- Исключено. Кстати, в какой газете ты работаешь?
Зыков замялся.
- Вообще-то я внештатный корреспондент "Мега-СПИД-Экспресс".
- Да ты что! Серьезно? И под какой фамилией ты пишешь?
- Жора Турецкий, - смущенно потупился Денис.
- Вот это да! А ведь я тебя читала! Это же ты написал статью "Старушки-лесбиянки ведут учет вологодских собачек"?
- Господи! Неужели ты читаешь эту муру? - сморщился Зыков.
- Ты что! Это же здорово! Уж лучше читать про вологодских собачек, чем про нудные разборки между думскими фракциями. А постоянное место работы у тебя есть?
- К сожалению, нет, - вздохнул Денис. - Не представляешь, как мне надоело строчить похабные статейки для "Мега-СПИД-Экспресса". Если я раскрою убийство Красномырдикова, это откроет мне дорогу в большую журналистику. Я хочу заниматься глубокими и серьезными социальными исследованиями. Взять тех же синяевских бандитов. Написаны уже десятки книг об их преступлениях, но это - лишь внешняя сторона их деятельности. Все убеждены, что это безжалостные звери и подонки, но ни один журналист еще не показал их изнутри, их настоящее, человеческое лицо. Они ведь тоже люди, такие же, как мы, но по какой-то причине выбравшие криминальный путь. Знаешь, мне бы хотелось внедриться в их среду, понять их и написать нечто более глубокое и убедительное, чем "Синяевская братва" Вениамина Сукина или "Щупальца синяевского спрута" Арнольда Блатоватого.
А менты! Представляешь, какая это благодатная тема? С легкой руки писателей и киношников менты в сознании россиян ассоциируются или с образцово-показательной Анастасией Каменской, или с честно живущими на одну зарплату сусально-бравыми операми из сериала "Улицы разбитых фонарей". Разве настоящие менты такие?
- Нет, - покачала головой Серова. - Не такие. Уж я на них насмотрелась. Воруют и продаются - но в разумных пределах. По-своему милые люди. Они же не виноваты, что у них такая жизнь. Нервотрепка и риск - как у бандитов, а материальных стимулов - никаких. Явная несправедливость. Вот бедняги и крутятся, чтобы выжить. Кстати, я бы на твоем месте на территории Рузаевки не упоминала, что бандиты - это безжалостные звери и подонки. Я с ними на площадке общаюсь. Когда они не на работе, это вполне нормальные ребята, и собак дрессируют ответственно - не то, что менты. Вообще-то между ментами и бандитами есть что-то общее, только пока не могу понять что.
- Вероятно то, что и те, и другие имели несчастье родиться в России, - пожал плечами Денис.
- А знаешь, у меня идея! - неожиданно встрепенулась Катя. - Это разом решит все твои проблемы. Ты выведаешь все, что возможно, о смерти генерала, а заодно близко пообщаешься с ментами и бандитами. Но учти - придется пить. И возможно, много пить.
- Какая идея?
- В магазин требуются лоточники. Я могу порекомендовать тебя Глебу. Деньги платят хорошие. За день торговли выходит где-то средняя месячная зарплата, плюс деньги от обвеса. Только имей в виду - половина денег идет в общак, и ее каждый день пропивают. Так что пить придется обязательно.
- А если язвенником сказаться? - жалобно спросил Зыков.
- Не стоит. Доверять не будут, - покачала головой Катя. - Непьющему - какое доверие? Ничего, как-нибудь выкрутишься. Прикинешься, что пьешь, а сам потихоньку выльешь куда-то. Спьяну они ничего не заметят.
Денис задумался. Предложение было заманчивым. Работы у него не было, деньги на исходе.
- Я раскрою убийство генерала и опубликую книгу о ментах и синяевской мафии, - произнес он, убеждая самого себя в неизбежности этого шага.
- Ты станешь российским Марио Пьюзо, - подмигнула ему Серова. - Напишешь книгу "Любимый мент синяевского пахана". В любом случае игра стоит свеч. Даже если с убийством Красномырдикова у тебя ничего не выйдет, незабываемые впечатления тебе гарантированы. "Мега-СПИД-Экспресс", да и любая другая газета удавится за подобный материал.
- Ладно. Я согласен, - вздохнул Зыков. - Веди меня к своему бандиту с сенбернаром-эпилептиком.
- Несмотря на то что женщина уже много лет живет рядом с человеком, в ее поведении и образе жизни остается еще много загадочного и непонятного, - изрек полковник Обрыдлов, подливая Колюне в стакан водку из заначеной в сейфе его кабинета бутылки.
В данном случае слова Ивана Евсеевича были камнем в огород сотрудницы его отдела старшего оперуполномоченного уголовного розыска Марины Александровны Червячук.
- Есть женщины, а есть суки, - глубокомысленно заметил Колюня. - И вообще, принципиальный мужик в юбке - это не женщина. Женщина - это… - Чупрун задумался, подбирая подходящее определение. Ему вспомнились жаркие объятия Верочки - стапятикилограммовой самбистки-культуристки. - Ну… в общем…
- Я тебя понимаю, - кивнул начальник и отпил из своего стакана.
- Она узнала про Уголовный Кодекс, - пожаловался Колюня.
- Я в курсе, - вздохнул полковник. - Она ко мне приходила. Червячук подозревает, что я был в сговоре с тобой.
- Нержавеющая Маня на тебя наезжает? - ужаснулся Чупрун. - Она что, собирается телегу на нас накатать?
- Телегу не накатает, - покачал головой Обрыдлов. - Знает, что ябед у нас не терпят. Зато смотрит на меня своими очками, как солдат на вошь, словно она в управлении одна такая честная. Ей плевать, что с раскрываемостью преступлений в городе полные кранты. Сначала ей пытки, видишь ли, не нравились. Ладно, пошли ей навстречу, воздействуем теперь на задержанных Уголовным Кодексом - а она опять недовольна. Аналитик, мать ее так, со всяческими идеями насчет психологического подхода. А нам что теперь делать? Ты и Уголовный Кодекс были гордостью нашего отдела. Подозреваемые кололись - на раз, только так. А что теперь? Из-за убийства Красномырдикова пресса словно с цепи сорвалась. Вынь да положь им этого убийцу. Теперь из-за нержавеющей Мани Кодекс использовать нельзя, а как без него работать?
- Сука, - повторил Колюня и снова выпил. - До самого Кодекса-то она пока не добралась?
- Нет, - покачал головой Иван Евсеевич. - Хоть тут повезло. Кодекс у меня в сейфе припрятан. Нержавеющая Маня в глаза его не видела. Догадалась, зараза. Умная. Аналитик, туды ее в качель. Сложила два и два.
* * *
Пару месяцев назад, когда Колюня и полковник Обрыдлов обмывали арест обвиняемого в производстве фальшивой ликеро-водочной продукции гражданина Климовича, распивая за запертыми дверями кабинета конфискованную у вышеозначенного гражданина водку "Серый орел", задумчивый взгляд полковника остановился на изъятом у задержанного Климовича цветном лазерном принтере, на котором преступник распечатывал образцы этикеток.
- Ты умеешь обращаться с этой штукой? - поинтересовался полковник.
Чупрун кивнул.
Начальник выдвинул ящик письменного стола, достал из него новый Уголовно-процессуальный кодекс и, полистав его, вырвал несколько страниц.
- Пора подкорректировать наше законодательство, - объяснил он. - Достанешь точно такую же бумагу, отпечатаешь тем же шрифтом страницы со слегка подправленным текстом и аккуратно подклеишь их на место старых.
Так в УПК появилось несколько новых статей:
Статья об ограничениях на использование психотропных препаратов: при допросе подозреваемых не допускается вводить их несовершеннолетним и беременным женщинам.
Статья о доказательном значении аудио- и видеозаписей, фотоснимков, магнитных цифровых записей, а также изображений, зафиксированных в зрачке трупа.
Статья о недопустимости применения к подозреваемым пыток иначе, чем с санкции прокурора и под наблюдением врача, и так далее.
Родившаяся под влиянием конфискованной бражки "законодательная инициатива" имела неожиданный успех.
Если раньше Обрыдлов и Колюня вынимали во время допросов УПК лишь в случае крайней необходимости, предпочитая более действенные методы убеждения, то теперь они использовали Уголовный Кодекс даже чаще, чем резиновую палку и пытки "Марьванна" и "Карандашик".
Доносящиеся из окон душераздирающие вопли подозреваемых перестали тревожить прохожих, ранее иногда даже заглядывавших в отделение и спрашивавших у дежурного, что у них там происходит.
Особенно безотказно на подозреваемых воздействовало сочетание зверского выражения на покрытом боевыми шрамами Колюнином лице со статьей подновленного Уголовного кодекса, касающейся недопустимости применения к подозреваемым пыток иначе, чем с санкции прокурора.
Для особо крутых, твердо решивших уйти в несознанку, Чупрун, не желая понапрасну растрачивать силушку, приберегал статью, налагающую ограничения на использование психотропных препаратов при допросе несовершеннолетних и беременных женщин.
Достав из сейфа наполненный чаем ветеринарный шприц, рассчитанный на коров и лошадей, объемом с добрую клизму и с иглой, толстой, как вязальная спица, Колюня, грозно поигрывая желваками на скулах, разражался следующий монологом:
- Ну что, гвоздь пидальный, тля соленая, молчать будешь? Ладно, сейчас вколю тебе сыворотку правды - кенарем запоешь. Все, как на духу, выложишь. Только имей в виду: от этой хреновины уже через пятнадцать минут наступают необратимые изменения в организме. Побочные явления, мать твою, слышал о таких? Ты можешь ослепнуть, оглохнуть, стать придурком или пеньком парализованным, а уж что член у тебя больше никогда не встанет - это с гарантией. Так что? Колоть иль не колоть? Прямо Гамлетовский вопрос. Я ведь тебе не медсестра, с первого раза в вену не попадаю, а уж если промахнусь и в мышцу влуплю, боль будет такая, что тебя наизнанку вывернет, а уж парализует стопроцентно.
При виде неотвратимо приближающейся к их вене толстой ветеринарной иглы, несущей боль, слепоту, импотенцию и паралич, ломались самые крутые рецидивисты и разливались соловьем, послушно рассказывая, где они спрятали трупы, оружие, награбленное добро, и даже со слезами на глазах закладывая своих подельников.
И вот теперь про подправленный Уголовный кодекс пронюхала эта чертова Червячук, Нержавеющая Маня, упертая, как бульдог и принципиальная, как манифест Коммунистической партии. Такая баба в отделе - хуже, чем чиряк на заднице. А ведь до майора дослужилась! Вероятно, чин ей дали, чтобы отвязаться. Убить такую нельзя - засудят, сосуществовать с ней невозможно, вот Марину и переводили на повышение куда угодно, лишь бы подальше…
- Что будем делать? - спросил Колюня.
Полковник Обрыдлов вздохнул и плеснул ему в стакан еще водочки.
- Вернемся к старым методам работы, - вздохнул он. - С кодексом лучше на время завязать.
- По-твоему, пытки лучше? - удивился Чупрун.
- К истязаниям все давно уже привыкли. Это мера нежелательная, но в работе необходимая. Бороться с пытками - все равно, что идти против Системы. Наржавеющая Маня это прекрасно понимает и не рыпается, а от нового трактования кодекса она почему-то звереет, как феминистка при виде чадры. Не пойму я этих женщин. По мне уж лучше так, чем пытать.
- А может ей нравится, когда пытают? - предположил Колюня. - Она же мужиков ненавидит. А бандиты - преимущественно мужики.
- Точно, - кивнул головой Обрыдлов. - Мужиков она действительно на дух не переносит, хоть я и не понимаю за что. На днях бедняга Вилочкин при виде Нержавеющей Мани под стол спрятался. В последний раз, когда они случайно встретились в коридоре, Червячук назвала его фатальным последствием первородного греха, вечным жидом в милицейских погонах и грязным распоясавшимся торгашом.
- Как? - изумился Чупрун.
- Грязным распоясавшимся торгашом, - повторил Иван Евсеевич.
- Да нет, я про то, что было вначале. Какое там еще последствие?
- Фатальное последствие первородного греха, - вздохнул полковник. - После этого майор три дня пил не просыхая.
- Плохо, - покачал головой Колюня. - Майор Вилочкин - это прочная материальная основа благосостояния ГУВД. За счет него все органы кормятся. С Вилочкина пылинки сдувать надо, а не оскорблять его непонятными словами.
- Вот и я о том же, - согласился Иван Евсеевич. - Предлагаю выпить за Вилочкина.
- Хорошая мысль, - согласился Чупрун.
С тех пор, как родоначальник народничества и утопический социалист Чернышевский впервые начертал на бумаге впоследствии набивший оскомину миллионам советских школьников вопрос: "Что делать?", люди задавали множество еще более идиотских и бессмысленных вопросов, на которые давали столь же дурацкие и бессмысленные ответы, но лишь немногие из этих вопросов намертво впечатывались в память неблагодарных поколений подобно сакраментальному "Что делать?" Чернышевского.
Однажды, несколько лет назад, в исторический промежуток времени, когда денежная единица под названием "копейка" временно прекратила свое существование, а майор Вилочкин был юным и энергичным лейтенантом Вилочкиным, молодой опер с Петровки достал из кармана потертый кошелек, открыл его и, заглянув в него с робкой надеждой, обнаружил там сиротливо забившийся в угол металлический рубль. Опер достал рубль из кошелька, повертел его в пальцах, зачем-то понюхал, а затем, размахнувшись, в сердцах швырнул монету в окно убойного отдела УВД.
Именно после этого Вавила Варфоломеевич Вилочкин и задал свой исторический вопрос.
- Чем мы хуже бандитов? - поинтересовался молодой опер.
- Ничем, - ответил Вилочкину заглянувший в гости к ментам тогда еще лейтенант ГАИ Паша Зюзин. - Мы лучше бандитов. Гораздо лучше.
- А почему нам тогда не дают денег на бензин для отделовского "газика"? - Опер с редким сирийским именем грустно посмотрел в недра пустого кошелька.
- Ну, ты даешь! - усмехнулся Николай Чупрун. - Ты еще спроси, почему у нас такая зарплата, и почему нам эту зарплату по несколько месяцев не выплачивают.
- Толковые сыщики расползаются, как тараканы, по частным предприятиям и службам безопасности, - задумчиво продолжал Вавила Вилочкин. - Менты, способные без единой орфографической ошибки написать в протоколе задержания фразу "…и долго бился головой о сапоги участкового", подаются в писатели и врут на всю страну о том, как наши бравые органы на корню изничтожают преступность. А как, ее, на хрен, изничтожать, если нет денег на бензин?
Лейтенант Зюзин довольно хмыкнул.
- Вот у нас таких проблем не возникает.
- Еще бы! - завистливо прокомментировал Иван Евсеевич Обрыдлов. - Недаром вас называют "ГАИ с большой дороги".
- Единственный выход - это устранить социальную несправедливость, - изрек Вавила Варфоломеевич.
- Как, интересно? - безнадежно пожал плечами Обрыдлов.
- Надо подумать, - многозначительно произнес лейтенант Вилочкин.
Вавила Вилочкин был далеко не первым работником органов, которого посетила здравая мысль об устранении социальной несправедливости. От прочих ментов, занимающихся мелким вымогательством и поборами с торговцев и предпринимателей, лейтенант отличался обилием плодотворных идей, широтой размаха и, главное, искренним радением о благе общего дела.
Районные отделы УВД с головой окунулись в коммерческую деятельность намного раньше несколько отсталой в этом смысле Петровки, 38, приобретая контроль над продовольственными рынками и успешно деля рынки сбыта с бандитами. В результате этого раздела из государственных палаток на рынках и около метро остались лишь киоски, торгующие билетами "Спортлото". Остальные палатки, примерно пятьдесят на пятьдесят, торговали либо под ментами, либо под бандитами, а то и под теми, и под другими, как Рузаевский магазинчик № 666.
Конфискуя у торговцев недокументированный или несертифицированный товар, менты тут же толкали его через своих торговцев и свои палатки, а то и не гнушались сами торгануть с машины конфискованным мясом, яйцами или шампиньонами.
Более "честная" Петровка, 38, продержалась дольше всех. Поглощенные ловлей преступников менты из ГУВД долго и упрямо не занимались коммерцией. И если бы не инициатива лейтенанта Вилочкина, кто знает, что сталось бы с Главным Управлением. Разбежались бы с голодухи все сотрудники - и кто бы тогда стал преступников ловить?
Деньги, заработанные под чутким руководством лейтенанта, в основном шли на общественные нужды и способствовали успешной работе Управления. Посредственный опер неожиданно оказался блестящим коммерсантом. Словно по мановению волшебной палочки, появились и деньги на бензин, и на прием проверяющих товарищей из МВД и прокуратуры, и на помощь семьям погибших при исполнении служебных обязанностей милиционеров и так далее, и тому подобное.
Вокруг здания Петровки, 38, а потом и по окрестным с Петровкой улицам начали пачками открываться принадлежащие милицейскому начальству торговые палатки, киоски и рестораны. Оформлено все было со знанием дела - так что не подкопаешься, и никакую коммерческую деятельность в вину работникам органов не поставишь. Дружественные ментам и щедро откусывающие от коммерческого ментовского пирога налоговая служба и ОБХСС молчали в тряпочку, внося, таким образом, свой ощутимый вклад в борьбу с преступностью.
Благосостояние сотрудников милиции росло на глазах. Свидетельством тому мог служить типичный казус, когда к соседнему с Петровкой, 38, зданию, в котором располагался ОМСН - отдел милиции специального назначения, подрулил на собственном "линкольне" сотрудник - молодой лейтенант милиции.
Завидев из окна служебного кабинета тормозящее у входа чудо заморского автомобилестроения, начальник, как ошпаренный, выскочил за дверь и помчался вниз.
- Спятил, кретин! - орал он на присмиревшего лейтенанта. - На хрена ж ты, урод, выставляешься? Ты на какой, мать твою, тачке на работу ездишь? А если комиссия какая появится? Под статью меня хочешь подвести?
- Все понял, - отрапортовал лейтенант, и с тех пор приезжал на работу исключительно на новенькой отечественной "девятке".
Впрочем, счастливыми обладателями "линкольнов", "кадиллаков" и "БМВ" были далеко не все менты. Подавляющее большинство работников нижнего звена довольствовалось более или менее разумной прибавкой к зарплате, позволяющей без особого напряга прокормить себя и семью. Встречались, правда, и отдельные индивиды-идеалисты вроде Нержавеющей Мани, не желающие хлебать из общей кормушки, но таких опасались и не любили, и с каждым годом их становилось все меньше и меньше, так что впору было заводить для них, как для исчезающих видов животных, собственную Красную книгу.
С легкой руки гениального Вилочкина менты начали приторговывать золотом и прочими драгметаллами.
В самых людных точках столицы - около вокзалов, рынков и станций метро появились дорогие иномарки, в окнах которых красовались картонки со сделанной от руки надписью: "Куплю золото, драгметаллы и т. д.". Иногда к списку добавлялись медали, радиоаппаратура, а то и иконы.
Служебные иномарки ментам обеспечивало начальство, которое впоследствии и реализовало по своим каналам добытое золотишко, медали, а то и антиквариат.