"Юнис, окно закрыто – ты ведь знаешь, что я не переношу спертого воздуха! Юнис, где мой чай? Юнис, да шевелись же ты! Юнис, когда же мы приедем в Балларат? Юнис, ты меня слышишь? Юнис, где моя книга? Нет, не эта, глупая девчонка, а та, что я читала вчера. Как это, ты ее не взяла? За что мне такое наказание – бестолковая, неблагодарная, равнодушная дочь! По крайней мере ты никогда не выйдешь замуж, Юнис, так и будешь при мне, пока я не умру. Не надейся заполучить мои деньги! И нечего на меня так смотреть исподлобья! Никто не любит бедную покинутую женщину! Юнис! Куда ты пошла?"
Фрина подумала, что если это Юнис в конце концов спихнула мать с поезда, то ее можно понять. Но вряд ли это было так. Непохоже, чтобы Юнис была способна отравить весь вагон или так изуродовать себя саму.
Если бы не ожоги и не слой крема, Юнис была бы вполне хорошенькой. У нее были четкие твердые черты лица, немного мужские, но правильные. Курчавые каштановые волосы были убраны под сетку и перевязаны лентой, а глаза, вспомнила Фрина, были темно-карими. У девушки была спортивная фигура и длинные руки и ноги. Почему ее мать была так уверена, что дочь никогда не выйдет замуж? Конечно, недостаток мужчин и излишек женщин были все еще ощутимы, но, хоть Война во имя окончания Всех Войн и убила немало мужчин Империи, все же их можно найти, если как следует поискать. Возможно, у Юнис никогда не было шанса начать такие поиски.
Мать занимала все ее время.
Дот налила себе еще одну чашку чая и принялась закручивать косу в узел – она обычно поступала так в минуты размышлений.
– Мисс, а не могла она…
– Не думаю, Дот, вспомни про ожоги. Зачем ей было доводить до этого? Она могла просто выпихнуть мать из окна, подождать несколько минут, выйти в коридор и упасть без чувств. А когда бы она очнулась, поезд был бы уже за много миль, и ей достаточно было прошептать, что мамочка смотрела в окно, но не удержалась и выпала. Ни одна старушка не выживет, если упадет с поезда на полном ходу, по крайней мере, это весьма маловероятно. Нет. Это дело рук кого-то другого, и сработано все весьма грубо. Предыдущая версия хотя бы была простой. А эта больно мудреная, но разгадать ее, если это убийство, не так уж и сложно.
– Если это убийство, мисс? А что же еще?
– Ну, например, похищение. Или шутка, которая зашла слишком далеко. Не знаю, Дот. Давай подождем, что будет дальше. Может, поспишь немного? Я могу присмотреть за ней некоторое время, я не хочу спать.
– Я тоже, – сказала Дот. – Я теперь вообще не засну!
Они просидели так до четырех утра, когда, мягко ступая, пришла почтительная служанка и спросила, не соизволит ли досточтимая Фрина Фишер уделить несколько минут сержанту Уолласу.
Мисс Фишер соизволила. Она поднялась с пола, запахнула кремовый халат и проследовала за служанкой в комнату, в которой, видимо, по утрам подавали завтрак. Фрина слишком устала, чтобы проголодаться, но мечтала о чашечке кофе.
Чудесным образом оказалось, что перед полицейским стоит кофейник и несколько чашек. Он налил одну для Фрины. Она села и, подув на пар, с благодарностью отпила.
Этот сержант был крупным ладным полицейским – рост под два метра и косая сажень в плечах. Австралийское солнце опалило его молочную кельтскую кожу, придав ей цвет дешевого кирпича. Но его светло-серые глаза оставались ясными и проницательными.
– Мисс Фишер, я сержант Уоллас, очень рад с вами познакомиться. Детектив-инспектор Робинсон просил вам кланяться.
Фрина посмотрела на провинциального копа поверх чашки. Он ухмыльнулся.
– Час назад я передал по телефону список пассажиров на центральный участок, мисс Фишер, а Роббо как раз дежурил. Он узнал о вас по имени. Он вас очень ценит. Мы с ним вместе учились в школе, – добавил полицейский. – Грамматическая в Джилонге. Я даже выиграл стипендию. Как вы себя чувствуете, мисс? Получше?
– Да. Но мисс Хендерсон все еще плоха, и я тревожусь о ее матери… Вы нашли ее?
– Нашли, мисс.
– Она мертва?
– Мертвее не бывает. Мы привезли ее в Баллан несколько минут назад. Вы видели ее, мисс? Я имею в виду, сможете ли вы ее опознать?
– Да, видела, – кивнула Фрина. – И узнаю, если это она.
Фрина вспомнила крошечную сморщенную фигурку, редкие седые волосы, аккуратно расчесанные и уложенные в пучок, и пальцы, усеянные изумрудами.
– Готовы ли вы сделать это прямо сейчас, мисс? Я прошу только потому, что не хочу тревожить мисс Хендерсон, а близких родственников у них нет. И Роббо, я хотел сказать детектив-инспектор Робинсон, высоко ценит ваше мужество, мисс Фишер.
– Отлично. Не будем откладывать. Покажите, куда идти.
Огромный полицейский распахнул плечом дверь, вышел на холодный двор и направился к конюшне, откуда пахло пылью, сеном и лошадьми.
– Мы пока положили ее здесь, мисс, – сказал он угрюмо. – Позже перенесем ее в следственную часть. Но я хочу убедиться, что это та самая женщина.
Полицейский высоко поднял лампу, осветив все золотым светом.
– Это она, мисс Фишер? – спросил Уоллас и стянул одеяло с нетронутого лица погибшей.
– Да, – подтвердила Фрина. – Бедная женщина! Как она погибла? – Произнося эти слова, она дотронулась до черепа и нащупала ужасную вмятину в том месте, где была пробита кость. Кожа была липкой на ощупь и холодной, какой может быть лишь кожа покойника. Глаза были закрыты, и кто-то подвязал челюсть. Лицо госпожи Хендерсон выражало лишь умиротворение и удивление. Вид покойной вряд ли мог испугать мисс Хендерсон. Фрина сказала об этом полицейскому.
– Это если смотреть только на лицо, – мрачно произнес сержант. – А вы поглядите на остальное.
Фрина потянула одеяло и отшатнулась в ужасе. На старуху напали с такой яростью, что у нее не осталось ни одной целой кости. Все тело было забрызгано красной глиной. Руки и ноги переломаны, даже пальцы вывернуты, хотя все были на месте. Фрина поспешила снова накрыть изуродованное тело и покачала головой.
– Как это могло случиться? Ее что, переехал поезд?
– Нет, мисс. У доктора есть мнение на этот счет, но оно не из приятных.
– Расскажите мне, пока мы будем возвращаться в гостиницу, – попросила Фрина, принимая руку сержанта. Полицейский аккуратно закрыл дверь конюшни.
Он подождал, пока Фрина устроилась у стола с новой чашкой кофе.
– Доктор считает, что ее топтали…
– Топтали?
– Да, мисс, ногами.
– Ну, сержант, надеюсь, что ваш доктор ошибается. Какая дикая мысль! Кто мог ненавидеть ее до такой степени?
– Вы подловили меня, мисс. Я не знаю. А теперь расскажите подробно, что случилось в ту ночь, с того самого момента, как вы сели в поезд.
Фрина собралась с мыслями и начала свой рассказ.
– Я и моя компаньонка Дот сели в поезд в шесть часов на станции Флиндерс-стрит; у нас были букетик нарциссов, корзинка для пикника, кофр, чемодан, шляпная картонка, три романа для чтения в дороге. Мы направлялись в Балларат навестить моих родственников – преподобного господина Фишера и его сестер. Мне известно, что их хорошо знают в городе, и они ждали меня, так что вы можете связаться с ними и заодно сказать, что я приеду, как только смогу. Мы расположились в четвертом купе вагона первого класса. Разложили багаж, а потом пили чай с печеньем в вагоне-ресторане. Там я познакомилась с мисс и госпожой Хендерсон и дамой с детьми.
– Госпожа Агнес Лили, мисс, и Джонни, Эрнст и Джордж.
– Вот именно. Эти дети – настоящие исчадия ада, наводнившие вагон. Полагаю, что госпожу Хендерсон они особенно раздражали. Я обменялась парой фраз со старой дамой по поводу современных детей, и мы сошлись на том, что их всех следует топить при рождении. Потом мы с Дот вернулись в свое купе. У нас был чай в термосе, и нам незачем было ходить в вагон-ресторан. Я заметила, что молодая пара…
– Господин Александр Коттон и его жена Дейзи, – вставил сержант.
– Да. Она, казалось, плохо себя чувствовала и нервничала, а муж бегал ей за чаем. Такой неловкий молодой человек! Разлил все на попавшегося под ноги ребенка, так что я наполнила заново чашку из своего термоса, чтобы ему не нужно было возвращаться в ресторан, а то бы он наверняка все снова пролил. Подобные мужчины, если торопятся, могут совершать одну неловкость за другой весь вечер. Я также заметила, что жена его на сносях, а женщины в таком положении весьма неудачные спутницы в дороге. Я понадеялась лишь, что она не разрешится от бремени прямо в поезде, что, насколько мне известно, случается довольно часто. Можно мне еще кофе?
– Больше ни капли не осталось.
Сержант нажал кнопку звонка, и в дверях появилась хозяйка.
– Можно попросить у вас еще кофе, госпожа Джонсон? Что, доктор Герон еще не ушел?
– Нет, Билл, он осматривает одного из мальчиков. Он беспокоится о самом младшем. Я сейчас принесу еще кофе. Позвать доктора?
– Нет, это не к спеху, просто скажите ему, когда он соберется уходить, что я хочу его видеть. Спасибо, госпожа Джонсон.
– Дот спала, а я читала книгу и задремала с романом в руках, так и не погасив свет. Потом я почувствовала запах хлороформа, проснулась и разбила окно.
– Почему вы проснулись, мисс Фишер? Все остальные, наоборот, заснули еще крепче.
– Я не переношу запах хлороформа, – объяснила Фрина, закуривая папиросу, чтобы развеять воспоминание. – Такой сладкий, приторный запах – фу! Но я, видимо, вдохнула изрядно, я едва могла пошевелиться.
– Как вам удалось разбить окно, мисс?
– Туфлей, – соврала Фрина, она не хотела без крайней надобности упоминать о пистолете. – Даже каблук сломала, так обидно! Совсем новые туфли.
Вздумай сержант сделать обыск, он бы нашел туфли на высоких каблуках, где на коже остались осколки стекла, а каблук и впрямь был сломан. Фрина тщательно изуродовала туфлю по дороге до Баллана. Она считала, что надо быть честной в пределах разумного и лишь настолько, насколько это выгодно.
– Ну, а что дальше? – спросил сержант.
– Я вышла из купе и открыла все окна, а потом потянула за шнур стоп-крана.
– Верно, мисс, это произошло в семь двадцать вечера. Охранник посмотрел на часы. Сколько времени, как вы считаете, ушло у вас на открывание окон?
– Минут десять. Мне показалось, что поезд остановился ненадолго, пока я этим занималась.
– Правильно, мисс, все совпадает. Остановка на три минуты, чтобы заправиться водой, – в семь пятнадцать.
– Я слышала какой-то удар, кажется, он донесся от головы поезда, но я к этому времени едва держалась на ногах.
– Я не сомневаюсь, что вы действовали абсолютно правильно, мисс Фишер. Если бы вы не разбили окно, весь вагон был бы отравлен; доктор утверждает, что дети умерли бы прежде, чем поезд доехал до Балларата. Ужасно! Да еще смерть госпожи Хендерсон.
– А не могла она выпасть из окна, как вы думаете?
– Она либо упала, либо ее вытолкнули, – хмуро сказал сержант. – А вот и кофе. Спасибо, госпожа Джонсон.
Госпожа Джонсон нехотя удалилась: не так-то часто в Баллане случалось нечто интересное. Сержант налил Фрине еще кофе.
– Что вы увидели, мисс, когда открывали двери в купе? – Полицейский достал блокнот и помусолил карандаш.
– В ближайшем к нам купе ехали господин и госпожа Коттон. Похоже, они потеряли сознание одновременно, поскольку мужчина обнимал жену, а та уткнулась лицом ему в грудь. Они были в полусне. Потом – госпожа Лили и ее ужасные дети. Она шевелилась и стонала, но дети лежали как мертвые… Какое неудачное сравнение, прошу меня простить! В первом купе окно было раскрыто. Госпожа Хендерсон исчезла, а мисс Хендерсон лежала на полу, лицо ее закрывала тряпка.
– Что на ней было надето?
– Юбка, блузка и шерстяная шаль. Рядом с ней лежала разбитая чашка, словно она выронила ее, когда падала. Запах хлороформа в этом крошечном помещении был очень сильным, мне так резало глаза, что я почти ничего не видела.
– И как же вы поступили, мисс?
– Я потянула за шнур стоп-крана, прибежали проводники и вынесли всех из вагона. А кстати, где поезд? Не могли же его оставить стоять на путях, ведь пришлось бы перекрыть железнодорожное сообщение.
– Нет, мисс, мы не перекрыли сообщение, тем более теперь, когда мы нашли тело. Поезд ушел на Балларат, но вагон первого класса остался здесь на запасном пути на случай, если мы найдем там какие-то улики. Вы не заметили, чтобы кто-то незнакомый ходил по поезду? После того как вы вернулись из вагона-ресторана?
– Я видела только довольно миловидного молодого проводника, все остальные были уже в возрасте.
– Молодой человек, мисс? Я видел всех проводников, среди них не было ни одного моложе сорока.
– Вы уверены?
Фрина ясно помнила весьма привлекательное молодое лицо под фуражкой: гладкое, без единой морщинки, загорелое, оно явно принадлежало человеку не старше двадцати двух-двадцати трех лет.
– Абсолютно, – подтвердил сержант. – Вы бы узнали его, если бы увидели снова, мисс?
– Думаю – да, – неуверенно произнесла Фрина. – Может быть. В любом случае начинайте искать привлекательного молодого блондина, сержант, думаю, он вполне может оказаться убийцей.
Глава вторая
В самом конце вагона кто-то ласково пропел:
– На ней надо написать:
"Хрупкая девочка! Не кантовать!"
Льюис Кэрролл "Алиса в Зазеркалье"
На остаток ночи дел больше не было, но нужно было набраться сил. Фрина свернулась клубком в кресле, а Дот пошла и прилегла на кровать. Время от времени мисс Хендерсон просыпалась, приходилось ее успокаивать, и она снова погружалась в сон. Когда в комнату начал просачиваться холодный предрассветный серый свет, Фрина проснулась.
Ей приснился плохой сон, и она была рада, что он оборвался. В череду событий, созданных ее расстроенным подсознанием, вплетался образ старухи – такой, какой она ее видела в последний раз: сломанные кости, вывихнутые голые пальцы…
– Кольца! – воскликнула Фрина и окончательно проснулась. – Слава Богу, этот кошмар кончился, я бы дольше не выдержала! Ее кольца! Все эти изумруды, они исчезли. Обязательно расскажу об этом миляге сержанту, но сначала надо принять ванну, позавтракать и найти какую-нибудь одежду. Интересно, сколько мы здесь пробудем? И как себя чувствует мисс Хендерсон?
Фрина склонилась над больной и увидела, что та крепко спит; на лице девушки, несмотря на ожоги, было спокойное и умиротворенное выражение. Дыхание ее было сильным и ровным. Скоро она узнает о смерти матери. Остается лишь надеяться, что сообщать эту новость придется не Фрине.
Мисс Фишер на цыпочках прошла в комнату, отведенную им с Дот, и обнаружила, что та встала, приготовила ванну, выложила одежду Фрины, а сама уже успела умыться и одеться.
Фрина с облегчением сбросила свой кремовый бархатный, отороченный лисьим мехом халат, стянула шелковую пижаму и погрузилась в пар, пропитанный ароматами любимого ею масла "Мечта кокетки".
Она тщательно вытерлась, словно пыталась жестким гостиничным полотенцем стереть с себя воспоминания о смерти, и, готовясь встретить холодный непогожий зимний день, надела черные брюки из тонкой шерсти, шелковую изумрудно-зеленую рубашку, вязаный джемпер с узором из забавных кошек и черную шляпку клоше. Затем натянула рыжие юфтевые ботинки и приготовила красное пальто свободного покроя с глубокими карманами.
На Дот была длинная теплая юбка и шерстяной жакет из тонкой некрашеной шерсти. Она надела пшеничного цвета блузку и толстые чулки, но все еще зябла и дрожала.
– Ты бы лучше носила брюки, Дот. В такую погоду – это единственный разумный вид одежды.
– Ах, нет, мисс, – только и смогла проговорить Дот, у которой зуб на зуб не попадал.
Фрина отступилась и направилась в комнату, где подавали завтрак. Было восемь тридцать, кто-нибудь наверняка уже ожил.
Комната для завтрака (Фрина подумала, что она бы подошла и для обеда) оказалась большой залой с эркером, из окон которого можно было наблюдать жалких коров и чахлую живую изгородь. Из-за утреннего тумана на каждом листке висела капелька влаги. Утро было холодное и серое: в самый раз после убийства. Зато у высокого кофейника были разложены видавшие виды тарелки и все необходимое для чая, а в воздухе витал аромат поджаренного хлеба и бекона. Комната была выкрашена в броские розово-черные тона, а листья эвкалипта наполняли воздух сельскими ароматами. Обстановка была современной и стильной, но не на столько outrе, чтобы уже через год выйти из моды.
Мисс Фишер с радостью одобрила все увиденное и положила себе на тарелку яйца, бекон и тост. Дот проголодалась не меньше хозяйки, так что последовала ее примеру. Женщины сохраняли молчание, пока не приступили ко второй чашке чая.
– Тебе известно, что тело нашли, Дот?
– Да, мисс, полицейский сказал мне. Как она умерла?
– У нее серьезный перелом черепа, да вдобавок все кости повреждены. Надеюсь, это случилось, когда она была уже мертва. А кольца пропали – все ее изумруды.
– Так это ограбление? – уточнила Дот.
– Убийство. Ограбить ее решили уже позже. Никто не пойдет на подобные ухищрения, чтобы просто ограбить старуху, какие бы у той ни были кольца. По крайней мере я так не думаю. Но люди встречаются странные. Попробуй мармелад, он превосходный.
– Как вы думаете, когда полицейские позволят нам продолжить путешествие? – поинтересовалась Дот, отдавая должное мармеладу. Фрина оказалась права: он был превосходный.
– Думаю, ждать осталось недолго, Дот, ведь тело найдено. Никто из нас не мог убить ее… кроме меня, конечно. Интересно, подозревает меня сержант или нет?
– Подозревать вас, мисс! – возмутилась Дот. – Вы бы не пошли на такое грязное дело, даже если бы захотели убить кого-нибудь. А тут все как в театре, в жизни так не бывает.
– Ты очень проницательна, Дот. Именно так и обстоит дело. Словно в пьесе. Показной, театральной и тщательно продуманной. Ага! Вот и наш полицейский. А кто это с ним?
Сержант Уоллас вошел в комнату, ведя за руку девочку лет двенадцати-тринадцати. У нее была пара длинных каштановых косичек, а коротковатое платье из старенькой фланели казалось слишком узким. Девочка держала видавший виды кожаный чемоданчик и фетровую шляпку резинка на которой была вся изжевана. Сержант подвел девочку к столу Фрины и сказал:
– Что ж, мисс Фишер, Роббо утверждал, что у вас дар разгадывать тайны, так вот вам одна, мне она оказалась не по зубам. Ясно, что эта девчушка ехала в поезде, поскольку у нее в кармане приколот английской булавкой билет до Балларата. Когда ее нашли, она стояла на платформе в Балларате. Никто ее не встретил. И никто не знает, кто она такая. А сама она не помнит даже своего имени и ничего не смогла рассказать нам о себе. Должен признать, что зашел в тупик. Не могли бы вы оказать мне услугу и приглядеть за ней, пока мы не передадим ее в приют.
При слове "приют" Дот побледнела, и Фрина это заметила, поскольку сама испытывала сходное чувство. В годы ее детства, которое прошло в тяжелых условиях, приют казался кошмарным призраком, забиравшим детей в никуда и навсегда.