Луна взобралась на вершину Скалы Любви, облачая в мягкое голубоватое сияние часть обрамленного окном поднебесья. На его фоне силуэт Марии-Виктории представал статуей оголенной блудницы, работы неизвестного мастера, очаровывавшей своими телесами всякого, кто оказывался допущенным в спальню княгини.
Вот и любовные забавы, которым Сардони предавалась на острове вместе со Скорцени, словно бы разбудили в ней, разбередили все то поглощающе сексуальное, что до поры до времени каким-то образом утаивалось ею, подавлялось, развеивалось по суетной обыденности.
27
Увидев, что с подносом на руке в зале появился "закоренелый баварский сепаратист гер Шварц", владелец отеля "Корсика" и ресторана "Солнечная Корсика", Скорцени застыл от удивления.
– Дьявол меня расстреляй! – только и мог сказать он, наблюдая, как масон ложи иллюминатов невозмутимо проходит мимо него и, остановившись между штурмбаннфюрером Умбартом и княгиней, расставляет отдающие подвальной прохладой винные бутылки, хотя на столе их и так было предостаточно. – Где я, в конце концов: на вилле "Орнезия" или в "Солнечной Корсике"?
– У "Солнечной Корсики" на время появился другой хозяин, – сдержанно просветил его Шварц. – Мне пришлось якобы продать ее одному надежному человеку, к которому у новых французских властей особых претензий не появится и который, надеюсь, сумеет сохранить этот, как его с некоторых пор называют, "корсиканский бункер Скорцени", до лучших знамений.
– Однако вы как закоренелый баварский сепаратист в эти "лучшие знамения", конечно же, не верите, – иронично поиграл улыбкой Отто, – поскольку знамения эти будут касаться Германии.
Кирпично-пепельное лицо Шварца слегка удлинилось. Он слишком давно не общался с обер-диверсантом рейха, и теперь ему заново следовало привыкать к его манерам, способу мышления, а главное, к принципам изложения мыслей. Австриец Скорцени всегда считал его "закоренелым баварским сепаратистом", но предупредил начальника корсиканского гестапо, что пристрелит каждого, кто посмеет преследовать владельца "Солнечной Корсики" и давнего агента СД за этот "мелкий грешок юности".
Обер-диверсант, конечно же, шантажировал его "баварским сепаратизмом", за который легко можно было угодить на виселицу, но делал это со своеобразным, "расстрельным", юмором.
– Политические постулаты всегда становятся доступнее после бокала корсиканского вина, – молвил Шварц, любовно осматривая три запотевшие от холода бутылки красного вина, точно такие же, какими осчастливливал своих гостей в "Солнечной Корсике".
– И все же не представляю вас вне Корсики, – с легкой грустинкой признал Отто, прощупывая леденящую твердь бутылочного стекла. – Вы и этот священный остров – неразделимы, да простит вас Великая Бавария, горделиво возвышающаяся над погрязшими в мизерии "австриями", "помераниями", "саксониями" и прочими "германиями".
– Вам не кажется, штурмбаннфюрер, что с синьором Шварцем вы общаетесь на некоем языке символов и намеков? – не удержалась Сардони. – Что совершенно лишает всех нас, остальных, возможности принимать участие в вашей великосветской беседе?
– Вы очень точно уловили суть нашего общения, княгиня. Мы с Великим магистром ордена иллюминатов синьором Шварцем действительно общаемся с помощью символов. Будь вы, княгиня, коммунисткой, вы бы, конечно, знали… Кстати, вы все еще не коммунистка?
– Я еще окончательно не решила, – мило улыбнулась Мария-Виктория, с благоговением наблюдая за тем, как Шварц наполняет вином ее бокал. – Вполне возможно, что сразу же после войны возглавлю легион местных революционеров.
– …Тогда вы бы знали, что основной символ коммунистов – пятиконечная звезда – перешел к ним как символ всемирного масонства вместе с лозунгами: "Свобода, равенство, братство!", пионерским приветствием "Будь готов! Всегда готов!", столетиями служившим паролем масонов; а также номенклатурным утверждением при назначении на должности, которое в точности соответствует ступеням посвящения в масонские степени. Все европейские революции были организованы масонами.
– Эту "революционную тайну" я, кажется, постигла.
– И вообще, им есть чем гордиться: Кромвель, Наполеон, Ленин, сотни военачальников, политиков, монархов и прочих деятелей – все это масоны. Я не прав, гер Шварц?
– Мне кажется, назрела необходимость обсудить проблемы масонства более обстоятельно, – неожиданно парировал "баварский сепаратист", свинцово взглянув на Скорцени. – В иной обстановке, а также в ином составе.
И штурмбаннфюрер вновь ощутил, что перед ним уже не тот запуганный владелец ресторанчика, который чуть было не ронял поднос после каждого полушутливого выпада против него. Даже после того, как Скорцени добился, чтобы Шварцу выделили несколько тысяч марок для реконструкции его заведения, пострадавшего во время налета вражеской авиации, смелее вести себя тот не стал. А тем временем Скорцени явно повело:
– Какую еще великую революцию вы затеяли, брат Шварц, мастер Ложи Девяти Сестер? Бастилия, как уверяет нас Мария-Виктория, княгиня де Сардони, давным-давно взята. Людовик XVI, а равно как и королева Мария-Антуанетта, казнены. Пятиконечная звезда и всемирный интернационализм восторжествовали. Я ничего не напутал во всей этой висельничной марксистско-масонской истории?
– Не масонохульствуйте, Скорцени, – в тон ему ответила княгиня. Однако лицо ее оставалось при этом предельно сосредоточенным, и было ясно, что разговор о масонах, да еще и в таком тоне, какого-то особого удовольствия ей не доставляет. – Не пытайтесь войти в историю Германии в ипостаси величайшего масононенавистника. Все равно тайные ложи в рейхе были разогнаны Гитлером, а не вами.
Скорцени едва заметно улыбнулся.
– Вы слышали, Шварц, впредь "не масонохульствуйте", – благополучно избежал Отто призыва: "не гитлерохульствуйте". – Прислушайтесь к совету княгини де Сардони, одной из мастериц местной ложи. Однако все это шутки, в то время как на самом деле вы, гер Шварц, престолоблюститель баварского королевского трона, понадобились мне для более серьезных бесед.
– Я тоже уверен, что понадоблюсь или уже понадобился, – вежливо склонил голову Шварц.
– Только поэтому сделаю все возможное, чтобы вы снова стали полноправным владельцем своего корсиканского поместья, украшением которого является отельный ресторан "Солнечная Корсика".
– Не исключаю даже, – неожиданно добавила Мария-Виктория, – что ваше поместье могло бы получить протекцию Ватикана, превратившись в некое подобие заезжего двора для христианских паломников. Если, конечно, ваш друг Скорцени сумеет повлиять на ватиканских чиновников.
– Скажем, с помощью нашей досточтимой "папессы", связаться с которой нам поможет княгиня.
Барон фон Шварц уважительно взглянул сначала на обер-диверсанта рейха, затем на резидента ватиканской и еще каких-то там разведок и снисходительно произнес:
– Вот видите, как быстро и просто рождаются в наших головах здравые мысли. Если только эти головы не источают черви высокомерия и губительных подозрений, – и степенно, как прекрасно вышколенный дворецкий, удалился.
Скорцени и княгиня удивленно посмотрели ему вслед, затем вполглаза, как провинившиеся подростки, переглянулись и, заговорщицки склонив головы, пырскнули затаенным смехом.
Еще несколько минут победный завтрак проходил почти что в полном молчании. Отдельные слова вежливости и пожеланий в счет не шли. С той минуты, когда Скорцени решил, что обмен мнениями закончен, все остальные офицеры вместе с хозяйкой и сержантом Шериданом сразу же вспомнили, что находятся в некоем аристократическом заповеднике, каким-то образом сохранившемся посреди войны.
Часть вторая. Под парусами "Крестоносца"
1
Июнь 1960 года. Италия. Лигурийское побережье.
База штурмовых плавсредств "Сан-Джорджио"
Это был первый сбор группы боевых пловцов, который корвет-капитану Сантароне приказано было "созвать" после проведения операции "Гнев Цезаря".
В те дни, когда европейская пресса взорвалась версиями о причинах гибели самого мощного корабля советского флота, которого русские планировали превратить в "линкор первого ядерного удара", всем "морским дьяволам Боргезе" велено было "по-тихому рассредоточиться и залечь на дно". Конечно же, князь Боргезе и корвет-капитан Умберто Сантароне были награждены орденами "за выполнение особо важных заданий"; кроме того, участники "севастопольского рейда" получили солидную денежную помощь от некоего благотворительного фонда, руководители которого предпочли не афишировать свое богоугодное заведение. Но при этом всем "морским дьяволам" настоятельно рекомендовали "все отрицать, все забыть, никогда и ни при каких обстоятельствах не упоминать…".
Хотя сама Лигурийская военно-морская база, как уверял ее командующий контр-адмирал Солано, "от пораженческого синдрома начала избавляться и с помощью морского лобби в стенах парламента понемногу приходить в себя", тем не менее подчиненные ей база штурмовых плавсредств "Сан-Джорджио" и Школа боевых пловцов все еще пребывали в каком-то полузаконсервированном состоянии. Не удивительно поэтому, что телефонный звонок Боргезе, предпочитавшего наслаждаться газетными подробностями диверсионной атаки на "Джулио Чезаре", сидя на своей приморской вилле в Испании, заставил Солано взбодриться.
"Береговой адмирал", как по-прежнему именовали командующего базой его коллеги, прекрасно понимал: если Черный Князь вспомнил о существовании базы штурмовых плавсредств "Сан-Джорджио", значит, ему снова понадобилась мини-субмарина "Горгона" с командой опытных боевых пловцов на борту. Вопрос заключался лишь в том, куда на сей раз нацелит фрегат-капитан своих "морских дьяволов"? Неужто на русскую базу в Кронштадте? А что, этот диверсионный гений-безумец Боргезе способен и на такие операции.
Как и накануне "севастопольского рейда", школа боевых пловцов, да и сама база штурмовых плавсредств, по существу, бездействовали. Однако рота морских пехотинцев, почти вся сформированная из мотористов, механиков и бывших боевых пловцов, по-прежнему делала все возможное, чтобы любая международная комиссия могла подтвердить: да, условия капитуляции выполняются, база боевых пловцов-диверсантов и школа морских пилотов-смертников бездействуют. Но, чтобы в свою очередь командующий Лигурийской военно-морской базой Солано в любое время мог доложить Главному штабу флота или военному министру: вверенная мне база штурмовых плавсредств не погибла; она законсервирована, а значит, имеющиеся в наличии сооружения и плавсредства охраняются и поддерживаются в надлежащем состоянии.
О новом тайном сборе боевых пловцов адмирал Солано – приземистый, нереспектабельно полнеющий сицилиец, с неизменно добродушным выражением лица и точно так же с неизменно скверным расположением духа – снова узнал не от Сантароне, а от Валерио Боргезе. И хотя фрегат-капитан тут же потребовал строгой конфиденциальности, само внимание героя войны к нему и его базе как-то сразу же умиротворило "берегового адмирала". Для Солано, которого злые языки по-прежнему называли "флотоводцем, никогда не командовавшим даже рыбацким баркасом", лестно было осознавать, что в его помощи нуждается сам легендарный командир морских коммандос.
Пока, уже после войны, Боргезе находился в тюрьме, многие моряки-ветераны связывали с его возвращением на флот надежды на формирование новой когорты боевых пловцов-диверсантов, когда-то прекрасно зарекомендовавших себя в операциях и против кораблей вражеского флота, и против английских и русских баз на Средиземном и Черном морях. Еще больше эти надежды укрепились пять лет назад, когда появилась молва об уничтожении отрядом "морских дьяволов Боргезе" русского линкора "Новороссийск".
Адмирал Солано понимал, что попытка вновь разжечь костер надежды, связанный с именем фрегат-капитана, ни к чему не приведет. Однако с благодарностью вспоминал, что от увольнения с должности, а значит, и неминуемой отставки его спас именно князь, который в секретном рапорте на имя высокого начальства особо отметил заслуги командующего Лигурийской военно-морской базой и даже предложил осчастливить его правительственной наградой.
До ордена дело так и не дошло, зато вот уже в течение пяти лет Солано живет под надежным покровительством предводителя "севастопольских пловцов-диверсантов".
– И чем же вызван этот ваш "великий сбор", корвет-капитан? – поинтересовался контр-адмирал, неспешно вышагивая по прибрежной, петляющей между соснами тропинке, подковой огибавшей небольшой фьордоподобный залив.
Как и раньше, все наиболее важные дела командующий предпочитал обсуждать не в служебном кабинете, а здесь, на небольшом прибрежном плато, где ему "палубно дышалось и подпарусно думалось".
– Судя по всему, фрегат-капитан решил проверить наши ряды перед пятилетней годовщиной операции "Гнев Цезаря". Почему бы еще раз не поделиться впечатлениями, не провести смотр боевых рядов и не поразмыслить над дальнейшей судьбой остатков Десятой флотилии МАС?
– И все?! – не сумел скрыть своего разочарования командующий. – Никакого плана действий, никаких идей? Смысл нынешнего сбора диверсантов – только в желании поплакаться друг другу в жилетки?
– Прошу прощения, синьор контр-адмирал, плакаться никто не намерен.
– Однако удостоить высокое собрание своим присутствием фрегат-капитан тоже не собирается?
– Очевидно, это произойдет в ближайшие дни, после моего доклада о формировании отряда и состоянии его духа.
– То есть кое-какие планы, о которых вы можете не знать, Боргезе все же вынашивает? – не желал Солано отказываться от своих иллюзий.
– Иначе зачем бы ему понадобилась диверсионная субмарина "Горгона", с командой проверенных в деле "морских дьяволов"? – алогично замкнул цепь логических изысканий корвет-капитан, явно загоняя их общение в смысловой тупик.
Понадобилась минута молчаливого созерцания рейда, на котором плавились под жарким июньским солнцем серые надстройки миноносцев и сторожевиков, прежде чем Солано простодушно признался:
– Просто визит князя Боргезе оказался бы сейчас очень своевременным. И не менее важным, чем тогда, перед походом на Крым, – медленно брели они в сторону казармы курсантов школы, у крыльца которой курили несколько боевых пловцов во главе с ее неизменным начальником – капитан-лейтенантом Уго Леннартом. – Должен признаться, что в той ситуации заместитель командующего флотом вице-адмирал Камайоре только потому и поддержал идею возрождения и школы боевых пловцов и базы штурмовых плавсредств, что за ними, словно тень командора, возникала тень Черного Князя, с его адским планом диверсионной мести.
– Я догадывался, что именно план операции "Месть Цезаря" растрогал сердце нашего не очень-то храброго на поле чиновничьих схваток адмирала.
– Но-но, – вскинул руки командующий базой. – Камайоре в самом деле не сторонник абордажных схваток в министерских кабинетах, тем не менее… Не нужно забывать, что тайное расследование причин гибели "Джулио Чезаре" русские продолжили и после официальных выводов комиссии о его подрыве на донной германской мине. Меня информировали о том, насколько активизировалась тогда агентура русских и их союзников в Италии, и в частности, вокруг вверенной мне Лигурийской базы. Кроме того, зашевелились коммунисты и бывшие партизаны-гарибальдийцы. Кое-кого там, в Риме, это обеспокоило настолько, что фрегат-капитану Боргезе деликатно посоветовали не только подать в отставку, но и скрыться на какое-то время под крылом своего испанского почитателя – генерала Франко. Естественно, все работы по восстановлению базы штурмовых плавсредств и школы боевых пловцов были свернуты. Так все-таки, – с надеждой, не предаваясь паузам и не меняя интонации, спросил Солано, – какие планы у нашего новоявленного "франкиста" на сей раз? Неужто опять Севастополь? Кое-какие из наших кораблей там ведь все еще остались на плаву.
– Вскоре Боргезе "проявится"; то ли здесь, то ли в своем поместье "Кондоре-ди-Ольбия" на Сардинии, – кротко уведомил командующего корвет-капитан. – Под пытками выведаем.
– Как бы там ни было, а вчера, под тень все того же Черного Князя, я снова подал Камайоре план восстановления базы штурмовых плавсредств и уже сегодня получил сразу два приятных известия. Во-первых, план командующий флотом одобрил, а во-вторых, отныне база штурмовых плавсредств и школа морских диверсантов будут находиться под попечительством все того же Камайоре.
– Что в очередной раз облегчит наше общение со штабом флота, – теперь уже по-настоящему воспрял духом корвет-капитан. – А также укрепит веру в окончательное возрождение базы штурмовых средств.
– Вы же знаете, что я всегда был сторонником не только возрождения, но и значительного расширения этой базы.
Сантароне прекрасно знал, что подобные настроения одолевали адмирала далеко не всегда. Он мог бы напомнить Солано об их встрече накануне развертывания операции "Гнев Цезаря". Когда, по заданию того же Боргезе, корвет-капитан явился в кабинет адмирала, намереваясь обсудить с ним идею создания группы "морских дьяволов", тот встретил его холодно и до истеричности нервно.
Да, он пылко говорил о "преданном итальянскими политиканами" линкоре "Джулио Чезаре" и еще шести крупных боевых кораблях, которые нужно будет отдать русским; о том, что база штурмовых плавсредств "Сан-Джорджио" превратилась в свалку ржавеющих, дырявых и давно уже неуправляемых торпед и что вскоре флот останется не только без боевых пловцов, но и вообще без боевых офицеров, большинство из которых давно выродились в завсегдатаев портовых пивных. Однако при всем при этом корвет-капитану понадобилось немало нервов, чтобы убедить Солано дать добро на формирование отряда как раз на базе "Сан-Джорджио", а не в ближайшей портовой пивной.
Впрочем, стоит ли ворошить подобные воспоминания сейчас, когда операция по уничтожению линкора давно стала фактом истории и когда князю Боргезе, а значит, и ему, корвет-капитану Умберто Сантароне, вновь понадобилась не только благосклонность адмирала, но и военно-технические возможности его базы?