Они принялись за еду. Ненавязчивая китайская мелодия, виноградники на склонах гор, подступавших к Рейну, белозубая улыбка Эдди, ее вечно будоражащиеся черные кудряшки создавали ощущение растягивающегося мгновения возникшего счастья.
Веня долго, тихо и страстно объяснял Эдди, что с ее красотой и характером нельзя прозябать на ферме, в глубокой тени, бросаемой гигантским животом Шлоссера. Она создана для праздника, ибо жизнь по-настоящему украшает только красивая женщина. Эдди слушала, не перебивая, иногда поднимая на него блестящие угольки глаз. Веня был в ударе. Ему казалось, что началась новая, белая, долгая и широкая полоса в жизни. О Шлоссере он забыл, словно не на красную "ауди" упал столб, а на самого адвоката. Ресторан уже пылал среди сгустившихся сумерек и стремился назад к причалу, когда возникло какое-то неясное волнение, охватившее сидящих в зале на втором этаже. Веня ничего не заметил, настолько был увлечен Эдди. Но вдруг ее лицо исказилось испугом, и он повернулся в сторону столиков, стоящих напротив, у правого борта, когда Курганов уже навел пистолет на турка с вмятиной на правой щеке.
Выстрел прозвучал как-то неестественно громко и своим звуком придавил присутствующих к креслам. Сразу последовал второй. Турки, сидящие за столом, почему-то, прикрыв головы руками, пригнулись. Все замерли в ожидании третьего выстрела, но его не последовало.
Курганов отскочил от стола турков, схватил официанта и его спиной выбил окно, после чего вскочил на стол и выпрыгнул из ресторана в воду.
Внезапность, с которой все произошло, парализовала присутствующих. Они провожали официанта, бредущего с окровавленной спиной в сторону кухни. Кажется, даже забыли о турках. Те молча пытались вытащить из-за стола мертвого товарища.
Веня боялся поднять глаза на Эдди, которая наверняка была уверена, что встреча с Кургановым заранее подстроена.
– Ты специально привел меня сюда… – еле сдерживая рыдания, шептала Эдди, совершенно забыв, что это она уговорила его покататься по Рейну.
Хозяин ресторана объявил, что уже связался с полицией и нет никаких причин для паники. Поскольку на первом этаже есть места, то желающие могут спуститься вниз и продолжить ужин. Но ни у кого такого желания не возникло.
У причала уже скопилось достаточно полицейских машин, реанимационных и целая толпа зевак. Полицейские заняли ресторан и предложили всем оставаться на своих местах для соблюдения формальностей. Эксперты работали возле трупа. Санитары послушно ждали, когда его можно будет перенести в машину. Раненого официанта немедленно отправили в клинику. Фоторепортеры пытались с берега получить какую-нибудь информацию свидетелей разыгравшейся драмы.
Эдди застыла в напряженном молчании. Веня ни о чем ее не просил, но отчетливо понимал, что сейчас его судьба в ее руках. Как же он влип! Угораздило ж попасть в ресторан, где Курганов готовил убийство. Хоть бы намекнул, что сюда не нужно приходить. Одно неосторожное слово Эдди – и Веню немедленно арестуют по подозрению в соучастии.
Веня краем уха слышал показания, которые давал инспектору официант, обслуживавший Курганова.
– Он – не немец, потому что я сразу услышал сильный акцент. Но и не турок. Во всяком случае, непохож. Возможно, поляк или югослав. Ничего не пил. К еде почти не притронулся.
Полицейские тем временем снимали отпечатки пальцев с нетронутых, как догадался Веня, ножей и вилок. Смешно было слушать и описание личности убийцы. Каждый из присутствовавших утверждал свое.
Некоторые доказывали, что стрелявший – блондин с широкими плечами. Другие – что он высокий и невероятно сильный. Третьи на его лице заметили шрамы. Четвертые – что у него перекошен подбородок.
Быстро расспросив бюргерскую чету, ужинавшую рядом с Веней и Эдди, полицейский, без всякого любопытства, обратился к ним. Эдди с ужасом взглянула на Вениамина. Тот взял себя в руки и принялся объяснять, что он – иностранец. Полицейский, до того несколько апатично выслушивавший показания, тут же, подобно охотнику, встрепенулся и принялся изучать российский паспорт.
– Вы знакомы с этим господином? – обратился он к Эдди. Та испуганно посмотрела на Веню.
– Я повторяю, вы знаете этого человека?
Эдди кивнула головой. Полицейский, заподозрив неладное, сделал жест рукой, и к столику подошел инспектор в сопровождении еще двух полицейских.
Веня понял, что "загремел под фанфары". Второй раз в жизни влипает ни за что.
– Фрау Шлоссер, – читая фамилию, записанную в аусвайсе, обратился инспектор. – Кем приходится вам этот русский?
– Позвольте, я объясню, – вмешался Веня.
– Мы вас спросим отдельно, – осадил его инспектор и продолжил: – Фрау Шлоссер, я думаю, нет причин напоминать вам, что вы, как немка, должны помогать расследованию. Поэтому прошу отвечать правдиво. Кто этот человек?
– Друг моего мужа… – еле выдавила из себя Эдди.
– А где ваш муж?
– В отъезде.
– Где именно?
– В Баден-Бадене…
– Да что ж вы мучаете женщину, позвольте вам объяснить! – возмутился Веня, страшась, что Эдди вот-вот проговорится.
– Успокойтесь, иначе мы вас изолируем, – посоветовал инспектор и вновь обратился к Эдди: – Вам знакома личность убийцы?
Эдди в панике взглянула на Веню, и у того оборвалось сердце.
– Нет… откуда? – вдруг произнесла она и, словно перевалив через какой-то барьер, расплакалась.
– Почему вы плачете? – наседал на нее инспектор. А один из полицейских положил Вене на плечо руку, чтобы тот не вздумал попытаться удрать.
– Я видела, как он встал, достал пистолет и выстрелил…
– Он русский? – в лоб спросил инспектор.
– Я протестую! – взорвался Веня. – У нас свидание, мы никакого отношения не имеем к этому происшествию. – И понял, что надо говорить долго, чтобы Эдди совсем очухалась.
А у Эдди тряслись поджилки. Ведь если убийцу найдут, то быстро выяснят, что он вместе с Веней жил на ферме Шлоссеров, и тогда получится, что Эдди скрыла от полиции правду и тем самым способствовала преступникам. А это тюрьма! Было от чего так нервничать. Но, с другой стороны, признание накликало на ее голову не меньше бед. И ко всему было ужасно жалко Веню, который сидел и боялся, что она признается инспектору.
– Господин инспектор, – начала она тихим голосом. – Мне ужасно стыдно, но должна признаться вам. Мы с Вениамином встретились в отсутствие мужа, который ничего не подозревает о наших отношениях. Боюсь, теперь ему станет известно все…
– Тьфу ты, – чертыхнулся инспектор и почему-то зло спросил Вениамина: – В России что, женщин не хватает?
– Ну, это уж мое частное дело, – в тон ему ответил тот. Инспектор вернул паспорта и отошел к месту происшествия.
– Мы можем идти? – с видом провинившейся ученицы спросила Эдди у полицейского.
– Идите.
Не чуя под собой ног, Эдди и Веня спустились по трапу на причал и попали в кольцо журналистов, наблюдавших с берега за беседой этой парочки с инспектором.
– Вы дали какие-нибудь важные показания? – спросил один, наиболее ретивый.
Веня молча с силой оттолкнул его. Остановился, закурил сигару и громко объявил:
– Вы что, сами не понимаете – при чем тут мы, если убили турка?
И все же несколько фоторепортеров на всякий случай их сфотографировали, что заставило Эдди бегом прорываться сквозь толпу на набережной.
Когда Веня ее нагнал, Эдди трясло как в лихорадке.
– Они все равно узнают, они все равно узнают! – повторяла она.
– Ничего не узнают, – успокоил ее Веня. – Мы-то здесь ни при чем. Клянусь тебе, что не знал о планах Курганова.
Эдди оттолкнула его. Лицо ее пылало от страха и гнева.
– Вы оба бандиты. Мой муж давно якшается с такими, как ты. Но теперь закончено. Я положу конец его бизнесу. И больше никогда не появляйся на моей ферме. Я не собираюсь садиться из-за тебя в тюрьму. Если твой друг может запросто расстреливать мирно ужинавшего человека, то и ты такой. Не верю ни одному твоему слову!
И в подтверждение сказанного сорвала с руки кольцо и бросила Вене. Он не сделал попытки поймать кольцо, а угнетенный и раздавленный ее ненавистью пошел следом.
Ведь раз она его не выдала, значит, какие-то чувства питает к нему. А это уже говорит о многом. Что бы дальше ни случилось, но теперь они повязаны своей тайной перед законом.
– Тебе не следует ничего рассказывать Шлоссеру. Это только усложнит наши отношения. Я же люблю тебя, и после случившегося еще сильнее.
– Зато я ненавижу! – крикнула Эдди и побежала в сторону моста. Веня следовал за ней, хотя понимал, что сейчас разговоры и уговоры бесполезны. Он помог ей найти припаркованную машину и долго следил за тем, как она отъезжает и пропадает в потоке машин. Выбросив сигару, пошел по направлению к центру. Мысли лихорадочно тасовались в голове. Возвращаться в "Маритим" не стоило. Но там остались его вещи. Хотя номер снят на фамилию Курганова и будет лучше, если он рискнет вернуться в отель, заберет шмотки и официально съедет оттуда. Иначе администрация заподозрит неладное и сообщит в полицию.
В глубине души Веня начал ненавидеть Курганова. Так подставить друга? В голове не укладывалось. Да, Александр предупреждал, что лучше им в Бонне расстаться. Но кто же мог предположить, что он пойдет на "мокруху"?
Стараясь выглядеть как можно респектабельнее, Веня вошел в отель. Но то, что он увидел, заставило его вздрогнуть. В холле, развалясь в кресле, сидел Шлоссер.
Утро Цунами провел дома. Не успел раскрыть глаза, как в белом пеньюаре появилась в его спальне Галина и заявила, что надо серьезно поговорить.
Цунами всегда хотелось смеяться, когда женщины выражались таким образом. Ну о чем можно с ней говорить серьезно? "Самое серьезное – деньги на новое платье", – решил он и не угадал.
– Я расстаюсь с тобой. Неприятно, конечно, такое сообщать, ты по отношению ко мне был достаточно мил и терпелив… – начала она, как на собрании, – но когда-то это должно было произойти. Я раньше была далека от мира, в котором существуешь ты… И не осуждаю, я просто устала…
– От чего? От денег? – Больше всего на свете Цунами раздражала человеческая неблагодарность. Сам привык отрабатывать самую ничтожную услугу и не допускал, чтобы кто-нибудь считал, что Цунами делает добро за "хорошие глаза". Порода людей, считающих, что им кто-то чем-то обязан, была для него ненавистна. Поэтому разговор, начатый Галиной, заставил его насупиться.
– Нет, не от денег. От них не устают. Просто в Монако мне встретился человек, о котором давно мечтала. Спокойный, уважаемый человек, не супермен, не гигант в постели, пугающийся одного вида полицейского. Но с ним не страшно. Очень богат. Проживает наследство многих предков и при этом – милый, скромный и способный посвятить себя женщине…
– В твоем возрасте уже пора о Боге подумать, – желчно заметил Цунами.
– Пусть пока Бог обо мне думает, – парировала Галина. Она пребывала в расстроенных чувствах. Давеча совсем было вычеркнула Доменика из своей жизни, но вчера он как ни в чем не бывало позвонил из Монте-Карло и долго говорил красивые слова, из чего она сделала заключение, что милый Доменик по-прежнему ее любит и хочет приехать в Москву. Бросить Цунами, ничего не объяснив, было бы неприлично и к тому же небезопасно. Поэтому-то и решилась на прямой разговор.
– Значит, уходишь? – смерив ее пустым холодным взглядом стеклянной бездны, заключил Цунами. – Но ведь кроме того, что ты проводила время в моей постели, ты вела некоторые дела. Как быть с ними? Любовницу потерять можно, но сообщника отпускать нельзя. Слишком многое тебе известно, дорогая. С такими знаниями долго не живут. Подумай на досуге. Спать со мной тебя никто не принуждает, смешно при разнице в двадцать лет держаться за такую любовницу.
– Мне никто больше сорока трех не дает! – возмутилась Галина.
– Смотри, как бы тебе не дали десять лет строгого режима, – усмехнулся Цунами. Ему не хотелось расставаться с ней. В Галине был какой-то странный оптимизм, которым она заражала. К тому же она была единственным по-настоящему интеллигентным человеком среди его знакомых. И что бы он ни говорил о ее возрасте, в постели она умела сохранять молодость.
Последняя фраза не на шутку испугала Галину. Цунами мог в два счета пришить какое-нибудь дело, а она и рта не раскроет. Поэтому решила, что для первого раза достаточно. Тем более что Доменик снова не предложил ей замуж. Ну, проверила реакцию Цунами, и пока на этом следовало остановиться. И, опустив голову, покорно произнесла:
– Насчет постели ты не прав. Не хочу из нее уходить…
– Тогда какого черта? – проворчал Цунами. – Иди ко мне и займи чем-нибудь свой рот, чтобы я больше не слышал глупостей.
Часа два после этого до Цунами никто не мог дозвониться. Автоответчик сообщал, что никого нет дома. Уже будучи в ванной, Галина дрожащей от бессилия рукой сняла трубку.
– Это Курганов. Мне нужно срочно переговорить с Цунами… – услышала она уже знакомый голос.
– Он занят!
– К черту занят! Я только что вернулся из Бонна. У меня интересное предложение от Вилли Шлоссера.
– Он занят, – лениво повторила Галина. Ей не нравился Курганов. Такая мелкая сошка не должна беспокоить "крестного отца".
– Галина, не берите на себя слишком много! – В голосе Курганова появились новые металлические нотки, далеко не мальчика, а серьезного партнера.
Галина переключилась на Цунами.
– Тебя настойчиво добивается Курганов. Он только что из Германии.
Цунами потянулся в постели и почувствовал, что деловая энергия сегодня в нем отсутствует, посему можно заняться мелочевкой.
– Пусть приходит через час, – крикнул он.
К Цунами попасть было непросто. Внизу, в холле, возле лифта сидела старенькая консьержка, злая как собака. Над ней работала камера, передающая в комнату охраны картинку происходящего в подъезде. За спиной старушки была дверь, ведущая в каморку, в которой постоянно дежурил вооруженный до зубов охранник. Посетители, идущие к Цунами, сдавали оружие при входе в квартиру, а уже очутившись среди пальм и арок, проходили через контроль на металл, как в аэропорту. Только после этого появлялась Галина и просила подождать.
На этот раз Курганову ждать не пришлось. Она, поздоровавшись кивком головы, сразу провела его через несколько арок в комнату, если так можно было назвать помещение, практически лишенное стен и заставленное пальмами в бронзовых кадках, служившую спальней. На необъятной, почти круглой постели среди множества подушек лежал Цунами и пил кофе.
– Какими судьбами? – почти радушно поинтересовался он.
– Дела привели.
– Это мне нравится. Надеюсь, идея с честным бизнесом больше не мучит тебя?
– Я оказался к нему не способен. Слишком много нужно научиться делать гадостей. Мне чего-нибудь попроще.
– К примеру?
– Один человек дает фотографии и пистолет. Говорит, где найти клиента и как потом уходить. Остальное – совсем несложно. Два раза нажать на курок…
– Не страшно?
– Страшно, когда соглашаешься.
– А в Каннах кто тебе дал пистолет?
– Шлоссер. Он оказался отличным мужиком. Отвез меня в тир, дал возможность потренироваться.
– Понравилось?
– Да. Но чтобы рука не дрожала, необходимо стрелять регулярно.
Цунами усмехнулся. Перед ним стоял не тот аморфный, угрюмый, поломанный жизнью и зоной Курган, а человек, переступивший через труп, почувствовавший силу и злость. С таким можно иметь дело. Цунами не собирался приближать к себе этого парня, но приглядывать за ним все же стоило.
– И что дальше?
– Пока немного приду в себя… но дело есть.
Курганов появился в Москве только вчера. Он, как и было замышлено, после расстрела в упор турка бросился в воду и быстро доплыл до катера. Там две крепких руки мгновенно вытащили его из пропахшей мазутом воды, и, развернувшись, катер молниеносно умчался в другую сторону. У одного из многочисленных причалов Курганов, переодевшийся в подготовленный костюм, с паспортом в кармане, попрощался с двумя немцами и, поднявшись на берег, сел в поджидавшую машину, которая уже через полчаса доставила его в аэропорт Кельна, где шла посадка на рейс в Мадрид. С удивлением обнаружив у себя транзитную испанскую визу для вылета в Москву, он отправился в самолет.
Мадрида Александр так и не увидел, потому что не успел сойти с трапа, как объявили посадку на рейс в Москву. Ни на одном контрольном пункте никто на него не обратил внимания, и он благополучно добрался до Шереметьева.
– Коль дело, давай выкладывай, – согласился Цунами и крикнул Галине, чтобы принесла гостю покрепче чаю, объяснив: – Чифир она варить не умеет.
– Да я уже сегодня пил, – ответил Курганов. Он сел на небольшой, с витыми ножками диванчик и, видя заинтересованность Цунами, принялся рассказывать о плане Шлоссера по поводу банка "Лионский кредит".
Цунами слушал внимательно, слегка прикрыв глаза. Идея ему понравилась, но еще больше то, что в реализации этой идеи ни Шлоссер, ни Курганов не решились обойтись без него. Пожалуй, этот Курган и потянет на серьезного человека. Со временем, разумеется. Так думал он, слушая Александра, убедительно излагающего план ограбления.
– Годится, – сказал Цунами, когда тот закончил. – Правильно развиваешься. Не с твоими мозгами бегать по Европе с пистолетом. После банка можешь сразу войти в элиту. Я первый поручусь за тебя. Поэтому думай сейчас не о количестве миллионов, оседающих в кармане, а о безошибочности в выборе партнеров.
– Хотел предложить Кишлака, но тебе виднее, – без всякого заискивания выложил Курганов.
Цунами посмотрел с любопытством.
– А что? Это мысль. Смотри-ка, быстро ориентируешься в людях. Кишлаку давно пора заняться чем-нибудь серьезным. С его Характером требуется либо война, либо такой вот вариант.
Ни минуты не медля, Цунами набрал номер телефона Кишлака в машине.
– Скрипач, где Кишлак? Как, кто спрашивает? У тебя же должен быть музыкальный слух. Цунами это. Пусть позвонит, когда объявится.
– У тебя как с деньгами? – спросил он, положив трубку. Курганов понял, что Цунами проверяет.
– На первое время хватит. Около десяти тысяч марок на кармане имею. Остальные потратил.
– Шлоссер вывел на заказчика? – как бы невзначай полюбопытствовал Цунами, пока Галина наливала на сервировочном столике чай.
– Нет…
– Нет? – удивился он. – У тебя такие мощные связи? Курганову очень хотелось именно при Галине рассказать о встрече с Домеником Порте, но сдержался. Во-первых, Порте ему таких полномочий не давал, во-вторых, это его бизнес, и Цунами туда нечего соваться, а в-третьих, коль Галина спит с ними обоими, значит, либо они состоят в каких-то засекреченных отношениях, либо не знают о существовании друг друга. В любом из этих случаев Александр должен вести дела с каждым отдельно, не закладывая ни одного из них.
Галина не вникала в их разговоры, потому что запомнила однажды брошенную фразу Цунами: "Меньше знаешь – меньше дадут", – и без всякой любезности поухаживав за Кургановым, поспешно удалилась.
Пока он пил чай с вареньем и галетами, позвонил Кишлак.