– Придется рассекретить для нашего иезуита мою рацию, предоставив ее для связи с кем-то из высшего руководства ватиканской службы безопасности.
Обер-диверсант рейха на несколько мгновений впал в раздумья. И дело не только в том, что ему не хотелось рассекречивать рацию "Пристанища". Сам выход некоего чина ватиканской службы безопасности на Денхофа покажется Тото слишком подозрительным, ведь наверняка у того есть свои каналы связи с ватиканской разведкой.
– Нужный человек в Риме отыщется, – оправдал обер-диверсант свое молчание. – Однако по рации свяжется не с вами, Денхоф, а с одним из помощников-телохранителей корсиканского епископа, а уж тот отдаст приказ вашему "бедному, вечно молящемуся".
– Будем считать это идеальным вариантом. Связь через каждые три часа, если только не случиться чего-то непредвиденного.
Когда, не объясняя своего решения, обер-диверсант приказал шкиперу фон Шмидту сменить курс и вести яхту к берегам недалекого Жираглиа, барон был поражен. Неподдельное изумление в его глазах могло соперничать разве что с такой же подозрительностью.
– Я не смею требовать от вас имени вашего радиособеседника, оберштурмбаннфюрер.
– А посему советую не только не настаивать на его произношении, но и вообще продолжать свой вопрос.
– Однако я – шкипер яхты и, как мне казалось, полноправный участник экспедиции к сокровищам Роммеля.
– Это оговорено нашим соглашением, барон. Вы не только полноправный, но и самый ценимый участник нашей операции.
– Тогда могу я знать, почему вместо курса на Бухту Безмолвия мы должны идти курсом на Жираглиа?
– Что вас так взволновало, шкипер? Горные вершины островка – вон они, – указал он на виднеющийся под недалеким горизонтом хребет, который туловищем огромного ящера пролегал с юга на север, через весь островок. – Ночь, проведенная командой яхты у причала тихой гавани; ваше личное вечернее бдение с местной красавицей за бутылкой вина и, наконец, утреннее солнце, которое будит вас не через просоленный иллюминатор в крохотной каюте, а сквозь окно лучшего номера в лучшем отеле островка… Неужели все это вы хотите променять на монастырскую скуку "Пристанища паломника"?
– Вы уходите от прямого и ясного ответа, которого я требую и как партнер по экспедиции, и как равный вам по чину в войсках СС. Коль уж мы условились не забывать о своих эсэсовских чинах.
Скорцени прошел вслед за бароном до трапа, ведущего на ходовой мостик и, лишь когда тот взялся за поручни, вполголоса произнес:
– Только что меня предупредили, что в Бухте Безмолвия нас ждет опасность. И поскольку соперники наши находятся на борту военного бронированного судна и вооружены до зубов, нам посоветовали, не засвечиваясь у причалов "Пристанища", провести эту ночь в тихой бухточке Жираглиа, у одноименного, если не ошибаюсь, городка.
– Причина только в этом? – остановился барон на первой ступеньке трапа.
– Других не вижу.
– Почему же вы пытались засекретить это банальное на фоне нашего дела обстоятельство, эту причину изменения курса?
– Потому что намерен потребовать от вас, оберштурмбаннфюрер СС, впредь выполнять любой мой приказ без каких-либо объяснений и обоснований. Я сформировал эту экспедицию, снарядил ее, а потому имею полное моральное и юридическое право взять на себя командование ею.
4
Барон угрюмо взглянул на обер-диверсанта рейха и, словесно никак не отреагировав на вспышку его эмоций, поднялся на мостик, чтобы отдать приказания рулевому. Подождав, пока матрос развернет яхту, фон Шмидт еще несколько минут постоял рядом с ним, созерцая россыпь медленно приближающихся прибрежных, прямо из моря произрастающих скал, и только потом снова спустился на палубу.
– Кажется, мы оба погорячились, Скорцени.
– Удобная форма извинения, – без какого-либо налета обиды заметил тот. – Не скрою, ваше поведение, бывший начальник охраны "Африканского конвоя фельдмаршала…", меня озадачило.
– А по-моему, мы не довели наш разговор, нашу стычку, даже до элементарной ссоры.
– При чем здесь ссора? Я обратил внимание, как вы занервничали, когда я потребовал вести яхту к Жираглиа. С чего бы это?
Фон Шмидт как можно безразличнее передернул плечами и попытался изобразить на своем обветренном, цвета выжженного кирпича, лице полнейшее непонимание.
– Не пойму, о чем вы, господин Скорцени.
Обер-диверсант осмотрелся, нет ли кого-либо поблизости, под руку отвел барона в сторону от трапа, на одну из смотровых площадок и вполголоса, чтобы никто не расслышал, объяснил:
– …О том, что сокровища Роммеля, скорее всего, покоятся не возле побережья Корсики, как вы всех, вплоть до рейхсфюрера Гиммлера, уверяли в этом, а где-то у берегов острова Жираглиа. Возможно, у одной из прибрежных скал. Услышав, что я требую идти к этому островку, вы сразу же забеспокоились, решив, что самая большая из ваших тайн каким-то образом раскрыта. Признавайтесь, фон Шмидт, признавайтесь, пока у вас еще есть возможность сделать это не под пытками и не под дулом пистолета.
Барон многозначительно покряхтел, еще с минуту помолчал, вперив взгляд в какую-то точку на горизонте…
– Гиммлер был единственным, кто решительно не поверил ни моим словам, ни моей карте. Но правды потребовал от меня не сразу, а через сутки после нашей официальной, так сказать, встречи. Причем с теми же угрозами, что и вы.
– Не будем тревожить дух "магистра Черного Ордена СС", – как теперь принято именовать Гиммлера в демократической прессе.
– Вся так называемая "демократическая пресса" – не что иное, как дер-рьмо.
– Мы доведем ваше оригинальное умозаключение до воротил мировой прессы. Они будут приятно удивлены глубиной проникновения. Однако с этой минуты – ни слова лишнего. Где покоятся сокровища фельдмаршала Роммеля, барон? Только теперь уже не лгать.
– Вы правы, у одной из скал. Рядом с ней, как следовало из лоцманской карты, должна быть обширная, хотя и мелководная, банка, которую этот Перст Дьявола, собственно, увенчивает.
– Как я понимаю, Перст Дьявола – это название скалы? Ее официальное название?
– Ходят слухи, что когда-то эта вершина, которая только в штиль едва выступает из воды, в самом деле напоминала изогнутый палец, словно часть руки утопленника. Правда, со временем очертания ее изменились. Если верить рассказам, однажды в нее врезалось какое-то судно, которое хотя и дало течь, но с пропоротым бортом сумело дотащиться до островного мелководья, где было взято на буксир. Как утверждают, блуждающее течение, которое буйствует в том районе, сорвало его вместе с частью изуродованной ветрами скалы.
– Но водолазы, очевидно, сотни раз прошлись по ее основанию.
– Как потом выяснилось, из-за этого блуждающего течения и сильных водоворотов, которые время от времени образуются у стенок банки, Перст Дьявола пользуется очень дурной славой у рыбаков, ныряльщиков и любителей "подпарусных гуляний". К тому же "перст" расположен довольно далеко от острова.
– Никаких сведений о внезапно разбогатевших кладоискателях тоже не появлялось, – изыскал очередной спасительный аргумент уже сам Скорцени. – Хотя должны были бы, такую удачу не скроешь.
– В том-то и дело, что никому и в голову не приходило целеустремленно искать сокровища Роммеля у берегов Жираглиа. Исходя из нашей дезинформации, все "внебрачные дети фельдмаршала", как я их называю, устремлялись к северной оконечности Корсики.
– И впредь будут устремляться туда же.
– Сомневаюсь. Вряд ли нам удастся скрыть поисковую операцию у Перста Дьявола от глаз любопытствующих, особенно тех, кто неминуемо станет следить за нами.
– А мы попытаемся. Тут уж игра пойдет по-крупному, без утешительных бокалов шампанского. Мы будем проходить мимо этой дьявольской скалы?
– Нет, поскольку направляемся к южной оконечности острова с юго-западной стороны. А Перст Дьявола появляется из морской глади в трех милях восточнее Жираглиа. Даже если прикажете изменить курс, чтобы обойти остров, при таком волнении, как сейчас, мы вряд ли сумеет разглядеть его.
Все еще не сводя глаз из береговой линии острова, Скорцени азартно потер ладонью о ладонь, как игрок в рулетку, в очередной раз намеревавшийся ставить на "стопроцентно выигрышный" номер. Теперь, получив сведения о погибельной скале, обер-диверсант рейха, как никогда раньше, почувствовал, насколько близко он подступился к заветному кладу.
– Но если и в этот раз, барон фон Шмидт, вы попытаетесь вводить нас в заблуждение, ваш скелет останется на вершине Перста Дьявола вместо бакена.
– Уже не попытаюсь; поздно, да и нет смысла. Так что, меняем курс "Крестоносца"? – спросил барон как раз в ту минуту, когда ветер, прорывавшийся со стороны корсиканских гор, неожиданно стих.
– Не меняем, движемся в сторону портового городка. Остальные детали обсудим за картой. За мной, в каюту.
– Что произошло, почему мы уходим от Корсики? – попыталась встать на их пути Фройнштаг, однако Скорцени попросту отмахнулся от нее: – Не время сейчас, оберштурмфюрер, не время. Наслаждайтесь пейзажами Жираглиа.
– Да, собственно, сегодня никаких особых планов на Корсику я и не строила, – обиженно поджала губы Лилия.
* * *
Каюта Скорцени оказалась чуть побольше остальных на этой яхте, к тому же обшитой красным деревом и увешанной моделями старинных парусников. Шмидт уже знал, что она предназначалась для владельца яхты или особо почетных гостей, именно поэтому представала даже более просторной, нежели капитанская, а роскошь убранства определяли – удивительной красоты напольный персидский ковер, два кресла и богато инкрустированный столик.
– Характерная деталь, – вспомнил фон Шмидт, пока обер-диверсант раскладывал на столике карты Лигурийского моря и прибрежных вод Корсики. – Каждый из трех обшитых металлом контейнеров находился в "неводах" из рыбачьих сетей. Покрытые илом, они наверняка превратились в маскировочные сети и на вид напоминают заиленные валуны.
– В самом деле, существенная деталь, – согласился Скорцени.
На военно-морской карте прибрежных вод Корсики он, с помощью барона, быстро нашел банку, проходившую у флотских картографов под 121-м номером и увенчанную безымянной почему-то скалой. Какое-то время оба завороженно всматривались в нее, словно ожидали, что картографические воды вот-вот расступятся, открывая перед кладоискателями тайны своих глубин.
– Покрытый морскими водорослями, Перст Дьявола издали почти невиден, поэтому-то многие и наталкиваются на него, не замечая опасности. Но выйти на него несложно, – окончательно раскрывал свои тайны барон, – если сориентироваться в бинокль на створ между вершиной этой островной, – указал он на карте – горы и шпилем стоявшей у ее подножия сторожевой башни.
– Вот видите, какое количество всевозможных примет вы преступно утаивали от командования СС и СД, от руководства партии во главе с легендарно проницательным партайгеноссе Борманом и, что уже совершенно недопустимо, – лично от меня.
– Что решился утаить даже от вас – это, конечно, непростительно, – не скрывая иронии, признал фон Шмидт. – Но только потому и дожил до нынешнего дня, что никому и никогда до конца не раскрывал тайну африканского клада фельдмаршала.
– В таком случае вопрос: что пытаетесь утаить в этот раз?
– Уже ничего, а посему рассчитываю на вашу порядочность, оберштурмбаннфюрер. Исключительно на вашу порядочность.
– Вы растрогали меня своей покладистостью, барон.
– При вашей-то сентиментальности… Но давайте говорить серьезно. С того же створа, на который станем ориентироваться мы с вами, очень даже легко могут наблюдать за работой нашей экспедиции.
– Если мы не лишим их подобной блажи, – Скорцени достал из настенного бара над столиком бутылку корсиканского вина и, откупорив, отлил понемногу в тяжелые корабельные кружки, скопированные, очевидно, с "пиратских" кружек восемнадцатого века.
– Уж не собираетесь ли вы бросить на прочесывание Жираглиа подразделения Корсиканской бригады СС? Понимаю, что 1960 год на календаре и французская юрисдикция островов – помехой вам стать не могут.
– С удовольствием прошелся бы с этими подразделениями не только по Жираглиа, но и по самой Корсике. Но это всего лишь бредовые офицерские фантазии. На самом же деле появился особый план организации экспедиции. Идея его возникла значительно раньше, но только ваша привязка клада к Персту Дьявола окончательно позволила отшлифовать ее.
– Так поделитесь же своим планом, диверсант Скорцени.
– Не сейчас. Нужно все основательно обмозговать.
– Надеюсь, вы не станете утаивать от меня подробности в отместку за то, что кое-что умудрился утаивать я?
– Хотя, согласитесь, имею право и на такую месть. Точно так же, как имею право на свои собственные "маленькие тайны".
…Ну а первым тостом своим неофиты-кладоискатели помянули всех когда-либо погибших у подножия Перста Дьявола.
5
Июнь 1960 года. Остров Корсика. Лунная бухта
Для бывшего инструктора абверовской разведывательно-диверсионной школы даже беглого взгляда было достаточно, чтобы определить: действовал профессионал, причем по классической схеме снятия часового. В броске сзади, диверсант двумя – большим и указательным – пальцами левой руки наверняка зажал ноздри, а ладонью – рот часового, чтобы не прозвучало ни крика, ни всхлипа; тут же завалил его на себя ударом в ноги в подколенный изгиб и "отработанно" всадил штык-нож под сердце жертвы.
О том, что нападавший снимал полицейского сержанта-часового привычным для себя оружием, вермахтовским штык-ножом, свидетельствовали ширина раны и недостаточная острота лезвия, рвущего ее края. Однако, воспроизводя свои наблюдения полицейскому эксперту, Денхоф так и не решился произнести главного – что убивал германец, фронтовик, наверняка пропущенный через одну из армейских разведшкол, а посему обладающий сильным, выверенным ударом "полкового коновала".
Впрочем, судмедэксперт Вердан и сам понял, с каким оружием имеет дело, потому что тут же решился предположить:
– А ведь снимали часового вермахтовским штыком.
– По фронтовому опыту знаете?
– Поскольку служил хирургом в одном из госпиталей армии генерала де Голля. Орудовал этим штыком тоже, судя по всему, германец.
– Среди корсиканцев и прочих французов, полагаю, немало обладателей этого оружия. Хотя не исключено…
– А что вы скажете о резаной ране на горле полицейского сержанта, уже нанесенной после того, как он был убит?
Судмедэксперт оказался прав. Сразу бросалось в глаза, что горло перерезал другой террорист, орудовавший традиционным для корсиканских горцев кинжалом, с узким, по-восточному слегка изогнутым, острием и до остроты бритвы отточенным лезвием. И в том, что прибег он к ритуальной "мести неверным", уже видя перед собой бездыханное тело, проявилась его ожесточенная религиозным фанатизмом сущность убийцы, не удовлетворившегося гортанями зарезанных им в "Рыбачьем приюте".
– По кадыку полицейского, – завершил свою трактовку происшествия, – он полоснул уже, очевидно, завершив свой "сатанинский танец" в бараке; во всяком случае, после того как тело сержанта истекло кровью и мертвецки остыло.
– Вот видите, сколько информации можно почерпнуть из уст диверсанта-профессионала, – расплылся в благодарной улыбке судмедэксперт.
– Иначе они лишились бы права принадлежать профессионалу, – заметил Денхоф, уже по собственной инициативе осматривая тела еще нескольких убитых. – Кстати, горлорезов было двое. Один из них вел кинжал слева направо, опуская его к предплечью; второй, левша, – справа налево, подводя лезвие до мочки уха.
– Так, может быть, в одном из них вы сразу же узнаете почерк кого-то из своих коллег?
– Даже если бы узнал, то не спешил бы сдавать полиции, особенно окажись он германцем. Таким профессионалам еще хватает работы на воле, главное, умело распорядиться их навыками. В петлю палача им всегда успеется.
– А не опасаетесь, что следующий вызов по поводу налета этих наемных убийц приведет меня к "Пристанищу паломника"?
– В таком случае, – деликатно осадил его Денхоф, – считайте, что консультацию относительно следующего налета вы уже получили – бесплатно и с явным упреждением.
Вердан порывался как-то парировать штурмбаннфюреру, но в ту же минуту был окликнут начальником полиции. Ждать его возвращения Денхоф не стал; напомнив фон Шварцу, что самое время возвращаться в "Пристанище", направился к "мерседесу".
– Мне понравились, штурмбаннфюрер, и ваши диверсионные выводы о "горлорезах", и тем более – ваш последний ответ судмедэксперту, – признался барон, когда машина начала медленно, натужно подниматься на плоскую вершину прибрежной возвышенности. – Но вы обязаны дополнить их обещанным рассказом.
– Куда интереснее было бы выслушать самого Антония Сорби. Но капитан сейнера занят сегодня поисками людей, которые совершили все то, что вы только что видели.
– Это будет непросто, – прикрыл сонные глаза фон Шварц. Он допоздна засиделся над своей коллекцией всевозможных шевронов, погон и прочих армейских знаков различия, после бдения над которыми спалось ему очень плохо. Человек, ни одного дня не прослуживший ни в одной армии мира, он еще в юности начал собирать различные знаки германских, швейцарских, австро-венгерских и прочих вооруженных сил, и теперь коллекция его насчитывала более пяти тысяч всевозможных экспонатов. – Допускаю, что Лука Зоран уже бежал в южную часть острова, где у сепаратистов целая сеть явочных квартир и секретных баз.
– В том-то и дело, что к этой расправе Лукавый со своими людьми никакого отношения не имеют. Мало того, они тоже пытается выяснить, кто эти "горлорезы" – откуда прибыли, кому служат и какие у них виды на клад фельдмаршала в дальнейшем.
Свое объяснение Денхоф завершал уже под пристальным взглядом владельца поместья. Фон Шварц попросту не понимал, о чем тот говорит; ему вдруг показалось, что он попросту отвлекся и теперь не в состоянии уловить хода мысли штурмбаннфюрера.
– Но вы же сами уверяли меня, что под натиском Варвара сепаратисты отправились ночью в Лунную бухту.
– Так все и было, отправились. На рассвете сепаратисты из группы Лукавого, действительно, прибыли к "Рыбачьему приюту", но были потрясены увиденным. Тела кладоискателей, с перерезанными глотками и вспоротыми животами, оказались разбросанными чуть ли не по всей бухте. Причем следы крови свидетельствовали, что их, уже мертвых, выносили из приюта и раскладывали по окрестным валунам. Зрелище было настолько ужасным, что кое-кого из сепаратистов прямо там же стошнило.
– Зачем же нужно было прибегать к такой дикости? – тягостно произнес фон Шварц, набожно крестясь.
– Для устрашения всех прочих конкурентов, естественно. Знать бы только, кто за этим нападением стоит.