* * *
- Мне Еропкин звонил, - сказал Платон. - Уже пять раз.
- Что ему нужно?
- А я как раз у тебя хотел узнать.
Ларри подумал немного.
- Знаешь что? Ты с ним не говори. Скажи своим, что тебя нету. Пусть переведут на меня.
Еропкин прорезался через час.
- Здорово, Сашок, - сказал Ларри. - Как ты там?
- Нормально. Сижу на даче. Зимним, понима-аешь, сторожем.
- Так это ты с дачи звонишь?
- Угу.
- Хорошая дача. - Ларри помолчал. - Ну так что?
- Повидаться надо бы. Поговорить.
- Есть тема?
- Тема, понима-аешь, всегда есть.
- Подъезжай.
Еропкин появился следующим же утром и с порога обрушил на Ларри кучу информации.
- Ну и чего? Прислали своего комиссара - и чего? Ты хоть знаешь, чем он там занимается? А я тебе расскажу. Он на головку больной. Баню закрыл. Я ее строил, чтобы самому, что ли, париться? Уэповцы местные вечером толкнулись - бани нет. Покрутились и ушли. Потом мне звонят - мы, говорят, Саня, объясним этому, новенькому, что он не прав. А мне что? Пусть объясняют. Или другое.
Фирма пришла, "мерседесы" покупать. Говорят ему по-людски - покажи в справке-счете тридцать штук, остальное наликом получишь. Все же понятно - кто хочет за постановку на учет переплачивать! Нет, этот залупаться начал. Они развернулись, пошли к другим - теперь уже с номерами ездят. Он что у вас - профессор? Я месяц назад взял партию "Нив" на реализацию. Все за неделю улетели. Ага, думаю, часть выручки на котельную пущу, на остальное куплю ГСМ и запчасти, прокручу два раза и рассчитаюсь. Да вот не успел. Этот пришел, посмотрел кредиторку и тут же все скачал поставщику. Слушай, Ларри! Над ним уже полгорода хохочет. Ты понима-аешь или нет? И еще. Машины, которые у меня стояли, он продал. Ну, дурацкое дело - нехитрое. А еще три штуки у меня на складе в Котке были. Он их привез, растаможил, выставил на продажу. Знаешь, что будет? Они так и сгниют! Ни один дурак не купит. Ему на таможне сколько сказали отдать, столько он и отдал. Нет бы поучиться сперва, как таможат машины и почему, понима-аешь, они все у меня на частников ввезены. Теперь у него сто пятьдесят штук в машинах заморожено, да еще таможня. Вы где его выкопали?
Ларри почернел лицом. Еропкин мог сто раз быть ворюгой и проходимцем, но дело он знал. И умел делать бабки. Под присмотром, конечно. Сергею же, при самом наилучшем отношении, он, Ларри, бизнес не доверил бы никогда: воспоминания о компьютерах и трусиках были еще свежи в памяти.
И вообще, слишком много народу крутилось вокруг еропкинских станций.
Назначал-то Еропкина Ларри, а потом началось: сначала Марк Цейтлин попытался "выстроить схему" и довыстраивался до того, что станции чуть не уплыли; потом рулил Муса, вмешивался Ахмет… Да и Платон не остался в стороне: он как-то залетел в Питер и раздал такие руководящие указания, что до стрельбы только чудом не дошло. А закончилось тем, что в питерскую ссылку отправили Терьяна.
Кое у кого желание убрать Сергея из Москвы было настолько сильным, что он практически получил карт-бланш на любые действия. А потом, ни с кем не посоветовавшись, Муса назначил его генеральным директором вместо свергнутого Еропкина.
Ах, как же не хочется кое-кому, чтобы Сергей вернулся в Москву! Нет, дорогие мои, так нельзя. Давайте сначала поймем, кто и за что отвечает.
- Ну и какие у тебя планы? - поинтересовался Ларри, меняя тему.
- Кое-что есть. Но сначала я хотел поговорить…
- Говори.
- У "Инфокара" для меня дело в Питере найдется?
Ларри надолго замолчал, размышляя. Еропкин, не дождавшись ответа, задал другой вопрос:
- Чего вилять-то? Если этот ваш придурок отойдет, я смогу вернуться?
- Он - наш человек, - пробурчал Ларри. - Его Муса назначил. Что значит - отойдет?
Еропкин широко осклабился и подмигнул.
- Да я же понимаю. Он просто не выдюжит. Ты видел его? - тощий, кашляет… Думаешь, он долго потянет - по пятнадцать часов вкалывать? А я за дело болею. Ну так как?
- Что - как?
- Если он отойдет, я возвращаюсь?
- Смотри, - сказал Ларри. - Я тебе кое-что хочу объяснить. Он - наш человек. Понял?
- Понял, понял. Ну так как?
Ларри подумал и чуть заметно кивнул головой.
Еропкин поднялся, вышел в приемную и вернулся, таща в руках что-то огромное.
- Я тебе подарок захватил. Дай, думаю, привезу.
- Спасибо, - сказал Ларри, не вставая с места. - Значит, ты усвоил, что Сергей - наш человек? Больше повторять не буду. А это поставь здесь, в угол.
Личная жизнь
Уже месяц Сергей возглавлял бывшее еропкинское предприятие. Самые первые шаги дались ему легко. Оформление и регистрация документов - неделя. Кадровая чистка - три дня. Он с удивлением обнаружил в себе ту самую жесткость, о которой, отправляя его в Питер, говорил Муса. Терьян внимательно выслушивал каждого вызванного работника, тихим, вежливым голосом задавал несколько вопросов и ставил напротив фамилии красный или зеленый крест. Красный - на отстрел, зеленый - можно оставить. Многие, меченные красным, возвращались качать права, кричать про трудовое законодательство и свои прошлые заслуги.
Сергей снова выслушивал их, кивал головой и протягивал для ознакомления уже подписанный приказ об увольнении. Если кому-либо было что-то еще непонятно, в приемной его встречали ахметовские джигиты. И вопрос считался исчерпанным.
Джигиты появились у Сергея в первый же день его директорства и заявили, что им поручена безопасность предприятия. Они кое-чего прикинули и считают, что эта безопасность стоит пять штук в месяц. Пока что. А потом видно будет. Плюс две машины и каждому по пейджеру. Сергей вежливо попросил их пойти пообедать, связался с Ахметом, потом с Мусой, потом снова с Ахметом, а когда сытые джигиты вернулись, объявил, что эти условия его не устраивают. Он купит две машины, один пейджер для старшего и будет платить тысячу долларов в месяц, пока станции не войдут в строй. Один человек должен постоянно находиться здесь - с утра и до ночи. Если это не устраивает, то большое спасибо, можете позвонить в Москву и отказаться от работы. Джигиты немного побузили, потом позвонили из кабинета Сергея в Москву, что-то кричали в трубку на неизвестном Терьяну языке, а закончив разговор, с предложениями Сергея согласились.
Илья Игоревич порекомендовал Сергею взять заместителя по строительству.
Анкета у заместителя была любопытной: Ленинградский университет, факультет вычислительной техники, потом какая-то воинская часть, потом Высшая школа профдвижения, снова воинская часть, но уже другая, два года в должности культурного атташе в Осло… Последнее место работы - институт социально-экономических проблем, замдиректора по общим вопросам.
- А он в строительстве-то понимает? - спросил Сергей, изучив анкету.
- Он только в нем и понимает, - почему-то раздраженно ответил Илья Игоревич. - На этот счет можете не сомневаться.
Посетив своего будущего зама сначала на его городской квартире, а затем на даче в Репино, Сергей понял, что в строительстве тот и вправду разбирается здорово. И еще он понял, что за замом придется серьезно приглядывать.
Стайка еропкинских секретарш разлетелась в первые же дни. Как выяснилось, официально числилась в штате только одна, та самая Танька, а остальные проходили нечто вроде испытательного срока.
Вместо них Сергей взял на работу Настю.
Это было непросто. Лева, узнав, что Сергей забирает девушку к себе, устроил дикую сцену.
- Это мое хозяйство! - обиженно кричал он. - Ты отсюда через месяц свалишь, а где я другую такую найду? Ты что, не знаешь, что в "Инфокаре" людей из одного предприятия в другое не сманивают? Это, если хочешь знать, не по-товарищески!
- Насчет "по-товарищески" ты бы лучше молчал, - посоветовал ему Терьян, двигая по столу микрофон, снятый со шкафа в Левином офисе. - По-товарищески мы с тобой потом будем разговаривать. Через месяц она у тебя все равно работать не будет, я ее увожу в Москву. А этот месяц я так или иначе буду жить там, на квартире. Так что, если кто в гости и заявится, тебе придется его куда-нибудь в другое место пристраивать.
Через три дня после снятия Еропкина Настя перебралась ночевать в гостевую квартиру. Она приходила, когда Сергей уже доедал ужин, мыла посуду, готовила еду на завтра. Спала она в гостиной. Та, начавшаяся с поиска отвертки ночь больше не повторялась. Дверь между гостиной и спальней оставалась открытой, и Сергей, просыпаясь ночью от навязчивого и порядком уже надоевшего сна, слышал ее тихое дыхание.
А со сном и вправду творилось что-то непонятное. Сергею все так же снился Платон, снились загадочные автоматчики, выстрелы и взрывы, каждую ночь он отчетливо видел руки Платона, вставлявшие патроны в никелированный барабан кольта, с пугающей четкостью ощущал в руках тяжесть автомата, сперва холодного, потом раскалившегося от стрельбы и снова начинающего остывать. Это ощущение было настолько жизненным, что когда Сергей внезапно, рывком, просыпался, чувствуя, как и в первое пришествие сна, что не может пошевелить ногами, то сразу же смотрел на руки, дабы убедиться в отсутствии оружия. Постепенно ощущение тяжести автомата проходило, ноги начинали шевелиться, Сергей прислушивался к дыханию Насти и снова засыпал. Но с каждым днем ему становилось все труднее.
Как бы не выматывался Сергей на работе, когда бы он не заявлялся в квартиру, стоило ему опустить голову на подушку - и убойное желание спать пропадало немедленно. Настя пыталась кормить его таблетками, лекарства не помогли, только весь следующий день Сергей маялся с сильнейшей головной болью.
Он стал глушить себя спиртным, выпивая на ночь когда двести, а когда и триста грамм водки. Бесполезно. И как-то ночью, глядя в потолок и борясь с желанием разыскать отбираемые Настей на ночь сигареты, он понял, что сам не дает себе заснуть, потому что боится навязчивого сюжета, который неминуемо придет, боится вновь испытать жуткое веселье, с которым он во сне нажимал на спусковой крючок автомата, боится почувствовать, как отнимаются ноги, и услышать непонятные, но грозные шаги по битому стеклу и кирпичной крошке.
Вот тогда Сергей и решил вышибать клин клином. Надо приучить себя к идиотскому сну. В конце концов, любой кошмар - не более чем бред, дурацкая игра подсознания. Старый детский рецепт - скажи себе, что все это выдумка, и кошмар разлетится в пыль. Теперь, закрывая глаза, Сергей сам начинал вызывать из памяти эпизоды преследующего его сна - вот они сидят у стола, вот Платон выдвигает ящик и достает пистолет, вот его пальцы вставляют патроны в барабан, вот затянутые черным лица за окном… Детский рецепт сработал. Терьян тут же проваливался в темноту и досматривал продолжение независимо от своей воли.
Бессонница, таблетки и водка достали Сергея настолько сильно, что он добровольно выбрал еженощный кошмар.
Со временем он настолько привык к нему, что даже стал досадовать на внезапные пробуждения, не позволяющие понять, кто же это размеренным и неторопливым шагом подбирается к его неподвижному телу, отбрасывая ногой осколки стекла, лежащие на пути. Однажды, уже понимая, что он проснулся, Терьян в последнее мгновение сна вроде бы почувствовал какое-то движение в воздухе коридора, затянутом пылью и дымом. Усилием воли - оно-то и пробудило его окончательно - Сергей вызвал из темноты смутное видение мужской руки с короткими, усеянными веснушками пальцами, однако на этом все и кончилось. Как он ни старался продлить сон, ничего не получалось. Осталось только отчетливое понимание, что перестрелка, взрывы и пугающая его неподвижность ног - это ерунда и детский лепет по сравнению с неведомой угрозой, приближающейся по битому стеклу.
Каждое утро, измученный неумолимо повторяющимися ночными событиями, Сергей брился, принимал душ, равнодушно поглощал завтрак и, стараясь не разбудить Настю, тихо прикрывал за собой входную дверь. У подъезда его ждала машина. От штурминской "вольво" он отказался вскоре после памятного собрания, на еропкинский "мерседес" пересесть не захотел, предпочтя продать его, на вырученные деньги купить "Волгу", а оставшиеся деньги пустить на строительство.
Водителя Терьян нашел, дав объявление в вечернюю газету. Алик был вежлив, безотказен, распахивал перед Сергеем дверцу машины, спрашивал разрешения закурить и включить радио, никогда не отпрашивался, постоянно был под рукой и, во сколько бы не закончился рабочий день, назавтра обязательно ровно в восемь уже стоял у подъезда в выглаженном костюме и белой рубашке с галстуком. Правила дорожного движения Алика интересовали постольку поскольку, за рулем он руководствовался исключительно соображениями целесообразности и сбрасывал скорость только перед ухабами и рытвинами, которыми изобиловали дороги в граде Петра. Если Алика тормозили гаишники, он разбирался с ними сам, тут же отсчитывая положенную мзду. Поездив с новым водителем неделю, Сергей прикинул в уме и сообразил, что зарплаты Алику хватает в аккурат на штрафы и взятки. Когда же он попытался дать водителю денег, тот вежливо, но решительно отказался.
- Это моя работа, Сергей Ашотович, - сказал он. - Я нарушаю - я плачу.
- Так ты же всю зарплату раздаешь. - Сергей пожал плечами и засунул в бумажник отвергнутые Аликом купюры. - Давай я тебе прибавлю, что ли.
- Если вы мной довольны, прибавьте. Только штрафы тут ни при чем. - Алик улыбнулся Сергею, пересек осевую и погнал по встречной полосе.
Когда Терьян взял Настю к себе, они стали по утрам ездить на работу вместе. Вечером Сергей отпускал Настю пораньше, Алик отвозил ее и возвращался за ним. С ней, как и с Терьяном, Алик был вежлив и предупредителен, называл Настю по имени-отчеству, по ее указаниям объезжал магазины и рынки, покупая продукты. Однако у Сергея довольно быстро возникло ощущение, что Настя Алика недолюбливает. Прямо она этого не говорила, но, когда утром они садились в машину, Настя сразу же умолкала, отворачивалась к окну и на вопросы Сергея отвечала односложно.
- Он тебе не нравится? - спросил как-то вечером Сергей.
- Почему же, - ответила Настя. - Нравится.
Но из того, что она, ничего не уточняя, поняла о ком идет речь, Сергей сделал соответствующие выводы.
Если бы не ночные сны, если бы не постоянная, непривычная, отбирающая все силы нервотрепка на работе, если бы не новый ритм жизни с постоянной необходимостью принимать решения, определяющие судьбу проекта, многотысячных инвестиций и подчиненных ему сотен людей, Терьян, скорее всего, чувствовал бы себя счастливым. И он прекрасно понимал, что обязан этим Насте.
Все сложилось как бы само собой. Переехав к Сергею, Настя держалась так, будто была его младшей сестрой. Она сразу перестала называть его по имени-отчеству, отбросила обращение на "вы" и в один из первых дней сказала Сергею, что если он захочет кого-нибудь привести, то все нормально, пусть только сначала предупредит, но Терьян понял по ее тону, что Настю это вовсе не обрадует. Она всегда ждала его с работы, отнимала на ночь сигареты, реквизировала будильник и сама приходила будить его по утрам, уже одетая в неизменное темное платье с белым воротничком. Как-то в субботу Сергей повез ее в магазин, дал денег на покупки и устроился в углу с газетой. Настя долго возилась в примерочной, потом вышла с двумя большими пакетами. Дома оказалось, что она купила три платья - одно на выход, открывающее спину и длиной до пола, а два - точно таких же, как ее домашнее, только других цветов, плюс несколько белых отложных воротничков.
- Зачем тебе одинаковые платья? - недоуменно спросил Сергей, когда примерка закончилась.
Настя, устав бороться с молнией на спине, подошла к Сергею и, глядя на него через плечо, сказала:
- Мне очень нравится этот фасон. Всегда нравился. У нас мама такие платья носила. Она была красивая. Разве мне не идет?
- Идет, - согласился Сергей, справившись с молнией. - Тебе, пожалуй, все идет.
Ему очень нравилось, как Настя говорит, смеется, ходит. Несколько раз он заставал ее, когда она занималась своими волосами, накручивая их на маленькие разноцветные расчески, которые торчали в разные стороны, как маленькие рожки, и это ему тоже нравилось. Сергей редко общался с кем-либо, кроме своих сверстников, и с интересом выслушивал всякие новые словообразования, появившиеся за последние годы. Они много беседовали. О Лике Настя говорила так, будто та была еще жива, и Сергей испытывал к ней за это благодарность. И еще - Настя никогда ни о чем не спрашивала, за что Сергей был благодарен вдвойне.
Лишь однажды разговор зашел о том, как Сергей познакомился с Ликой, и он рассказал о случайно поехавшей машине, о том, как Лика кормила его курицей.
Сергею нравилось, когда Настя смеялась.
Однажды в воскресенье Настя, как обычно, потащила Сергея гулять. Он плохо знал город, для него Ленинград всегда начинался в Эрмитаже и заканчивался в Русском музее. Настя же водила его по местам, о существовании которых он и не подозревал, - по закрытым со всех сторон дворам, в которых росли неизвестные Сергею огромные деревья, по церквям и мечетям, заставляла в строго определенное время приходить к какой-нибудь точке на набережной Невы, откуда именно сейчас и обязательно в солнечную погоду должен был открыться совершенно невероятный вид.
Она показала Сергею все питерские пригороды; конечно же, они побывали в Петергофе и Царском Селе, целый день провели в Павловске, промеряли ногами Репино, где пообедали на даче у зама по строительству. А сегодня было запланировано знакомство с мостами.
Август в Санкт-Петербурге был каким-то необычным. По-июльски жаркое солнце раскаляло асфальт, вдруг откуда ни возьмись набегали облака, небо темнело, потоки воды слизывали с улиц грязь, прохожие разбегались, а через полчаса снова начиналась летняя жара.
Один такой шквал застал Сергея и Настю на набережной. Через секунду они, схватившись за руки, уже неслись к находящемуся неподалеку обшарпанному двухэтажному домику, чтобы найти защиту от дождя и ветра.
Крыши у дома практически не было. Но были стены, и была лестница, пролеты которой обеспечивали вполне надежное укрытие. За короткое время, пока Сергей и Настя бежали под дождем, оба успели вымокнуть до нитки, и сейчас, спрятавшись под лестницей, переводили дух, капая водой на пол, покрытый толстым слоем мусора.
Дождь прекратился так внезапно, словно кто-то наверху перекрыл кран, и сквозь наполовину разобранную кровлю снова протянулись солнечные лучи.
- Постой здесь, - сказала вдруг Настя. Опершись на руку Сергея, она легко перескочила через дыру в лестничном пролете и поднялась на несколько ступенек вверх.
Уже два или три раза Сергей замечал, что, собираясь на воскресную прогулку, Настя берет с собой какой-то продолговатый футляр. Но до сегодняшнего дня его содержимое так и оставалось для Терьяна тайной. В футляре оказалась темная, отделанная перламутром свирель. Настя достала ее, улыбнулась Сергею, отбросила с лица мокрые волосы, поднесла свирель к губам и заиграла.
Великий город, вызванный к жизни волей великого императора… Выстроенный на гиблом месте и унесший жизни сотен тысяч людей, которые легли в фундаменты православных храмов и перенесенных с далеких берегов Адриатики палаццо.