Я опять задумалась. Гатя до сих пор находилась в Африке, уже шестой год торчала там в своей служебной командировке, как-то удавалось ей продлевать контракт. Наверняка ей там доска не нужна. Да и в конце концов, чертежная доска, даже на роликах и с рейсшиной, не Бог весть какая ценность, в случае чего всегда можно купить другую взамен. И все-таки, не решаясь без спросу распоряжаться Гатиным имуществом, я решила позвонить ее матери.
Трубку поднял Матеуш. Я обрадовалась, он был мне всегда симпатичен. Я попросила к телефону Гатину мамашу и узнала, что она сейчас находится в больнице, на обследовании, что-то с давлением. И он, Матеуш, очень рад, что я звоню, может, посоветую ему, стоит ли вызвать Гатю.
- А что говорят врачи?
- Врачи ничего определенного не говорят, вот я и не знаю, что делать. А ты чего звонишь?
Я сказала о доске, но Матеуш ничего конкретного посоветовать не мог, только вякал и мякал в трубку.
- Ну, видишь ли... Мы с тобой хорошо знаем Гатю. Если ты уверена, что в случае чего сможешь ей достать точно такую же...
- Да достану, перестань канючить! Просто я хотела спросить ее мать, вдруг она ей самой нужна, или Гатя уже возвращается. И вообще, чтобы не думала, что я забыла ее вернуть.
- Ну что ж, - сказал осмотрительный Матеуш, - поступай как знаешь, а моя хата с краю.
Потом мы поговорили о Гате и ее матери и пришли к выводу, что Матеуш сообщит Гате о здоровье матери в обычном письме, а возвращаться ли ей по этому поводу или нет, пусть решает сама.
Наличие Матеуша в Гатином доме меня не удивило, он с молодых лет был связан с их семьей. Еще в детстве приходил к Гатиному отцу, которому приходился дальним родственником, знал и мать Гати, и ее брата, а с самой Гатей их связывали отношения, вызывающие живейший интерес у всех друзей и знакомых. Никто не мог с уверенностью сказать, была ли это любовная связь или нет. У Гати случались время от времени женихи, у Матеуша даже была жена, с которой он, впрочем, скоро развелся. Даже самые близкие Гатины подруги не могли решить, любовь у нее с Матеушем или просто дружба. В конце концов, все отчаялись разрешить загадку и махнули на них рукой. Внешне же они совсем не подходили друг другу. Матеуш был очень красив, а Гатя совсем наоборот.
После отъезда Гати Матеуш заботился о ее матери, помогал по дому, вечно что-то для нее делал, и его можно было чаще застать в Гатиной квартире, чем в его собственной. Не в каждой семье так заботятся о старших.
- Хорошо, я дам тебе эту доску, - сказала я сыну, - только ты на всякий случай купи запасные ролики. При случае, дело не срочное. И рейсшину тоже купи.
- Хорошо, при случае куплю, но у нас как раз дело срочное, поэтому очень прошу - отвези меня к приятелю поскорее, лучше всего сегодня же.
Я отвезла, и выяснилось, что его приятель живет в том же доме, что и Тадеуш с Эвой, даже на одном этаже, можно сказать, дверь в дверь. Поскольку же их дома не было, уехали к морю, я не стала звонить в их квартиру, просто оставила сына с доской у дверей квартиры приятеля и уехала домой.
Отпуск я провела у моря. Возвратившись домой, еще от дверей услышала звонок телефона. Звонил Матеуш.
- Слушай, ты с Гатей в последнее время не общалась
- -спросил он встревоженно.
- Нет, а что, ты тоже?
- Да, связь нарушилась, а тут... Такое дело... Гатя не приехала на похороны.
- Чьи похороны?
- Своей матери. Она умерла.
- Езус-Мария, от чего?
- Инсульт, скончалась скоропостижно. Я телеграфировал Гате, оттягивал похороны, сколько мог. От Гати ни слуху ни духу. Не знаю, что и делать. Квартира их на мне, тут их вещи.
Я вспомнила, что вместе с Гатей выехал и Казик. Могу написать ему, узнать, что там с Гатей. Матеуш обрадовался и попросил скорее написать. Я успокоила его: если бы что с Гатей случилось, родных бы официально известили. Не померла же она там.
Матеуш что-то пробормотал, я не расслышала и попросила повторить.
- Я говорю - помереть-то, может, и не померла, а вот с кем-нибудь познакомиться могла...
Понятно. Я знала, что самой горячей, самой заветной мечтой Гати было выйти замуж. Уже больше десяти лет она из кожи лезла вон, лишь бы осуществить свою мечту, и все напрасно. Неудачи преследовали беднягу. Увлекающаяся и влюбчивая, она часто меняла предмет своих чувств и опять связывала с ним все надежды и устремления. Подруги не только успели повыходить замуж и завести детей, но и развестись, а у нее все не получалось. Мы с Матеушем понимали, что знакомство с человеком, сулящее брак, могло привести к самым непредвиденным последствиям. Может, она куда-нибудь уехала с этим человеком, может, вконец потеряла способность соображать. Да, надо написать Казику.
Месяца через два мы с Матеушем почти одновременно получили по письму. Казик, который тоже продлил свой контракт, сообщал, что Гатя действительно уезжала, но уже вернулась, о матери знает и сама объявится. Гатя в письме к Матеушу сообщала, что была в Австралии, сейчас приехать в Варшаву не может, да теперь и незачем, приедет, когда выйдет срок, а пока просит Матеуша пользоваться их квартирой, собрав в одну комнату их вещи.
- А в Сидней она ездила повидаться с братом, - пояснил Матеуш.
О Гатином брате Матеуш говорил неохотно, оно и понятно. С молодым человеком произошла очень неприятная история, и долгое время в Гати-ной семье избегали вообще упоминать об этом позорном пятне на фамильной чести. Окончив юридический институт и получив диплом, он самым подлым образом, подложив свинью своему старому профессору и старику-отцу, известному варшавскому адвокату, смылся за границу, никого не предупредив. Постранствовав по свету, он наконец осел в Австралии, и все удивлялись, что он может там делать со своим дипломом юриста, полученным в Польше. Правда, английский молодой человек знал отлично.
Впрочем, до Гатиного брата мне не было никакого дела, я индифферентно восприняла информацию Матеуша и сочла вопрос выясненным.
Прошло еще несколько месяцев, и тут Гатя объявилась собственной персоной, позвонив мне по телефону.
- Я приехала всего на неделю, -сказала она, -и у меня чертовски мало времени.
- Ну, как там? - поинтересовалась я.
- Ничего. Но Казику легче.
- Почему?
- Потому что он мужчина. Да нет, я не жалуюсь, арабы немного ко мне привыкли и перестали притворяться, что не слышат, когда я к ним обращаюсь.
- А раньше притворялись?
- А как ты думаешь? Исполнять поручения женщины - какой стыд для араба! Но я привыкла, все остальное прекрасно, словно в раю живешь. Слушай, я позвонила, чтобы спросить - не видела ли ты у меня "Цыганки"?
- Какой цыганки? О чем ты? Я могла с ней встретиться в твоей квартире?
- Да нет, не живой, портрет цыганки. Не встречался ли он тебе?
Я задумалась, честно пытаясь вспомнить. Квартира Гати была битком набита всевозможными предметами искусства - картинами, предметами старины, зеркалами в декоративных рамах, множеством фотографий.
Была ли среди них "Цыганка"?
- Алло, ты там не померла? - встревожилась Гатя. - Чего молчишь? У меня времени в обрез. Отвечай!
- Не торопи, я пытаюсь вспомнить.
- Вспомни, мое золотце, вспомни, прошу тебя! Мне так нужен этот портрет. Небольшой формат, масло.
- Небольшой?
- Да, немного больше A3.
- Нет, - отвечала я, подумав. - Ничего похожего мне на глаза не попадалось. А если даже и был, я не обратила внимания.
- И не слышала об этом портрете? Может, мама что-нибудь говорила?
- С твоей матерью я не общалась со времени твоего отъезда. У меня создалось впечатление, что я не очень ей нравилась.
- Ясное дело, не нравилась, - подтвердила Гатя с похвальной искренностью. - Но "Цыганку" ты могла видеть.
- Может, и могла, но не видела. А что, она пропала?
- Пропала, нигде не могу найти. Ну да ладно, ничего страшного. Мне очень некогда. Прощай!
- Постой! - спохватилась я, но Гатя уже повесила трубку, а я не успела сказать ей о ее чертежной доске.
Я тут же перезвонила Гате, но ее телефон был занят. А на следующий день телефон уже не отвечал, сколько я ни названивала. Куда-то ее черти понесли, эту Гатю! На третий день я разозлилась и перестала звонить, подумав - если доска понадобится, она сама мне позвонит. Впрочем, вряд ли она повезет ее в Касабланку, раз возвращается туда.
Недели через две позвонил Матеуш.
- Послушай, - задумчиво протянул он, - ты ничего не слышала о "Цыганке"?
- И ты туда же? - раздраженно отозвалась я, - Больше вам нечем заняться? Сначала Гатя, теперь ты... Куда она подевалась?
- Кто "она"?
- Не цыганка же! Гатя!
- Наверное, в Касабланке. Недели две как уехала. Да, точно две недели, в субботу улетела.
Я быстренько подсчитала, и у меня получилось, что Гатя улетела на следующее утро после разговора со мной. Выходит, звонила мне в последний момент! Значит, я все равно не смогла бы ее спросить о доске. Прекрасно, совесть моя чиста.
Матеуш вернул меня к предмету разговора:
- Так я спрашиваю о "Цыганке". Ты, не видела такой портрет у Гати? Масло. Или что-нибудь слышала о нем...
- Нет, не видела и не слышала. Гатя меня уже о нем спрашивала. Ни о какой цыганке понятия не имею. А в чем дело?
Матеуш помолчал, потом решился:
- Знаешь что, нам, пожалуй, стоит увидеться. Зайди ко мне, то есть зайди в Гатину квартиру, я теперь живу здесь. Кое-что покажу тебе.
- Ладно, когда зайти?
- Можешь завтра? Часов в шесть?
- Хорошо.
Любопытство подгоняло меня, и в Гатину квартиру я явилась пунктуально в шесть. Последний раз я была здесь в ту злополучную пятницу, несколько лет назад, накануне первого отъезда Гати за границу, когда мы с ней заканчивали нашу работу. Мне запомнился жуткий беспорядок в квартире. Еще бы, Гатя из-за меня не смогла толком упаковать вещи, набросала их как попало в углу, уже только после моего ухода смогла собрать свои чемоданы.
Матеуш впустил меня в квартиру, и я буквально остолбенела. Тогдашний беспорядок в Гатиной квартире мог показаться идеальным порядком по сравнению с разгромом, который царил сейчас.
- Что здесь произошло? - спросила я, осторожно переступая через наваленные на полу всевозможные вещи, чтобы выйти наконец из передней. - Ураган бушевал?
- Нет, - меланхолически ответил Матеуш, - Гатя! Я потому и пригласил тебя, хотел, чтобы ты увидела все это собственными глазами, иначе не получишь должного представления о случившемся. И заметь, я тут немного уже прибрался.
- Да что же она тут делала?
- Искала "Цыганку". Сядь, видишь, я расчистил столик и два кресла, сейчас принесу кофе, поговорим спокойно.
Похоже, место для нас Матеуш расчистил самым примитивным способом, просто смахнул на пол вещи со столика и кресел. Сев в одно из них, я продолжала изумленно оглядываться. Вся комната была завалена всевозможными вещами, главным образом книгами. Они грудами покрывали весь пол. Громадный довоенный книжный шкаф Гатиного покойного отца был не только опорожнен, но и разобран на части, вперемежку с книгами валялись полки и дверцы. Подушки с дивана сняли, перевернули на другую сторону и даже надорвали, видно, интересовались, нет ли чего внутри. Из массивного письменного стола были вытянуты все ящики, их содержимым засыпали книги, уже до того вываленные на пол. А главное - со стен содрали драгоценные картины, предмет фамильной гордости Гатиного семейства. Теперь они самым жалким образом валялись на полу.
Пришел Матеуш с кофе, и я потребовала объяснений.
- В остальных комнатах то же самое, - информировал он. - И в кухне. Слушай, ты и в самом деле не видела "Цыганки"?
- Провалиться мне на этом месте! Да рассказывай же, в чем дело?
Матеуш поудобнее уселся во втором свободном кресле и разлил кофе.
- Тебе что-нибудь известно о планах Гати?
- Нет. А должно быть известно?
- Не обязательно. Так вот - Гатя не намерена возвращаться.
Не скажу, что это известие сразило меня, я была к нему готова. В Польше у Гати никого из близких родственников не осталось, а за границей был родной брат. Что ж, ничего удивительного. Матеуш продолжал:
- Теперь она выехала окончательно, сказала, что не вернется. Продала все, что могла, в том числе и машину, квартиру перевела на меня. С собой забрала очень немного вещей. И говоря по правде, больше всего она ценила свою "Цыганку".
- Расскажи о ней.
- Портрет, масло, размер пятьдесят на сорок сантиметров. Гатя назвала мне размер, чтобы я знал, где искать, где такая вещь может поместиться. Видела бы ты, как она ее искала, эту "Цыганку"! Как ненормальная, честное слово! Все прочее ее не интересовало, только этот портрет. Видишь, подушки с дивана и то прокалывала спицей, нет ли внутри дерева...
- А портрет на дереве?
- Да, на деревянной доске. Гатя мне не сразу сказала, что она так ищет, сначала надеялась найти без моей помощи, три дня искала самостоятельно, потом поняла, времени ей не хватит, и обратилась ко мне. Квартира, сама знаешь, огромная, три комнаты, забиты вещами под потолок, везде множество встроенных шкафов, в прихожей тоже. На Гатю страшно было смотреть! Пот с бедняги лился ручьем, в глазах безумие. В кухне она даже плитку пооббивала со стен, линолеум сорвала. Мы с ней простукали все стены и полы, нет ли какого тайника. Гатя голову ломала, куда портрет мог задеваться, думала, мамуся кому подарила. Так она обзвонила всех мамусиных приятельниц, всех знакомых...
- И мне звонила. А ты сам когда-нибудь видел эту "Цыганку"?
- Никогда не видел. И вообще первый раз услышал вот теперь, от Гати, когда привлекла меня себе в помощь. "Цыганку" она во что бы то ни стало хотела забрать с собой за границу.
- Почему? Семейная реликвия или произведение искусства?
- Настолько я знаю Гатю, скорее второе...
- А, ну так хорошо, что не вывезла за границу национальное произведение искусства!
- Я тоже так считаю.
- А что сам намерен делать, если "Цыганка" найдется? Какое распоряжение она тебе оставила?
- В том-то и дело, что никакого. Я удивилась:
- Как, Гатя не оставила тебе никакого распоряжения?
- Ну, распоряжений она надавала множество, я должен тысячу дел переделать, а вот насчет "Цыганки" - ни словечка не проронила. Я даже ее сам спросил, что мне делать с ней, если попадется, так Гатя в ответ мне такое... Как бы тебе сказать... Ну, вроде не поняла, о чем я ее спрашиваю, вроде она и не искала по всему дому этот портрет, вроде я все сам придумал.
- Да, такое трудно придумать, - заметила я, оглядывая разгром в комнате.
- Разреши напомнить, что по специальности я искусствовед, - продолжал Матеуш. - Так что пресловутая "Цыганка" интересует меня и чисто профессионально. Тем более что нарисована маслом не на полотне, а на дереве. На деревянной доске.
Матеуш замолчал и отхлебнул кофе. Я тоже молчала, не понимая, к чему он клонит. А он вдруг спросил:
- Если не ошибаюсь, тогда по телефону, ты спрашивала меня о какой-то Гатиной доске? Я сначала не поняла, потом вспомнила:
- Да, но речь шла о доске чертежной.
Матеуш попросил меня подробней рассказать о ней, и я удовлетворила его просьбу. Рассказала о доске и обстоятельствах, при которых вынесла ее из Гатиной квартиры вместе с прикрепленными эскизами. Матеуш внимательно выслушал меня и заявил:
- Не хочу тебя огорчать, но мне кажется, это единственная возможность... Какого размера была доска?
- А1. Шестьдесят на восемьдесят четыре сантиметра, ну, может, плюс с каждой стороны еще по два сантиметра. Доска как доска...
- А ты ее внимательно осмотрела? Я уже собиралась ответить утвердительно, когда вдруг сообразила - совсем нет! Совсем я ее не рассматривала. Работала за ней, факт, но она вся закрыта была эскизами, калькой, бристолем, а что под всем этим - я не видела. Хотя вряд ли я не почувствовала бы, если под чертежом оказалась картина, нарисованная масляными красками. Матеуш добил меня:
- А обратную сторону доски ты осматривала?
Я огрызнулась:
- Спятил? На кой мне рассматривать обратную сторону чертежной доски?
- Ну вот, видишь...
- Ничего я не вижу! С обратной стороны у нее ножки.
- Какие еще ножки?
Я огляделась - где-то здесь должна была находиться большая чертежная доска Гати, вдвое больше той, что я забрала. Спросила у Матеуша, не видел ли он ее.
- Выходит, мне опять придется искать доску, - вздохнул Матеуш. - С ума сойду от всего этого. Хотя погоди, кажется, что-то похожее мне тут попадалось...
Доску мы нашли в соседней комнате, за дверью. Я показала Матеушу то, что назвала ногами - деревянные чурочки, вставленные на верхнем и нижнем концах, одни повыше, другие пониже. Благодаря им доске придавался нужный наклон.
Матеуш измерил расстояние между чурочками и сказал:
- Знаешь, моя версия подтверждается. Если та доска была вдвое меньше, значит, подпорки оказались бы здесь и вот здесь... Между ними как раз хватит места на "Цыганку". Вспомни, откуда Гатя достала ту свою доску?
Мы вернулись к столику с кофе, и я стала вспоминать:
- На той доске Гатя не работала, по размеру чертежей ей подходила только большая доска. А когда нам пришлось засесть за работу вдвоем, возникла необходимость во второй доске. Сейчас, сейчас... Откуда же она ее достала? Кажется, из-за шкафа извлекла, вся в пыли, но у нас не было времени менять бристоль. Доска была с рейсшиной, помню.
- А допустим, если бы кто-то в ту доску вмонтировал другую, снизу, причем портретом внутрь, ты бы это заметила?
- Наверное, не заметила бы, - ответила я, подумав. - Если бы не стала специально разглядывать.
- Но ты ведь не разглядывала? А технически это было вполне осуществимо.
Я с сомнением покачала головой:
- Может, и осуществимо, но сложное дело. И кому это нужно?
- Если бы ты видела Гатю, когда она искала портрет, не спрашивала бы.
- Гатя не способна вмонтировать портрет в чертежную доску.
- А я разве сказал, что это сделала Гатя? Она лишь хотела его найти. После того, как виделась с братом...
Гатин брат был способен на все, но тогда...
- Где логика? - возразила я. - Если это сделал брат и послал ее за портретом, он бы ей сказал, что портрет в чертежной доске, и Гатя первым делом принялась бы искать свою доску, а не крушить мебель в квартире.
Матеуш не согласился со мной.
- Ведь мы же не знаем наверняка, кто спрятал "Цыганку". Могла это сделать мамуля, мог еще кто-то. Пока же я знаю лишь то, что "Цыганка" была и исчезла. Ты вынесла отсюда доску. Может, идея моя гроша ломаного не стоит, но проверить же можно? Где эта доска?
Пришлось признаться, что доску я одолжила приятелю сына и даже сама отвезла его с ней на машине к дому приятеля. Матеуш схватился за голову.
- Ну что ты так переживаешь? Ведь нет же никакой уверенности, что "Цыганка" именно в той доске.
- Даже если нет уверенности, забери доску у того приятеля. Если бы ты видела, как Гатя искала свою "Цыганку", ты бы тоже переживала.