– Мы выбрали себе английские имена в лагере, – объяснил он. – Я взял свое из книги, которую он читал – Чарльза Диккенса, оказывается, его тоже звали Чез. А брат назвал себя в честь…
– Иоганна Кеплера, – подсказал Дэниел. – Отличный выбор. Садитесь. Хотите по бокалу вина?
– Мне и Кеплеру – красного, – Джон знал, что у меня в доме всегда есть красное вино. Для медицинских целей, как, впрочем, и коньяк. – А Чезу минеральной воды, если нет кока-колы.
– Увы, нет, – извинилась я.
Раз в полгода у меня возникает желание выпить кока-колы, и тогда я в один присест осушаю целую бутылку.
– Надо было нам самим прихватить, – сказал Джон. – Знаешь, мне никогда не приходило в голову спросить тебя, почему тебя зовут Кеплер, дорогой Кеп.
– Я выбрал это имя, потому что люблю читать о великих ученых, – пустился в объяснения Кеплер, откинув с лица длинные блестящие черные волосы. – Кеплер – один из немногих – почти всегда оказывался прав и вообще был симпатичным человеком. Все его любили. Симпатичные ученые встречаются не так часто. У него средневековое мышление, но голова была ясная, и когда ему пришлось делать выбор между Птолемеевой системой со всеми ее эпициклами и деферентами, и наблюдениями Тихо Браге, он выбрал Тихо. Он знал, что Тихо помешан на своих исследованиях и все ночи напролет вел наблюдения. Ночи в Дании холоднющие, но ученому все было нипочем.
– И он сделал правильный выбор, – подхватил Дэниел.
– Хотя и не верил, что Господь Бог разбросал звезды по небу при помощи небесной метлы, – добавил Кеплер.
– Зато он был прав в отношении трех законов, – сказал Дэниел, обнаруживая осведомленность в астрономии, о которой я и не подозревала. – Квадраты времен обращений разных планет пропорциональны кубам больших полуосей их орбит. Позже Ньютон доказал, что это верно. Особенно, что касается отношения кубов полуосей и квадратов времен. Ньютон доказал, что это соответствует действительности, потому что сила гравитационного притяжения между телами прямо пропорциональна их массам и обратно пропорциональна квадрату расстояния между ними. Поэтому кубы орбит относятся к квадратам времен, как их массы к квадрату расстояния между ними; значит, Кеплер был прав.
– Все это постоянные величины для нашей Солнечной системы, – согласился Кеплер, улыбаясь Дэниелу.
Он был похож на китайского божка. Вот только китайские божки не щеголяют в костюмах ручной работы из превосходной чесучи, темно-серый цвет которой прекрасно оттенял проблески седины в волосах Кеплера. По крайней мере, насколько мне известно. На самом деле я никогда в жизни не встречалась с китайскими божками. Надо будет порасспросить о них Мероу
– Кеплер только что приехал, – объяснил Джон.
– Откуда? – поинтересовалась я, поскольку в моем скромном жилище нечасто приходится слышать выражения типа "пять правильных тел" и "гармония мира".
– Я встретил его, когда ездил спасать голодающих в Камбодже. Мы попали в ужасные условия, и он очень заботился обо мне. Кеплер приехал из Гонконга, но вообще-то он из Китая. А Чез перебрался сюда, когда ему было всего пять лет, – добавил Джон.
Это объясняло произношение Чеза. Никогда не видела столь непохожих друг на друга братьев. Чез больше был похож на Джейсона: живой, любознательный и, если я что-то понимаю в ловкачах и хитрецах, – азартный игрок. Кеплер же был ни то ни се, казалось, мысли его витают где-то в облаках, а может, и на других планетах. Они с Дэниелом так здорово развлекались, что я не решалась перебивать их.
– Он – компьютерный гений, – восторженно сообщил Джон. – Отдел игр "Майкрософт" отваливает ему кучу денег за его придумки. В остальное время Кеп преподает тэквандо.
– А вот за прилавком от него никакого толку, – поддел его брат. – Он все норовит раздать бесплатно разным оборванцам.
– Да уж, от тебя такого не дождешься! – усмехнулся Джон. Чез миролюбиво отмахнулся. – Я взял отпуск на месяц. Последнее задание в Камбодже было уж слишком рискованным. Вот я и решил показать Кепу Мельбурн.
– Отличная идея, – поддержала я. – А что его интересует?
– Все, – отвечал Чез. – Я пришел помочь ему перевезти вещи. И на квартиру посмотреть, чтобы обо всем доложить маме. Потом мне придется вернуться, сегодня ожидается большая партия футболок.
Это можно было расценить как легкий намек. Джон послушно допил свой бокал и поставил его на стол. Кеплер едва пригубил свой. Джон дотронулся до его плеча.
– Нам лучше поторопиться, Кеп, – сказал он. – Рад был повидаться, Дэниел.
– Может, зайдешь как-нибудь, в шахматы сыграем? – предложил Кеплер Ли. И посмотрел на Джона таким любящим и понимающим взглядом, что я растерялась. – Когда мы устроимся.
– С удовольствием, – согласился Дэниел и пожал длинную тонкую руку.
Кеплер одарил нас обоих очаровательной улыбкой и вышел за порог, подгоняемый Чезом: тот явно торопился вернуться к своим футболкам. Джон взял Кеплера за руку, и они ушли. Дверь захлопнулась.
– Славная парочка, – заметил Дэниел. – Что же, кетчеле, если мы решили пойти прогуляться, самое время выходить, а то появятся иные способы провести время.
Я поцеловала его мягкий шелковистый рот, а потом высвободилась из объятий. Мне нравится, как его руки автоматически прижимают меня к груди.
– Одеваемся, – сказала я и пошла в спальню.
Я выбрала черные брюки, удобные туфли, ярко-голубую шелковую блузку и черный пиджак. Если это подходит для миссис Доусон, то, может, и мне пойдет. Я взяла рюкзак – без него я из дому ни шагу – и мы вышли в прохладную темноту.
Мы сели в трамвай на Коллинс-стрит. Люблю трамваи! Особенно новенькие – те, которые с легким шелестом летят по рельсам – бесшумные и с кондиционерами. Но мне нравятся и грохоталы-старички, которые вихляют и трясутся, как танцовщицы из Лас-Вегаса. Здорово скользить сквозь поток машин в вагоне весом в девять тонн, который не уступит любому транспортному средству, кроме разве что танка, – это рождает чувство превосходства. У меня была припасена целая пачка билетов: не так-то просто на полном ходу отсчитать мелочь и попасть монеткой точно в щель кассы, такое под силу только балетным танцорам.
На этот раз нам достался скрипучий старичок-трамвай; мы с Дэниелом прокомпостировали два билета, уселись в середине вагона и стали смотреть, как мимо нас проносится ночной город. Трамвай, отдуваясь, тащился вверх по Коллинс-стрит мимо здания муниципалитета и печального памятника двум неудачникам – Берку и Уиллсу. Мне нравится Коллинс-стрит. С каштанов опадали листья, и ветер гнал их под колеса машин. Вот промелькнула в белом благочестии и греческой простоте линий баптистская церковь. Трамвай торопился дальше, мимо Шотландской церкви и чинных рядов благопристойных зданий к чудовищной глыбе отеля "Австралия", где мы притормозили, пропуская поток машин, которые мчались по Спринг-стрит.
Потом, изогнувшись словно кошка, трамвай пронесся мимо Парламента – юдоли разбитых законотворческих надежд. Кроны деревьев смыкались над крышей трамвая.
– Расскажи мне про этого Кеплера, – попросила я Дэниела, чувствуя тепло его руки, которая лежала на моем бедре, отчего у меня по спине то и дело пробегала приятная дрожь.
– Это был удивительный человек, – отвечал Дэниел. – Больше всего я люблю его труд "Гармония мира".
– Поскольку у меня нет времени на то, чтобы вернуться и расспросить об этом профессора, придется тебе самому мне все растолковать, – сказала я и приготовилась слушать.
– Речь идет о музыке сфер, – начал Дэниел. – Кеплер считал, что у каждой планеты есть своя нота, и, когда планеты движутся, рождается мелодия. В космосе постоянно звучит строгая медленная фуга планет – музыка сфер.
– Красиво! – прошептала я, стараясь представить себе эту картину, а трамвай меж тем мчал нас по бесконечным рельсам, пока наконец не решил спуститься к Брунсвик-стрит.
Я попыталась вообразить себе эту музыку, такую медленную и величественную. Жаль, что мы не можем ее услышать.
– Это как деревья, – сказала я, пока мы неслись вниз по улице.
– Деревья?
– Мы не слышим голоса деревьев, потому что они говорят слишком медленно, – объяснила я.
Дэниел задумался.
– Интересная идея.
Мы немного посидели молча, а потом Дэниел сказал:
– Так куда мы едем, Коринна?
– Мы уже приехали, – ответила я, поскольку трамвай как раз остановился на углу Джонстон-стрит. – Вот там наверху "Ночная кошка" – отличное местечко для любителей затрапезья, переделано из бывшего гаража. А вон там, – я взяла его за руку, – лучший букинистический магазин в городе. А сейчас мы проходим мимо модного кафе, только я туда не ходок: не люблю места, куда люди приходят поглазеть на знаменитостей. Эти бедняжки тоже должны иметь возможность спокойно выпить чашечку кофе с молоком.
– Согласен, – кивнул Дэниел.
Мы вышли на Брунсвик-стрит – пешеходную улочку, где хватало места всем: людям, собакам, скейтбордистам, детям и столам, вынесенным из ресторанчиков прямо на тротуар. Ночь была не слишком прохладной, и на улице царило оживление.
– Ты наверняка уже бывал здесь, – сказала я Дэниелу, который шел за мной следом. Мы миновали большой плакат, приглашавший на массаж Шиацу и ароматерапию.
– Конечно. По делам. Но просто так, чтобы поразвлечься – ни разу. Вот я и стараюсь сейчас не выискивать здесь бездомных детей, торговцев наркотой и сбежавших из дома подростков. Обними-ка меня покрепче, глядишь, мне и полегчает, – попросил он.
Я вписалась как раз ему под руку. Прежде мы не замечали, как это удобно. Я умещалась там тютелька в тютельку. Дэниелу не надо было наклоняться или тянуться, чтобы обнять меня. Идти с ним в обнимку было так же легко, как и самой по себе, в одиночку. Прежде со мной такого не случалось. У меня даже голова закружилась, и я хихикнула. Вообще-то я не смешливая.
Мы прошли мимо огромного книжного магазина на Граб-стрит, а за ним уже виднелись старые железные столики перед входом в мое любимое кафе.
– "Головокружение". Почему именно сюда? – удивился Дэниел.
– Здесь нет поклонников знаменитостей, – объяснила я. – А хозяева искренне нам рады. Такое теперь тоже не часто встретишь. Здравствуйте, – сказала я, открывая дверь.
Паренек в длинном белом фартуке улыбнулся и провел нас вглубь зала, где было теплее. Мне нравится "Головокружение". Нравится их "парижская" барная стойка с рядами бутылок за ней. Нравится их стиль и их паста. Но дело не только в еде. На Брунсвик-стрит хорошей готовкой удивить трудно. Но в "Головокружении" чувствуется, что хозяева любят кормить людей. До сих пор не могу забыть усмешки метрдотелей в весьма дорогих ресторанах, куда водил меня Джеймс. Они явно считали меня слишком чувствительной, а все потому, что, когда передо мной шваркают тарелку с молчаливым пожеланием "Чтоб ты подавилась", у меня сразу пропадает аппетит.
– Паста, – сказал Дэниел, прочитав меню. – Что-нибудь попроще, я думаю. Например, феттучини с томатным соусом и базиликом. Звучит заманчиво. А что будешь ты?
– Уже выбрал? – изумилась я.
Джеймс брал уроки по изучению меню. Он всегда допытывался у официанта, что входит в состав каждого блюда. Помню, как это меня из себя выводило. Я тоже знала, за чем пришла.
– Тальятелли с копченым лососем в сливочном соусе, – произнесла я, внезапно почувствовав, как проголодалась.
– И бутылочку… – начал официант, который уже видел меня здесь прежде.
– Красного. – Я назвала один очень хороший сорт. – У нас торжество.
– Понятно, – улыбнулся официант. – Мои поздравления. Я огляделась, прислушиваясь к разговорам вокруг, – одно из моих излюбленных невинных развлечений. За нами сидела компания девчонок, выбравшихся поразвлечься. Они пили шампанское и подкрепляли свои тщедушные тела пирожными, которые в этом кафе были весьма питательными и отличались внушительными размерами. Девицы обсуждали клуб, куда собирались пойти потом, там-де все парни крутые.
– Пусть помечтают! – заметил Дэниел.
Ого! Да он, оказывается, тоже не прочь кого-нибудь подслушать! А я-то считала, что я одна такая. Вряд ли хоть один грешник, которому посчастливилось повстречать собрата, разделяющего его порочное пристрастие, – будь то яйца вкрутую, кожаные ремни или малиновое мороженое, возликовал бы больше, чем я.
– Но тебе должен понравиться "Херд", – внушал приятелю парень за соседним столом, одетый в красную футболку с надписью "Миднайт Ойл", видавшую лучшие дни. – Они соединяют политику и хип-хоп.
– Политический хип-хоп, – усмехнулся его товарищ. – Он всегда был политическим. А если тебе нужна философия – слушай "Макласки". Лучше никого не найдешь!
– Отстой! Тоже мне сказанул! – возмутился первый. И мне стало скучно.
Большая компания за одним из столов разгадывала кроссворд. Предлагались разные варианты – и тут же отметались. По ходу дела все ели пирожные и пили кофе.
– Может, это в Австрии? – вопрошал обаятельный брюнет с шариковой ручкой в руках, которую он вертел словно сигарету.
– А может, в Баварии, – рассудительно заметил бородач с длинными седыми волосами.
– Нет, в Пруссии, – возразил мужчина густым басом и решительно поднял вверх свою вилку. – Надо потом посмотреть в атласе. Что дальше?
– Девять по горизонтали, – объявила толстушка с рыжими кудряшками в зеленой блузке из марлевки. – Генерал, который любил персики и прославился своей стойкостью, тезка знаменитого кулачного борца.
– Ну, это мы знаем, – вздохнул с облегчением обладатель густого баса.
– Боксер восемнадцатого века по прозвищу Джентльмен Джексон, – сказала рыжеволосая.
– И Джексон Каменная Стена, – подхватил мужчина. Они радостно переглянулись и вписали имя в клеточки кроссворда. И заказали еще пирожных и кофе.
– Полезная штука кроссворд, – заметил Дэниел. – Теперь и нам известно об этом злобном генерале. Ага, вот и ужин!
При виде полных тарелок у нас вмиг заурчало в желудках.
– Вкуснятина! – сказала я.
Мы наслаждались едой, пили вино и слушали шум кафе. Мальчишки говорили о "Супер Ферри Энималз" и "Айдлуинд". Про первых я была наслышана. Они исполняли очень смешную пародию на Сантану, вырядившись в лохматые костюмы – то ли золотые ретриверы, то ли йети – не скажу наверняка. Девчонки обсуждали "Большого брата". Любители кроссвордов на все корки ругали составителей кроссвордов, обвиняя их в небрежности, идиотизме и садистских наклонностях, и грозили взять реванш, вот только запасутся справочниками. Жизнь в кафе шла своим чередом. Люди брели мимо окон, улица бормотала что-то удовлетворенно себе под нос. Мы расплатились и вышли на ночную Брунсвик-стрит.
– Горячий шоколад по-испански в "Бокадилло" или мороженое? – спросила я.
– Мороженое, – выбрал Дэниел.
Мы направились к "Храму мороженого", заказали розовый грейпфрут (для меня) и тирамису (для Дэниеля) и пошли по другой стороне улицы, слизывая мороженое с рожков и глазея по сторонам. Шербет был немного резкий на вкус и не очень сладкий. А тирамису – нежный и изысканный. Магазины поражали пестротой. Мы доели наш десерт, как раз когда вышли к трамвайной остановке.
– Домой? – спросил Дэниел, когда подошел трамвай.
– Домой, – согласилась я.
Мы сели, и я положила голову Дэниелу на плечо. Мимо замелькали красные, зеленые и белые огни города. Можно было заглянуть в светящиеся окна, где люди занимались привычными делами: пили чай, курили, читали. Потом трамвай свернул к центру и покатил вниз по Коллинс-стрит, мимо Резервного банка, но и он, несмотря на все его деньги, не мог быть счастливее нас с Дэниелом. Мы сошли на Элизабет-стрит и побрели, разомлев от вина и хорошей компании, туда, где нас ждали дом и постель.
Но оказалось, что сразу нам туда не добраться. Перед "Инсулой" расхаживали полицейские и шумела толпа полуодетых людей.
– Что, пожар? – спросила я Мероу, сжимавшую клетку с Белладонной, откуда раздавались отчаянные вопли протеста.
– Бомба, – объяснила она.
– Кому могло прийти в голову подкладывать бомбу в "Инсуле"? – изумился Дэниел.
Мероу поставила клетку на землю, чтобы освободить руки для классического жеста отчаяния, принятого у венгерских цыган, и возвестила то, в чем не решилось бы признаться большинство прорицательниц:
– Я не знаю!
Глава шестая
Я огляделась. Кажется, здесь были все. Миссис Доусон стояла в темно-коричневом кашемировом халате и мягких красно-коричневых ботинках. На профессоре Монке был широкий темно-синий халат, напоминавший монашескую рясу, в руках он держал стопку книг и какие-то бумаги. Я заметила, как миссис Доусон подошла к нему, чтобы помочь удержать книги, которые грозили вот-вот рассыпаться. Кайли и Госс явно собирались в ночной клуб. Девушки вырядились в куцые, но дорогущие прикиды, которые, кажется, держались лишь на тонюсенькой золотой проволочке. Кайли обнимала Госс.
Джон и Кеплер сидели на верхней ступеньке и с любопытством глазели по сторонам. Я перешагнула через растянувшихся на ступеньках Одиноких Стрелков – троих юнцов, заправляющих в компьютерном магазине "Нерды и K°". Тэз, Галли и Рэт выглядели не столько напуганными, сколько настороженными: так бывает всякий раз, когда им приходится вылезать из своей норы на свет божий и общаться с себе подобными лицом к лицу. Парни прихватили с собой коробку, полную DVD.
– Коринна, Труди выпустила ваших кошек, – сообщил Тэз, когда я попыталась перешагнуть через него.
– Но о Калико, Ваксе и Тори ничего неизвестно, – всхлипнула Кайли. – Я оставила их в квартире, потому что не поняла, из-за чего вся эта суета, а теперь полицейские не пускают нас назад в дом, вот и… – Она снова шмыгнула носом.
Шери Холлидей обняла Кайли за плечи: она-то изведала, что такое потерять близких. Шери держала своего плюшевого медвежонка Топтыжку Я заметила, что ее отец, Энди, прихватил портфель и бутылку виски. Похоже, все соседи взяли с собой самые дорогие вещи. Миссис Доусон держала чемодан, который, могу поклясться, был полон фотографий и книг. Профессор Монк спас перевод Аристофана, над которым трудился уже несколько лет. Все мои документы были при мне, а дорогих вещей у меня не так-то много. Моя мать была хиппи, и ей было плевать на материальные ценности. Меня воспитала бабушка, от нее у меня осталась только брошка в виде синей птицы. Ну, еще я не хотела бы потерять некоторые фотографии.
Кайли и Госс сжимали свои сумочки с косметикой. Труди вынесла ящик с луковицами и Люцифера. Котенок восседал у нее на плече и, прижав ушки, с восторгом следил за происходящим. Я заметила, что Труди подложила под рабочий халат кожаную перчатку, чтобы котенок мог точить коготки, не причиняя вреда ее плечу. Семейство Пандамус держалось кружком – в середине дети и Яй-Яй – словно цыплята, спрятавшиеся от ястреба. Миссис Пемберти и ее мерзкий пес Трэддлс заходились в истерике в полицейской машине. Госпожа Дред, королева кожи, разговаривала с полицейским офицером, которому явно было не по себе в присутствии склонившейся над ним тетки метр восемьдесят ростом, перетянутой сетями и упакованной в красный кожаный корсет. К тому же каждый свой довод она подкрепляла ударом плетки по своему мускулистому бедру.