"Мерседес" Рути я нашел быстро - около дачи под номером шестнадцать. Машина была видна сквозь кустарник. Для начала я прогулялся мимо с видом беззаботного дачника, даже сорвал какой-то цветок и понюхал его. Цветок пах ромашкой. Пройдя вдоль дачи, я заметил, что свет горит только в одном окне второго этажа. Посмотрев по сторонам и отбросив ненужную ромашку, я быстро перемахнул через живую изгородь.
Деревянная дача была явно казенной послевоенной постройки. Но, судя по всему, содержалась хорошо. Стены были свежевыкрашены, во всяком случае около крыльца, где горел фонарь. Дом был двухэтажным, с мансардой наверху. Участок вокруг зарос соснами и кустами. Прямо напротив светящегося окна уж очень соблазнительно росло невысокое, с раздваивающимся стволом дерево, словно специально предназначенное для того, чтобы следователь Турецкий ловко влез на него и поинтересовался, что же происходит в комнате с горящим окном.
Вспомнив вновь уроки юности, а особенно детства, я достаточно легко влез на дерево. Окно было наполовину задернуто занавеской, но сквозь открытую половину я довольно хорошо разглядел Рути
Спир, стоящую вполоборота к окну и энергично жестикулирующую.
Ее собеседника видно не было. Голоса практически были неразличимы. Можно было только с уверенностью сказать, что один голос принадлежит Рути, а второй - какому-то мужчине. Зато прекрасно просматривались картины. Холсты на подрамниках были составлены один к другому у дальней стены. Одна картина в простой раме была развернута лицом к окну. На ярко-синем фоне резвились какие-то странные существа, словно увиденные в микроскопе. Черепаха с круглым карим глазом и полосатым брюхом, не то комета, не то сперматозоид с розовыми ресницами, цветные шарики, пересеченные серыми полосами...
Я мало что смыслю в живописи, но эта картинка напоминала Кандинского.
Я увидел по тени, что собеседник Рути вышел из комнаты. Рути стала разворачиваться лицом к окну. Я с ужасом подумал, как сейчас встречусь с ней взглядом. Что мне тогда сделать? Кивнуть, шаркнуть ножкой или сделать вид, что я ее не узнал, а здесь, на дереве, оказался совершенно случайно. Просто мимо проходил. Ромашки собирал.
На мое счастье, Рути окно открывать не стала, а, наоборот, отошла куда-то в глубину комнаты. Через секунду погас свет.
Я поспешил слезть с дерева, чтобы не встретиться с жильцами прямо у освещенного крыльца. Мне было крайне любопытно, кто же этот таинственный собеседник Рути. Я присел за кустом крыжовника, откуда прекрасно был виден освещенный вход в дом.
Очнулся я в машине. Дядя Степа смачивал мне виски влажным носовым платком. Голова моя гудела, как тысячи паровозов во время похорон очередного народного вождя. Дядя Степа наконец увидел, что я очнулся:
- Ну слава Богу, Сан Борисыч!
- Что произошло? Ни хрена не помню!
- Еще бы ты помнил! Тебя так по башке звезданули, что ой-ей-ей. Радуйся, что жив остался. - Голос дяди Степы доносился как из глубокого подземелья, постепенно приближаясь и становясь все отчетливее. Я попытался ощупать голову:
- Кто звезданул-то?
- Спрашиваешь тоже! Знал бы - убил. Ишь чего задумали, на следователя нападать. Да еще при исполнении. Я тебя еле отыскал. Смотрю, тебя что-то долго нет. А потом смотрю, как ни в чем не бывало "мерседес" наш из ворот выезжает. За рулем американка, а рядом с ней боров такой в очках. Я к охране. Спрашиваю, откуда, мол, машина, в какой даче хозяйка живет? А они говорят, что это не хозяйка, а гостья. Хозяин сам рядом с ней сидел. Филин его фамилия. Известный, говорят, человек.
Дядя Степа изобразил на своем лице смешанные выражения почтительности и насмешки одновременно, тем самым изображая разом и себя и охранников.
А дача эта, значит, говорят, номер шестнадцать. Я тебя еще чуток подождал, а потом что-то мне подозрительно стало. Дачу, думаю, что ли Турецкий грабить собрался в отсутствие хозяев. Пойду, думаю, подсоблю.
- А дальше что? - Я уже почти пришел в себя, хотя головы еще как таковой не ощущал.
И даже время от времени притрагивался к месту нахождения предполагаемой головы, чтобы убедиться в ее хотя бы чисто физическом существовании.
- А что дальше? Обошел я всю эту дачу, шестнадцатую, вокруг. Гляжу, а под кустом крыжовенным Турецкий лежит, отдыхает. Ну, я тебя на закорки взвалил. Тяжелый ты, Сан Борисыч, как камень. Кирпич натуральный. Ребята из охраны предлагали милицию вызвать. Но мы ж тут инкогнито. Я решил, что и так обойдется. А, Саш?
- Правильно, дядя Степа. Все грамотно. Дураков надо учить. Это я про себя, конечно. - Я удрученно кивнул и тут же пожалел об этом своем столь несвоевременном действии.
По дороге в Москву, решив, что все действенные события уже позади, дядя Степа все-таки не удержался и рассказал анекдот из своего неистощимого запаса.
- Слышь, Саш? Старушка спрашивает, кто окно разбил? Внучка отвечает: мама. Но виноват папа - он присел, когда тарелка ему в голову летела. Слышь, Саш, он присел!
- Ну, глядишь, в следующий раз и я присяду.
Пожалуй, это был самый ценный совет за весь этот день: приседай, Турецкий, если в твою голову летит тарелка.
И уже около самого дома я вдруг вспомнил, кто же была эта дама около ресторана Дома литераторов. Старуха Дудина, сожительница коллекционера Кульчинского! Собственной, причем, персоной.
Я потому не смог сразу вспомнить, что на официальных наших встречах Дудина и вправду выглядела совсем старухой, вот только глаза она изменить не могла. В ЦДЛ она обернулась не то чтобы молодой, но уж сто процентов, что не старухой. Этакая холеная зрелая красотка постбальзаковского возраста.
Ничего себе метаморфозы! Глядишь, если меня еще чем-нибудь стукнут, то я такого навспоминаю! Всей прокуратурой не расхлебать.
Глава пятая "ДЕНЬ КИЛЛЕРА"
2 августа 1994 года
- Доброе утро, Александр Борисович. - Как всегда Верочка уже на месте.
Иногда мне казалось, что она вообще ночует в прокуратуре. Как бы рано я ни пришел, она практически всегда уже на месте.
- Доброе утро, Верочка! Ломанова, конечно, еще нет в наличии?
Верочка заулыбалась:
- Он только что звонил. Но не из дома, а из библиотеки. Сказал, что в библиотеках ради него летний режим работы изменили на зимний.
- Хорошо бы и ради меня хоть что-нибудь изменили, - сказал я и прошел в свой кабинет.
Там уже вовсю трезвонил телефон. Чуть ли не подпрыгивал от нетерпения, захлебываясь механической своей трелью. Кто бы это мог быть, такой деловой, да такой настойчивый, да в такую рань?
Это оказалась Рути Спир. Я машинально ощупал все еще болевшую голову.
- Господин Турецкий! Я, надеюсь, не слишком рано? Я очень извиняюсь, что не смогла вчера с вами, встретиться. Сегодня - выбирайте любое время.
Интересно, она имела в виду, чтобы я сам выбирал время, когда меня будут бить по голове?
- Меня больше устроит вечер. Часов восемь-девять, если для вас это не слишком поздно.
Прекрасно. Я буду вас ждать в своей квартире именно в это время. На сей раз никого лишних не будет. Только Семен Филин, с которым вы прекрасно знакомы. Какой-то у вас голос усталый, - добавила она с участием.
- Голова болит. После вчерашнего, - прямо и открыто ответил я. Честный я все-таки парень. Простой и без всяких там экивоков.
- Знаете, это, наверное, свежий воздух так действует. Когда я после города хоть несколько часов проведу на даче, у меня тоже голова побаливает. Аспирин хорошо помогает, вы аспирин не пробовали?
- Непременно попробую. В следующий раз.
- Вы все-таки берегите себя. - Голос Рути был предельно искренен и столь же сладок. Прямо как натуральный гречишный мед. Мед-то мед, а все же скорее не гречишный, а липовый. Во всех смыслах липовый.
- Обязательно, - столь же искренне пообещал я.
Удивительно трогательная забота. Сначала стучат по голове, а потом советуют принимать аспирин. Что ж, во всяком случае, она мне ясно дала понять, что о моем непрошеном визите на дачу Филина не только догадывается, но и точно знает.
Ну, а уж стукнуть по голове всегда охотника найти можно. Особенно такому доверчивому и простодушному клиенту, как следователь по особо важным делам. Не иначе, это был какой-нибудь охранник филинской дачи, выступающий в роли садовника.
Ну ладно, я им это тоже припомню, хотя и не злопамятный. Но ведь не бесконечно же, есть пределы и моему ангельскому терпению.
- Верочка!
Она появилась в кабинете тотчас же, будто только и ждала, когда я ее позову.
Найдите, пожалуйста, список картин, пропавших из коллекции Кульчинского. Помнится, там должны быть и фотографии.
"Чем черт не шутит", - подумал я.
Верочка принесла толстую папку с тесемочкой, кокетливо завязанной бантиком. Я углубился в изучение коллекции. В списке ни одной работы Кандинского не значилось. Но какой я искусствовед? Потому я и решил просмотреть все фотографии. Сразу отложил в сторону фотографии со скульптур, статуэток и прочего антиквариата. Зато фото картин честно и внимательно просмотрел все до одной.
Картины, которую я видел через окно на даче Филина, там не было.
Тут меня осенило. Не связано ли все это с пропавшей коллекцией Нормана Кларка? Если это вдруг окажется так, то надо поставить свечку в честь моего столь легкого ранения. Вполне могли и пришить. И наверное, были бы правы.
Вообще, эти любители живописи вконец распоясались - то одна коллекция пропадает, то другая. Я не на шутку был возмущен.
Я еще раз позвал Верочку, но уже более официально:
- Вера Игоревна!
Она вновь возникла передо мною в мгновение ока. Это, наверное, и есть тот профессионализм высшего класса, присущий только женщинам, - появляться чуть ли не раньше, чем позовет начальство.
- Свяжитесь, пожалуйста, с Музеем частных коллекций. Возможно, у них есть список работ из коллекции Кларка и фотографии. Насколько я знаю, у них шли предварительные переговоры о передаче коллекции музею.
- Хорошо, Александр Борисович. Будет сделано.
В это время появился Ломанов. Он принес новую кипу материалов по Норману Кларку. И мы с ним погрузились в очередное изучение.
Большую часть работы делал, конечно, Сергей, представляя мне лишь свод наиболее интересных фактов. Но некоторые документы я просматривал и сам - кто знает, иногда с виду незначительная бумажка может пролить свет на то, что хочет спрятаться в самую глубокую тьму.
Что касается Ломанова, то мне иногда казалось, что мыслями он чаще находится в Америке послевоенного десятилетия, чем в Москве середины девяностых...
Незаурядная личность Кларка и вправду завораживала и опутывала своим своеобразным обаянием. А ведь мы имели дело только с мертвыми бумагами. Каково же было его настоящее и реальное воздействие на людей, работавших и сталкивавшихся с ним?
В офисе фирмы "Амальгама" проходило подписание крупного контракта с представителями АО "Лайма", занимавшегося крупномасштабными поставками нефти из Башкирии. Длинноногие девушки в коротких юбках разносили шампанское в высоких фужерах и минеральную воду - для трезвенников и язвенников.
Глава фирмы "Амальгама" Петр Владимирович Несторов, моложавый, с виду преуспевающий бывший комсомольский вожак, протягивал руку председателю правления "Лаймы" Венедикту Васильевичу Файбисовичу, чей отец, Василий Файбисович, был в свое время известным эстрадным куплетистом, про которого по Москве ходило множество анекдотов.
Рассказывали, что в тридцатые годы, когда кончился НЭП и народ уже начал немножко голодать, но привычно молчал, Файбисович-отец однажды вышел на эстраду, весь увешанный муляжами колбас, окороков и сыров. Вышел, стоит и молчит. Минуту молчит, две минуты, три. Наконец, кто-то из публики не выдержал и закричал:
- Файбисович! Почему вы молчите?
- Почему я молчу - понятно. А вот почему молчите вы? - грустно спросил Василий Файбисович.
Венедикт Файбисович имел с властью еще более напряженные отношения, но в плане не столько идеологическом, сколько уголовном. В советское время его дважды сажали за валютные операции. По удивительному стечению обстоятельств его сегодняшний визави Петр Владимирович Несторов именно в те времена работал в отделе ЦК комсомола, занимавшемся административными органами. То есть в те незапамятные времена нынешние коллеги находились по разные стороны баррикад.
Это, однако, не помешало им найти точки соприкосновения во времена постсоветские. Поскольку оба придерживались единого мнения, что деньги не пахнут. А о своем прошлом оба любили иронизировать. Не допуская, правда, иронии со стороны.
Накануне подписания контракта, а именно вчера, Файбисовичу позвонили и предложили подписать тот же контракт, но с другим партнером, некой фирмой "Лотона". Предложение было сделано в мягкой форме, но с намеком, что от подобных предложений не отказываются. Однако Файбисович был не из слабонервных, и такими звонками его пугали уже не раз.
Как, впрочем, и Нестерова, которого об этом "предложении" Файбисович поставил в известность. О фирме "Лотона" Несторов, казалось, и слыхом не слыхивал. Он лишь посоветовал верный способ - усилить охрану.
- Уже сделано. - Файбисович расплылся в улыбке.
Он был необычайно доволен контрактом, собой, шампанским и вообще - жизнью.
Пожав друг другу руки, коллеги по бизнесу договорились в самое ближайшее время непременно встретиться в какой-нибудь неофициальной и непринужденной обстановке. Несторов, взглядом указав на пробегавшую длинноногую диву, многозначительно подмигнул:
- Без жен конечно же, господин Файбисович?
У меня сейчас как раз и нет жены. Одна кончилась, другая - не началась, - по папиной традиции завершил дело шуткой Файбисович.
В сопровождении трех молодцев-мордоворотов, как он их сам ласково величал, Файбисович вышел к машине.
Никого подозрительного в обозримой перспективе проспекта Вернадского, на котором находился офис "Амальгамы", замечено не было. "Форд" Файбисовича рванул с места.
Только охранник фирмы, оставшийся покурить у дверей, увидел, как, проехав метров двести по проспекту, "форд" неожиданно взлетел в воздух, словно решил стать самолетом, и уже в воздухе взорвался на множество кусков горящего железа. Гром потряс окрестности. В нескольких домах, находившихся поблизости, повылетали стекла. Пострадал и припаркованный у обочины старенький "Москвич". Больше жертв, к счастью, не было.
Так закончил свой земной путь Венедикт Файбисович, сын Василия Файбисовича...
Несторов немедленно утроил свою охрану, ведь ему тоже звонили из таинственной "Лотоны", о чем он Файбисовича, по устоявшейся природно-комсомольской привычке умалчивать, не проинформировал.
Не счел нужным. Или необходимым. Или, на худой конец, выгодным.
...На Старой площади, в бывшем ЦК КПСС, где ныне располагается Администрация Президента, происходило очередное, ставшее уже традиционным совещание по борьбе с организованной преступностью.
Константин Дмитриевич Меркулов, заместитель Генерального прокурора России, сидел в конференц-зале и внимательно слушал доклады представителей разных ведомств о положении дел в столице. Большинство цифр, конечно, он знал по ежедневным сводкам, ложившимся ему на стол. Но одно дело - листать сухие бумаги, совсем другое - слушать живых людей.
Хотя каждый из выступавших не в первый раз отчитывался перед столь серьезным собранием, но присутствие Президента заставляло их быть более откровенными и самокритичными. Крутой нрав Президента был хорошо известен всем.
Да и оправдываться было особо нечем - ситуация и вправду была почти ужасающа. На совещании присутствовали все главы административных ведомств. Хотя выступали зачастую не они, а их заместители.
В президиуме сидели министр внутренних дел Виктор Ерин, глава Федеральной службы контрразведки Сергей Степашин, начальник Меркулова, кажется уже вечный и. о., Ильюшенко, прокурор Москвы Геннадий Пономарев, заместитель министра юстиции Евгений Сидоренко, начальник столичного управления по борьбе с организованной преступностью Владимир Рушайло и начальник МУРа Александра Романова.
В первом ряду справа Меркулов заметил крупную голову директора Службы внешней разведки Евгения Макова и лысину его заместителя Митирева. Разведчики, как всегда, держались особняком и в стороне.
Голова Меркулова, словно хороший компьютер, пропускала через себя информацию, отбрасывая частности и концентрируясь на главном. По традиции о таких совещаниях в верхах докладывал потом работникам Генеральной прокуратуры именно он. Поэтому он как бы заранее составлял свое будущее сообщение для людей, непосредственно связанных с расследованием реальных конкретных преступлений, а также с надзором за соблюдением законности.
Меркулов всегда был противником драконовских мер, потому что такие меры, судя по опыту, лишь на внешнем уровне приводят к сдерживанию преступности. На самом же деле они порождают такой правовой беспредел, что ни в сказке сказать, ни пером описать.
Следователь обязан строго придерживаться буквы закона. Даже если он будет единственным, кто ее придерживается. Но иногда и один в поле воин.
Преступник должен сидеть в тюрьме, как говорил герой Высоцкого из известного фильма "Место встречи изменить нельзя". Да, должен сидеть, любой ценой, но только не ценой нарушения закона со стороны правоохранительных органов. Снежный ком начинается с одной снежинки. А мы потом удивляемся лавине коррупции и преступлений, обрушившихся на наши "кристально чистые" органы. Меркулов горько усмехнулся своим мыслям и стал слушать выступление министра Виктора Ерина.
Неожиданно Меркулов чуть не подскочил в кресле - что-то достаточно острое ткнуло его в бок. Это "что-то" оказалось локтем сияющей от радости неожиданной встречи Александры Ивановны Романовой. Меркулов машинально сразу посмотрел в президиум: место Романовой зияло пустотой. И как же это он не заметил, когда она выбиралась оттуда?
- Ну, как тебе цифирки, впечатляют? - шепотом осведомилась Романова.
- А то, - усмехнулся Меркулов, дружески пожав ее локоть.
Последним выступал директор Федеральной службы контрразведки Сергей Степашин. Он обошелся без цифр, вполне логично объяснив это тем, что цифр и процентов и так было приведено великое множество. И вправду, совещание явно затянулось.
Он рассказал о последних и очень полезных контактах с соответствующими службами других стран.
Как всегда в последнее время, его выступление в конце концов свелось к тому, что ФСК необходимо вернуть следственные функции, без которых у его людей просто-напросто связаны руки.
Насколько Меркулов знал, этот вопрос уже давно обсуждается в высших сферах. И даже близок к положительному решению. Честно говоря, он не мог сказать с абсолютной уверенностью, за такое он решение или против. С одной стороны, Степашин прав в том смысле, что если органы занимаются борьбой с преступностью, то они должны иметь возможность официально расследовать факты. С другой стороны, у всех, и не в последнюю очередь у прокурорских работников, еще слишком свежи в памяти были те времена, когда бывший КГБ был неподотчетен практически никому. И если они и обращались к органам прокурорского надзора для получения той или иной санкции, то это было лишь чистой формальностью.