- Вот сюда пройдите, пожалуйста!
Дверь широко распахнулась, и в кабинет решительно вошел крупный человек плотного телосложения. От его фигуры прямо веяло ощущением солидности, достатка и уверенности в себе.
Темно-серый костюм был явно куплен в каком- то очень дорогом магазине, может быть, в одном из тех, что я видел мельком на Пятой авеню в Нью-Йорке. И галстук его, поди, стоил не меньше сотни баксов. Красиво жить, что и говорить, не запретить. Но дело было не только в пиджаке.
Перед нами предстал человек из той категории людей, которых и называют сильными мира сего. Он бы одинаково смотрелся и в министерском кресле, и с генеральскими погонами, и на заседании Думы. Но с большей радостью я бы увидел его на скамье подсудимых. Потому как человек этот был крайне опасен.
Я вспомнил, что именно так о нем говорила Ольга Лебедева, описывая встречу Дэвида Ричмонда, Нормана Кларка с человеком с розовым шрамом над левой бровью. Именно этот шрам и ставил все на свои места. Нет, все же более всего Андрей Леонидович Буцков напоминал главу мафиозного клана. Умного, тонкого, хитрого и безжалостного "крестного отца"...
- Присаживайтесь, Андрей Леонидович, - с ласковой улыбкой предложила Романова.
- Спасибо, - сказал он, усаживаясь в кресло напротив Александры Ивановны.
И, не дожидаясь вопросов, сам заговорил:
- Я должен вам прямо заявить, что правление Фонда воинов-интернационалистов уполномочило меня заявить, что мы будем ходатайствовать перед обвинением о максимально строгом наказании наших сотрудников Волобуева и Кротова, которые по непонятным пока для правления причинам оказали сопротивление представителям органов милиции.
Он был строг, серьезен, а голос его даже звучал несколько трагически. Прямо древний грек какой-то.
- Весь наш фонд и лично я, как его руководитель, глубоко озабочены тем, что на нашу деятельность, направленную на моральную и социальную реабилитацию воинов-интернационалистов и их семей, может пасть тень неблаговидного проступка наших сотрудников.
Граждане Волобуев и Кротов сегодня ночью были задушены в камере Бутырской тюрьмы, - спокойно перебила его затянувшуюся песню Романова.
- Как? Разве такое возможно? - с пафосом и почти искренним удивлением в голосе воскликнул Буцков.
- Да-да, Андрей Леонидович, как выясняется, возможно. - Александра Ивановна покачала головой, осуждая беспорядок в пенитенциарном заведении. - Вы же знаете, наверное, в каком тяжелом положении сейчас находятся тюрьмы и следственные изоляторы...
- Да-да, я читал об этом в прессе. В самое ближайшее время фонд перечислит довольно значительную сумму на счет Бутырской тюрьмы.
- Хорошо, хорошо, Андрей Леонидович. Давайте перейдем к делу. Взгляните, пожалуйста, на эти фотографии. Вы кого-нибудь знаете из этих людей?
Среди двух десятков фотографий, лежавших на столе, были фото Волобуева, Кротова, Сергеева и Зульфикарова (эти двое были арестованы в сауне на заводе Орджоникидзе и явно имели отношение к фонду Буцкова, хотя официально в нем не числились), Дэвида Ричмонда, Ольги Лебедевой, Натальи Дудиной и Нормана Кларка.
Конечно, мы в какой-то мере показывали ему свои карты, но это должно было заставить его потерять осторожность. Вряд ли прямо сейчас, но хотя бы после. Если дикий зверь замирает в своей норе, то его либо выкуривают, либо выманивают оттуда.
Буцков вынул из внутреннего кармана пиджака инкрустированный перламутром кожаный очечник, а из него двумя пальцами выудил очки в тонкой золотой оправе. Потом он достаточно долго протирал их какой-то специальной салфеточкой, прежде чем водрузить на нос. Честное слово, в очках он стал немного похож на нашего премьер-министра, только помоложе и, пожалуй, посамоуверенней.
- Так-так, - солидно сказал Буцков и стал пристально рассматривать фотографии. - Ну этих вот двоих я конечно же знаю - это мои... бывшие сотрудники Волобуев и Кротов...
Он отложил сразу две фотографии в сторону.
- А больше, кажется, никого и не знаю... Хотя, хотя постойте...
Он взял фотографию смеющегося Дэвида Ричмонда и стал в нее пристально вглядываться.
- Да, это вроде бы он. Сейчас не могу назвать его имени, но это тот представитель американского посольства, через которого наш фонд организовывал поездки в летние лагеря в США для детей погибших в Афганистане ребят. Точно, это он.
- А что же вы, не помните его имени?
- Нет, знаете ли, уже не припомню. По роду моей работы приходится общаться с таким количеством людей, что вы и представить себе не можете, Александра Ивановна. Впрочем, если это для вас так важно, можно поднять документы. Мне позвонить, когда выясню?
- Нет, не надо, - отрезала Романова.
- А вот этих двоих вы не узнаете?
Я выделил из общей группы фотографий Ольгу Лебедеву и Нормана Кларка.
- Нет, не узнаю, уважаемый Александр Борисович, - спокойно ответил Буцков, мельком взглянув на карточки.
Интересное кино! Похоже, меня-то он как раз и узнает. Интересно, откуда бы это? Ведь Романова нас друг другу не представляла. Я решил сделать вид, что не заметил его промаха. Или это был вызов? Мол, высоко сижу, далеко гляжу.
Но уж коли он не по правилам, то и я решил вытащить из рукава припрятанного джокера:
- А у меня, Андрей Леонидович, несколько иные сведения на сей счет, - голос мой был настолько сладок и медоточив, что мне аж самому стало противно, - а именно, что двадцатого июня сего года на веранде загородного ресторана "Самовар" имела место встреча. Деловая встреча. Между вами, Андрей Леонидович, сотрудником посольства США Дэвидом Ричмондом, имени которого вы так и не припомнили, и Норманом Кларком, известным американским издателем и предпринимателем. А вот это та самая Ольга Лебедева, которая была в ресторане вместе с Ричмондом, а после была убита вашими людьми... - Я протянул ему фото Ольги, но он не желал смотреть.
Нависла тяжелая тишина. Кажется, Романова искренне наслаждалась растерянностью Буцкова, но тот быстро взял себя в руки:
- Если это официальный допрос, то я отказываюсь отвечать в отсутствие своего адвоката. Если это просто беседа, то я от нее устал. И хотел бы покинуть ваше слишком гостеприимное заведение. У меня много работы.
Александра Ивановна быстро взглянула на меня, я ей столь же быстро подмигнул.
- Да, это всего лишь беседа, и вы можете быть свободны.
Когда за внешне спокойным, но на самом деле разъяренным Буцковым закрылась дверь, Романова усмехнулась:
- Ну, Саня, разворошил ты гадюшник, похоже. Знаешь, даже я, видавшая виды на своем веку, чувствую, что это дико опасный тип. Слушай, Саня, может, тебе охрану организовать, а то...
- Да что вы все с этой охраной заладили! - психанул я. - Хватит того, что я с "Макаровым" не расстаюсь. Скоро под подушку класть буду. Еще мне всякой сволоты бояться недоставало.
- Ну-ну, успокойся, знаю, что герой, - примирительно сказала Романова.
- А где Слава-то Грязнов? Все раны зализывает?
- Да нет, уж с утра на работе. У себя в кабинете с лохматым каким-то беседует.
- Пойду проведаю раненого друга.
- Звони, - кивнула Романова, уже углубившись в свои записи.
Кабинет, где сидел Грязнов, находился на следующем этаже. Проходя через холл, я поздоровался с муровцами, которые с интересом, как малые дети, смотрели криминальную хронику по телевизору. Будто сами не сталкиваются с этим каждый день. Как раз в этот момент на экране показывали роскошный синий "мерседес", крыша которого была вскрыта, как консервная банка.
Диктор объяснял, что этот "мерседес" принадлежал господину Соломатину, председателю правления Нефтегазбанка. Когда машина банкира проезжала по улице Осипенко, где находится главный офис банка, по пути ее следования были взорваны "Жигули", видимо под завязку начиненные взрывчаткой. Господин Соломатин, шофер и двое охранников погибли. Взрыв был произведен скорее всего с помощью радиоуправления.
- Нефтяная война все еще продолжается, - мрачно закончил сообщение диктор.
Ребята зашумели и принялись обсуждать детали происшествия. Я же прошел в кабинет к Грязнову.
Кивнув мне на стул, он продолжил разговор с заросшим донельзя человеком абсолютно богемного вида. Как я вскоре понял, это был художник, сделавший для Дудиной копии работ из коллекции Кульчинского, которые потом задержали на таможне в багаже господина Терхузена.
- Наташа - святой человек, - убежденно говорил заросший.
Я даже и не сразу понял, что это он о Дудиной-Личко и так далее столь выспренно отзывается. Что и говорить, оказывается, человек и впрямь многолик.
- Понимаете, господин майор, она хотела передать коллекцию мужа в Костромской областной музей. Ее муж был родом оттуда. Но ей хотелось оставить в память о нем копии самых интересных работ. Конечно, я согласился. Я даже денег не стал брать за работу, только за материалы...
- Скажите, Миша, а вы впервые по просьбе Натальи Юрьевны выполняли подобные работы?
- Ну, не скажу, что очень много, но кое-что делал. Например, в прошлом году, еще когда был жив ее муж, они просили отреставрировать несколько икон. Две шестнадцатого века, а одна пятнадцатого, совершенно замечательная - "Огненное вознесение Илии", знаете такой сюжет?
- Знаю, - не очень уверенно ответил Грязнов. - Их они тоже собирались кому-то дарить?
- Конечно, все свои иконы они собирались передать храму Большого Вознесения. Вы его знаете, у Никитских ворот, там еще Пушкин с Натальей Гончаровой венчался. Они так и говорили, что вот в честь Натальи Гончаровой они их туда и передадут. То есть это, конечно, не совсем канонический ход, - усмехнулся лохматый Миша, - но все-таки для Наташи это было очень важно.
- Так что ж, все ясно, - сказал Грязнов, - спасибо вам, Миша. Прочитайте и подпишитесь, пожалуйста, вот здесь и здесь.
- Да что там читать, я вам и так верю.
И Миша, не глядя, подписался в указанных местах.
- Как ты его раскопал? - поинтересовался я, когда за художником закрылась дверь.
- Элементарно, Ватсон. Стоило показать в училище пятого года его работу, как мне тут же назвали имя. Талант, брат, вещь достаточно редкая. Не затеряется. Но лопух, скажу я тебе! Да ты ж сам видел. Голову на отсечение даю, что не придуривается.
На сей раз головы Грязнова мне не было жалко, потому как скорее всего он был прав.
- А сами-то картинки тю-тю? Кондов еще не отыскали? Все ж таки народное достояние.
- Ой нет, Саша, боюсь, что уплывут картинки... Тут, понимаешь ли, какое дело, Дудина-то от нас улизнула благополучно.
- То есть?
- Нет нигде ее, я ж не напасусь людей за каждым ее шагом следить. Три дня уже дома не появляется. Не то блядует, не то картинки в землю зарывает. Ну ничего, глядишь, где и выплывет. Пограничникам и таможенникам мы передали и описи картин, и ее личико. Причем в двух видах - бабцы в расцвете лет и дряхлой старушонки. Ты ж знаешь, она у нас артистка. "Наташа - она святой человек", - сказал он с придыханием.
Он так ловко передразнил Мишу, что я не мог не рассмеяться.
Рыжая хитрая Клеопатра и черная вальяжная Луиза всегда прекрасно чувствовали настроение хозяина. Поэтому они прятались за сейфом, пережидая, пока ярость Андрея Леонидовича утихнет.
- Андрей, да не бери ты это в голову. - Степашин отхлебнул коньяк из маленькой рюмочки.
- Как я их ненавижу! - прорычал Буцков.
Но все же присел напротив Степашина и залпом опрокинул в себя рюмку.
Ладно, ладно, успокойся. Мы ведь практически одержали победу. Теперь, можно сказать, у нас есть и свой банк. Так что отныне мы вправе считать себя нефтяными королями. То есть мы с тобой почти, как арабские шейхи. Дело только за гаремами. Но это дело наживное.
Степашин нарочито плотоядно улыбнулся, но Буцков лишь поморщился. Степашин попробовал подойти к шефу с другой стороны:
- Во всяком случае, деньги, которые мы заработали, уже невозможно потратить. Теперь, через контролируемые нами банковские структуры мы сможем без хлопот пополнять наши специальные счета в швейцарских и люксембургских банках. Пора, Андрей, рвать когти. Лучше руководить нашей организацией с Лазурного берега, чем из тюрьмы. Это, конечно, тоже возможно, но менее комфортно. Похоже, кольцо сжимается. У нас может просто не остаться времени. - Степашин говорил горячо, но мысли свои выражал как бы в виде совета.
Буцков наконец улыбнулся. Клеопатра осторожно высунула голову из-за сейфа, принюхиваясь.
Буцков и Степашин выпили еще по рюмке. Буцков, опершись подбородком о кулак, о чем-то глубоко задумался. Степашин ему не мешал, зная, что в такие моменты Андрей Леонидович принимает решения.
- Все-таки я настаиваю на том, что его надо убрать, - наконец сказал он, и в голосе его особенно отчетливо зазвучали металлические нотки. - Все, что ты говоришь, конечно, правильно и верно. Когти надо рвать, но только заплатив по оставшимся счетам. Я не могу простить того, что из-за них нам придется хотя бы на время отказаться от легальной борьбы за власть.
- Андрей, подумай, они же всех на уши поставят! Всю милицию, ОМОН, прокуратуру... Да еще, того и гляди, ведомство моего однофамильца подключат. А с ФСК и вовсе шутить не следует.
- Он со мной говорил как с какой-то швалью!
Буцков стиснул рюмку с такой силой, что она треснула в его ладони. Он стряхнул осколки в корзину для бумаг.
- Такое я не могу простить... Всякий паршивый следователишка будет еще на меня свысока поглядывать? Ну нет, не бывать этому. Только на сей раз поручи это дело не этим безмозглым идиотам, которые промахнулись с рыжим шутом из ментарни, а Доле. Доля промахов не делает. А мы тем временем отсидимся на даче и посмотрим, как дело будет разворачиваться. Тем более что я хочу проследить за переправкой картин до конца. Чтобы быть уверенным, что в официальной нашей резиденции на Лазурном берегу холлы и гостиные будут оформлены хорошей живописью.
- Нет, Андрей, от картин на Западе лучше побыстрее избавиться. Продать через подставных лиц в "черные" коллекции. Я же вам не зря расхваливал свою тетку Наталью Юрьевну - она своего рода гений этого дела. Что-нибудь продать-перепродать, да не остаться внакладе. Она уже с этой американки столько долларов настригла, а та платит и платит. Думает, вернутся к ней баксы сторицей. Но я-то знаю - от моей тетки никому ничего не возвращается.
Ну американку-то даже немного жалко, но уж больно хочется наколоть сытого козла-международника, а особенно этого гэбэшника. Видишь, вроде как они договаривались с нами сначала сами, а все практические дела на бабу свалили. Джентльмены хреновы.
Буцков достал из среднего ящика стола новую рюмку, налил коньяку и выпил. После этого добавил, завершая разговор:
- Нам бы только день простоять да ночь продержаться. Если уберем следователя, у которого слишком длинный нос, то у нас будут те несколько дней, чтобы зацементировать нефтяной рынок на случай нашего срочного отъезда. Он слишком дорого нам дался. Не дрейфь, Женя, я тебе обещаю, что не позже чем через неделю мы будем купаться в Средиземном море. Теперь сидим на даче, в Москву носа не кажем. Все переходят на казарменное положение. Про эту дачу никто не знает. А записана она на одного о-очень народного артиста. Так что она вне подозрений. В крайнем случае, мы им за так не дадимся.
Похоже, последняя фраза не очень-то понравилась Степашину. Если положить руку на сердце, то больше всего на свете ему хотелось сейчас очутиться на том самом благословенном Лазурном берегу.
Кошки, почувствовав, что хозяин уже вошел в норму, вылезли из своего традиционного укрытия и смело запрыгнули на стол.
Сегодня я решил, что мне просто необходимо посмотреть балет. То есть на самом деле я, конечно, хотел увидеть Любу. Но сначала хотел увидеть ее как бы издалека. Сцена Большого для этого подходила как нельзя лучше. Тем более что давали "Жизель".
В прошлый раз на этом спектакле я следил только за Ольгой в первом акте, теперь же мне предстояло любоваться Любой во втором. Скажу честно, что я так устал от всех тех бумаг, что перелопатил сегодня с Ломановым, что чуть не заснул на самом красивом месте, где вилиссы хотят укокошить Альберта, а Жизель им не дает. Исключительно самоотверженная женщина!
К счастью, у заснувшего рядом старого немца выпал из рук бинокль, и от этого стука я пришел в себя. Под музыку Адана в голове моей прокручивались совсем не музыкальные мысли о Нормане Кларке, его таинственных и вроде бы даже не очень для него выгодных махинациях с поставками оружия и еще о том, что в эти поставки напрямую были замешаны убитый Дэвид Ричмонд и Андрей Леонидович Буцков, с которым я сегодня впервые встретился лицом к лицу.
После спектакля я ждал Любу у служебного входа. Рядом топтались восторженные балетоманы и балетоманки с букетами и горящими глазами. Люди без букетов были поклонниками вроде меня, то есть не балета как такового, а конкретных его представительниц. Худенький молодой человек, сам похожий на балетного танцовщика, как-то странно на меня время от времени поглядывал.
Наконец вышла Люба. Все-таки я чувствовал себя полным дураком, что не догадался купить несколько цветочков. Как-то совсем из головы вылетело, что женщины это ужас как уважают - цветы разные, шоколад...
Но Люба, похоже, была рада мне и без цветов. Никого не стесняясь, она прямо-таки кинулась ко мне в объятия. Врать не буду, я испытал приятное волнение.
Страннее всего повел себя в этой ситуации тот молодой человек, который прежде поглядывал на меня. Он нам кивнул. Я почувствовал, что Люба как-то напряглась, а лицо ее слегка нахмурилось.
- Александр Борисович,- более чем официально сказала она, - позвольте вам представить моего брата.
- Денис, - протянул мне руку молодой человек. - Я тут тоже свою однокурсницу, Лену Юркову, жду, ты ее, Люба, не видела?
- У кордебалета ведь другая раздевалка, сам знаешь. Ну пока, нам пора. - И Люба буквально оттащила меня от служебного входа. - Саш, я ужасно хочу есть! Просто умираю! Идем скорее!
Я успел лишь кивнуть Денису на прощание, но, удаляясь, чувствовал как бы физически его пристальный и одновременно растерянный взгляд. Я не знал, чем такой взгляд можно объяснить. Любу об этом тем более спрашивать было бесполезно.
И без объяснений было ясно, что между братом и сестрой отношения какие-то странные.
Глава пятая ЛЕГЕНДА О ВЕЛИКОМ ШПИОНЕ
9 августа 1994 года
И опять мы с Любой совершенно по-семейному пили утренний кофе. Я все-таки рассказал ей о своем путешествии в Америку, не открывая, впрочем, цели и результатов поездки. Люба прежде бывала в Америке не раз на гастролях, поэтому мы просто делились впечатлениями от этой безумной, так не похожей на нашу страны.
- А ты помнишь около Центрального парка небоскреб, где жил Джон Леннон?
- Конечно, только там жил не один Джон Леннон, а целый букет звезд. Этот дом называется "Дакота". Правда, это здорово, когда домам дают имена собственные? Представляешь, если бы мой дом назывался бы, например...
- Суббота!
- Что - суббота? - не поняла Люба.
- Ну, дом по имени "Суббота". Улица Пятницкая, а самые заметные дома - Понедельник, Вторник... И так до Воскресенья.
- Н-да, Турецкий, фантазия у тебя чрезвычайно оригинальна, - язвительно сказала Люба.
- Какой уж есть, - с ложной скромностью потупил я глаза.