Майор Овсянников, старший следователь УВД, признаться, очень мало походил на черта. А вот на кого он был очень похож, так это на Жору Овсянникова – того молоденького симпатичного лейтенанта милиции, с которым я давным-давно познакомилась в клубе любителей авторской песни и который в рекордно короткий срок сменил статус ухажера на почетное звание моего мужа. Увы! С тех пор немало воды утекло, и в наших паспортах давно уже стояли штампы о разводе… Но Овсянников, честно говоря, мало изменился за прошедшие годы – не считая, конечно, того, что стал майором и высоко продвинулся по служебной лестнице. Впрочем, он тоже любит повторять, что и я – все та же, "его Поленька". Ха! Тут он, конечно, принимает желаемое за действительное. Может, я и та же, что была лет восемь-девять назад – спорт помогает держать форму, но… Не "его"!
И однако, все, что мы с ним пережили вместе – хорошее и плохое, – не помешало нам сохранить самую теплую человеческую дружбу. Иногда – даже слишком теплую, хотя такое, разумеется, бывало теперь нечасто… Гораздо реже, чем мечтал Жора, однако чаще, чем хотелось бы мне! Я называла это то "стимулом" в очередном официальном следствии, то "платой" за помощь в расследовании нашем с Ольгой – неофициальном, но… Настоящая причина была, наверное, в том, что я все еще не могла забыть Овсянникова. Хотя давно уже оценила преимущества женской свободы и не собиралась приносить ее в жертву никому.
Жора прибыл в сопровождении других чинов – в форме и в штатском, поэтому нам с Ольгой пришлось умерить свой "родственный" пыл. Его появление сразу внесло смысл и целесообразность в сумбурный пока еще ход следствия, только набирающего обороты. Он заставил мою сестру еще раз рассказать все, что ей известно, изредка направляя ее короткими, точными вопросами, – и я невольно поразилась: оказывается, и Ольга может быть толковым свидетелем! Вот что значит – в хороших руках…
Разумеется, в своих показаниях она напирала на этого самого Романа как на кандидата в убийцы номер один. Майор внимательно слушал, делал пометки в блокноте, два или три раза что-то шепнул своему помощнику, который тут же вышел из купе – выполнять задание. Я слушала, наблюдала – и делала свои "пометки". Не знаю, как Жора, а я что-то сильно сомневалась в версии, предложенной моей "продвинутой" на детективном поприще сестрицей.
Лично мне, с моей колокольни, более предпочтительной казалась другая версия. Благодаря майору мы узнали несколько новых деталей, которые вполне в нее укладывались. Например, что этот крутой – Андрей Старостин – тоже не прочь был "подкатиться" к Палискиене, а она его отшила: следовательно, между ними тоже могли возникнуть неприязненные отношения. Ольга пыталась бурно протестовать против такого предположения: ну как же, заподозрили ее собутыльника! Но Овсянников вежливо охладил ее пыл, и я была ему за это втайне благодарна. Моя сестренка всегда прислушивалась к Жориному мнению, так пусть знает, что свое гипертрофированное человеколюбие не стоит иногда выпускать из бутылки, как джинна. Чтобы не наделало беды! А то Ольга всерьез думает, что все дело в моем "бездушии" и "черствости"…
Неожиданно сестра вспомнила и о стычке между Старостиным – она называла его "Дрюней" – и этим таинственным Романом, когда крутой велел Айседориному хахалю держаться подальше от их купе. Это обстоятельство еще больше укрепило меня во мнении, что хозяина торгово-закупочной фирмы "Фаворит" правоохранительные органы скоро возьмут в оборот. Виновен он в смерти актрисы или нет, а давать объяснения Жориному ведомству ему точно придется!
Я припомнила свою беглую встречу с этим типом сегодня утром, в Ольгином купе – встречу, которую и знакомством-то не назовешь. Он промычал что-то нечленораздельное – так, видите ли, был поражен нашей схожестью – и быстро ретировался, как только я напустилась на него из-за сестры. На меня он произвел, честно сказать, неприятное впечатление. А Ольга говорит – хороший парень, простой, душевный… Конечно, я знаю, как часто бывает обманчива внешность. Но знаю я и другое: как часто самые отъявленные негодяи казались моему "домашнему психологу" хорошими и милыми ребятами. Если они прилагали хоть малое усилие для того, чтобы казаться таковыми!
Мог ли Дрюня Старостин притвориться паинькой, чтобы усыпить бдительность попутчиков, нырнуть, скажем, в соседнее пустое купе и дождаться, когда мы с Ольгой уберемся, а затем вернуться и удавить Айседору? Мне это казалось вполне вероятным. То есть, вероятным чисто технически и, если хотите, психологически: я пока не рассматриваю такой важный вопрос, как мотив. Что касается мотива, то тут… Черт возьми!
Я поймала себя на том, уже всерьез рассуждаю об этом убийстве – о его деталях, о возможностях совершить преступление и мотивах. Нет, нет и нет! Ольге не удастся втянуть меня в эту авантюру. Из-за этого идиотского "ЧП" я и так потеряла целых четыре часа драгоценного субботнего времени! Там баба Клава на даче, наверное, извелась, я же оставила с ней племянников "на часок"… Надо постараться поскорей отсюда вырваться и расслабиться на природе, отдохнуть, забыть весь этот кошмар!
– … Поленька, ты где витаешь?
Жора склонился надо мной, как бы невзначай положив руку мне на колено. Кроме него и Ольги, которая тихо пудрила нос в уголке, в купе больше не было никого.
– Я говорю, что вы с Олей свободны. На сегодня, я имею в виду.
– Слава богу! Жора, ты возвращаешь меня к жизни!
– Дорогая, как бы я хотел использовать для этого все средства, которые находятся в моем распоряжении! Хочешь, я развезу вас по домам?
– Спасибо, я на машине. И мы сегодня собирались в деревню: дети на даче.
Овсянников закусил губу и потупил глаза.
– Поленька, мне жаль, но на дачу вам сегодня нельзя. Вы можете в любой момент понадобиться следствию.
– Но ты же только что сказал, что на сегодня все?!
– А я и не отказываюсь от своих слов. Но ведь следствие не стоит на месте, могут возникнуть такие обстоятельства, что… Не мне тебе объяснять. Словом, вы должны быть под рукой. Кроме того, в городе вы, как важные свидетели, будете в большей безопасности…
При этих словах майор бросил многозначительный взгляд на мою сестру, и Ольга тут же уронила пудреницу на колени. Слово "опасность" – даже когда оно только подразумевается – всегда действует на нее как магическое заклинание.
– Полина! Мы заберем детей и тут же вернемся. После такого кошмара я на даче не останусь! Да я там умру от страха, в этой тишине и темноте…
Мне стало все ясно: они сговорились. Ладно, предательница…
– Жора, скажи мне, пожалуйста… – Я наморщила лоб в притворном сомнении. – Разве я тоже важный свидетель по этому делу?
– Ты, Поленька? Ну-у…
– Не нукай, Овсянников. Ты прямо отвечай: может кому-нибудь прийти в голову – если он, конечно, не полный идиот! – назвать меня "важным свидетелем" по делу об убийстве Айседоры Палискиене? Ведь не я же ехала с ней в купе, выслушивала ее откровения, не я обнаружила ее труп, наконец. Да я и живой-то ее видела всего пару минут, не больше!
– Не кипятись, дорогая. Ты права, как всегда. Когда я говорил о важных свидетелях, я, разумеется, имел в виду в первую очередь Оленьку.
– Ах, Оленьку? Прелестно! Вот и вези ее домой, чтобы она была "под рукой" у следствия. Можешь даже приставить к ней охрану. А я отправляюсь на дачу, у меня там дел полно. Дети мне не помешают, так что пусть пока остаются на природе. Но если ты хочешь, Ольга, то, конечно, можешь их забрать: дети твои. Я понимаю, как ты по ним соскучилась.
Овсянников и Ольга переглянулись.
– Полина, что ты говоришь?! Ты же не бросишь меня одну в такой момент!
– Еще как брошу, дорогая сестренка. Ты должна быть примерно наказана.
– Но, Поля, за что?!
– За то, что вступила в сговор с майором Овсянниковым – с целью во что бы то ни стало удержать меня сегодня в пределах его досягаемости.
Они снова переглянулись, и Жора развел руками.
– Кроме того, если б ты не забыла в вагоне эту чертову сумочку, никакого такого "момента" не было бы. Мы сидели бы сейчас на веранде и пили чай с яблочным пирогом.
– С яблочным пирогом!.. Полина, я имею право на снисхождение.
– Это еще почему?
– Да ведь я сегодня воскресла из мертвых! Это дело надо отметить.
В общем, прямо с вокзала мы на моей машине отправились в деревню, захватили детей и яблок для порога и к шести часам уже вернулись в город. Одно из сильнейших качеств моей сестрицы: при умелом подходе она всегда выжмет из меня то, что ей нужно.
Новых сообщений на моем автоответчике не было: значит, сестры Снегиревы пока не понадобились следствию. Мы договорились с Жорой, что Ольга с детьми переночует у меня. Эту идею он воспринял без особого энтузиазма, но не возразил – потому как не имел морального права. Этому типу я потакать не собиралась: все же он мне не родная сестра!
Впрочем, звонка от старшего следователя УВД я все равно ждала: Овсянников обещал сообщить новости по делу.
Ольга целый день канючила, что ей просто необходимо "расслабиться", а заодно и отметить свое чудесное "воскрешение". Еще она донимала меня разговорами о "бедной Асе", которой "даже после смерти некому помочь". Но я стойко держалась по обоим пунктам "повестки дня". Потому что слишком хорошо знала: моей сестренке только ма-аленькую щелку приоткрой – палец просунуть, – и она тут же в нее влезет!
И однако, когда я занялась на кухне пирогом – Артур и Лиза вышли погулять, – она все-таки улучила момент! Вспомнив, что в баночке для специй нет корицы – я только накануне ее купила и забыла пакетик в прихожей на телефонной полочке, отвлеченная внезапным звонком, – я неожиданно вышла из кухни и обнаружила… как бы это помягче выразиться? В общем, нижнюю половину Ольги Андреевны, торчащую из стенного шкафа.
Я тихо подкралась сзади и встала за нею в позе "руки в боки".
– Ай!
Разогнувшись, сестренка наткнулась на мой "статуй" и, разумеется, ухватилась за сердце.
– Ах, Поля, как ты меня напугала! И зачем было так шутить, ты же знаешь, я этого не люблю…
– А я не люблю, когда шмонают мое хозяйство, да еще без спросу! Позволь узнать: что ты тут делала?
– Я?… – Ольга облизнула губы.
– Ну, не я же!
– Ах, это… Я искала твое старое розовое платье. Крепдешиновое, помнишь? Ты еще говорила, что его можно перешить для Лизоньки, вот я и подумала…
– Понятно, понятно. А почему тут пахнет бабушкиной наливкой?
– В самом деле? – Она удивленно приподняла брови и даже потянула носом воздух. – А я ничего не чувствую… Полина, ты на что это намекаешь?! Ты думаешь, что я…
– Нет, дорогая сестренка, ничего я не думаю. Я уверена, что ты приложилась к наливочке. Которую я, между прочим, берегу на наш день рождения, о чем тебе прекрасно известно!
– Полина, да как ты можешь?! За кого ты меня принимаешь? Я действительно искала твое платье, которое ты мне обещала. Ну, я, конечно, признаю, что надо было спросить у тебя, прежде чем рыться в шкафу, это не очень красиво, извини… Но я, право, не думала, что ты так отреагируешь!
Ольга отвернулась и поджала губки с видом оскорбленной добродетели. Несколько секунд я молча смотрела на нее, потом расхохоталась. Она удивленно уставилась на меня.
– Ты чего?
– Ничего. Ты неподражаема, Ольга! Ведешь себя не как взрослая баба с двумя детьми, а как какая-то школьница, честное слово! Ты прекрасно знаешь, что не умеешь врать, и все-таки несешь несусветную чушь. И даже думаешь, что я в нее поверю! Ну, скажи мне, пожалуйста: неужели я кажусь тебе такой дурой, Оля?
– Поля…
– Что – "Поля"?! Что "Поля"? Я скоро тридцать лет Поля, и я устала, Ольга. Устала от твоих вечных глупостей, от историй, из которых я постоянно должна тебя вытаскивать, от твоего прогрессирующего алкоголизма и от…
– Не ври, я не страдаю алкоголизмом! Я просто выпиваю, ну… чтобы разрядиться, снять стресс. Я не имею ничего общего с людьми, которые попали в зависимость от бутылки!
– Вот-вот! Так говорят все алкоголики – на ранней стадии. Впрочем, мне уже все равно! Это твоя жизнь, и ты можешь делать с ней все, что хочешь. Я устала от твоего примитивного вранья, к которому ты прибегаешь, чтобы оправдать свою слабость и бесхребетность. Ведь ты даже не даешь себе труда придумать что-нибудь более правдоподобное! Значит, ты искала мое крепдешиновое платье, да?
– Ну, Поля… Да, искала, искала!
– Видишь: ты даже забыла, что забрала у меня это чертово платье еще в середине августа! Мало того: я даже видела его у тебя распоротым. Эх, ты… И еще говоришь, что не страдаешь алкоголизмом!
Я развернулась и исчезла в кухне. Минуты через три за моей спиной послышались крадущиеся шаги и сопение.
– Поля…
Я продолжала, не оборачиваясь, греметь посудой. Сопение сменилось всхлипываньем.
– Поленька, прости меня, слышишь? Я тебе соврала…
– Это я и так знаю. Что еще?
– Да, я выпила твоей наливки! Один наперсток, там и говорить не о чем. Выпила тайком, потому что, если б я попросила, ты бы мне все равно не дала. Ведь не дала бы?
– Естественно.
– Вот видишь! А мне сегодня с утра так плохо, так плохо… Но ведь я молчу, ничего тебе не говорю!
Я усмехнулась. Если сегодняшний день у Ольги называется "молчу", то что тогда – "говорю"?!
– Мне нужна была только капелька спиртного, чтобы снять мигрень. Ты же знаешь, это помогает.
– Ну и как – помогло?
– М-м… Пока рано судить. Я думаю, обязательно помогло бы, если б ты не навалилась на меня и не наговорила кучу прелестей. Алкоголичкой обозвала… Вот голова и разболелась с новой силой!
– Значит, нужна еще капелька?
– Всего одна, клянусь! Поля…
Ольга подошла ко мне сзади, обхватила и ткнулась мокрым носом в шею.
– Поля, ты, конечно, права. Ты всегда права, как говорит Жора. Я слабая, нерешительная, вечно рефлексирующая натура, и я вечно попадаю в разные нелепые истории – вроде сегодняшней. Прости, что я порчу тебе жизнь!
– Прекрати! А то мой сладкий пирог получится соленым…
– Нет! Я знаю, что без тебя я пропала бы, сестренка. Но ты же знаешь: я такая не потому, что мне нравится портить всем жизнь, а потому… Просто потому, что я такая! Это не со зла.
– Ладно, ладно… Если честно, то и я тоже не подарок. Ты меня тоже прости! Я была не права сегодня утром, в поезде…
– Да нет, это все пустяки! Ты только в одном не права, Поля. Не смотря ни на что, твоя сестра – не такой уж никчемный человек, как ты думаешь! На меня можно положиться. И я не пьяница, нет! Я же не пью, а лечусь, ну как ты не поймешь? Тебе хорошо – у тебя аллергия на алкоголь… Ну, хочешь, я больше ни капли в рот не возьму? Хочешь?
– Интересно, что ты будешь делать, если я скажу – "хочу"?
– Ну вот, опять ты мне не веришь… Все, клянусь: больше ни одной капельки спиртного! До самого нашего дня рожденья! Ах, Полина, я тебя так люблю, а ты только смеешься над своей бедной больной сестрой!
– Ну, хватит, "моя бедная больная сестра", хватит трепаться. Я тебя тоже люблю – иначе я разве терпела бы все это?! Ладно уж: тащи сюда бутылку, все равно початая…
После того, как Ольга Андреевна приняла третью "каплю" наливочки, я уже вовсю жалела о проявленной слабости. Ее мигрень прошла – тем более что этой мигрени, сдается мне, вовсе не было. Но взамен моя сестренка снова впала в слезливую меланхолию, в основании которой лежал все тот же труп в купе поезда Москва – Тарасов. Только теперь все обещало быть сложнее и продолжительнее, потому что это была меланхолия пьяная, а не "шоковая".
– Нет, Поля, я категорически не согласна, что мы должны оставаться в стороне! – При этих словах раскрасневшаяся Ольга будто невзначай пододвинула к себе бутылку. – Ведь ты сама говорила: мы с тобой брались за некоторые дела потому, что они касались нас лично. Ну, а это дело – разве оно нас не касается?
– Касается? Это каким же боком, позволь узнать?
– Как это – каким? Прямым… Тьфу ты! Я хочу сказать, оно в прямом смысле касается нас боком. Я провела бок о бок с Айседорой Палискиене весь вчерашний вечер и целую ночь…
– Ну, что касается ночи, то тут вы вряд ли получили удовольствие от общения: просто обе были никакие!
– Полина, ты же обещала! Сколько можно третировать меня событиями этой ночи?!
Я вырвала у нее бутылку, заткнула пробкой и убрала полупустой сосуд прочь со стола – на тумбочку.
– Ольга, а сколько можно третировать меня – вот этой самой темой про "бедную Асю" и "нехорошую Полю"? По-моему, мы давно ее обсудили и закрыли. Давай, наконец, поговорим о чем-нибудь другом!
– Нет уж! Ты, может, ее и закрыла, а я – нет. И вообще, так не говорят: "тема про Асю".
– А мне плевать, как говорят! Я тебе говорю, что не собираюсь соваться в это дело – и баста!
Ольга громко шмыгнула носом и отвернулась к окну, положив подбородок на спинку стула. В наступившей тишине я ожесточенно орудовала вилкой. В глубине души я чувствовала, что сестра права, и от этого-то меня вовсе не радовало, что последнее слово осталось за мной.
– Ольга, ну что ты за дурочка! – Я в сердцах отшвырнула вилку. – Ты же сама говоришь, что зверски устала на этом самом симпозиуме. Что хочешь отдохнуть, прийти в себя?… Ну, что за бредовая идея, в самом деле, – отнимать хлеб у Жоры Овсянникова! Зачем тебе это? А, малыш?… Ведь я о тебе думаю!
Последние слова были сказаны таким елейным, вкрадчивым голоском, что я сама себе удивилась. Они могли бы тронуть сердце даже придорожного булыжника.
– Прекрасно! – Ольга повернула ко мне заплаканное лицо. – Если ты не собираешься соваться в это дело – значит, я сама сунусь! И если убийца придушит и меня тоже, то виновата в этом будешь ты! Обо мне она думает… Вот спасибо! Тронута!
Царапать протянутую руку дружбы? Ну, это уж слишком, Ольга Андреевна!
– Прекрасно! – ответила я в тон сестренке. – Валяй, если тебе делать нечего. Но когда убийца тебя придушит – а вероятность этого очень и очень велика! – то виновата в этом будешь ты сама, моя дорогая! Детишек только жалко… Ну да ничего: без семьи не останутся. Так что дерзай!
В ответ раздалось невнятное мычание и хлюпанье. Спас меня телефонный звонок.
– Привет, Полина. Ольга у тебя?
Я поразилась: до чего же напряженный голос у Овсянникова! И ни намека на ностальгию по тихому семейному вечеру за бутылочкой наливки и яблочным пирогом…
– У меня. Ты чего такой?
Он пропустил мимо ушей мой вопрос!
– Чем она занимается?
– Ты имеешь в виду Ольгу? – Я даже обиделась. – Как обычно: пьет и жалуется на судьбу, подарившую ей такую бездушную сестру.
Я нарочно старалась говорить громко, чтобы эта истеричка слышала.
– А-а… У вас там… все в порядке? Я имею в виду, не случилось ли чего… м-м… необычного?
– Да что ты все мычишь, Овсянников?! Говори, что случилось, не темни!
– Да тут, понимаешь, возникли кое-какие осложнения… Я говорю о деле Палискиене.
– А что такое?
– Да этот "крутой", Старостин… В общем, он пропал.