведомстве все сохранилось.
- Не все, - спокойно и вежливо возразил представитель власти, - ведь наш так называемый сотрудник успел до меня побеседовать с пани…
Мне оставалось только выразиться:
- Холера! А вы не могли поторопиться? И вообще, куда глядели? Раз я все это поняла и смогла бы доказать, то вы наверняка тем более… А какая теперь фамилия у того Анитиного мужа?
- Вот уж этого я не могу вам сказать ни в коем случае.
- Обойдусь. Хотя эта гангрена тоже ни за что не скажет, ведь столько раз звонила, и ни словечка о муже. Но рано или поздно все тайное становится явным, вы закончите расследование, и преступник заговорит…
- Какой преступник?
- У меня получается - Пащик. Ведь так?
Младший инспектор допил кофе и теперь внимательно рассматривал в чашечке гущу, в которой ничего интересного не было. Затем не спеша отозвался:
- Такие выводы, знаете ли, требуют неопровержимых доказательств.
Нет, кондрашка меня не хватил, я к такому привыкла. Ясное дело, опять напаскудила прокуратура…
- Пан майор, я ведь отлично понимаю, почему вы сейчас пришли ко мне. Наверняка Анита ни за какие сокровища не могла припомнить фамилию своего первого мужа. Не иначе как спятила, ведь прекрасно знает - мне эта фамилия известна, а я милиции непременно все выболтаю. Да ладно вам, сбросьте эту каменную маску, вот и предыдущий пан майор, тот, фальшивый, тоже все силился выглядеть непроницаемым, да ведь меня не проведёшь. Ох, простите, я вас все "паном майором" называю, хотя вы небось подполковник?
- А что касается преступника, - все так же внимательно изучая остатки кофе на дне чашки и совершенно игнорируя мои намёки, продолжал полицейский (может, его все же заинтересовала сама чашечка, этот сервиз я купила когда-то в немецком универмаге, мне понравился тонкий фарфор, хотя он и не чета китайскому), - то у меня создалось впечатление, что некогда пани присутствовала на судебном заседании, помните, когда судили убийц Герхарда? И там пани собственными ушами слышала, как преступники мололи языками без зазрения совести, выражаясь вашими же словами.
Вот интересно, что из нашего разговора доходит до Марты? Вряд ли много понимает, слишком молода, чтобы иметь верное представление о правосудии в те давние годы. Правильно, присутствовала я на том суде, да тоже мало что поняла. Мой гость наверняка знает больше моего. Во всяком случае, обязан.
- Так действительно то дело прекращено? - одновременно осуждающе и недоверчиво поинтересовалась я. - А хотелось надеяться, что это лишь моё пессимистическое предположение.
Полицейский наконец оставил чашку в покое и в свою очередь задал вопрос:
- Если не ошибаюсь, года два назад вас обокрали? Увели всю электронику. Номера аппаратуры полиция знала, взломщики тоже были установлены… И что с того? А мне-то казалось, что пани умеет осмысливать факты, делать выводы…
Немного подумав, я решила считать сказанное комплиментом и не обижаться.
- Может, и умею, да не хочу. А вот чего хочу - так чтоб были результаты! Чтоб правосудие торжествовало! И вообще, после десяти лет сожительства с паном Гурняком мне осточертели собственные выводы, которые, проше пана, никак не подтверждались, хотя я и не сомневалась в их правоте. Мартуся… Марта, у меня пиво кончилось! Так вы хотите сказать, что и теперь никаких видимых результатов не будет? Холера! Мне остаётся самой кое-кого прикончить, раз правосудие не шевелится, вот только пока не решила, кого именно. А учитывая мои теперешние творческие склонности, это должен быть человек с телевидения. Хотя, пан майор, посудите сами, есть ли у меня для этого время и физические возможности? Да не молчите же, в конце концов, это невыносимо!
Мартуся принесла мне пиво и тонюсеньким испуганным голоском поинтересовалась у гостя, не делает ли пан ещё кофе?
- Нет, благодарю, мне уже пора, - отказался младший инспектор и повернулся ко мне:
- Вы, конечно, и сами понимаете, но я был бы пани чрезвычайно признателен… Хотя что я говорю, никто ведь не в состоянии помешать распространению слухов. Однако разрешите все же дать совет: поменьше рассказывайте о своих наблюдениях и выводах. Для вас же будет лучше.
И полицейский, встав со стула, обратился к нам с Мартой с вежливой улыбкой:
- Приятно было познакомиться с такими милыми женщинами. Я ведь знаю - вы вместе работаете сейчас над сценарием телефильма, а я столько отнял у вас времени. Не смею мешать. Всего доброго.
Только закрылась за ним дверь, как соавторша напустилась на меня:
- О чем ты, интересно, думала? Марту надо было вызвать, она бы отлично справилась с ролью твоей служанки. Ведь она артистка, а не я! Видишь, он сразу сообразил!
- Если он видел фильм, поставленный по моему "Покойнику", узнал бы Марту в лицо, да и вообще Марта Клубович - артистка известная, - отбивалась я. - А если бы она здесь была вместо тебя, ничего бы ты не услышала!
Но анемичная домработница уже не слушала меня, сдирая с себя передник и пытаясь расчесать прилизанные волосы, крепко схваченные яичным белком.
- Пошли скорее в ванную! - подгоняла меня Марта. - Польёшь на голову. Да ты что, только холодную, не то на голове яичница получится! А теперь шампуня капни. Ох, и чего только я не наслушалась, какой ужас! Лучше бы мне и не слышать!
- До чего впечатлительная молодёжь пошла - сил нет, - насмешливо откликнулась я, помогая девушке вытереть голову. - Пожила бы в наше время да в таком государстве, где права человека - тьфу, пустой звук.
- Знаешь, из двух зол я уж предпочла бы проклятый капитализм. А что, фена у тебя нет?
Вручив Марте фен, я присела на край ванны. Хотелось поговорить, а фен, требуя одновременного наличия зеркала и розетки поблизости, приковал Марту к месту. Разговаривать Марта могла, лишь глядя на собеседника, поэтому вертелась на табурете, то и дело теряя из виду своё отражение в зеркале, что, разумеется, доставляло ей массу неудобств. Наконец она закончила причёску, и мы смогли перейти в комнату, оживлённо продолжая обсуждать последние события.
- Конечно, - говорила Марта, - вы с этим полицейским понимали друг друга с полуслова, опять же оба прекрасно знали, о чем идёт речь. Но для постороннего человека это сплошная головоломка. И вообще, я - другое поколение; то, что для вас очевидно, мне известно лишь понаслышке, а то и вовсе неизвестно. Но я девушка неглупая, очень неглупая, так что одну десятую все же поняла. И что же, все это так и останется? Все знают, кто кого убил, и никто не будет осуждён? А ещё жаловалась, что жила в стране, где не признавались права человека! Господи, и угораздило же тебя отыскать такой дьявольски трудный труп, у меня все в голове перемешалось!
- Я не нарочно, он сам под руку подвернулся. А дело, безусловно, кончится ничем.
- А что там за Герхард, которого убили? Вроде бы знакомая фамилия.
- Известная личность в ПНР. Громкое убийство и ограбление, преступников поймали и судили, но заверили, что выйдут сухими из воды, если на суде будут молчать. Они и молчали, а может, и сами не знали, кто их нанял. А когда спохватились, было уже поздно. Очень похоже на дело Красавчика Коти. Точнее не скажу, к тому времени я уже лишилась своего личного прокурора… Прогнала взашей.
- Не понимаю я тебя, как ты могла на такое решиться?
- Конечно, если иметь в виду общие познания о происходящем в стране и мои творческие интересы, такое решение нанесло мне большой ущерб. Хотя сейчас он уже тоже на пенсии… Погоди, не станем отвлекаться, давай о деле. Анита ни в жизнь не проговорится, как теперь называют её бывшего мужа, впрочем, я даже не уверена, что сама это знает. А что она его не любит, так это не подлежит сомнению, иначе вообще ничего бы мне не сказала. Мне же он никогда не нравился…