Он прекрасно знал, какие романтические воспоминания связаны у Скорцени с этой представительницей "черной знати" Италии. Как помнил и то, что рядом с княгиней всегда находится "бедный, вечно молящийся монах Тото", ее телохранитель и наставник, явный агент папы римского, по существу, сумевший с помощью самой княгини убедить в свое время обер-диверсанта не торопиться с похищением понтифика.
– Кстати, мы так и не смогли дозвониться до виллы, чтобы предупредить хозяйку о вашем приезде, – вдруг всполошился оберштурмфюрер, обращаясь к несостоявшемуся разорителю Ватикана. – Говорят, красивейшая итальяночка.
– Не нервничайте, Теодорих, – осадил его Скорцени. – Княгиню успели предупредить еще до моего отъезда из ставки Муссолини.
– Должны были бы предупредить, – охотно согласился оберштурмфюрер. – Не каждый день на эту виллу наведываются такие гости. Как, впрочем, и на подобные нашему полевые аэродромы.
Он говорил еще о чем-то, однако Скорцени к его словам уже не прислушивался. Ему вдруг вспомнился последний разговор с княгиней Сардони: "Если когда-нибудь, – молвила тогда Мария-Виктория, – вы почувствуете себя таким же бездомным дворнягой, каковой чувствовала себя, оказавшись вне этой виллы, я; если по всей Европе будут расклеены листовки с призывами выдать скрывающегося от правосудия военного преступника-диверсанта Скорцени, – не ухмыляйтесь так скептически, я совершенно не исключаю подобного исхода вашей диверсионной карьеры, – взволнованно покачала головой княгиня, – вспомните о существовании где-то там, неподалеку от Генуи, виллы "Орнезия". Она, пребывающая под юрисдикцией папы римского, может оказаться тем единственным местом на земле, где на вас не будут распространяться никакие иные законы, кроме законов гостеприимства".
Теперь он уже не мог ручаться за точность каждого слова, но смысл прощального напутствия княгини был именно таким.
К счастью, до листовок по всей Европе дело пока что не дошло. Тем не менее ему уже пришлось вспомнить о том, что где-то в Италии действительно существует вилла "Орнезия", пребывающая под юрисдикцией Ватикана и личным патронатом папы.
23
Осень 1944 года. Северная Италия.
Вилла "Орнезия"
– К нам прибыл эсэсовец, – объявил охранник виллы Шеридан, бывший сержант морской пехоты. – Тот самый, со шрамами на лице.
– О ком это вы, бесстрашный наш? – беззаботно поинтересовалась княгиня.
Она собиралась перейти с яхты на лодку. Двадцати пяти – тридцати минут с веслами в руках каждое утро было вполне достаточно, чтобы Мария-Виктория начинала ощущать себя физически возрожденной. Они заменяли все прочие тренировки, которые необходимы были ей и как агенту разведки, и просто как женщине, пытающейся поддерживать хоть какую-то спортивную форму. В самом деле, все прочие, кроме разве что стрельбы из пистолета и снайперской винтовки. Этим она развлекалась в своем подвале-тире каждую субботу. И для Шеридана не было тайной, что княгиня не только слыла хорошим стрелком, но и старалась относиться к оружию с той благоговейностью, которая обычно отличает всякого воина-профессионала от необученного рекрута.
– Он назвал себя Шрайдером.
– И вам почему-то не нравится его фамилия? – попыталась иронично "угадать" княгиня Сардони.
– В общем-то, я совершенно безразличен к человеческим именам, как и к лицам. Но если вам угодно выслушать собственное мнение сержанта морской пехоты, то я привык считать, что, коль уж иностранный офицер называет себя вымышленным именем, его лучше сразу же пристрелить.
– Надеюсь, это касается только иностранных офицеров?
– В основном. Считаю, что пристрелить – куда проще, нежели потом долго выяснять, для чего ему понадобился псевдоним и кто он в действительности.
– Тогда в чем дело? Занять пистолет, или предпочитаете пользоваться своим?
Морской Пехотинец всегда уважал княгиню Сардони за то, что она не прибегала к язвительности и насмешкам. И если сегодня ее слегка повело, то для этого, очевидно, были какие-то основания. А следовательно, должно существовать и оправдание.
– Видите ли… У меня закралось подозрение, что этот самый исполосованный шрамами Шрайдер – не кто иной, как Отто Скорцени.
– Скорцени?! – дрогнувшим голосом спросила княгиня Сардони, она же агент контрразведки Ватикана "Валерия". – Вы уверены, что это именно он?
– Как бы мы в этом ни сомневались, штурмбаннфюрер Скорцени уже у ворот виллы. Обер-диверсант рейха уже здесь – и с этим придется смириться.
– Хватит паясничать, сержант! – вдруг сорвалось у княгини. Уж она-то прекрасно знала, что фамилия Шеридан, под которой у нее на вилле появился сам сержант, тоже отцу этого американца никогда не принадлежала, однако же до сих пор не пристрелила его.
– И все же это Скорцени. Судя по всему, вместе со своим адъютантом Родлем, ну и с десятком солдат охраны, естественно.
– То есть с гауптштурмфюрером Родлем, – почти машинально уточнила княгиня. – Но они не могли появиться здесь, это совершенно невероятно, – растерянно бормотала она, стоя на краешке палубы и держась рукой за уходящий к вершине мачты канат. – Мне, конечно, хотелось бы, чтобы обер-диверсант рейха навестил "Орнезию", но не таким вот, подпольным, образом. Что вы так смотрите на меня, Шеридан, или как вас там на самом деле?..
– Я всегда смотрю на вас только с почтением.
– Однако не ответили на основной вопрос – каковой является ваша настоящая фамилия?
– Какую бы я ни назвал в эти минуты, она все равно окажется вымышленной.
– По крайней мере, откровенно, – процедила княгиня.
– Если же вам угодно выслушать собственное мнение сержанта морской пехоты, то я не стал бы придавать этому визиту слишком большое значение. Тем более, что, как мне кажется, настроен штурмбаннфюрер весьма миролюбиво.
– А вы подозревали, что он явился сюда, чтобы штурмовать нашу виллу?
– Главное, чтобы не пытался похитить вас, как в свое время – Муссолини.
Еще несколько секунд княгиня посматривала, то на слегка покачивавшуюся на волнах шлюпку, то на Морского Пехотинца, затем решительно направилась к трапу, соединяющему яхту с берегом.
– Вы ведь уже виделись с ним, так? Что вы ему сказали и что услышали в ответ? Чего вы молчите?
– Я не молчу, а выслушиваю вопросы.
– Так, может, хватит их выслушивать и пора отвечать?
– Если же вернуться к личности штурмбаннфюрера… Я уже сказал ему, что в столь ранние часы княгиня Сардони гостей не принимает, и оставил дожидаться приглашения по ту сторону ворот.
Мария-Виктория посмотрела на него, как великодушная мать-настоятельница на последнего защитника осажденного монастыря.
– Вы действительно решились на такое?
– Исходя из того, что вилла "Орнезия" является собственностью Ватикана, а также из того, что неприкосновенность ее гарантируется святостью дипломатической неприкосновенности и нейтралитета Святого престола.
– Да вы – Талейран! Я вот почему-то очень часто забываю о дипломатическом иммунитете "Орнезии".
– Главное, чтобы о нем не забывали обер-диверсант рейха и его подопечные. Так что же нам делать со Скорцени?
– Вечный вопрос человечества: что нам делать с Тимуром, с Македонским, с Наполеоном?..
– Ну, этот парень, допустим, на подобные сравнения не тянет, – ревниво урезонил ее Морской Пехотинец. – Не тот размах.
– И все же вы безумец, сержант! Оставить его по ту сторону ворот! Вы хоть понимаете, что через десять минут Скорцени снесет их?
– Не решится, поскольку знает, что вилла находится под патронатом Святого престола.
– В том-то и дело, что Скорцени способен снести их вместе с виллой и Святым престолом.
– Уж не прикажете ли благодарить этого эсэсовца за то, что он все еще настроен добродушно и милостиво? – внутренне вскипел Шеридан.
– Добродушие Скорцени как раз и является первым признаком того, что он готов снести их, сержант. Если только в гости к нам действительно явился сам Скорцени, а не какой-то в пьяной драке исполосованный шрамами чиновник гестапо.
– Коль уж вам угодно будет выслушать собственное мнение сержанта морской пехоты…
– Чем меньше будете налегать на то, что вы – бывший сержант морской пехоты, мистер Шеридан, – нравоучительно перебила его Мария-Виктория, – тем Скорцени больше будет подозревать вас в том, что на самом деле вы были лейтенантом разведки Военно-морских сил США. И не думаю, чтобы он слишком уж ошибался.
Шеридан затравленно как-то взглянул на Марию-Викторию. Он не желал портить отношения с хозяйкой виллы, но в то же время помнил, что до сих пор в "Орнезии" не принято было выяснять, кто есть кто. Особенно если речь шла о прошлом кого-либо из ее обитателей. Здесь каждый оставался тем, кем прибился к "спасительным вратам" виллы; кем назвался, какую роль избрал для себя.
Что касается лично его, то до сих пор он оставался Морским Пехотинцем. Точнее, волею судеб заброшенным на север Италии сержантом морской пехоты, некогда списанным по состоянию здоровья. И до сих пор эта легенда устраивала решительно всех.
– Смею утверждать, что акцентировал внимание не на чине сержанта, а на "собственном мнении".
– Выскажите его Скорцени. Больше всего на свете он любит выслушивать "собственные мнения" американизированных потомков итальянских эмигрантов, дослужившихся до чина сержанта морской пехоты США.
В ответ Шеридан лишь беспомощно развел руками: сегодня он попросту не узнавал княгиню Сардони.
– Как вам будет угодно, – пробормотал он в свое оправдание первое, что пришло на ум.
– Мне угодно, чтобы вы немедленно открыли ворота и доставили штурмбаннфюрера в мой кабинет. Надеюсь, к тому времени я хоть в какой-то степени приведу себя в порядок.
Княгиня произнесла это, уже стоя у бокового входа в особняк. Но когда Шеридан, лишь для видимости ускорив шаг, направился в обход здания, чтобы распорядиться в отношении гостей, не удержалась и пошла вслед за ним. Даже после того, как ворота были открыты и машины въехали на территорию виллы, Скорцени продолжал оставаться у ворот, словно сомневался, что его уже готовы принять.
– Первая попытка взять вашу цитадель штурмом увенчалась неудачей, – признал штурмбаннфюрер, когда княгиня приблизилась к нему. Вцепившись в поперечину металлических ворот, Мария-Виктория повисла на ней и, слегка раскачиваясь, выжидающе смотрела на диверсионного пилигрима.
– Это потому, что вы так до конца и не определились, кого хотите брать штурмом: виллу или ее хозяйку, – поучительно изрекла женщина.
– Справедливое замечание.
– Только не уверяйте, что уже определились.
– Какой ответ вас больше устроит: что я хочу "брать штурмом виллу вместе с хозяйкой" или же "хозяйку вместе с виллой"?
– Достойный ответ.
– На самом же деле вы хотите спросить, каким ветром меня занесло сюда.
– Не хочу, – кротко заверила его Мария-Виктория. В фигуре ее, в манере поведения просматривалось нечто мальчишеское, и Скорцени не хотелось разрушать это наваждение. – Вас, конечно же, занесло сюда ветрами войны, как и каждого из нас. Но кто бы мог предположить, что поход в лес, к "расстрельному" оврагу закончится встречей здесь, на этой прекрасной вилле?
– Однако признайтесь: ступая по лесной тропе в ожидании расстрела, вы только о том и думали, что пройдет немного времени, и мы вновь встретимся, только уже в раю, – сдержанно предположил штурмбаннфюрер. – Так вот, ваши фантазии сбылись.
– Пока что вы всего лишь у райских врат.
– Но кто привратник! Признайтесь, что это вы сделали все возможное, чтобы мой самолет приземлился на Лигурийском побережье Италии, а не в пригороде Берлина.
– Но мы же не станем обвинять любовницу дуче Кларету Петаччи в том, что она слишком перестаралась, истолковывая мои пожелания в буквальном смысле, – подсказала княгиня ответ на мучащий обер-диверсанта рейха вопрос.
– Не станем. Причем исключительно из уважения к дуче.
– И все же я не верила, что такое возможно, – мечтательно покачала головой княгиня.
– Хотя некоторые философы утверждают, что на войне возможно все, что угодно.
– Существуют чудеса, которые, в принципе, не должны происходить даже на войне.
– …Разве что они навеяны вашими "робкими пожеланиями", княгиня Сардони.
24
Бушевавшее всю ночь море под утро настолько успокоилось, что гладь бухты казалась умиротвореннее, нежели отражающиеся в ней небеса, где голубовато-белесые тучи стремительно опускались к недалекому горизонту, сжигаемые багровым пламенем предзакатного солнца. Все пространство между Скалой Любви и раскаленным светилом превратилось в сплошное зарево, так что остров казался Скорцени последним приютом посреди полыхающей стихии, зарождавшейся в глубинах разверзшегося ада.
Штурмбаннфюрер сам сел на весла, чтобы на острове не оказалось никого, кроме него и Марии-Виктории, – княгиня настояла на этом, – и теперь подводил шлюпку к западной оконечности его так, чтобы, не зацепив выступ скалы, проскользнуть в узкую горловину миниатюрной бухточки. Они уже давно могли высадиться на Скале Любви, но Сардони с загадочным видом попросила обогнуть остров и проникнуть в этот прибрежный каньон.
– А теперь оставьте-ка в покое весла, все равно гребец из вас никакой, – молвила она, когда, слегка ободрав правый борт шлюпки, Отто все же сумел пройти это мрачное, а при малейшем шторме еще и погибельное место, – и взгляните наверх.
Бухта напоминала колодец, прорубленный в огромной, поросшей мхом и соснами скале, единственный выход из которого тоже исчезал за изгибом, маскируясь в зарослях густого кустарника. Подковообразный каньон, густая, мрачная синь воды и такая же мрачная синь неба. Было что-то во всем этом угнетающее и отпугивающее.
– Взглянул, – напомнил Скорцени, когда молчание женщины слишком затянулось.
– Видите там что-либо примечательное?
Отто старался рассмотреть там что-нибудь эдакое, бросающееся в глаза, с прилежностью "от природы невнимательного" ученика.
– Две сросшиеся сосны на небольшом скальном уступе. Такой результат моей наблюдательности вас устроит?
– Понятно: разведчик из вас получился бы еще бездарнее, нежели мореплаватель, – бесстрастно констатировала владелица виллы "Орнезия", а заодно и этой скалы; падчерица лазурного побережья Лигурии.
– Ваше мнение в подобных вопросах неоспоримо, синьора.
– Не сомневайтесь: так оно и есть. Лучше скользните взглядом на два метра вниз. Видите небольшую расщелину?
– Попробую убедить себя, что вижу.
– А под ней еще один выступ, с сосенкой на краю?
– Сосенку вижу.
– Кстати, замечу, что расщелину можно рассмотреть, лишь остановив шлюпку в пяти метрах от входа в бухту. Как только вы сделаете несколько гребков в ее сторону, она тотчас же скроется из вида. Из-за скалы, мимо которой вы прошли сюда, она тоже не просматривается.
– Следует предположить, что за этой сосенкой притаилась пещера, в которой вы храните сокровища рода Сардони? – иронично изрек Отто.
– Там действительно находится пещера, об этом уже нетрудно догадаться. Поскольку вилла пребывает под патронатом Ватикана, то и пещеру мы назвали на церковный лад – "Келья отшельника". Именно "келья", дабы избегать в общении между собой и в переписке определения "пещера".
– Название вполне диверсионное. Любую операцию известный вам бригадефюрер Вальтер Шелленберг начинал оценивать, исходя из необычности и многозначительности ее названия.
– Не зря же кто-то из чинов то ли СД, то ли гестапо назвал его "диверсионным эстетом".
– Вам известны даже такие тонкости? – без какого-либо налета иронии оценил ее познания обер-диверсант рейха.
– Как только стало известно, что фюрер намерен пустить вас по следу папы римского, чтобы то ли убить, то ли похитить его, люди из ватиканской контрразведки вплотную занялись изучением не только ваших повадок, но и всего окружения еще одного вашего "диверсионного эстета" – начальника полиции безопасности и службы безопасности (СД) Кальтенбруннера.
В этот раз Отто с трудом оторвал взгляд от Марии-Виктории. Его так и подмывало продолжить этот разговор, чтобы выяснить, какими еще сведениями владеет эта контрразведывательная фурия Ватикана, хотя и понимал, что княгиня сразу же восприняла бы его "заинтригованность" как попытку устроить ей допрос. К тому же, сейчас его как начальника отдела диверсий Управления зарубежной разведки СД больше интересовали не интриги начальственной верхушки СД, в которые самому не раз приходилось окунаться, как в прорубь с дерьмом, а тайное предназначение Сторожевой скалы, пещеры и вообще всего этого скалистого островка.
– Кажется, вы хотели поведать некую притчу о местной "Келье отшельника", княгиня? Так не будем же отвлекаться. Итак, в глубине этой скалы находится пещера…
– …Спуститься в которую можно только по веревочной лестнице, закрепленной на вершине сосны, или же с помощью альпинистского снаряжения. Однако укрывать в ней собираюсь более ценное сокровище, нежели фамильные драгоценности.
– Еще одна загадка? Кого или что вы собираетесь укрывать там?
– Например, вас, штурмбаннфюрер.
– Не понял. Вы хотите прятать в этой пещерке меня?! Прямо сейчас?! И для этого доставили к ней?
– Не волнуйтесь, не сейчас, а несколько позже.
– После поражения рейха?
– Вот именно, после его капитуляции. Когда вы, лично вы, Скорцени, почувствуете себя слишком неуютно не только в Германии, но и во всей Европе.
– Вы говорите об этом всерьез? – согнал с лица ироничную ухмылку первый диверсант рейха.
– Об этом уже всерьез говорят в Лондоне, Москве, Вашингтоне и даже в Ватикане.
Скорцени развел руками, вежливо склонил голову и артистично произнес:
– Извините, княгиня, диверсанты, как и люди богемы, тоже имеют право на свою долю славы. Кому, как не вам, знать это?
– А тем временем, – не восприняла его демарша Мария-Виктория, – во всех названных и неназванных мною светских и церковных столицах высших руководителей поверженного рейха собираются отлучить от церкви, предать анафеме…
– Меня это мало волнует, поскольку…
– …Поскольку, – прервала его княгиня, – собираются "благословить" на виселицу, к которой вас приговорит международный суд как особо опасных для человечества преступников. Обратите внимание: "особо опасных для всего человечества"!
Скорцени затравленно осмотрелся, словно те, кто собирался вздернуть его, уже постепенно окружали их пристанище. Но тут же попытался взбодриться:
– Мне, конечно, трудно предположить такое, – проворчал он. – Особенно в отношении меня, солдата. Впрочем, в наше время все может быть.