– Ну, у меня-то полным-полно домашних заданий. А у тебя, Рут?
– По географии, – простонала Рут. – Вот бы мне сюда шаль, такую длинную – до пят.
Она подхватила шаль Фрины и поскользила по комнате, наблюдая, как перетекают складки. Через пару лет Рут превратится в силу, с которой придется считаться, подумала Фрина. А вот Джейн совсем не интересовалась нарядами. Она родилась невзрачной, но, кажется, не придавала этому значения.
– А еще латынь и английский – надо дочитать "Зимнюю сказку".
– Что ж, это хорошая пьеса. Вам понравится.
– Хм, пожалуй, но почему они не научили его колдовать? – возмутилась Джейн. – Верни мисс Фрине ее шаль и пошли читать.
Рут аккуратно повесила шаль на спинку кресла и последовала за Джейн, чтобы продолжить бой с величайшим поэтом Англии, впрочем, не проявляя при этом особого рвения.
Девочки, отличавшиеся отменным аппетитом, поужинали с мисс Фишер в шесть часов супом провансаль, телячьими котлетами и фруктами. Фрина ограничилась лишь абрикосами, нектаринами и своими любимыми белыми персиками, которые вновь появились по весне. Рут и Джейн приняли ванну, как им было велено, и вернулись к себе в комнату, откуда до ушей Фрины долетали обрывки шекспировских диалогов, то и дело прерывавшиеся, когда девочки останавливались, не понимая, что имел в виду автор.
– Но почему он так ее ревнует? Она же ничего не сделала! – возмущалась Рут.
Джейн пробормотала что-то в ответ.
Фрина поднялась к себе наверх и, ожидая прибытия Питера Смита, погрузилась в чтение нового детектива.
Глава шестая
Tout passe, tout casse, tout lasse.
Все проходит, все рушится, все надоедает.
Французская пословица
Фрина швырнула книжку о стену. Она догадалась, кто убийца, уже на третьей главе. Терпение ее на этом лопнуло: больше она никогда не станет заказывать книги этого автора. Как раз в этот момент Фрине доложили, что пришел господин Питер Смит. Дот провела его в гостиную, где он уселся в одно из плюшевых кресел и попросил виски с водой.
Фрина кивком отпустила компаньонку, но Дот оттащила ее к двери.
– Звонил констебль Коллинз, мисс. Я согласилась пойти с ним в Латвийский клуб в среду вечером.
– Отлично. Мы с девочками идем на балет во вторник, так что я буду дома, если тебе понадоблюсь. Хотя маловероятно, что…
Дот улыбнулась. Она не сомневалась, что сумеет управиться с Хью Коллинзом, другое дело – латыши: иностранцы, от них всего можно ожидать.
Дот закрыла дверь. Фрина налила гостю виски.
– Что-то затевается, – сообщил Питер Смит. – Одно ясно: хорошего не жди, раз даже я ничего не смог разведать.
Он говорил по-английски правильно и без акцента, но от волнения слишком четко выговаривал слова. Питер залпом осушил бокал и протянул его для новой порции. Фрина налила ему из бутылки без этикетки. Что проку тратить изысканный "Лафройг", если гость от волнения все равно не сможет оценить его достоинства.
– Так что же все-таки происходит? Вы имеете в виду заговор против Сталина?
– Нет, об этом-то мне давно известно. Похоже, вы вляпались в нечто весьма гадкое, мисс Фишер.
– Пожалуйста, зовите меня Фриной. Но я-то в этом деле не больше чем невинный прохожий. Они ведь не знали, что я появлюсь у них на пути, верно? Да я и сама этого предположить не могла. Выпейте еще виски и снимите пальто. Когда волнуешься, лучше, чтобы ничто тебя не сковывало.
Питер одарил Фрину восхищенной улыбкой, снял пальто, под которым была белая рубашка без воротника, и выпил второй стакан виски.
Его темно-синие, глубоко запавшие глаза свидетельствовали о пережитых лишениях. Когда он закатал рукава, Фрина заметила старые шрамы на запястьях. Питер Смит усмехнулся.
– Когда меня сцапали русские, они заковали меня в кандалы: решили, что я опасный революционер. Так, конечно, на самом деле и было, – добавил он не без бахвальства. – Они не снимали их три месяца. Приковали меня к стене, и я даже спал в цепях. Вот и стер руки.
– Когда это было?
– Очень давно, – он отпил глоток из стакана. – И на другом конце света. Мое прошлое не имеет значения в этой чистой стране, над которой не довлеет груз истории, способный сломать спины ее детей. Поэтому-то я сюда и перебрался.
– Когда вы приехали?
– Кажется, в десятом году. С тех пор я работал на верфи, это хорошее место, неплохой заработок и ни от кого не зависишь. Не хочу быть ничьим рабом.
– Да уж, докеров точно рабами не назовешь, – согласилась Фрина. – У меня есть друзья среди тамошних рабочих.
– Правда? Странная компания для леди.
– Ну, хватит! – рассердилась Фрина. – Послушайте, я родилась не в роскоши. Жила на улицах и голодала, а этот аристократический налет – лишь тонкий слой поверх истинной пролетарской основы. Постарайтесь, пожалуйста, это уяснить. Я богата и наслаждаюсь роскошью, но, подобно королеве Елизавете, вышвырните меня в одном белье в любом уголке моего королевства, и я останусь самой собой. Я понятно объяснила?
Фрина предполагала, что Питер оскорбится, и удивилась, когда он поставил стакан, опустился на одно колено и уважительно поцеловал ей руку.
– Прошу меня простить, мадам. Признаю себя виновным в классовых предрассудках. Вы необыкновенная женщина, Фрина. Никогда такой не встречал, а мне случалось знаться и с княгинями.
– И мне тоже.
Фрина вспомнила княгиню де Грасс и хмыкнула. Порой она сожалела о разлуке с княгиней, та вернулась в Париж и увезла с собой красавчикавнука Сашу, тем самым почти на целых десять минут оставила Фрину без любовника. Мисс Фишер вернула Питера Смита на прежнее место, в кресло, и спросила, ужинал ли он.
Оказалось, что нет. Фрина позвонила госпоже Батлер и распорядилась принести сандвичи и то, что осталось после ужина девочек. Господин Батлер доставил поднос. Питер Смит набросился на еду так, словно голодал несколько дней.
Бедный, подумала Фрина, хотя, возможно, виной всему политические убеждения, а не бедность. Не такой уж он худой, в порту не встретишь тощих, ведь рабочим приходится по восемь часов в день таскать стокилограммовые мешки с пшеницей – тут нужны мускулы, а еще пиво, которое они потребляют в огромных количествах, чтобы промыть нутро от пыли. Питер Смит умял четыре сандвича, восемь маленьких пирожных и оставшийся кусок шоколадного торта, залил это все еще одной порцией виски, а потом откинулся на спинку кресла и вздохнул. Лицо его стало чуть менее напряженным.
Он и вправду был хорош собой. Высокие скулы, слегка прищуренные глаза с темными ресницами, изящно очерченный рот и четкая линия подбородка. Темно-каштановые волосы, в которых пробивалась седина, были очень коротко острижены.
– Ну вот. Так-то лучше, верно? Одно дело быть испуганным, и совсем другое – испуганным и голодным.
– Мадам, пожалуй, всю свою жизнь я был голодным и испуганным. – Он поудобнее уселся в плюшевом кресле и вытянул ноги. Фрина не проронила ни слова, и Питер заговорил сам. – Потому-то мне и нравится Австралия. У этой страны такая короткая история. К сожалению, те, кто ищет здесь убежище, привозит с собой прошлое. Всю свою боль, обиды, озлобленность. Невозможно забыть убийства, террористические акты, смерть детей. И вот мы встречаемся здесь. Приятно слышать родную речь, знакомые фразы, вспоминать родину. Но вместе с воспоминаниями возвращается и старая вражда. Глупо продолжать наши стычки здесь, но мы продолжаем. Только сегодня я разговаривал с тремя людьми, которые все еще не выпутались из когтей старых битв. Мне их жаль. Бедняги. У них нет будущего; да к тому же они еще и трусы. Им следовало сражаться в Латвии, а не здесь. Как поможет ограбление здешнего банка свержению Сталина? Да и как долго продержится такой человек, как Сталин? Я разговаривал с ними, пытался выяснить имя юноши, убитого на глазах мадам, и хоть какие-то сведения о нем. Но так и не узнал его имени. Одна женщина пойдет завтра на Рассел-стрит на опознание трупа, и если бы вы, мадам, сумели расположить ее к себе…
– Мадам поняла ваш намек.
– Отлично.
– Но ведь это не все. – Фрина опустилась на ковер у ног Питера и поглядела на его напряженное лицо.
– Да, – признался мужчина. – Есть еще кое-что. И я расскажу вам, Фрина. Я доверяю вам.
– И вполне справедливо.
Питер Смит посмотрел вниз, в лицо Фрине, потом перевел взгляд на розовое зеркало, в котором отражалось его собственное лицо в обрамлении зеленых керамических листьев винограда. Даже в салоне парижских куртизанок, где ему, юному бунтарю-революционеру, случилось однажды побывать, он не нашел столь пронзительного эротизма. Дамочки полусвета были претенциозными глупышками. А сейчас у его ног сидела по-настоящему умная женщина.
Он вздохнул, закрыл глаза и продолжил:
– На ближайшие дни назначено ограбление банка. Думаю, все произойдет уже на этой неделе. Группа, которая это совершит, вооружена. Среди прочего у них есть пулемет Льюиса.
– Пулемет Льюиса? Вы уверены?
О пулемете Льюиса Фрина слышала во время Великой войны. Так называют переносной пулемет c магазином барабанного типа. Даже подумать страшно, что он может сотворить с невинными гражданами. Фрина выпрямилась и в волнении положила руку на колено Питера Смита.
– Уверен. Я видел его. Они мне его показали. Хотели похвастаться. Дурачье! Неужели опыт Лондона их ничему не научил? Ни массовое убийство в Хаундсдитч, ни осада на Сидни-стрит? Их же заживо сожгли в том доме…
Внезапно он осекся. Фрина затаила дыхание, не решаясь задать вертевшийся на языке вопрос: "А вы сами были там?" Одно неверное слово, и Питер Смит больше не проронит ни звука. Он смотрел в зеркало. А потом вновь заговорил спокойным голосом.
– Они ничему не научились. Анархисты преданы бессмыслице. Не поймите меня неверно. Я не изменил делу революции. Ради нее я пожертвовал своей матерью, сестрой и девушкой, на которой собирался жениться. Мою родную деревню разбомбили, не оставив камня на камне. Преступления в Мельбурне повлекут политические репрессии, и мы потеряем свободу, из-за которой Австралия так дорога мне. Но эти горячие головы не хотят ничего слушать. Я уже не состою в лидерах. – Он взял ладонь Фрины в свою руку. – И не способен обуздать этих юнцов.
– И вы больше ничего не можете мне рассказать? – нежно спросила Фрина, предугадывая ответ.
– Я не могу ничего больше рассказать. Но, если вы разыщите Марию Алиена, попробуйте расположить ее к себе. Погибший молодой человек, как мне сказали, был ее двоюродным братом, и она души в нем не чаяла.
– Почему они убили его?
– Он напился в отеле "Уотерсайдер" и разболтал всем в баре, что грабит банки и что у него есть пулемет.
– И за это его убили?
– Да, за это его убили.
Питер Смит опустился в объятия Фрины. Лишь почувствовав слезы у себя на шее, она догадалась, что мужчина плачет. Мускулы на его спине напряглись, а руки крепко сжали ее; когда их губы соединились, он поцеловал Фрину так, словно этот поцелуй – единственное, что ему осталось в жизни.
Удивленная, но польщенная, Фрина подалась вперед и вытянулась в полный рост на овечьей шкуре, отвечая на бездонные требовательные поцелуи горячих влажных губ.
Они лежали вместе почти час. Фрина была восхищена поцелуями и страстностью своего гостя, но она не собиралась извлекать выгоду из славянской грусти. Она отстранилась и высвободилась из сильных объятий огрубевших рук.
– Что-то не так?
– Хочу дать вам возможность решить, уйти домой или остаться, – сказала Фрина рассудительно.
Питер Смит с минуту обескураженно смотрел на нее, а потом рассмеялся.
– Ох, Фрина, я же говорил, что вы уникальны! Разве вы не хотите меня?
– Конечно, хочу.
Его глаза вновь наполнились слезами, они текли по щекам и соскальзывали на улыбающиеся губы.
– Я хочу тебя, – прошептал он. – Утешь меня и заставь забыть о возрасте и о том, что все, за что я боролся, пущено по ветру молодыми вертопрахами. Ты самая замечательная женщина, какую я встречал.
Фрина встала на колени, сбросила с себя платье из крепа и расстегнула рабочую рубаху Питера, обнажив сильную загорелую шею и маленькую круглую синюю татуировку на ключице – заглавное "А" в круге.
Она наклонилась и поцеловала рисунок, затем стянула с мужчины рубашку. Его руки нашли застежку ее сорочки, а подвязки, словно живые, сами соскользнули с ее бедер.
Обнаженный Питер Смит оказался сильным и мускулистым. На груди у него был шрам, по форме напоминавший звезду, – след пулевого ранения. Фрина нежно поцеловала эту отметину, когда они лежали вместе на широкой кровати с зелеными простынями.
– Она не попала мне в сердце, – пробормотал Питер Смит. – Зато это сделала ты. Чем отблагодарить тебя за то, что ты подарила мне свое тело?
– Подари мне свое, – прошептала Фрина, снова ловя его губы.
Как сладостно прикосновение этих натруженных рук, подумала она, они почти царапают кожу, когда скользят по моему животу. Фрина застонала и повернулась в его объятиях, не переставая ласкать покрытую шрамами спину. Лицо мужчины возвышалось над ней, словно славянская маска, губы покраснели и опухли от поцелуев, синие глаза горели страстью.
Окончательное соитие было таким полным и сладостным, что у Фрины вырвался громкий крик.
Фрина проснулась через восемь часов, когда Дот постучала в дверь. Наступило утро понедельника. Она попросила принести кофе и круассаны на двоих, снова упала на широкую кровать и закрыла полог. Мужчина проснулся, поспешно сел, но затем, расслабившись, опустился в объятия подушек.
– О, Фрина, – пробормотал он. – Мне показалось, что я снова в тюрьме и что ты мне просто приснилась. Такие сны снятся мужчинам в тюрьме. Квинтэссенция чувственности. Иди сюда, дай мне покрепче обнять тебя, иначе я не поверю, что ты не видение.
Фрина вернулась в его объятия, томная, сонная и довольная тем, что страсть в Питере не угасла, как это случалось порой с другими мужчинами.
Господин Батлер поставил поднос с завтраком на стол в салоне.
– Пусти меня, Питер, я хочу кофе. Пойдем позавтракаем.
Питер до обидного легко отпустил ее. Этот мужчина, видимо, слишком долго голодал. Он смел почти все свежие булочки, щедро намазывая их маслом и джемом. Фрина поклевала круассан и выпила почти весь кофе. Она никогда не чувствовала себя бодрой по утрам.
– Мне надо одеваться, Питер, если я хочу встретиться с Марией Алиена на Рассел-стрит.
– Справедливо, хотя и досадно, – согласился он. – Можно мне прийти снова?
– Можно. Скажи, а у женщин-анархисток тоже есть татуировки?
– Да. На левой груди. Вот здесь. – Он показал, где.
– Тогда дай-ка я рассмотрю твое плечо.
Питер Смит послушно сел, а Фрина взяла лист тонкой бумаги и обвела карандашом татуировку.
– Уж не собираешься ли ты делать себе татуировку? – в ужасе спросил он; рука, которой он подносил ко рту круассан, застыла на полпути.
– Нет, но я хочу попробовать нарисовать ее химическим карандашом.
– Так не пойдет. Эти знаки всегда делаются синими чернилами.
– Я что-нибудь придумаю, – сказала Фрина. – А теперь можешь принять ванну, а я тем временем подберу себе наряд. Что надевают, когда идут на опознание трупа да еще собираются заманить в ловушку скорбящую женщину?
Она не ждала ответа, но Питер Смит откликнулся из ванной:
– Черное платье, старое и поношенное, с пятном от супа на груди.
Рассмеявшись, Фрина принялась рыться в шкафу и нашла черное платье, которое видало лучшие дни и подол которого растянулся из-за неудачной стирки. Она хранила его, потому что намеревалась потребовать свои деньги назад. Когда Питер наплескался вдоволь и нашел свою одежду, Фрина проводила его до двери. Он медленно поцеловал ей руку и ушел, не сказав ни слова.
Она поспешно приняла душ и облачилась в свой наряд.
– Дот, попроси господина Батлера соединить меня с офицером, который расследует убийство в порту. Это начальник констебля Коллинза, но я забыла его имя.
Господин Батлер, проводив Питера Смита, запер парадную дверь, снял трубку телефона и попросил соединить его с полицейским участком на Рассел-стрит.
Появилась Дот в сопровождении обеих девочек, жаждавших узнать, какие новости принесла прошедшая ночь.
– Мисс, вы что-нибудь узнали?
– Да. Очень многое. И поэтому, Дот, я отправляюсь в город на встречу с одной анархисткой. Ну, как я выгляжу?
– Ужасно, – напрямик выложила Джейн.
Рут кивнула.
– Отлично. Я поглощена политикой, и у меня нет времени следить за модой. Постараюсь долго не задерживаться. Ведите себя хорошо, юные леди, не забудьте наведаться к Мэри Тэчелл и взять у нее дневник. И, пожалуйста, постарайтесь не задирать эту бедняжку. Она не больно привлекательна и не слишком умна, а без этого будущее ей уготовано не самое лучшее. Договорились?
Девочки кивнули с серьезными минами. Фрина сбежала вниз по лестнице, надеясь в душе, что не слишком портит своих приемных дочерей: все же надо следить, с кем говоришь, когда создаешь новые афоризмы.
– Она такая красивая, – с обожанием произнесла Джейн. – Но ужасно циничная.
– Думаю, все взрослые такие, – ответила Рут.
– Отправляйтесь-ка убирать свою комнату, – оборвала их Дот. – И следите за собой, когда говорите о мисс Фрине. Если бы не она, вы бы попрежнему гнули спину в том жутком пансионе.
Девочки послушно побежали вниз стелить постели и играть с Угольком, который считал работу по дому хорошим поводом проявить свои таланты.
Голос полицейского в телефонной трубке звучал настороженно, но не враждебно.
– Да, мисс Фишер, я слышал о вас. Детективинспектор Робинсон очень высоко о вас отзывался. Я постараюсь помочь вам, чем смогу. Как закоренелый австралиец, я понимаю ваше возмущение тем, что в вас стреляли.
– Хорошо. Мне сказали, что молодая женщина придет сегодня утром опознать тело убитого юноши.
– Совершенно верно. Она назвалась Мэри Эванс.
– И вы этому поверили?
– Ну, судя по голосу, она никогда никакой Эванс не была, – признал полицейский. – Думаю, она из прибалтов.
– Я бы хотела присутствовать на опознании вместе с вами.
– Как вам будет угодно, мисс Фишер. Но только как частное лицо. Вы понимаете, что я имею в виду.
– Нет-нет. Я и сама заинтересована в полной неофициальности. Когда вы ее ждете?
– В десять тридцать.
– Господи! А не могли бы вы задержать ее до моего прихода?
– Если вы поторопитесь.
– Помчусь как ветер, – пообещала Фрина и повесила трубку, не дослушав наставлений полицейского о необходимости соблюдать ограничения скорости.
Господин Батлер вывел ревущий автомобиль на Эспланаду и домчал Фрину до центра за двадцать минут. Он высадил ее перед полицейским участком и осторожно поехал вниз по Рассел-стрит к пабу, где мог успокоить взвинченные нервы. Никогда в жизни он еще не ездил на такой скорости.
Фрина, невзрачная как воробышек, попросила провести ее к детективу-сержанту Кэрроллу, но, оказавшись в чреве здания, почти сразу потерялась и была спасена проходившим мимо курсантом.