Особенности брачной ночи или Миллион в швейцарском банке - Саша Антонова 10 стр.


Покидая библиотеку, я обратила внимание на светлый квадрат пола, выделявшийся на фоне затертых каменных плит, как будто здесь не хватало ковра. Тяжелому дубовому столу и такому же креслу было одиноко и неуютно на оголенных камнях.

В комнате, стены которой были обшиты резными деревянными панелями, я обнаружила кровать неимоверных размеров. Ложе с витыми столбиками по углам прикрывал шатер из обветшавшего розового шелка - с кистями и бахромой, весь в буфах и складках. Такое же ветхое розовое покрывало раскинулось на королевских перинах. Мне не удалось побороть искушение, и я, раскинув руки, с радостным воплем повалилась навзничь на розовое покрывало. Перина, как выяснилось, была набита булыжниками. Я ткнулась затылком в жесткий тюфяк. Пыль поднялась серым облаком.

Чихнув раз двадцать подряд, я переключила внимание на шкаф. Исполинских размеров гардероб был под стать кровати. Он подпирал спиной стену, и казалось, что стоит убрать его, как замок рухнет. К гардеробу прилагалась небольшая стремянка. Дверцы, подобные воротам, открылись с легким скрипом. Пахнуло засушенными травами и кедровой древесиной. Я распахнула дверцы и обомлела.

Внутри на вполне современных плечиках висели платья давно позабытых фасонов из старинной парчи, шелков и кружев, напоминавших паутину. В круглых шляпных коробках лежали головные уборы разных эпох: береты и чалмы, капоры и шляпки с увядшим флердоранжем. Туфельки на забавных каблуках, украшенные огромными пряжками или бантами, теснились в обувных ящиках. Ах, как это было интересно, словно очутилась в театральной костюмерной!

Я приложила к груди платье с вышивкой из бусин, когда-то белое, а теперь пожелтевшее, как старая бумага, и заглянула в стоячее зеркало с мутным стеклом. Отражение мне понравилось. Сбросив разодранные на коленке грязные джинсы, свитер и измазанные в глине кроссовки, я облачилась в наряд средневековой дамы. Платье расползлось на плече по шву, но в челом смотрелось очень даже неплохо. Вынув из пучка оставшиеся шпильки и сняв очки, я разглядела в зеркале размытый близорукостью силуэт элегантной дамы. Следующим оказалось платье из золотистой парчи.

Позабыв все на свете, я вынимала из душного плена гардероба старинные наряды, примеряла шляпки и выдумывала жизнь женщин, которым они принадлежали. Приседая в реверансах, строя отражению глазки, изображая королевскую особу и посылая воображаемой свите поклонников воздушные поцелуи, я развлекалась, как ребенок.

В самый разгар веселья, когда я обнаружила костюм с воротником из жестких накрахмаленных кружев, напоминавших круглое блюдо, и запуталась в тесемках, шнуровках и нижних юбках, мне почудился странный звук, будто кто-то фыркнул или хихикнул. Выпростав голову из вороха складок, я прислушалась к тишине замка с замирающим от страха сердцем. В комнате никого не было!

- Эй, кто тут? - мой голос дрогнул.

Воображение услужливо нарисовало глумливую ухмылку на полупрозрачном лице белого привидения и такой же наглый оскал на морде фантомной лошади. Я зябко поежилась. Из раскрытого окна потянуло сыростью реки.

Освободившись из плена платья и молниеносно натянув джинсы со свитером, я выглянула в окно, в соседнюю комнату, прогулялась до поворота коридора и вернулась назад, в розовую спальню. В замке никого не было! Мне показалось. Я хмыкнула и пожала плечами, подбадривая себя и прогоняя суеверный страх. Страх развеялся, но неприятный осадок все же остался на самом донышке подсознания. Радостное настроение улетучилось, и стало стыдно за несолидный поступок.

В смущении я аккуратно повесила наряды в шкаф, поправила покрывало на ложе и посмотрела на часы. Наручные часики китайского производства встали, не выдержав испытания походными условиями. Впрочем, я и без них догадалась, что наступило время обеда.

Кухню я нашла совершенно случайно, возможно, интуитивно. Длинный, с изрезанной и подпаленной столешницей грубо сколоченный стол, по обе стороны от него колченогие скамьи, битые глиняные горшки, сваленные в углу казаны, пустые бутылки в плетеных корзинах, вязанка дров, черная от копоти чугунная печь, а так же застоявшийся запах пригоревшего жира - вот что мне удалось обнаружить в полуподвальном помещении.

Из съестных припасов в замке имелись связка репчатого лука, хранившаяся, по моим прикидкам, со времен крестоносцев, головка сыра, такого твердого, что его не смогли одолеть мыши, и такого пахучего, что сознание прояснялось, как от нашатыря, и бутылка с подозрительной темной жидкостью, запечатанная сургучом. Главной находкой стали невероятной длины спички в цилиндрической жестяной банке и полотняный мешочек, подвешенный к балке потолка. В нем чудом сохранились пять крупных сухарей. Один я тут же сунула за щеку и ощутила почти райское блаженство.

- Луковый суп! - объявила я меню и энергично принялась за дело.

В первую очередь следовало развести огонь. Дети цивилизации, мы имеем смутное представление, какое это трудное дело - добывание огня. Мы привыкли к газовым плитам, электрическим чайникам и микроволновым печам, и даже не подозреваем, каким великим открытием стал для человечества обыкновенный костер.

Я положила три полена в топку, прикрыла их обрывками соломенных плетенок из-под разбитых бутылей и чиркнула спичкой. Желтый огонек жадно схватился за сухую солому, моментально превратив ее в пепел, облизнул поленья, подпалил им бока и съежился. Я дунула в топку, подбадривая несмелое пламя. Язычки взметнулись и опять опали в бессилии. Запихнув еще порцию соломы и истратив три спички, я добилась небольшого прогресса, в результате которого бок одного полена обуглился.

Немного поразмыслив, я пришла к выводу, что костру не хватает тяги, добавила поленьев, уложив их домиком, запалила солому факелом и что было сил дунула в топку. Облако золы вырвалось на свободу, окутало меня с ног до головы, запорошив очки, нос и рот.

Кашляя, чертыхаясь и протирая полой свитера стекла очков, я поднялась с пола. И замерла в ощущении, что нахожусь в кухне не одна. Кое-как водрузив на нос очки, я обернулась и различила сквозь серую пленку темную фигуру в дверном проеме.

Старуха в черном одеянии неподвижно стояла и смотрела на меня, замораживая холодом высокомерной насмешки, которую источали ее прищуренные глаза, крючковатый нос, вздернутый острый подбородок и плотно сжатые губы. Старуха Смерть явилась по мою душу. Я задохнулась от ужаса, сердце остановилось, а ноги стали ватными и подогнулись в коленях.

- Ой, - вырвался из горла мышиный писк, и серое марево рассыпалось звонкими горошинами.

Глава 13
Год 1428, ранний вечер

За окном висело густое серое небо. Дождь стучал в стеклышки витражной затворки. Тук-тук, тук-тук. Или это сердце мое плакало горькими слезами, оплакивая тех, чьи виноградники вытоптали копыта жеребцов, тех, кто задохнулся в пламени пожара, тех, кто потерял прошлое и будущее на шерстяном одеяле. Вот и Шарльперо потерялся в пыльных коридорах замка, пропал в таинственных закоулках и потайных ходах. Съели его откормленные крысы маркграфовских житниц или растерзали собаки из охотничьей своры. И лишь рыжие клочки шерсти перекатывает сквозняком на забытых лестницах замка. Да и от Блума до сих пор нет вестей…

- Держи голову прямо! - старуха больно дернула прядь волос.

Я послушно выпрямилась. Гунда заплела пятую по счету косу, чтобы сделать на моей голове модную прическу.

- В комнате Изабеллы веди себя скромно, - напутствовала она. - Молчи. На вопросы не отвечай. Голос тебя выдаст. У Агнес голос был звонкий и тонкий, а у тебя низкий, с хрипотцой… И глазищи-то, глазищи свои притуши. Ресницы опусти и сиди мышкой. А то как поведешь глазищами, аж мороз по коже… Изабелла начнет гадости говорить - не слушай. Она всем их говорит. Магнус чушь будет болтать - не обращай внимания, он всегда чушь болтает. С отцом Бонифацием - поосторожней, он хитер, как иезуит. Шута гони. Будет рожи корчить или язык показывать - ногой его шугани. От Хендрика держись подальше, сиди с придворными дамами. Да! И не забудь ласково улыбнуться Марианне.

Все ее премудрости в одно ухо влетели, из другого - вылетели. Иное мучило меня:

- Гунда, как умерла Агнес?

- Как? Да как все, - пожала она плечами. - Перестала дышать и умерла.

Я с укоризной посмотрела на нее в зеркало.

- В наших краях ходят слухи, что ее убил маркграф перед алтарем.

- Врут! - рассердилась старуха. - Он и пальцем ее не тронул. Ее укусила змея.

- Как - змея? - не поверила я. - Откуда в церкви змея?

- Что ты такая глупая? - всплеснула она руками и упустила плетение. - В церкви все было просто прекрасно! Отец Бонифаций благословил их, они обменялись обручальными кольцами и поцеловались. Хор мальчиков ангельскими голосами исполнил канон. Потом было веселье. Магнус упился до того, что свалился под стол. После гонга молодые удалились в свою опочивальню.

- И что? - мое любопытство разгорелось жарким пламенем.

- И ничего. - Гунда поджала губы. - Не крутись!

- Когда же ее укусила змея? Где?

- Утром. В опочивальне.

- Ты все врешь, - недоверчиво покачала я головой.

- Я - не вру! Хендрик сам разрубил змею пополам, но было уже поздно. На ее руке, вот тут, между большим и указательными пальцами остались следы ядовитых зубов. Медноголовка, слышала о такой? Водится в наших краях. Самая ядовитая…

- Но как змея оказалась в опочивальне?

- Да кто ж его знает? - пожала она плечами.

- А почему она укусила ее за руку?

- А ты хотела за какое место? - фыркнула старуха. - Ох, мученье с твоими косами. Вот здесь держи.

Она свернула косы спиралями и заколола костяными шпильками. Голова стала похожа на гроздь винограда. Сверху водрузила островерхий колпак с вуалью.

- Вот, теперь хорошо! - оценила она свою работу. - Похожа. Вылитая Агнес.

- Гунда, - все никак не могла я взять в толк историю со змеей. - У змеи нет ног.

- Нету, - легко согласилась она.

- Как же змея могла подпрыгнуть и укусить Агнес за руку?

- Ну какая же ты непонятливая? - в досаде Гунда постучала себя указательным пальцем по лбу. - Змея была в ларце с алмазной короной. Агнес доставала корону, и в это время ее укусила змея!

- Зачем в ларце была змея?! - ахнула я.

- Змеи - они такие: они всегда куда-нибудь заползают, - растолковала она мне известную истину.

- А корона красивая? - тяжело вздохнула я.

- Красивая, - подтвердила Гунда и мечтательно почмокала губами:

- Алмазы - вот такие, с голубиное яйцо. А на верху один - квадратный, желтого цвета. М-м-м… Красотища… Корона-то матери Хендрика принадлежала. Традиция у них в роду такая: маркграф надевает на голову молодой маркграфине алмазный венец после брачной ночи. Чтоб, значит, уже жена была… Корона - символ плодородия и процветания. Пока Грюнштайны владеют алмазным венцом, власть их крепка.

- А где же ларец хранился? - Я поправила колпак, который сполз на лоб.

- В сокровищнице и хранился.

- Плохая у вас в замке сокровищница, - покачала я головой, и колпак съехал на ухо. - Безобразие, змеи в алмазных коронах живут. Крысы, наверное, летучие мыши…

- Не твоего ума дело! - нахмурилась старуха. - Хорошая у нас сокровищница. Змея заползла в ларец уж после того, как его в опочивальню принесли. Я сама на корону полюбовалась, когда постель им готовила. Не было там змеи!

- Гунда, признайся, это ты змею в ларец положила? - осуждающе покачала я головой. Колпак свалился на колени.

- Я?! - ахнула она. - Ах ты ж мерзавка! Да я!.. Да я всю свою жизнь!..

- А кто? - быстро спросила я.

- Кто-кто… - проворчала она, вмиг остыв. - В том-то все и дело, что некому… В опочивальню молодых никто не заходил… Я сама у дверей… хм-м… сторожила их покой.

- А через потайной ход, - скосила я глаз в сторону маленькой двери за ширмой.

- Еще чего! Я ход сама заперла, а ключ на пояс повесила, - она продемонстрировала мне маленький изящный ключик, один из многих, что висел на кольце у нее на поясе. - Никто не входил. Не шевелись, а то колпак криво пришпилю.

Я послушно застыла перед зеркалом, любуясь массивным ожерельем с красными камнями и такими же серьгами. Ах, как мне нравились украшения! И почему батюшка не разрешал носить матушкины вещицы? В ларце, что остался после нее, и не хуже были.

- Ну как же змея могла попасть в ларец? - все допытывалась я.

- Как-как, - недовольно проворчала старуха. - Бледный Всадник на бледном коне. Слыхала о таком?

- Слыхала… - моя спина покрылась мурашками.

И до наших краев докатился слух о страшном привидении, обитавшем в замке Грюнштайн. Бледный Всадник на бледном коне проносится бесшумным галопом по темным залам, пугая придворных дам и кавалеров. Его появление приносит несчастье.

- Так это Бледный Всадник во всем виноват?!

Гунда многозначительно качнула подбородком в знак согласия. Мы помолчали.

- Зачем же маркграф выдает меня за погибшую жену?

Старуха тяжело вздохнула.

- Не верит он мне, не верит… Думает, что это человеческих рук дело. Говорит, что привидениям не нужны ядовитые змеи, чтобы кого-нибудь призвать в свои объятия. Вот и хочет понять, кто подложил змею и убил Агнес.

Я задумалась над словами Гунды и согласилась с маркграфом. Действительно, зачем привидению змея, если оно и так может справиться с любой женщиной?

- А зачем кому-то понадобилось убивать Агнес? - уставилась я на свое отражение в зеркале.

- А позавидовали. Гадкие люди. Позавидовали счастью молодому. Вот и подложили змею… Чтоб, значит, убить молодую… Охо-хо, любил он ее очень. Так любил, так любил… Теперь не скоро женится… - Гунда быстро взглянула в зеркало и отвернулась, но я успела заметить в ее глазах настороженный блеск. Так смотрят люди, желая узнать, поверили ли в их ложь.

- Как же маркграф собирается узнать, чьих это рук дело?

Старуха смутилась и больно уколола меня шпилькой.

- Маркграф Хендрик - мужчина умный и наблюдательный, не чета нам, глупым женщинам. Убийца себя сам выдаст испугом, потому что не удалась его хитрость. Как увидит маркграф тот испуг, так и поймет, кто злодей. И воздаст по заслугам. А ты девочка умненькая, поможешь найти завистника. И маркграф тебя за это хорошо наградит. Домой вернешься богатой невестой. Потерпи маленько, уж завтра и наградит.

Она загремела ключами, запирая сундуки с приданым Агнес.

А я задумалась: выходит, обман те слухи, что утверждали, будто невеста маркграфа умерла от страха перед алтарем. В жизни-то все не так было!

Да, было не так…

Черная тень мелькнула в зеркале, и я вздрогнула. Колпак удержался на голове благодаря костяным шпилькам. Маркграф оторопело взглянул на мое отражение, но ничего не сказал. Мужчины!.. Они ничего не понимают в женской моде. Желтое платье из негнущейся парчи - о таком наряде мечтает любая придворная дама. Желтый цвет - цвет золота, цвет богатства. А богатство - это уважение и почитание. А почитание - это любовь, как в балладах о прекрасных королевах и рыцарях. А любовь - это вздохи при луне, это звуки лютни под балконом, это турниры, это мадригалы и воздушные поцелуи. Вот что такое любовь! Бедный Блум, он никогда не увидит меня в желтом платье…

- Что-то ты рано, - прокаркала старуха. - Но мы уже почти закончили… Принес?

- Принес. - Маркграф бесцеремонно взял мою левую руку, снял с пальца подарок Блума и надел вместо него перстень с крупным синем камнем.

- Один к одному, - закивала орлиным носом Гунда. - Никто и не отличит. К тому же Изабелла всегда свечи жалеет, а впотьмах и не разглядеть ничего.

Кольцо замечательно смотрелось на моем пальце, только было немного великовато. Тяжелый камень сползал на бок.

- Не вздумай потерять, - проворчала Гунда.

Она с неудовольствием смотрела на обручальное кольцо. А мне оно очень нравилось: простенький ободок, а на нем продолговатый сапфир, величиной с фалангу мизинца. Камень был так замечательно отшлифован, что казалось, будто это сгусток ночного неба, а в нем мерцают звездные всполохи. Вот таким и должно быть настоящее обручальное кольцо. Эх, Блум, что же ты не догадался подарить такое же?

Маркграф протянул руку, я послушно вложила в его ладонь пальцы, и мы отправились в путешествие по замку… Первая заминка произошла в дверях опочивальни: колпак на добрых три ладони возвышался над головой Хендрика и не проходил в дверной проем. Но я нашла выход из положения: если немного согнуть колени и наклонить голову, то колпак прекрасно проходил по высоте. Я понадеялась, что потолки на половине Изабеллы достаточно высоки.

Изабелла представилась мне сухонькой старушкой, набожной, в болезнях, с блеклыми от пролитых слез глазами, но в то же время едкой и скупой. Несчастная женщина, потерявшая и мужа и невестку. Что еще ей оставалось делать, как не уйти в монастырь? Так делают многие вдовы, чтобы отрешиться от мирской суеты и посвятить остаток дней молитвам и размышлениям в уединенном месте. Отчего же маркграф и Гунда усомнились в благих намерениях Изабеллы?

Я же слышала…

- Ты слышишь меня, Аньес? - Маркграф остановился.

- А? Что? - Очнулась я от мыслей. - Да, конечно…

- Повтори, что я сказал.

- М-м-м… - наморщила я лоб, но вспомнить ни единого слова не смогла.

- Я велел тебе молчать. Понятно? Твой голос… Он совсем другой… У Агнес был писклявый голос. И глаза… Опусти ресницы и смотри в пол… Не помню, какого цвета у нее были глаза…

Я осторожно кивнула головой, прислушиваясь к поведению колпака. Колпак качнулся, но шпильки удержали его. Мы двинулись дальше по длинной галерее, которая тянулась над залом, установленной рыцарскими доспехами. Видно, не часто пользовались этой частью замка. Пламя редких факелов освещало пыль и паутину. Шаги отдавались гулким эхом под балками перекрытий. Тени скользили по тусклым неподвижным фигурам, закованным в броню, на миг оживляя их в прежнем величии. Шуршала тяжелая парча желтого платья.

- И еще вот что… - маркграф опять остановился, приподнял мой подбородок пальцем и уставился на губы. - Ничего не ешь и не…

Что еще возбранялось делать, мне не довелось узнать, потому как он впился в мой рот так, что перехватило дыхание. Ах, я и не знала, что поцелуй бывает таким жадным и нежным, жестоким и ласковым. Я не знала, что от таких поцелуев голова идет кругом, сердце рвется из груди, колени подгибаются и сладкая истома накатывает кипящей волной. Поцелуи Блума, влажные и безвкусные, настойчивые и бесцеремонные, ни в какое сравнение не могли идти с тем, что испытала я в рыцарском зале. Ах, я и подумать не могла, что мужская рука на груди может быть чем-то еще, кроме клещей.

- Чертово платье… - промычал Хендрик, пытаясь стянуть парчу с моего плеча. Платье не поддавалось. Гунда затянула шнуровку намертво.

Его губы притронулись к выемке на шее, скользнули к мочке уха и опять приникли в моему рту. Ах, я таяла восковой свечой, я упивалась незнакомыми ощущениями, я ждала еще и еще. Мои руки оказались на его шее, и я привстала на носочки, чтобы было удобнее целоваться. Тяжелый колпак больно оттягивал зачесанные волосы, я мечтала избавиться от него. Я желала вынуть шпильки и сбросить его под ноги, чтобы не отвлекал от погружения в пенящие воды реки сладкого желания.

Назад Дальше