На своем черном "адлере" Мок въехал в "карман" перед Главным Вокзалом и погасил двигатель. Он закурил и присмотрелся к трем кабриолетам, стоящим перед громадным зданием. Ни на одном из них не было номера 36 или 84. Тогда он вышел из автомобиля, надел пальто и котелок, после чего, сложив руки за спиной, медленно направился к главному входу. Как он и предполагал, холод вымел с подходов всех нищих и продавцов газет. Снаружи прогуливались всего лишь две накрашенные женщины. Мок остановился перед ними и оценил взглядом. Обе, как по команде, расстегнули пальто и положили руки на бедрах. Одна была худой и высокой, вторая - низенькой и закругленной. Мок еще более внимательно пригляделся и принял решение дать подзаработать той, которая показалась ему более привлекательной, то есть, более полненькой. Он кивнул ей, и женщина танцевальным шагом приблизилась. Эберхард поглядел на ее посиневшие от холода губы и выложил две монеты по две марки.
- Как тебя зовут?
- Биби.
- И хорошо. Итак, тебя я уже знаю. А ты меня знаешь? Знаешь, кто я такой?
- Ну, такой элегантный мужчинка должен быть, по меньшей мере, директором, - широко усмехнулась та.
- Я полицейский, - коротко сообщил Мок. - Когда-то, в молодости занимался такими девицами, как ты.
- Ой, прошу прощения, - улыбка на губах проститутки погасла.
- Можешь не просить прощения, поскольку и не за что. - Мок выплюнул папиросу и кончиком ботинка раздавил окурок так тщательно, словно желая втереть его в тротуар. - Я говорю все это затем, чтобы ты знала, что меня обмануть нельзя. Поняла, Биби?
Девица, без слова, кивнула.
- Тебе холодно. Поужинать хочешь? - Мок показал ей монеты. - Это я дам тебе, чтобы ты могла заплатить за ужин. Пока что две марки. А ты останешься и будешь иметь глаза широко раскрытыми. Если приедет извозчик с номером 36 или 84, немедленно побежишь в ресторан, буфет или в карточный клуб, пока что не знаю, где я буду, и скажешь мне. После этого получишь еще две марки. И ведь ты меня не попытаешься обвести вокруг пальца, а, Биби?
- А что будет, - нагло глянула на него девица, - если мне попадется клиент, а эта тачка 36 не приедет?
- Что же, моя потеря. - Мок похлопал женщину по щеке. - Но тогда я еще когда-нибудь сюда приду и поздороваюсь с тобой. После этого отправлюсь на карты или на пиво, а тебе придется выглядывать тачку с номером 36 или 84. Аванс ведь взяла, так что отработать придется. Adieu!
Он направился в холл вокзала и взглядом начал выискивать какого-нибудь продавца газет, как вдруг услышал быстрый стук туфелек.
- Герр комиссар, - услышал он голос Биби. - Только что подъехал 36-ой. Так как, я получу остальное?
- Я слово держу. - Мок подал ей монетку. - Только не покупай на это ни сигарет, ни водки, потому что твой альфонс и так отберет. Лучше хорошенько поужинай, на разогрев можешь принять рюмочку шнапса, но не забывай - только одну!
- А шоколадку для ребенка можно? - спросила девица и, не ожидая ответа, поцокала каблучками.
Бреслау, воскресенье 10 января, без четверти девять вечера
Мок знал, что ничто так не обескураживает допрашиваемого, как тесная близость допрашивающего. Конечно, извозчика никто и ни в чем не подозревал, но нарушение невидимых границ чьей-либо индивидуальности уже вошло Моку в кровь. Он подошел к кабриолету номер 36, вскочил на козлы рядом с извозчиком и внимательно поглядел на него с расстояния в десять сантиметров. Полный мужчина несколько отодвинулся, но, все равно, двоим было тесно. Но Моку это нисколечки не мешало.
- Фамилия? - спросил он, подсовывая под нос возчику свое удостоверение.
- Похлер Генрих, - ответил тот, внимательно глядя на Мока. - Похоже, вы меня…
- А вот скажите мне, герр Похлер, - Мок был уверен, что сейчас услышит отрицательный ответ и сможет спокойно отправиться сыграть партию в скат или бридж, - не везли ли вы кого-нибудь в вечер кануна Нового Года отсюда, с вокзала, в гостиницу "Варшавский Двор"?
- Да, - ответил извозчик. - Двух молодых женщин. Иностранок.
Мок отодвинулся от Похлера, а потом сошел с козел. Он расселся в экипаже и внимательно глядел на возчика, надевая перчатки.
- Во сколько это было?
- Около десяти вечера.
- Почему вы считаете, будто бы они были иностранками?
- Между собой они разговаривали шепотом, но какие-то звуки я расслышал.
- И как бы вы определили этот язык?
- Slonsakisch, - без колебаний ответил извозчик. - Они разговаривали по-силезски.
- Расскажите-ка мне все по порядку, с того самого момента, как они сели в ваш экипаж. Ага, и опишите их.
- Ну, сели они, - Похлер с беспокойством глядел на Мока. - Молодые. Красивые ли? Обе ничего. Одна была постарше, выглядела лет на двадцать с лишним, внешность такая… Смуглая… Турецкая… Вторая помоложе, лет, наверное, семнадцать-восемнадцать… Блондинка. Старшая показала листок с надписью: "Гостиница "Варшавский Двор". Мы поехали. Младшая сошла у гостиницы, старшая подала мне другой листок со словом "Моргенцайле", и еще какой-то номер, уже не помню. На Моргенцайле, под какой-то виллой, она сказала "стоп". Она позвонила в звонок на воротах. В вилле было темно. Одни собаки лаяли за оградой. Потом вышел камердинер, заплатил за обе поездки. Вот и все.
- Что означает "турецкая внешность"?
- Я знаю… Темная такая, смуглая, черноволосая, черноокая.
Мока заставило задуматься прилагательное "черноокая". Оно редко применялось, было каким-то нетипичным, литературным, стилизованным. Он поглядел на Похлера. Можно сказать, рафинированное слово, не соответствующее извозчику.
- Ну да ладно, хотя кое-что меня все же гложет. А почему вы не помогли той молодой девушке занести чемодан в гостиницу? Ведь он, якобы, был очень тяжелым.
- А его занесла другая девица. Рванула так, и раз-два доставила под двери. Потом быстренько заскочила в экипаж, и мы поехали на Моргенцайле. Это все.
Мок закурил и серьезно задумался. Две молодые девушки, разговаривающие по-силезски, если только можно довериться слуху извозчика. Одна отправилась в бедненькую гостиничку, что на самом деле была замаскированным борделем. Вторая вытащила ее чемодан из экипажа и занесла под двери. Зачем Анне была французская пишущая машинка? Быть может, это и вправду какое-то шпионское дело? Быть может, этот гитлеровец Краус был прав. А после этого какой-то худой преступник с крепкими зубами влезает в окно, насилует, убивает и грызет Анну, хотя и не ясно, как назвал это Лазариус, делает ли он все это именно в такой вот последовательности. Вторая же в это самое время едет в один из самых престижных районов Бреслау.
Мое очнулся от размышлений под настороженным взглядом извозчика Похлера.
- Мне показалось, что уважаемый господин заснул, - с улыбкой сказал возчик.
- А почему мы еще туда не едем? - глянул Мок на Похлера.
- Это куда же, уважаемый?
- На Моргенцайле!
- Тогда поехали!
Похлер поднял кнут.
- Погоди, погоди! - Мок схватил за рукоять кнута. - Это дело очень срочное. Едем на моем автомобиле!
Из экипажа он выскочил столь резко, что тот затрясся из стороны в сторону. Похлер в изумлении глядел, как его "клиент" подходит к своей машине. Кнут так и оставался поднятым.
- Ну, давай же! - крикнул извозчику капитан.
- А что мне делать с экипажем? - возмущенно крикнул в ответ извозчик. - Еще кто-нибудь украдет!
Мок огляделся по сторонам и в арке главного входа на вокзал увидел улыбающуюся Биби.
- Эй, Биби, иди-ка сюда! - скомандовал он громким голосом. - Покараулишь эту тачку за две марки! И если из нее хоть что-то пропадет, будешь иметь дело со мной!
- Хорошо, иду уже, мой придумчивый герр. - Биби рассмеялась и приблизилась к Моку, словно бы танцевала вальс. - А за десяточку могу тебе еще и шарик надуть.
Похлер с испугом глядел на Биби, которая должна была стеречь его производственные мощности. Та улыбалась во весь рот, Мока овевало ее отдающее спиртным дыхание. Было понятно, что этим вечером ребенок шалавы никакого шоколада не увидит.
Бреслау, воскресенье 10 января 1937 года, четверть десятого вечера
Окна приличных размеров виллы на Моргенцайле выходили на безлистый Scheitniger Park. Стекла в темных окнах отражали слабый свет фонаря. За пиками ограды, заканчивающимися наконечниками в форме языка пламени, метались два могучих пса неизвестной Моку породы. Длительное время нажимая на кнопку звонка у калитки, капитан присматривался к собакам; он был уверен, что подобных уже где-то видел, вот только не мог вспомнить, где конкретно. Стоящий рядом с Моком Похлер с тревогой поглядывал на пару чудищ.
Над подъездом в виллу загорелась лампа, в свете которой появился не слишком охотно марширующий камердинер, несущий с собой крупный висячий фонарь. Когда он подошел к ограде и осветил Мока, тому показалось, что фрак слуги вот-вот лопнет под напором мышц.
- Слушаю вас. Чем могу служить? - не спеша произнес камердинер, а свет фонаря оседал на его коротко остриженной голове.
- Это он? - спросил Мок у Похлера, указывая на мужчину головой.
Видя, как возчик утвердительно качает головой, Мок быстро достал удостоверение из внутреннего кармана пальто. Это его жест привел к тому, что камердинер инстинктивно полез в собственный карман, а собаки набросились на ограду, увлажняя ее пеной из пастей.
- Да забери же этих чудищ, famulus! - рявкнул Мок и показал собственное удостоверение. - А потом открывай этот свой дворец! Я капитан Эберхард Мок!
Камердинер исполнил только первое приказание. Он свистнул собакам, и те, тихо ворча, опустились на землю.
Их укротитель подошел к самой ограде, взялся руками за прутья и вонзил свой взгляд в Мока. Взгляд холодный и крайне внимательный.
- Это резиденция барона Бернхарда фон Кригерна, - тихо сообщил он. - Вот уже неделю семейство Кригерн пребывает на своей вилле "Вилла Клементина" в Шрайберхау, здесь же роль хозяина исполняю я. Мне не хотелось бы оскорблять герра капитана, но, чтобы войти сюда в отсутствии барона и баронессы, необходимо иметь ранг повыше.
- Вы только поглядите, Похлер, - обратился Мок к своему товарищу, - как он красиво высказывается. Истинный ритор!
Сам капитан чувствовал пустоту в голове. Как правило, в подобного рода ситуациях он реагировал яростно и решительно: пугал кого-нибудь, шантажировал или бил. Только здесь он не мог применить ни одного из этих средств. Ему нечем было пугать или шантажировать, а результат возможной драки был бы заранее решен в пользу подстриженного словно рекрут амбала. Он мог лишь сплюнуть на землю. Мок терпеть не мог быть неприготовленным к беседе.
- Тогда я входить не стану, - ответил он. - Тут поговорим. Опять же, я пришел не к барону с супругой, а к вам. Так что, не откроете ли вы мне, герр…
- А этот тут - он тоже полицейский? - Камердинер презрительно глянул на серую шинель Похлера. - Его я тоже должен впустить?
- Да. - Мок не знал, зачем он так сказал. - Это полицейский, вахмистр Похлер, мой сотрудник.
- А я - Бруно Горсегнер, и мне весьма неприятно, - ответил цербер, после чего сделал такое движение рукой, словно отгонял муху от лица, - ер, в соответствии с распоряжением герра барона фон Кригерна, никто кроме слуг, семейства и уполномоченных лиц на территории резиденции не имеет права пребывать. А вы, герр капитан, вместе с вахмистром, - слегка усмехнулся он, - не принадлежите к какой-либо из перечисленных выше категорий. Ведь вы же не являетесь ни полицейским, ни прокурором, ни даже судебным исполнителем, а только лишь офицер абвера. Если бы я вас впустил, то точно так же мог бы сделать доступным территорию резиденции, к примеру, офицеру квартирмейстерской службы. Но я человек хорошо воспитанный, потому спрошу еще раз: могу ли я чем-нибудь помочь герру капитану в ситуации, когда нас разделяет ограда?
Впервые с момента, когда Мок впервые узнал оберсекретаря Сойфферта, он пожалел, что с ним нет гестаповца. В отношении него этот разговорчивый прислужник был бы послушным, как и собаки. И тут он вспомнил, где мог видать подобных псов. Именно такие рвали крыс на манеже возле трассы конных скачек, а сам он, вместе с другими мужчинами, делал ставки на то, какой пес загрызет больше крыс. Мок тут же отбросил все эти кровавые воспоминания.
- Вы можете мне помочь, герр Горсегнер, - сказал он. - И даже через ограду. Видели ли вы когда-нибудь присутствующего здесь вахмистра Похлера?
- Нет, никогда не видел, - быстро ответил камердинер.
- Неправда! - воскликнул Похлер. - Ты же платил мне за поездку той женщины, которую я привозил сюда вечером!
- Я вас никогда не видал, - ответил на это Горсегнер. - И прошу не обращаться ко мне на "ты". Позавчера я был здесь, и меня никто не беспокоил, никто не звонил в калитку. И никакому извозчику я не платил.
- Герр Госегнер, - рявкнул Мок, - вы утверждаете, что мой человек лжет?
- Герр капитан, я ничего не утверждаю, - весело рассмеялся слуга, - а всего лишь подтверждаю. Я не видел ни этого господина, ни какой-либо женщины, которую, якобы, он должен был сюда привезти. Ни в четверг, ни ранее, ни позже… - Он похлопал себя по плечам. - Прошу прощения, но делается холодно, я же не столь тепло одет, как господа… У герра капитана есть еще какие-нибудь вопросы? С охотой на них отвечу.
- Нет. - Мок бешеным взглядом измерил съежившегося от страха Похлера. - Благодарю вас, герр Горсегнер. Спокойной ночи.
- И вам спокойной ночи, - ответил камердинер и поспешил в сторону дома.
Собаки без хозяина развылись и разлаялись, когда Мок отошел от ограды быстрым шагом, таща Похлера за воротник. Когда они подошли к "адлеру", капитан, словно дискобол, закрутил своей жертвой, так что тот рухнул на капот автомобиля.
- Так ты мне объяснишь, Похлер? - Мок снял котелок и вытер пот со лба. Кто тут врем: ты или он? Ты объяснишь это мне, или в гестапо поедем?
Перепуганный возчик снял шапку и пригладил волосы. Он наклонил голову. В его глазах была заметна мольба. Свою шапку он мял в руках. Этим он напомнил Моку его собственного отца, бедного сапожника из Вальденбурга, которого как-то вызвали к директору гимназии. Директор визжал и угрожал Виллибальду Моку, поскольку сын того, присутствующий здесь же гимназист Эберхард, оказался позором столь замечательного учебного заведения, поскольку, вместе с двумя другими учениками, тайная полиция заловила его в публичном доме.
Устыженный сапожник, одетый по-праздничному, стоял тогда перед рассерженным директором и мял в руках фуражку, точно так же, как сейчас это делал Похлер.
- Ну вы же знаете, что вас бы я обманывать не стал, - сквозь слезы произнес извозчик. - Вы и вправду меня не узнаете, герр капитан? Понимаю, все это было много лет назад, я же тогда был худым, и волосы у меня были густыми. Я был помощником в театре…
- Хмм, вроде бы узнаю, - ответил Мок. Он молниеносно перекапывал собственную память, только лица Похлера ему отыскать не удавалось, не говоря уже про какой-то театр. - И что с того, что узнаю?! - Он снова испытывал бешенство. - Даже если и узнаю, откуда мне знать, что ты не врешь?!
- Та женщина была выродком, - шепнул Похлер.
- Кем-кем? - Мок надел котелок и склонился над извозчиком. - А ну скажи мне на ухо!
- Выродком, ряженым выродком, - уже чуть громче ответил Похлер. - Я привез его к этому камердинеру. А он ведь тоже выродок, педераст. И скрывает это… Ну, вы же знаете, как оно сейчас… Гестапо, концлагерь… Это вам не золотые двадцатые годы.
- А откуда ты знаешь, что та женщина была переодетым мужчиной? Из-за чего? Только лишь потому, что сама занесла тяжелый чемодан? Откуда тебе известно, что тот камердинер - это педераст?
Мок чувствовал возбуждение, словно взявший след пес.
- Я их знаю, любого вычиислю… Так вы же знаете, вы меня знаете… Тогда, много лет назад, вы бюыли криминаль-советником, а не капитаном, как теперь… Вы отнеслись ко мне, как к человеку.
Мок задумался, поглядывая на черный Шайтнигер-Парк. Ветер шевелил голыми ветками. Здесь, под этими деревьями был деревянный домик, в котором встречались пидоры… Внезапно капитану припомнилась одна операция, в которой он сам принимал участие. Но ему не хотелось вспоминать, откуда может знать Похлера. Он засопел носом. Нет, ему совершенно не хотелось этого знать. Ему не хотелось выслушивать очередной истории - банальной, горькой, суть которой совершенно легко предугадать. Ему хотелось отправиться домой, в котором уже точно не будет пастора Кребса, сесть за своим письменным столом с рюмочкой коньяка, чтобы получше собраться с мыслями. А потом, уже поздно ночью, он расставит шахматы и вспомнит различные варианты замкнутых дебютов, которые любил больше всего.
- Ладно, Похлер, я вам верю, - буркнул он. - Садитесь, а то, не дай бог, Биби снимет клиента, и что тогда станет с вашим экипажем?
Он запустил двигатель. Похлер не осмелился сесть рядом с Моком и теперь, озябший, съежился на заднем сидении. Капитану тоже было холодно. Проехав парк, Фюрстенбрюке, и церковь святого Петра Канизия, видимую из-за голух деревьев, он глядел на окна больших каменных домов в стиле "сецессион" на Кайзерштрассе, в которых уже гасли огни. Вернувшись домой, в первую очередь он усядется возле печки и долго будет греться. После этого, наконец-то, поужинает. Печеночкой с лучком. А потом нальет себе рюмочку коньяка.
Его немного занесло на Кайзербрюке, но то была всего одна неприятная неожиданность на заснеженных улицах, на которых только сейчас начали появляться ночные телеги с песком. Второй раз занесло уже под вокзалом, но это он осуществил уже сознательно. Маневр обратил на себя внимание всего одного сонного извозчика и Биби, сидевшей на козлах экипажа с каким-то мужчиной. Мок обернулся к своему спутнику.
- Спокойной ночи, Похлер!
- Спокойной, герр капитан. - Возчик взялся было за ручку двери, но через пару секунд отпустил ее. - Я понимаю, вы меня не помните. Тогда вы хорошенько залили за воротник. Я хочу герра капитана поблагодарить.
- Ведь ты уже благодарил! - скучающим голосом ответил Мок. - За то, что я отнесся к тебе, как к человеку. Ты уже говорил… Иди, а не то Биби превратит твой экипаж в бордель!