Я набрал номер Меркулова, быстро изложил ему ситуацию.
- Когда ты хочешь брать Филина?
- Я хочу поручить это Славе Грязнову. У меня сегодня принципиальная встреча с этой американкой. Ну, внучкой Спира, у нее есть важные документы по Кларку.
- Саша, а ты уверен? Мы с этим Филиным не вляпаемся в "полицейский произвол"? У него ведь солидные защитники найдутся.
- Костя, ну я же своими глазами эту картинку видел. Наши ребята там безотлучно дежурят. Из дома ничего не вынесешь.
- Хорошо. Тогда, считай, договорились.
В этот момент в кабинет сунулась рыжая голова Грязнова.
- Заходи, заходи, Слава. Только что о тебе говорили. Богатым будешь.
- Видимо, уже никогда не буду. - Грязнов сгорбился, лицо его приобрело жалостливое выражение.
Правую руку он протянул немного неловко вперед, словно за милостыней, и затянул тоненьким гнусавым голосом профессионального нищего:
- Граждане-товарищи-господа! В моей семье большое горе. Я - милиционер, сын - милиционер, дочь - милиционер. И даже теща - милиционер. Дайте в морду кто сколько может.
В дверях кабинета давилась от смеха Верочка. Видимо, ради нее и разыгрывалось это представление.
- Ладно, кончай юродствовать, присядь. Разговорчик есть.
- Мои уши, как первоклассные локаторы, настроены на прием. Прием! Прием!
Грязнов приложил ладони к голове, изображая не то Чебурашку, не то и в самом деле локаторы.
- Поедешь сегодня выручать коллекцию Кларка. На дачу Филина. Санкция есть.
Грязнов моментально стал серьезным:
- У меня для тебя тоже сюрприз. Наши ребята вышли на Волобуева. По оперативной информации он завтра с приятелями идет в сауну при заводе Орджоникидзе. Они там всегда моются. С девочками, между прочим. Там их голенькими и тепленькими и возьмем. Кстати, похоже, что и Волобуев, и все его приятели-расприятели имеют прямое отношение к фонду Буцкова. Брать будем всех. Надеюсь, в парилку они без пушек ходят. Хотя оружие у них обычно всегда при себе. Ну, так нам это только на пользу. Всех и повяжем на тридцать суток. А потом разберемся.
- Все равно будьте осторожны. Эти типы стреляют без раздумий.
- Будет сделано. Все в лучшем виде.
- Что выяснилось по поводу Дудиной?
- Дудина Наталья Юрьевна, она же Юдина Наталья Юрьевна, она же Лисинская Сарра Абрамовна, а на самом деле все-таки Наталья Юрьевна, но Личко. По девичьей фамилии. Дудина по последнему мужу, Юдина - по первому. Лисинская - по мужу промежуточному, ненадолго затесавшемуся.
- А откуда ж Сарра Абрамовна-то взялась?
- А хрен ее знает! Не иначе как эмигрировать в какой-то момент собиралась. Два раза проходила по сто сорок седьмой статье. Доверчивых граждан в соблазн вводила. Машину "покойного" мужа как-то раз двенадцать продала. Это ж надо уметь! А вообще-то она художница по образованию. Училище пятого года закончила.
- Художница? Это интересно. А те копии картин из коллекции Кульчинского случайно не ее вдохновенной кисти принадлежат?
- Нет, на таком уровне она не работает. И вообще, кажется, забыла, как кисточку в руках держать. Потому как предпочитает держать в них исключительно деньги. Да, кстати, ты был прав, никакая она не старуха. Ей еще и пятидесяти нет. Ядреная бабенка, когда бабульком не прикидывается.
- Надо поднять все связи Дудиной, скорее всего копиист обнаружится среди ее знакомых. Только сдается мне, это мало что нам даст. Ведь копии эти пытались провезти через границу скорее всего для опробования канала. Похоже, с аэропортовской таможней они больше связываться не будут. Значит, это будут либо дипломатические каналы, либо в очередной раз Прибалтика. Или с каким-то невинным грузом через моря и океаны. Хотя могут и еще что-нибудь пооригинальней придумать...
- Проверим все и вся, не извольте беспокоиться, гражданин начальник! - Слава козырнул по-военному, причем вполне браво.
Распрощавшись, он отправился готовиться к вечерней операции, а я набрал телефон Марины и пригласил ее пообедать в недавно открывшийся в нашем Беляеве ресторан "Зазеркалье".
Тем самым я готовил себе абсолютно райскую жизнь. Завтракаю с одной женщиной, обедаю - с другой, а ужинаю, соответственно, с третьей.
В квартире Рути Спир раздался телефонный звонок. В это время у Рути находилась ее маникюрша из салона "Чародейка", услугами которой она пользовалась последние несколько лет, когда приезжала в Москву.
Это началось еще до появления всех новомодных, на западный манер устроенных салонов. А Рути Спир очень привыкала к людям, тем более что Эльвира так искренне восхищалась и самой Рути, и теми мелкими подарками, которые Рути не забывала ей дарить помимо оплаты за работу.
Извинившись перед Эльвирой, Рути вышла в другую комнату с радиотелефоном в руках.
- Алло, Рути, это вы? - спросил высокий и быстрый женский голос.
- Да, Наталья Юрьевна, это я. Я вас сразу узнала. Как поживаете?
- Как живем, так и поживаем, а как ваши дела?
- Как сажа бела. Надо торопиться.
- Поспешишь - людей насмешишь. Это, кстати, тоже из народных русских поговорок. Мы делаем все возможное. Может быть, скоро понадобится большая сумма наличными.
- Сколько?
- Я думаю, не меньше пятнадцати.
- Нет проблем, главное, чтобы дело двигалось. А то иначе может быть поздно.
- Конечно, конечно. Это и в моих интересах.
- Когда мне ждать вашего звонка?
- Завтра, в это же время. Я должна встретиться с этим чиновником и окончательно договориться о сумме.
- Деньги к завтрашнему утру будут. Я сейчас же поеду в банк.
- До завтра.
- Всяческих вам успехов.
Рути вернулась в гостиную, где скучающая Эльвира листала модный журнал с глянцевыми красотками.
"Сейчас же" Рути растянулось на целый час, она не могла отложить такое важное дело, как маникюр, ради каких-то денег.
- Саш, а давай съездим отдохнем. К морю. - Марина мечтательно посмотрела на мое отражение в зеркале.
- Да мы ж с тобой только что на море были, - я видел двух себя и четырех Марин одновременно.
Зал ресторана был оформлен целым каскадом зеркал. Постоянных посетителей подстерегала серьезная опасность как минимум растроения личности.
- Ну разве это отдых? Туда-обратно, три часа на пляже...
В этот момент к нашему "зазеркальному" столику подошел официант весьма лощеного, но тем не менее подозрительного вида. Правая бровь у него была залеплена пластырем.
Я предоставил Марине, как это ни стыдно, делать заказ. Но мое неджентльменство объяснялось очень просто - я в этом ресторане еще не был, а Марина была. А они теперь такие названия для своих блюд придумывают, что сразу и не поймешь, рыбу заказываешь или мясо.
Сделав заказ, Марина продолжила светскую беседу об отдыхе:
- Ну так как ты насчет моря?
- Очень много работы, но, может быть, что-нибудь и получится... Ты куда хочешь поехать?
- Можно опять в Крым, но только в Гурзуф, там так хорошо в августе. Представляешь, портвейн из чайника? - Марина засмеялась.
Тут залепленный официант принес горячее. Мы с Мариной посмотрели друг другу в глаза и поняли, чего же мы оба больше всего сейчас хотим. Наскоро уничтожив горячее, почти не разбирая вкуса, мы стремительно расплатились с официантом.
Уже через пятнадцать минут мы были у Марины дома. А если быть совсем точным - в ее постели. Очень удобная у Марины привычка - не убирать постель с дивана, а просто прикрывать ее огромным клетчатым пледом...
Я посмотрел на часы. Е-мое! Так и опоздать немудрено!
- Куда это ты спешишь? Уж не к другой ли собрался? - Марина лениво потянулась.
Тебя бы к нам на работу. Нюх у тебя просто собачий. Именно к женщине. Но не подумай ничего такого. Обычная рабочая встреча с одной молоденькой американкой. Это здесь, недалеко. Вечером заскочу. Будешь дома?
- А куда же я денусь? - изумилась Марина. - Ты только сам куда-нибудь не провались, как это у тебя случается. В крайнем случае, хоть позвони.
Уже выходя из подъезда, я подумал: что это я своим возлюбленным по очереди хвастаюсь тем, что встречаюсь с молоденькой девочкой? Старею, что ли?
Полковник Владимир Петрович Фотиев не дремал. Только совсем стороннему взгляду, если бы таковой обнаружился, могло показаться, что Фотиев позволил себе расслабиться. Прикрыв глаза, он сидел на кожаном диване и ждал звонка Филина. Тот все не звонил. Наконец, раздалась долгожданная трель звонка. Фотиев скорее схватил, чем поднял трубку
- Вас слушают.
- Это я.
- Ну что?
- Все в порядке. Все чисто и прозрачно, как слеза младенца.
- Так, Сема, отправляйся к себе. К тебе сегодня с обыском, похоже, нагрянут. Ты с ними там построже. Покричи, кулаками поразмахивай, ногами потопай. И сразу же напиши жалобу в прокуратуру. Мы со своей стороны это дело тоже раздуем.
Все-таки товарищ Берия был предусмотрительным человеком... По его личному проекту все это сочинялось. Вот и пригодилось. - Филин был явно доволен собою.
- Хорошо то, что хорошо кончается. Так что ты, Сема, раньше времени перья не пуши. Вот поедем с тобой в Париж, тогда и гульнем на всю катушку. Помнишь, как тогда, в Гамбурге?
- Такое не забывается, - хихикнул в трубку возбужденный Филин.
Не успел Фотиев положить трубку, как зазвонил другой телефон, по которому он получал устные донесения от своих агентов.
- Олег Вадимович?
- Да-да, моя дорогая Линда. Я тебя узнал. Есть добрые вести?
- Он, - приятный женский голос сделал фиксированное ударение на "он", - сегодня вечером встречаемся со своей американкой.
- Так. Понял. Спасибо. Звони.
Закончив разговор, Фотиев поднял трубку третьего телефона.
Баби ждала меня на ступеньках общежития Института русского языка. Сегодня на ней была неимоверно пестрая юбка с огромными карманами и белая тенниска. На ногах я ожидал увидеть все те же огромные ботинки, но меня ждало глубочайшее разочарование. Она была просто босиком.
Перехватив мой взгляд, Баби улыбнулась и объяснила:
- Я очень люблю так ходить. Понимаете, у меня плоскостопие, и это очень полезно.
Мы прошли мимо суровой вахтерши, напоминающей, как это водится в подобных заведениях, тюремного надзирателя. Она внимательно изучила разовый пропуск, который мне выписала Баби, но проверять документы - почему-то не стала.
У лифта стояла шумная разноцветная толпа, и Баби предложила пойти пешком, тем более что жила она всего на третьем этаже.
В комнате Баби было неимоверно тесно.
- Это, наверное, самая маленькая комната в общежитии. Зато я здесь живу одна. По большому блату, как у вас в России говорят.
- А в Америке что, не существует блата?
Она засмеялась:
- Конечно, существует. Но не в таких масштабах.
- Простите, Баби, за нескромный вопрос, - сказал я, присаживаясь на край кровати, - вы же из богатой семьи, насколько я понимаю. Так почему же вы живете здесь, в этом общежитии, а не в приличной гостинице, например? Поймите меня правильно, мне это действительно интересно.
Она на мгновение задумалась и ответила очень серьезно:
- Понимаете, в гостинице к проживающим слишком пристальное внимание. А я не люблю быть центром внимания... К тому же все студенты и стажеры живут здесь, почему же я должна быть исключением? Только потому, что у меня есть деньги? Это не слишком-то честно. Точнее, не слишком справедливо. Я, кстати, еще в старые времена ужасно не любила ваши валютные магазины.
- Почему?
- Ну как - почему? Я могу там покупать, а вы не можете. Вы должны пить чай, похожий на траву, а я хороший...
- Так что ж, Баби, все время, что вы жили в России, вы заваривали нашу траву?
Она засмеялась:
- Нет, до такого самоотречения я дойти все же не смогла. Теперь, к счастью, нет таких мучительных моральных проблем. Везде все продают за рубли.
Оказывается, нас ждал приготовленный Баби ужин. Честно говоря, на такое солидное угощение я и не рассчитывал. Баби принесла с кухни сковородку с огромным куском жареной свинины и выложила мне на белую плоскую тарелку, скорее похожую на блюдо для салата, большую часть. Я было запротестовал.
Но Баби категорически не принимала ни малейших возражений:
- Мужчины должны есть мясо. К тому же к мясу у меня есть красное французское вино.
Вино было приятным и терпким. Мы выпили за международную дружбу. И приступили к мясу. Я не пожалел, что поддался уговорам, огромный кусок как-то помимо моего желания стремительно уменьшался, и достаточно скоро на белой тарелке осталась одна косточка.
- Ну, Баби, ублажили. Потрясающее мясо!
- Спасибо, Александр. Я рада, что вам понравилось.
Баби, а в смысле чего вы здесь в Институте русского языка стажируетесь? Вроде бы русский язык вы знаете очень хорошо. Во всяком случае, словарный запас у вас будет побольше, чем у многих моих соотечественников.
- Ну, во-первых, нет предела совершенству, так, кажется, говорят? А во-вторых, моя специальность русская литература. Я занимаюсь Гончаровым и пишу диссертацию по роману "Обломов".
- Знаю, знаю, классический русский человек, лежащий на диване и мечтающий об идеальном мире.
- Простите меня, Александр, но это очень школьное представление. Вы перечитывали этот роман после окончания школы?
- Честно говоря, нет. А надо было?
- Ну, в какой-то момент книги вообще надо начинать не читать, а перечитывать. Я еще до этого времени не доросла, но знаю, что именно так и буду поступать. А что касается Гончарова и его Обломова, то, на мой взгляд, это вообще один из самых великих романов в мировой литературе.
- Даже так?
- Именно так. Обломов олицетворяет собой Россию, а Штольц - Запад. И совсем не в смысле лежания на диване. Тем более, что лежит он все больше в первых главах. А в некоторые моменты он даже очень активен. Только его активность - созерцательная. А не практическая, как у Штольца. И кто же вообще уверен в том, что человеку на самом деле надо всю жизнь суетиться, зарабатывать деньги, все время куда-то бежать. Так живут, например, практически все мои соотечественники.
Баби встряхнула волосами. Вытащив из просторов юбки зажим для волос, она заколола волосы в какое-то подобие пучка.
- Жарко... Да, мы построили развитую технократическую цивилизацию, но потеряли, мне кажется, гораздо больше. Мы потеряли именно способность созерцать, мы постоянно боремся. Меня уже тошнит от этой борьбы.
- Но похоже, что и у нас сейчас жизнь все больше становится борьбой за выживание. Только пока без материальных благ вашей цивилизации. Правда, и в советское время мы все постоянно с чем-то боролись, но, насколько я понимаю, большевистская Россия - это вовсе не Россия идеальная. Времен того же Гончарова.
- Да-да, именно так. При всем большевистском терроре, пытавшемся изменить в первую очередь сознание людей, ничего, по-моему, не получилось. Русский человек все равно остался созерцателем, а вот нынешняя ситуация в этом смысле гораздо опаснее. Вот если вы пойдете не своим путем, а американским, то вы действительно со временем превратитесь в третьестепенную колонию. Да, жизнь людей будет более-менее обеспеченной, но едва ли счастливой.
- Вы думаете?
- Уверена. Конечно, мне легко рассуждать, когда у меня нет материальных проблем. Но очень трудно жить среди людей, которые говорят и думают только о деньгах...
Баби на минуту задумалась, но почти тут же снова встряхнула головой:
- Что это я вдруг разнылась? Я закончила перевод дневника...
- И что там оказалось?
- Давайте выйдем покурить, а потом я вам отдам. И сам дневник и перевод. Там собака зарыта на родине Кларка. Вот он, дневник, - она показала мне небольшую тетрадь в кожаном переплете, - а вот мой перевод.
Она показала тоненькую пачку исписанной бумаги, словно для того, чтобы я убедился, что она меня не обманывает.
- Он что, такой тоненький?
- Да это же не записи о каждом дне жизни. Там только то, что дед узнал и что думал о Кларке.
- А где же у вас курят?
- Обычно все курят на лестнице, те, кто не курит в комнате. - И, словно извиняясь, добавила: - Если курить здесь, то потом все настолько пропитывается дымом, что после можно вообще не курить, только дышать. Это будет одно и тоже.
На лестничной площадке и вправду стояла большая консервная банка, приспособленная под пепельницу. Мы с удовольствием закурили.
Баби курила неумело, как подросток, было видно, что она это делает крайне редко. От дыма ее сигареты свежо попахивало ментолом.
По традиционно зеленой стене, прямо за спиной Баби, куда-то спешил по своим делам рыжий таракан. Я инстинктивно коснулся плеча девушки:
- Баби! Осторожно! За вами - дикое, неприрученное и хищное животное.
Баби обернулась к стене и засмеялась:
- О! Эти животные здесь дома. Это мы приезжие, их гости, а настоящие хозяева - они. Мое счастье, что я не очень брезглива. А то бы пришлось воспользоваться вашим советом и жить в "Метрополе".
- А вы уверены, что там нет тараканов?
- Ну, когда мне там приходилось жить, я их не наблюдала. Хотя, конечно, не исключено.
- А вы знаете, что в России тараканов называют прусаками, а в Германии - русаками? Это, наверное, от горячей и взаимной любви немцев и русских. Меня почему-то в последнее время многие убеждают, что именно немцы - наши главные друзья и партнеры в мире...
- Я знаю, что у нас очень многие боятся наметившегося сближения России и Германии. Но мне кажется, что и Россия и Германия в этом ужасном веке так сами себя уничтожали, что они уже никогда не захотят объединиться на почве ненависти к другим народам. Но, между прочим, Германию я тоже очень люблю. Чем-то близки классическая немецкая музыка и классическая русская литература.
На лестничной площадке слышно было, как где-то совсем рядом, за стенкой, вверх-вниз ездит лифт. Потом останавливается и с протяжным скрежетом раскрывает свои двери. В какой-то момент он заскрежетал чуть ли не над самым ухом.
На нашем этаже остановился, - констатировала Баби. - Единственный недостаток моей комнаты, что она рядом с лифтом. С утра до вечера скрипит и скрипит. Впрочем, я уже почти привыкла. Потом, чтобы заниматься, у меня есть такие штучки для ушей...
- Наушники?
- Нет, нет, такое смешное название...
- Бируши?
- Точно, точно, только я всегда думала, что бируши с ударением на первом слоге.
- Не смею настаивать на своей версии, но мне с детства казалось, что это расшифровывается, как "береги уши" по аналогии с Гертрудой, что в советском варианте вовсе не классическое немецкое имя, а "Герой труда", - объяснил я Баби.
Мы вернулись в комнату. Я разлил вино по бокалам, в голове у меня сам собою родился тост. Не сверхоригинальный, конечно, я бы даже сказал, что вполне банальный, но, в конне концов, из чего состоит наша жизнь, если не из сплошных банальностей?
- Я хочу выпить за вас, Баби. За ваше понимание России, русской литературы и особенно Обломова, которого я торжественно обещаю перечитать в самое ближайшее время. Непременно.
- Значит, за меня и за Обломова?
- Пусть будет так.
Мы церемонно содвинули бокалы и выпили до дна.