Автофургон тяжело перевалил через обочину, выпрямился и медленно покатил по просеке между рядами деревьев. Углубившись метров на пятьсот в березняк, "Жигули" замерли. Экипаж машины легковой вышел на дорогу во всеоружии: обрез, ТТ, насколько я успел заметить, и еще автомат. Двое направились к нам, а третий - хоть и низкорослый, зато с автоматом - остался на месте. Дальнобойщик Гена бросил на меня встревоженный взгляд.
- Тормози! - Инспектор ткнул его стволом в грудь, и автофургон остановился.
С моей стороны к кабине, положив на плечо обрез охотничьего ружья, приближался сутулый верзила.
- Гия! Принимай товар! - обращаясь к суровому лицу кавказской национальности, подошедшему слева, наш сопровождающий отвернулся.
Этого мгновения мне хватило, чтобы ударить обеими ногами в открывавшуюся дверцу, которая отбросила сутулого гиганта.
- Задний ход! - рявкнул я, выдергивая "беретту" и прыгая из кабины.
Ковбой оказался не только болтлив, но и на редкость расторопен. Прежде чем двое бойцов по другую сторону успели что-либо сообразить, автофургон сдал назад, и они очутились на линии огня.
Надо отдать им должное, в себя они пришли почти сразу. Инспектор даже успел, поднимая автомат, выпустить в землю короткую очередь, но к тому времени я уже стрелял. Дитя гор, отброшенное прямым попаданием в грудь, завалилось в кусты, а инспектору пуля попала в горло. Захрипев, он рухнул ничком на просеку. Между тем со стороны "Жигулей" раздался оглушительный треск. Это вступил в бой мужичок-с-ноготок, оставшийся у машины. Первые же его выстрелы достигли цели. Контуженный дверцей верзила начал вставать, и его прошило навылет. Словно желая сдаться в плен, он раскинул руки и попятился, но пленных в этом бою не брали. Так что досталось и мне.
Когда острая боль обожгла мое левое предплечье, я нырнул вперед и распластался на жухлой траве. Ощущение было такое, как если бы зуб вырвали без наркоза. Мужичок, присев у "Жигулей", кричал что-то нечленораздельное и поливал свинцом деревья над моей головой. Казалось, будто голодный дятел мечется со сверхъестественной скоростью по лесу в поисках единственной личинки. Пот заливал мне глаза. Уже смутно я видел, как мужичок выронил автомат и, схватившись за Лицо, упал под багажник. "Беретта" моя продолжала хлопать, пока боек не щелкнул вхолостую. Я успел разнести в "Жигулях" стекло и высадить зеркальце заднего обзора. Почему-то зеркальце я запомнил, хотя почти ничего не соображал.
"Плохой знак!" - мелькнуло у меня в мозгу, и я потерял сознание.
Пришел я в себя уже в кабине рядом с Геной. Предплечье ныло ровно, как двигатель автофургона. Заглянув под рубаху, я обнаружил, что дальнобойщик успел за время моего отсутствия сделать перевязку.
- Закурить есть? - спросил я, вытряхивая из пачки последнюю сломанную в двух местах сигарету.
- Кончились. - Гена, сосредоточенный на езде, был по-спартански краток.
От прежней его разговорчивости не осталось и следа.
За окном накрапывал дождик. Гена включил дворники, и они размазали по стеклу грязь.
- А что везешь? - спросил я.
- Сигареты. - Ковбой криво ухмыльнулся.
Усмехнулся и я: "Полная фура сигарет, а курить нечего". В жизни такое встречается не часто, но и не редко. Как-то мы с товарищем осатанели от жажды, блуждая по Карпатским горам. Мы спускались в долину по берегу реки. Вода в ней была цвета глины, и заставить себя напиться мы смогли бы только под страхом смерти.
- Железки твои в кармане, - сказал водитель, когда я, затянувшись пару раз, передал ему "хабарик".
Нащупав "беретту" с отвинченным глушителем, я попросил его остановиться.
Было совершенно очевидно, что принятые мной за боевиков из "Третьего полюса" мужчины оказались заурядными волостными грабителями. Охватившая меня с некоторых пор мания преследования обретала угрожающий размах. Последние три трупа мне точно чести не делали. Выбор, прямо скажем, охотники за товаром широкого спроса оставили небогатый, но попытку договориться я в любом случае упустил. "А если и того хуже?! - размышлял я со злостью и смущением. - А если в тебе снова зашевелился "чужой", который делал когда-то зарубки на прикладе и которого ты с таким трудом загнал в коматозное состояние?! А если под защитой твоих лукавых доводов у него уже практика началась? Если это никакая уже не оборона, а самое что ни есть нападение? Ведь тебе же нравится убивать! Сознайся! Что ж ты в быки к Руслану или тому же Шиве не подался?! Ну?! Отвечай! Считаю до трех!"
- Что позволено быку, не позволено Юпитеру, - пробормотал я.
- Какому Юпитеру?! - изумился Гена.
- Юпитеру?! - сообразив, что опять думаю вслух, я свернул тему. - Прибор такой осветительный. Останови-ка. Выйти надо.
- Ты даешь, командир! - заерзал дальнобойщик. - Мы уже пять минут как стоим!
Чувствовалось, что в моей компании ему явно не по себе.
Заняв у Гены лопату, я перепрыгнул через кювет и направился в ближайший перелесок.
"Прощай, оружие!" - зарывая под сосной пропахшую порохом "беретту" с отработанным глушителем, я догадывался, что поступаю опрометчиво. Но так было надо. Скорее, это действие имело ритуальный характер.
- Тебя куда? - спросил дальнобойщик, выруливая на автостраду.
Мы уже проехали Тверь, и движение стало более интенсивным.
- На Кутузовский проспект. По Кольцу до Рублевки, там - прямо. - Я поправил испачканную кровью повязку. - И ты, Гена, вот что… Ты про наше маленькое приключение забудь. "Не видел, не слышал, не знаю!" Ясно?!
- А то! - буркнул ковбой. - Что я?! Враг себе?!
- Машину осмотрел?
- Не задело вроде! Тьфу-тьфу-тьфу! - Водитель, как это принято, трижды сплюнул на левую сторону.
Больше мы с ним до Филей не разговаривали.
…Уволившись из армии, я всю зиму прожил в охотничьем заповеднике. Среди людей я находиться не мог. Среди большого их, по крайней мере, скопления. Зима выдалась холодная. По вечерам мы с дедом-егерем как следует протапливали избу, пили чай с привозной копченой колбасой и вели задушевные беседы. "Калякали", - согласно его определению. Готовить нам помогала веселая и общительная старуха Васильевна. У деда была немецкая зажигалка с перламутровой облицовкой, взятая в плен под Сталинградом. И на столе по случаю ее постоянной заправки вечно торчал стограммовик желтого бензина. Васильевна, знавшая наверное, что по будням мы строго блюдем "сухой закон", однажды с похмелья потеряла бдительность и со словами: "Благодарствуйте, добрые хозяева!" опрокинула стакашек в рот. Могуч и надежен русский организм. Соседям Васильевна объяснила, что зуб лечит.
С рассвета я выполнял священный егерский долг: становился на лыжи и обходил угодья. Основной моей обязанностью было кормить кабанов. Подмосковный этот заповедник близ деревеньки Нижнее Максаково состоял на балансе у высшего партийного руководства. Многие выдающиеся слуги народа любили с ружьишком пошалить. В сопровождении своих верных клевретов они наезживали в максаковский отель - двухэтажный бревенчатый терем со всеми удобствами за высоким забором - и отстреливали мужественно лосей либо оленей, загоняемых егерями на "почетные номера". К моменту их прибытия по деревне бродили застегнутые на все пуговицы мрачные ребятишки, проверяя каждую будку и заглядывая во всякий сортир. Самой популярной охотой у великих мира сего была, конечно, стрельба по кабанам. Кабанов для комфорта и безопасности убивали с вышек, сидя на деревянных скамьях и распивая горячительные напитки. На две такие вышки верстах в десяти от нашей с дедом избы я и наведывался. Ежедневно я засыпал в иссеченные клыками ясли несколько ведер зерна. Зерно хранилось в дощатых коробах, нарочно устроенных под вышками, дабы дикие свиньи не забывали "дорогу смерти".
В первые дни моих посещений кабаны держались вдалеке. Они выгребали из леса на другом конце поляны и смиренно топтали сугробы, дожидаясь, когда я перестану им портить аппетит своим затрапезным видом. Постепенно они привыкли к моему присутствию. Запах пищи и мой стал для них чем-то слитным. Их стадо насчитывало до пятнадцати голов. Верховодил в нем подслеповатый старый вепрь с мощным седым загривком. Все прочие члены его семьи были самки и детеныши-поросята. Вепрь, наделенный недюжинным чутьем, заменявшим ему недостаток зрения, пока я маячил у вышки, всегда держал вежливую дистанцию. Но как-то раз ветер, дувший в мою сторону, подвел бывалого вожака. Подвел, надо заметить, в переносном смысле и в прямом. Опорожнив ведро в ясли, я выпрямился и увидел недоуменные маленькие глазки посреди серого холма, буксовавшего на расстоянии протянутой руки. Удивление наше было взаимным и продолжительным. Я стоял, замерев, как салага перед великим полководцем. Полководец же, раздосадованный собственным промахом, хрюкнул что-то вроде: "Эк тебя, братец, куда занесло!" - и развернулся вокруг собственной оси на сто восемьдесят градусов. Маневр этот повторила вся выстроенная позади него колонна. Причем так четко, как вряд ли возьмется исполнить рота почетного караула. Вепрь скомандовал отступление, и колонна в обратном порядке потрусила к лесу, когда в ход событий вмешался Будильник. Будильник, сторожевая дворняжка деда, отчаянный следопыт, сопровождавший меня во всех скитаниях по окрестностям, был так огорошен дерзкой вылазкой врага, что я даже на время забыл о его присутствии. И тут он сам о себе напомнил. Вдохновленный позорным бегством травоядных, Будильник с лаем кинулся в преследование. "Побеждают не числом, а умением!" - рычал Будильник, пытаясь вцепиться зубами в заднюю ногу вождя Трусливые Уши. Вождь Трусливые Уши обиделся и моментально превратился в вождя Большие Клыки. А превратившись в вождя Большие Клыки, он взметнул в воздух целую тучу снежной пыли и ринулся на Будильника. "Живая собака лучше мертвого льва!" - заверещал Будильник. В три прыжка он одолел разделявшее нас чистое пространство. "Давай! - тявкнул Будильник, спрятавшись за меня. - А то я все сам да сам!" Тяжелая махина, разогнавшись как паровой молот, мчалась на меня уже без соблюдения протокола наших предыдущих встреч. Теперь я был всего лишь легкой заслонкой между вождем Большие Клыки и нахальным Будильником. А Будильника требовалось наказать, чтобы он, каналья, не звонил по всей округе об унижении вождя Большие Клыки. Схватив за шкирку Будильника, я метнулся к вышке. И вышка меня не подвела.
"Зачем я это все вспоминаю?! - справился я сам у себя, откинувшись на сиденье рядом с дальнобойщиком Геной. - Я вспоминаю это из-за Будильника! Из-за несгибаемого Будильника я это все вспоминаю. Вот кто пример для подражания! Чтобы выжить, надо быть таким, как мой следопыт".
Вскоре после конфликта с матерым вепрем случилось так, что Будильник угодил в волчий капкан. Волков той зимой в охотхозяйстве развелось чуть ли не больше, чем в послевоенные годы. Спрос с егерей был строг. Волки резали партийных косуль, как отпетые вредители. За каждого хищника руководство назначило награду в сто двадцать рублей. Даже за волчонка. Егеря стали окружать флажками участки их миграции и стягиваться на коллективный отстрел. Но волки под флажки уходили. Они уже привыкли к флажкам. Красными флажками в нашей стране уже никого нельзя было удивить. Оставались капканы. В такой капкан и попал неосторожный Будильник. Стальные челюсти раздробили ему переднюю лапу, и затем у Будильника началась гангрена. Будильник мучился в холодных сенях на рваной подстилке. Дед хотел его пристрелить, но я уговорил обождать еще хотя бы сутки. На следующее утро я пошел по нужде во двор и чуть не наступил на Будильника, сидевшего у порога. Будильник посмотрел мне в глаза и поднял окровавленную культяпку. Ночью он сам себе ампутировал зараженную конечность. И остался жить…
- Приехали! - Дальнобойщик притормозил на светофоре. - Куда дальше?
Очнувшись от полудремы, я огляделся. Автофургон застыл посреди Кутузовского проспекта в плотном потоке транспорта.
- На разворот, - отозвался я. - Дальше покажу.
ГЛАВА 12
ДОКТОР ЧЕН
Прошла почти неделя. Я лежал в знакомых апартаментах "Лаокоона", окруженный заботой Серика и Проявителя. Доктор Чен прописал мне антибиотики, постельный режим и китайскую кухню.
В ночь после возвращения из Санкт-Петербурга у меня резко подскочила температура. Искушенный в подобного рода делах или, точнее выражаясь, стреляный Руслан послал с утра за врачом.
- Ты не волнуйся, - обнадежил он меня. - Чен мужик свой. Китаец.
- Зачем китаец?! - опешил я. - Почему китаец?!
- У тебя что? Расовые предрассудки? - хмыкнул Руслан. - Так я тоже не потомственный славянин. Врача, как и адвоката, своего надо иметь. Адвокат у меня еврей, а врач - китаец. Классный, между прочим, фельдшер. Не одного бойца в строй вернул. Последние, правда, месяцы работы у него негусто, поэтому он частную практику на дому открыл. Омоложением занимается.
- Как профессор Преображенский, - заметил я.
- Преображенский?! - Руслан поскреб на щеке густую растительность. - Не слыхал! Много шарлатанов развелось на Руси! Не счесть алмазов в каменных пещерах!
- Ты никак бороду решил отпустить? - В таком запущенном виде я наблюдал щеголя Руслана впервые.
- Да вроде того. - Он протянул мне прикуренную сигарету.
- Чен приехал! - доложил, заглядывая в комнату, Серик.
- Зови, - распорядился Руслан.
Худенький подвижный китаец с раскосыми глазами пройдохи тщательно осмотрел мою рану и задумался.
- Вы кушали побеги молодого бамбука? - спросил он с легким акцентом.
"Господи! - поразился я. - Неужто он и бамбук омолаживает?!"
- Это огнестрельное ранение, док! - поспешил вмешаться Руслан. - Побеги тут ни при чем!
- Они всегда при чем! - улыбнулся китаец. - Побеги и акульи плавники! Вкусная здоровая пища! Мидии, улитки тоже! Белок!
- А что все-таки насчет ранения? - попытался вернуть его Руслан к наболевшему вопросу.
- Тогда крепкий бульон! - Китаец открыл саквояж и разложил на столике инструменты. - Мясо можно! Все можно!.. Лучевая кость не задета. Неделю можно лежать и можно уколы. Пенициллин.
- Уколы умеешь делать? - Руслан обернулся к Серику, томившемуся в коридоре.
- Фига умеет, - подсказал Серик. - Он от этого в клинике два года лечился.
- Пусть Фигнер! - согласился Руслан.
Носатый, медлительный в движениях Фигнер был сменщиком Серика. В свою очередь он являлся в сауну ни свет ни заря и гонял сам с собой шары на бильярде. Более прочих ударов Фига предпочитал отрабатывать прямые, судя по непрестанному сухому треску, долетавшему в мою комнату через все стены. Жил Фигнер на улице 1812 года, о чем сообщал не без некоторой гордости всем подряд, намекая прозрачно на свое родство с прославленным партизанским героем.
- Можно терпеть, - разрешил доктор Чен, очищая мою огнестрельную рану и обрабатывая входное отверстие перекисью. - Русские могут терпеть. Они почти как мы.
Стиснув зубы, я дождался окончания процедуры - китаец ловко в два приема зашил рану нитками - и поблагодарил Чена за хлопоты.
- Вы еще молодой! - сказал Чен. - Когда будете старый, приходите! Чен знает секреты!
Для убедительности он закатил глаза и поцокал языком. А затем вдруг озорно подмигнул и, подхватив саквояж, засеменил к выходу. В дверях он чуть не столкнулся с Проявителем. Отступив на шаг, Чен сложил вместе ладошки и отвесил Матвею Семеновичу, словно живому воплощению бога Вишну, глубокий поклон.
- Если температура не уйдет, можно звонить! - объявил он нам с Русланом.
И удалился, насвистывая арию из оперы "Паяцы".
Матвей Семенович проводил его сердитым взглядом.
- Шут гороховый! - сказал он так, чтобы Чен его услышал.
Двое старых плутов, судя по всему, друг друга не жаловали.
- Мошенник! - Проявитель сел рядом со мной на диван. - Он вас еще не омолаживал древними порошками Шамбалы?!
- Ну, мне пора. - Руслан, пряча улыбку, отвернулся. - Ты, Саня, лежи смирно. На дверях охрана. Мышь не проскочит.
После его отбытия мы с Матвеем Семеновичем пошептались, и спустя три дня на мое одеяло легла пачка фотоснимков.
- Это Галемба! - Проявитель постучал ногтем по изображению тучного мужчины, выходящего на тротуар из микроавтобуса. - Это - улица Поварская, бывшая Воровского! Вот за этой аркой со двора вход в ЧОП "Близнецы". Там опасно было снимать! Шныри и камеры наружного наблюдения! Из окон подъезда напротив деревья мешают.
- Ничего, - сказал я. - Это лишнее. Вы и без того отработали, как суперагент.
Польщенный Матвей Семенович продолжал сообщать результаты разведки:
- Галемба всегда приезжал к восьми ноль-ноль. Уезжал в разное время. Вчера до ночи сидел. Людей в "Близнецы" заходит много. Кто сотрудник, а кто посетитель - невозможно разобрать.
- Так вы что же?! - удивился я. - Три дня там безотрывно сами слежку вели?!
- Зачем сам? - возразил Проявитель. - Я снимок знакомому показал, бывшему вохровцу! Он человек праздный, да и языком зря не чешет. Толковый человек! С вашими-то, Саша, деньгами я, если надо, целую армию найму!
- Не надо, - умерил я пыл Матвея Семеновича. - Вы лучше вот что… А другого Галембы там не появлялось?! Ну или кого-нибудь на него похожего?!
- Похожего не было, - твердо сказал Проявитель. - Был кто-то похожий на депутата этого… Знаете?!
- На Раздорова! - определил я без тени сомнения.
- Верно!