Маша уселась рядом с шофером, а я "случайно" обнаружил в кармане нераспечатанную колоду карт. Я, кстати, действительно забыл про эту миниатюрную, особым образом "заточенную" колоду в пиджаке, так как давно не надевал костюм.
- О-о, - сказал я, - как же это я забыл? Купил
- вчера на Арбате, незаменимая вещь в дороге.
Дальше начиналась голая техника. Вскоре бравый воин забыл и про Москву, и про море. Шофер попался понимающий, крутил нас по Садовому кольцу, все шло тип–топ, но Маша вдруг закапризничала.
- Домой хочу, - тянула она с настырной монотонностью.
- Ну, поедемте к вам, - сказал полковник. Он отдал уже больше двенадцати тысяч и ему не хотелось прерывать игру.
В мои же планы не входило знакомить "партнера" с местом нашего жительства.
- Маша! - одернул я девчонку. - Ты что, подождать не можешь?
- Домой хочу, - продолжала ныть она.
Я разозлился:
- Тебя в пять утра ни с того, ни с сего потянуло вдруг в зоопарк. И я поехал с тобой - без звука! А тут ты зауросила… Может, в туалет тебе захотелось?..
Маша, вздрогнув, обернулась - взгляд ее был жестким:
- Хочу домой!
Ее "планы" меня тоже не устраивали: рядом сидел крупнокалиберный, в смысле кошелька, "лох", которого можно было еще доить и доить, а тут - "домой!"
- За каким чертом?! - взбесился я. - Дома вол ков нет, душить некого…
Я даже не успел пожалеть о последней своей фразе: на полном ходу дверь распахнулась, и ее маленькую фигурку прямо–таки вырвало из салона в темноту. Отвратительно завизжали тормоза, мы с полковником едва не вылетели через ветровое стекло, но мне показа лось, что я выскочил наружу прежде, чем машина остановилась. Я метнулся в ту сторону, где по всем пред положениям должна была "приземлиться" Маша, и тут вдруг увидел ее, стремительно убегающую в сторону чернеющей вдоль дороги рощи. Это было невероятно, уму непостижимо, но девчонка, по всей видимости, да же не ушиблась!
Какая–то ночная птица, хлопая крыльями, улетала вслед за девчонкой. День этот начинался сумраком не постижимости и заканчивался точно так же… Сзади мне сигналил таксист, светя фарами, но я все дальше и дальше углублялся в рощу, пока меня не остановил какой–то тонкий и многоголосый писк, раздающийся, казалось, прямо из–под моих ног. Это были мыши, сонмище мышей, серой лентой перетекающее через рощу и вызвавшее у меня оторопь липкого страха. В полном смятении я сделал несколько шагов и вдруг услышал, что позади кто–то грузно ломится через кусты.
- Ну, как? - вывалился на поляну полковник. - Как это она? Не расшиблась? Мы вроде тихо ехали, я не заметил как–то…
Он не заметил! А я заметил: машина шла со скоростью под сотню километров.
- Маша! А–у–у! - вдруг зычно, как на плацу, за орал полковник, и девчонка появилась перед нами, как из–под земли - тихая, строгая.
Она молча обошла нас и зашагала к машине, и я обратил внимание на то, что под ее ногами ни разу не хрустнула ветка, а за ней оставались узкие следы, почему–то серебристые на темной траве… Около подъезда нашего дома полковник, не выходя из машины, заискивающе попросил:
- Может, еще поиграем, а? Выпить купим?
Не попрощавшись и не обернувшись на его голос, я пошел в подъезд…
В квартире я захотел курить, пошарил по карма нам, вытряхнул табачную пыль. Идти в гастроном за сигаретами очень не хотелось.
- Ты мой брат, - сказала Маша. Она стояла в прихожей, смотрела, как я чертыхаюсь. - Ты мой брат, наверное. На!
Она протянула мне на ладошке пачку "Примы".
- Спасибо, - буркнул я, - вы очень предупредительны, сестренка.
Сегодня
Я скатился с этой, весьма удобной кровати, как ошалелый. Сон, похожий на кинофильм абсурда, мгновенно лишил меня сна. Понимаю, как нелепо звучит эта фраза: сон лишил сна, но дело было именно так. Полоса чудес продолжалась уже потому, что такие сны нормальным людям снится не могут. Только шизикам и соратниками белой горячки. Но у меня, вроде, симптомов диллериума не наблюдалось. Я в период бичевания был один раз в этой стадии, так что могу сравнивать. Тогда меня связали и двое суток не развязывали, отпаивая маленькими порциями водки. Подобное подобным. И я ничего не помнил, выпали эти дни у меня из памяти.
Этот сон был похож на кино отчасти еще и потому, что я в нем как бы участвовал и не участвовал. То есть, я одновременно наблюдал за главным героем этого кино - Фотографом, и в то же время отчасти был им. Его чувства и воспринимал через себя, как высоковольтные разряды.
В данный момент я испытывал сильнейшее желание записать этот сон. Мне казалось, что не сделай я этого - случится нечто плохое.
Но в этой квартирке не было ни бумаги, ни карандаша. Отправиться за покупками самостоятельно я не решался; слава Богу, что уже пришла Люся. Я не дал ей даже выложить покупки, забрал пакеты и послал за писчими принадлежностями. Она пошла, бормоча, что ей всегда попадаются психи вместо нормальных клиентов.
А я, наскоро засунув пакеты в холодильник, сел в угол, стараясь не отвлекаться и не расплескать этот киносон.
Обреченный Фотограф ходил по серой обыденности и вместе с ним продолжал замкнутое движение и я, будто не было за стеной жгучего южного солнца и тучных пальм.
… В 8–25 зазвонил телефон. Фотограф в это время безжизненно смотрел в угол потолка, где безучастно отдыхал тучный паук. Звонок повторился.
Фотограф медленно перевел взгляд на покрытый толстым слоем пыли аппарат.
Убедившись, что источником звука является именно этот телефон, Фотограф
потянулся к трубке и, прежде чем услышать голос в ней, услышал звук упавшего стакана. Этот стакан был заботливо оставлен на тумбочке с телефоном вчера вечером и содержал более ста грамм водки.
Несчастье со стаканом заставило фотографа резко схватить трубку и
рявкнуть: какого, мол, черта надо? на что трубка отреагировала довольно
таки индифферентно:
● Здравствуйте.
● Ну, и! - продолжал рычать Фотограф.
● Я говорю, здравствуйте.
● А я говорю, какого черта надо? - и Фотограф почувствовал нестерпимый
зуд под мышкой.
В трубке раздался надсадный кашель.
К зуду прибавился мерзкий запах изо рта и явственные позывы к рвоте.
Сморщившись, Фотограф сменил тон.
● Вы, собственно, кому звоните?
● Вам, - последовал лаконичный ответ.
● А вы не ошиблись? - умоляюще спросил Фотограф.
Ответа он уже не слышал, ибо нечто скользкое и противное выплеснулось наружу и Фотограф, выронив трубку, сделал спину дугой.
Спустя минуту он выпрямился и тупо уставился на телефонную трубку, что–то
клокочущую в зловонной луже. В этот момент с потолка упал кусок штукатурки и в туче брызг приводнился рядом с трубкой, которая от неожиданности затихла.
День начинался скверно. Фотограф покорно утер лицо и подумал, что хорошо
бы умереть.
Мысли о смерти смешались почему–то с мыслями о том, что пора бы, наконец,
сменить носки. Он нагнулся, стащил носок, понюхал, вздохнул и снова натянул его на ногу.
Неожиданно на лице Фотографа появилась гримаса беспокойства. Он вскочил,
схватил пиджак с вешалки и тщательно обследовал содержимое карманов.
Но в них ничего не содержалось. То, что в нагрудном лежала завернутая в
тряпочку луковица, радости у искателя не вызвало. И все же он решительно
встал и засеменил в столовую.
Буфетчица, завидев его, опрокинула бутылку в стакан и, наполнив его, замерла с бутылкой наготове, чтобы наполнить вторично.
● Позже рассчитаюсь, - заискивающе сказал Фотограф, опорожняя посуду, и
устремился к выходу с видом чрезвычайно занятого человека.
Вскоре он уже заходил в фотопавильон, где его поджидал клиент. При виде
этого клиента Фотограф остановился в нерешительности. Клиент же при появлении Фотографа встал со скамьи и радостно помахал ему рукой.
Смущение Фотографа при виде клиента объяснялось очень просто: на сей раз
перед ним стоял обыкновенный Черт, покрытый густой шерстью зеленого света. Глаза его были прозрачные и без зрачков.
Фотограф плотно зажмурился. Открыв глаза он обнаружил, что Черт открыл
рот и произнес следующее:
● Извините, я вас уже полчаса поджидаю. Я вам звонил, но вы, наверное,
плохо себя чувствовали?
Фотограф воровато огляделся и решил не обострять отношений с галлюцинацией.
● Что вам угодно? - пролепетал он.
● Мне необходимо сфотографироваться.
● Что ж, - обречено сказал Фотограф, - этого следовало ожидать.
Проходите.
Он включил осветители, вставил в аппарат свежую кассету и грустно спросил:
● Как будем сниматься?
● На паспорт.
● На паспорт!
● А что вас удивляет? Все должны иметь паспорт.
● Да нет, я не против. На паспорт, так на паспорт.
Фотограф снял колпачок с камеры, фиксируя выдержку, надел его и закрыл
кассету.
● С вас 50 копеек.
Черт протянул десятирублевую купюру.
● У меня нет сдачи.
● Да бог с ней, сдачей, батенька вы мой. Мне бы фотки побыстрее.
● Завтра утром.
● Это точно?
● Да, конечно.
Черт поблагодарил и удалился, пряча квитанцию. Куда он ее прятал,
Фотограф так и не разглядел. И как–то расплылось в его памяти - был ли
Черт во что–либо одет. Но деньги были реальные. Фотограф уныло запихало
их в карман и спустился к приемщице.
● Нет, - ответила приемщица, - к вам кроме мужчины в зеленом плаще никто
не проходил, я не могла не заметить.
Сомнений в том, что к нему приходила тетушка "Белая горячка" не оставалось. Следующим в очереди должен был быть дед "Кондрат", после визита которого сослуживцы скажут скорбно, что Фотографа кондрашка хватила.
Фотограф решил все это обдумать вне службы, вышел черным ходом и поспешил
в столовую.
Глядя, как буфетчица наполняет стакан, Фотограф ощутил на затылке чей–то
взгляд. Пить под этим щекочущим взглядом было трудно, но он выпил и
обернулся. В углу сидел человек в зеленом плаще, перед ним стояла бутылка
кефира и стакан.
Сердце Фотографа сжалось.
Возвратившись, он застал у павильона группу клиентов. Бережно прижимая полой пиджака бутылку "Солнцедара", он проскользнул мимо них в лабораторию, включил красный свет и открыл бутылку.
Пить уже не хотелось. Но, если не выпить, не захочется жить, а жить надо.
Морщась, словно это проявитель, он заглотнул мерзкую жидкость и вышел в павильон…
- Ну, что же ты. Это я, Валя. Ты, по–моему, бумагу просил!..
Я потряс головой, отгоняя кошмар. За Люсиной спиной виднелась перспектива фотопавильона с треногой старинного фотоаппарата, осветителями. Она таяла, как слабая дымка тумана, и я поспешил остановить виденье. Я неловко взял тетрадь, ручку и начал запись прямо с этого места, с момента, когда Фотограф и я вошли в павильон. Теперь уже Валина речь долетала издалека, как побочный шум. Она говорила что–то о том, что только идиоты кладут в холодильник горячую питу, а я уже нервно ходил от треноги до белого экрана из простыни для фотографирования на документы, изредка ныряя в
лабораторию. Бутылка 0,8 подходила к концу, когда раздался стук в дверь.
Сердце Фотографа сжалось.
Но это был не Черт. Это был молодой человек, явившийся за фотографией на
комсомольский билет.
● Внимание, снимаю… Так… Минутку…
Фотограф вытер лоб. От осветителей в павильоне всегда было жарко. Бутылка
чавкнула, отдавая последние глотки.
Вновь стукнули в дверь. Сердце Фотографа отреагировало безразлично.
Вошел директор Дома быта.
От директора пахло одеколоном "Саша" и наваристыми щами. Если бы фотограф
мог учуять этот запах, то ему обязательно захотелось бы щей.
● Да, - сказал директор выразительно. - Да–сс.
● Эх–хе–хе, - ответил Фотограф, заслоняя рот ладошкой. В отличии от него
директор вполне мог различать чужие запахи.
Рабочий день кончался.
Фотограф положил выручку в карман, убедился, что положил именно в карман,
запер павильон и направился в столовую. Домой он в этот день не вернулся, загулял на дармовой червонец, и заснул в павильоне.
Проснулся он, как всегда, в 8–30 и вместо привычного паука в углу потолка
увидел огромные часы с фиолетовыми стрелками. (Было бы странно, если он
их не увидел - эти часы видны на вокзале с любой скамейки).
Было очень холодно. Фотограф перевернулся на живот и обнаружил перед носом большую урну. Это вместилище побудило его к привычной утренней процедуре: мученически изгибая спину он вспомнил, что опять не сменил носки.
С вокзала до столовой было значительно дальше, чем от дома. В столовой во
время обыденной процедуры наливания и выпивания двух стаканов вина, он
услышал от буфетчицы краткое описание вчерашних событий. Роль его в этих
событиях была весьма неприглядная.
По дороге на работу Фотограф обдумывал полученную информацию. Вкупе с
похмельем эта информация настроила его на совершенно мрачный лад. Ища
перед дверью павильона ключ он еще был под впечатлением краткого доклада
буфетчицы, когда обнаружил, что дверь в фотосвятилище не заперта. Он толкнул ее ногой, вошел. Сердце его сжалось.
На столе сидел Черт, поигрывая ключом. Черт был в зеленом плаще.
Фотограф инстинктивно метнулся к лаборатории, где привык отсиживаться от
директорских ревизий. Тут он заметил, что Черт не один. В углу павильона
находился Бесенок, пристраивающий на его фототреноге миниатюрную кинокамеру.
Черт поманил замешкавшегося Фотографа длинным, суставчатым пальцем, достал из кармана плаща микрофон, направил его в сторону Фотографа и изрек:
● Внимание, мотор.
Вспыхнули осветители.
● Закрой дверь, - швырнул Черт Фотографу ключ.
Тот тщательно запер дверь и повернулся к Черту.
Черт щелкнул пальцами. Появился еще один Бесенок, он толкал перед собой
небольшой передвижной бар.
● Что будете пить? - вежливо спросил Черт.
● Мне все равно, - сказал Фотограф, не сводя глаз с бара, где томно
перешептывались разноцветные бутылки и сыпали искрами хрустальные бокалы.
Черт кивнул Бесенку и проговорил в микрофон:
● Прошу оппонентов обратить внимание на ригидность объекта.
Фотограф медленно выпил острую на вкус жидкость света электрик, по телу
пробежали томительные мурашки, в животе разлилась приятная теплота.
Фотограф медленно поднял глаза на Черта.
● Но–но, без глупостей! - забеспокоился тот. - Ассистенты, стоп мотор. - И повернулся к Бесенку с камерой. - Ты что ему налил, идиот?
● Эрросив, - ответил Бесенок. - Извините, ошибся.
И он быстро налил Фотографу из другой бутылки.
Фотограф, не отрывая влюбленного взгляда от Черта, вылил очередной бокал
в рот. Черт рявкнул:
● Мотор!
Снова вспыхнул свет. Фотограф осоловело оглядывался и скреб под мышками.
● Слушай ты, гонококк гонорейный, - яростно сказал Черт, - у меня к тебе
ряд вопросов. И твоя судьба зависит от ответов на эти вопросы. Вопрос первый - кто я такой?
● Не знаю, - индифферентно ответил Фотограф. - Вы, наверное, за фотками
пришли, на паспорт? Так они, извините, еще не готовы.
● Я спрашиваю, кто я такой? - еще более агрессивно спросил Черт.
● По–моему вы ведете какой–то репортаж. Вы - журналист.
У Черта задергалась щека. Он перевел взгляд на Бесенка при баре.
Фотографу налили еще.
● Ну, кто я?
● Вы - Бог! Я вижу нимб над вашими рогами.
Черт соскочил со стола, расстегнул плащ.
● Сигару.
Черту дали сигару. В павильоне запахло селитрой.
● Я тебя последний раз спрашиваю - кто я такой?!
● А действительно, кто вы такой? И что вы тут делаете?
Фотограф явно перестал понимать ситуацию.
● Ну–ка, налейте ему еще, - многозначительно сказал Черт.
Пока Фотограф цедил нечто шипучее, Черт, не отрывая от него горящих глаз,
устроился на краешке стола и закинул ногу за ногу.
Фотограф допил, сделал шаг вперед. Черт глубоко затянулся сигарой.
Фотограф замахнулся. Черт удивленно поднял бровь. Удар пришелся в челюсть, пепел с сигары упал Черту на плащ, Фотограф потер костяшки кулака.
Черт яростно взглянул на Бесенка, подтянул к себе телефон и набрал девять цифр.
● Ну!? - рявкнула трубка.
● Что за ассистента вы мне дали, все путает?
Бесенок равнодушно закурил сигарету и презрительно посмотрел на Фотографа. Фотограф осоловело смотрел в стену.
Черт повесил трубку, задумчиво застегнул плащ на все пуговицы.
● Н-да… Собирайте–ка реквизит, ребята.
● И желательно побыстрей, - с былым пылом неожиданно произнес Фотограф.
И совершенно напрасно. Черт взметнулся со своего, обхватил бар, извлек
небольшую бутылочку и протянул Фотографу:
● Ну–ка, выпей это.
Фотограф выпил…
Я оторвался от исписанной до последнего листика тетради. Мне срочно требовалось выпить. Последний абзац киносна четко лежал в моем сознании, он был печальным, хоть я в нем в симбиозе с Фотографом уже не участвовал. Это был вид сельского кладбища спустя несколько месяцев.
Могила Фотографа обвалилась, потому что погода в тех краях дождливая, а ухаживать за могилой было некому. Никто не приходит на заброшенный холмик с деревянным памятником.
А в Доме быта работает другой Фотограф. И много пьет.
Но знающие люди поговаривают, что в этой могилке никого нет. Может, он и