– И Загс из внимания не упускайте. Это будет еще одним косвенным доказательством, поскольку супругам не нужны завещания… Таким образом – Загс, нотариальная контора, договоры. А также свидетели, подтверждающие намерения обоих потерпевших выйти из договора. Только множество косвенных доказательств позволит нам сделать точный вывод. Но, может быть, существует другая версия?
Лушников обвел взглядом присутствующих.
– В принципе, мы так и думали, – произнес Драница. – И Гнедой в курсе… Тьфу ты!..
Петр Данилович покраснел, что даже рябая сыпь стала невидимой. Начальничью кличку выболтал.
Лушников поспешил на помощь:
– Гнедой – это, насколько я понимаю, Гаевой Алексей Иванович? И что он говорит?
– Соглашается, – ответил Драница. – Идею с Загсом и по поводу завещания мы, конечно, упустили из внимания. Сейчас я этим делом займусь непосредственно.
Он отвернулся и посмотрел в спину Светлане Казанцевой. Как там насчет Загса и ближайших нотариальных контор? Та кивала головой и щелкала клавиатурой одновременно. Пять секунд спокойно не дадут поработать.
– Копия договора, говорите, имеется? Можно взглянуть? – попросил Лушников.
Драница нырнул в общий сейф, вытащил оттуда несколько листов бумаги и протянул Лушникову. Тот бегло прошелся глазами по документу, не углубляясь в конкретное содержание. Предмет договора. Срок его действия. Права и обязанности сторон. Форма, размер и стоимость пожизненного содержания. Насколько известно, должны быть еще несколько разделов. Наиболее важных. Таких, как изменение и прекращение договора, а также форма и размер пожизненного содержания. Без этих положений – не договор это, а сапоги всмятку. Широкая натура у обеих сторон. Одни обещают на словах, вторые рады им верить. Главное, посулить человеку блага, и дело в шляпе. Под шумок работает фирма. Под прикрытием безудержной рекламы из кухонных репродукторов… Обязанность выплачивать ренту на срок жизни получателя, но так ли это на самом деле?…
Звонок мобильника заставил майора вздрогнуть. Пока что лишь двое знали его номер в этом регионе. Лушников вынул трубку из кармана. Звонил Казанцев. Возбужден. Вкратце рассказал о случившемся и просил приехать, потому что слишком неординарным получалось событие. И просил не говорить об этом жене. Информация может повредить ее психическому здоровью.
Лушников поднялся и вышел, ничего не сказав. Не может он посвящать подчиненных сотрудников в собственные дела. И рисковать здоровьем отца тоже не может. Позже когда-нибудь расскажет. И то не всем. Слишком это личное. И слишком неоднозначно. Могут не понять…
Он вышел из РОВД, сел в машину и полетел в сторону госпиталя. Через полчаса он был на месте.
Действительно, могут не понять. Тем более что Володя Казанцев, инвалид с протезом, слегка схитрил. Не выдал полиции ни нож, ни расписку. Неизвестно, чем он думал, когда прятал у себя под одеялом колющий предмет, под общим названием холодное оружие. И кровь изъял для чего-то. Конечно, это явный прокол, и все же большое спасибо ему за это. За то, что не спал. Не будь его рядом, лежать бы сейчас старшему Лушникову в анатомическом театре. Вовремя капитан из туалета вернулся.
Николай и Владимир сидели в саду. Александр Сергеевич оставался в палате. Кажется, до того так и не дошло, что же на самом деле ночью случилось. Не верилось старику, что на него могло быть совершено покушение. Как-то чересчур просто. Сергеич никому не должен, даже не обещал, исключая, конечно, Тамару.
Надсаженный мозг опять не хотел верить, чтобы женщина могла организовать покушение.
– Вот, посмотри… В кармане у него лежала. И ножичек тоже забери, – Казанцев вынул из кармана расписку. – Мне это ни к чему.
Николай взял из его рук пластиковый пакет. Теперь уже нет никаких сомнений, что ночной визит в больничную палату – дело рук Тамары Борисовны. Но доказать это будет проблематично, потому что время упущено. Любой адвокат скажет, что доказательства не имеют юридической силы, поскольку предоставлены почти через сутки. И любой судья с этим доводом согласится: нельзя было утаивать доказательства. Их вообще, может, позже подкинули, и нож, и расписку.
– Нельзя ему тут залеживаться… Считай, что это просто везение. Я бы, например, ушел… Опасно… И вообще надоело…
Казанцев посмотрел по сторонам. Палата для обоих самое опасное место теперь…
Поговорили и решили, что надо старика из больницы забирать. Встали. Было бы желание, а причина к выписке всегда найдется. Вернулись в палату и взялись вдвоем за Сергеича – сколько нагулял жира, как настроение, и есть ли желание поехать домой. Ехать предполагалось немедля. С учетом стабильного улучшения всего организма… И Сергеич согласился. Бока можно и дома отлеживать. Уколы ему недавно отменили, анализы хорошие. Пора, действительно.
Решив так, отправились втроем прямо к начальнику госпиталя.
Тот на дыбы:
– А лечащий врач для чего существует?!
Но дед нашелся. Вытаращил глаза на медицинского чиновника и тоже сказал. Вроде того, что не подопытный кролик, чтобы страхи ночные терпеть.
Тирский все же вызвал лечащего доктора. Принимай решение – твоя прерогатива. Тот лишь пожал плечами и удалился.
Выписались оба. Безногий инвалид и Лушников. Переоделись в цивильное, сели в машину "Волга" и поехали к себе в район.
Сергеича высадили дома, чуть не под руки подняли в квартиру и сдали Гирину под охрану. Кум обещался за ним следить. Вскидывал косматые брови и удивлялся, слушая рассказ о ночном нападении.
Николай взялся за ручку двери. Все-таки он занятой теперь человек, и ему пора на службу. Кузнецов за ним, сел в машину. Приехал в РУВД и следом за Лушниковым в "Убойный отдел" – все-таки у него там жена работает. Вошел. Жену расцеловал. С каждым за руку поздоровался. Свой человек.
Скоро на работе знали подробности ночного покушения. Увы, шила в мешке не утаить. И опять народ удивлялся, хотя давно привык и не к такому.
– Надо же! В лоб получил и смылся…
– Надо думать, на том не остановятся…
Все понимали, в какое положение попал у них начальник, и слегка журили старика Лушникова. Говорили осторожно. Стараясь не задевать родственные чувства. Расслабился, деда, на старости лет. Теперь ему наука будет: нельзя с молодыми связываться.
– А по поводу киллера надо больницы все обзвонить, – решил Петр Данилович. – Очень может быть, что лежит где-нибудь… с трещиной во лбу…
Глава 13
Уколов Илья Николаевич действительно лежал, но только не в больнице, а в квартире у Тамары Борисовны. Примчался среди ночи с залитым кровью лицом и тут же упал. Прямо на пороге. Потому что истощился. Хотя до этого несся во весь опор.
Тамара с большим трудом, волоком, перетащила тяжелое тело через порог, обмотала голову куском простыни и бросилась звонить Решетилову. Анатолий Семенович спросонья долго не мог понять, чего от него хотят. Оказалось, на него надеялись и желали получить чуть ли не медицинскую консультацию.
– Спятил совсем народ! – выругался адвокат, поднимаясь с постели.
Жена повернулась на другой бок. Во сне громко всхрапнула и проснулась, тараща глаза.
– Куда тебя понесло?
– Не твое дело. Спи…
Пешком Решетилов пришел к семейному общежитию и вошел в подъезд. Вахтер не хотела пускать. Адвокат сунул ей под нос бордовую книжечку и пошел по ступеням, шевеля плечами.
Женщина позади качала головой – то окровавленные бегают, то корочками машут перед лицом. Общага и есть.
Тамара поджидала у входа. Сразу же отворила и тут же захлопнула за ним квартиру. Хорошо, что хоть соседей дома никого. На север удалились.
Решетилов вошел в комнату, уставился стеклянными глазами на безжизненное тело и покачал головой. Кажись, нажила себе проблему. Не следовало пускать в квартиру – пусть подыхал бы на площадке. Анатолий Семенович узнал субъекта.
– Что с ним случилось?
– Сама пока что не знаю… Одни догадки…
– Говори!
Филькина пальцем поманила адвоката за собой в коридор, а оттуда на кухню. Села за столик и стала тихо рассказывать. Речь шла о том самом деле, о котором сами недавно толковали. Жил-был дед. Девяносто лет. Конечно, на самом деле ему не столько, поменьше будет, но все равно. В общем, тот самый тип, который решил ускользнуть. Вот и решила она, что пора принять срочные меры…
– Дура… – произнес Решетилов… – Безмозглая. Готовь сухари…
Филькину передернуло. Но Решетилов был прав. Не на много ошибся его юридический мозг. Так оно и сесть, если она послала в госпиталь первого попавшего.
– И он тоже дурак. Недоразвитый, – продолжил Анатолий Семенович. – С чего это он вдруг. Из спортивного интереса, что ли, решил или как?
Тамара Борисовна замерла с разинутым ртом. Из корыстных побуждений кинулся, расписку тому подмахнула.
– Бумажке поверил, – с трудом проговорила она и ехидно улыбнулась.
Зато не верил своим ушам адвокат Решетилов. Это какой идиоткой надо быть, чтобы подобными бумагами разбрасываться. Как ни говори, а документ. С виду убогонький, потому что прост по форме, зато по содержанию – стопроцентное доказательство. Долговая расписка. Обязательство. Кроме того – косвенное доказательство умысла на совершение преступления.
Тамара сникла. Упрямый мозг не хотел верить.
– А как бы ты думала. Теперь вы с ним повязаны. Ты и она – близнецы-братья. Или сестры. В общем, только по-немецки можно выразить. Гешвистер, одним словом. Это когда брат и сестра…
Лицо у Тамары пламенело. Зря, получается, впустила к себе.
– Что же теперь мне делать?
– Не знаю!
– Может, его в окно? Или за дверь, на площадку?…
"Дура! Идиотка!.. – других слов Решетилов не находил. – Прищемила себе хвост и теперь готова пойти на серьезное преступление…"
– Что ты молчишь? – продолжала та. – Бывают же выходы из безвыходных ситуаций. Ты же у нас адвокат…
Решетилов посмотрел на нее и ничего не сказал. Его поразила только что мелькнувшая мысль. Быстрая, как молния. А не выкинуть ли ее самое?
Он отвернулся к окну. Конечно, не сделать ему этого. Да и не к чему? Этот, что в коридоре лежит, может, давно в себя пришел. Выздоровеет и еще пригодится в жизни.
Адвокат шагнул в коридор. Отворил дверь в комнату: Уколов лежал в том же положении.
– Есть у тебя лекарства?
Филькина напряглась. Имеется кое-что. Обезболивающее, а также для сна. Антибиотики…
– Ну, так воткни ему для начала… Кровопотеря, кажись, незначительная. Я так думаю, что у него сотрясение мозга.
Уколов дернул рукой. Убрал с глаз край простыни и посмотрел снизу вверх. В мутных глазах двоилось. Удивительно, как при таком зрении тропинку не потерял.
– Что с тобой случилось? – спросил его Решетилов. – Можешь нам рассказать?
Уколов кивнул, продолжая молчать.
– Расскажи нам еще раз, Илюша, – елейным голосом попросила Тамара.
Тот пробежался взглядом по потолку и произнес:
– Как клюнет между глаз, так что и не помню совсем ничего…
– Кто и где? – наплывал адвокат.
Уколов смотрел затравленно. Сказать, что был в госпитале, – до утра не доживешь. Кому они нужны дополнительные свидетели-недобитки.
– Молотком, кажись… Иду. Никого не трогаю. Из-за угла вываливаются двое. Дай закурить… Все карманы выворотили…
Рассказ пришелся по вкусу, и жертву разбоя стали неподдельно жалеть.
– Где тебя носило? – спрашивала Тамара. – Ты же должен быть в совхозе…
– А я и был. Деньги получил… Потом решил навестить, но выехал под вечер…
Действительно. Бедный. С самого вечера, получается, валялся где-то в кустах с разбитой головой.
– Тогда тебя надо в больницу…
– Не надо!
– Ты же умрешь…
– Не умру!
Уколов повернулся лицом вниз, уперся руками в пол и поднялся. Видали? Вот он каков! В карманах вот только пусто. Выгребли.
Тамара развела руками.
– Дай лоб хоть тебе осмотрю.
Сняла простыню. Достала бутылочку с перекисью водорода и смыла вокруг раны запекшуюся кровь. Чем это его действительно угостили? Словно бы сам на что-то напоролся. Вероятно, так и есть. Залил шарики и пошел молодость вспоминать…
– Тошнит? Голова кружится?…
– Есть маленько…
– Пройдет… Ложись на постель.
Уколов даже обрадовался. Улыбнулся через силу и лег на кровать. Наверняка только что беседовали на кухне, как с ним поступить – на котлеты изрубить или проще обойтись. Из окошка выкинуть.
Подумал и содрогнулся. Подсунул бог знакомство. Заклятые друзья теперь с Филькиной на всю жизнь. И он, глупец, согласился. Обрадовался, четыреста тысяч на горизонте замаячили. Надо всего лишь убрать старика – и деньги твои. Но это же все равно, что попасть в штаны обоими ногами сразу – вот что значит все это поганенькое дело.
Тамара еще раз осмотрела рану. Кость вроде цела, а в остальном зарастет как на собаке. И воткнула Илюше в задницу одноразовую иглу.
– Расслабься. Тебе сейчас станет хорошо. Потом ты уснешь и будешь спать до обеда… Все рассказал нам? Менты к нам не придут?…
Уколов вытаращил глаза: за кого его принимают! Судьба расписки была ему пока что неизвестна.
…Уколов действительно, проспал до двух часов и проснулся от страшной головной боли. Словно перед этим бурил головой канавы. Тамары в комнате не оказалось.
Где-то шумела, не прекращаясь, вода. С трудом опомнился ото сна и сразу вспомнил о расписке. Куртка висела на стуле. Протянул руку, сунул в нагрудный карман. Пусто. Сунул в другой – тоже пусто. Все карманы облазил и не нашел заветный документ. Однако точно помнил, что расписка лежала внутри.
Поднялся с кровати и уставился в угол, отчетливо понимая, что ни одной путной мысли в голове у него нет. Выходит, пока лежал, расписку у него спокойно вытащили. И теперь никто ему не обязан. Даже сорока копеек.
Уколов утер ладонью лицо – даже в жар бросило. Но если он скажет об этом Тамаре, а она расписку не брала, тогда выходит, что брали другие. Пока без памяти валялся больничной палате. Илью Николаевича вдруг стало морозить. И то и другое одинаково опасно сейчас для него. И те, и другие могут приложить к нему руки.
Благополучного исхода из сложившейся ситуации не предвиделось. Лучше пока молчать и ни о чем не спрашивать. Можно продолжать жить, как жил до этого. Если, конечно, гигантская сосулька с крыши на голову не упадет, несмотря на лето, и не прикончит окончательно.
С кухни донесся мужской голос и женский смех. Приглушенный. Словно рыдание сквозь марлевый кляп. Веселятся себе до сих пор. Интересно, что их вместе связывает – адвоката и госпожу Филькину. Водят разговоры вокруг да около, и ничего из этих разговоров не понять. Тамара – умная кошка. Но Илюша не хочет быть мышкой.
Уколов начинал соображать. Единственный выход – это снова лечь и закатить глаза.
Он лег и отвернулся к стене. И сразу услышал, как к комнате кто-то идет. Вошли. Остановились.
Уколов отчетливо застонал. Это ему не стоило больших трудов, поскольку голова действительно раскалывалась. Потом отворил глаза.
К нему подошли и остановились. Два голубка. Она – в махровом халате и волосах, закрученных на бигуди. Он – в брюках, одной рубахе и тапочках на босу ногу. Купаться, вероятно, в душ ходили. Дуэтом. Придется до конца прикидываться и ничего не замечать.
– Ой-ой… Головушка моя…
До него вдруг дошло, что если к Филькиной до сих пор не пришли из полиции, значит, расписка так и не попала в их руки. А ведь там ее адрес записан. И данные паспорта. Выходит, что потерял. Так и есть, пока брел "на автопилоте".
Уколов смотрел в потолок, не зная, что делать, – то ли плакать, то ли смеяться. Лучше впасть в ступор. Выпучить глаза и смотреть. Как та корова, которую осеменяют принудительно.
– Живой?
– Ага…
– Тошнит?
– Да нет вроде… Башка вот только шумит…
Адвокат сел рядом, раскинув ноги циркулем. Волосы кудреватые с проседью приглажены. Сыроваты пока что. Точно, дуэт исполняли только что, пока он лежал. Вот и надейся после этого на женский пол.
"Зонтиком не угостите?…" – "Ой, да с превеликим удовольствием…"
Уколов вздохнул, лаская себя изнутри. Это он правильно сделал, что о расписке промолчал.
– А раз не тошнит – может, это… – Решетилов хлопнул себя пальцем по горлу. – Коньячок в холодильнике стынет. Будешь?
Илюша стал подниматься. Опухшую лобную часть беспрестанно ломило. Казалось, если выпить, то сразу все и пройдет. Допустим, сразу стакан целиком.
Пришли на кухню. Сели. Уколов вспомнил, что завтра суббота, и что в понедельник ему удастся с божьей помощью придти в себя и оказаться на работе. Таким образом, оставалось обзавестись лишь освобождением на нынешний день. В совхозе у них строго – могут прогнать с работы.
– Повестку бы мне на сегодня. – Он тяжко вздохнул, глядя на запотевшую коньячную бутылку.
– Это мы сделаем, – пообещала Тамара.
И посмотрела в лицо адвокату:
– Да, Анатолий Семенович?
Тот кивнул и сказал, что повестка вообще-то не проблема, вот только за последствия не ручается. Встал и вышел в коридор. Вернулся с черной папкой в руках. Расстегнул ее, вынул оттуда скромную повестку от местного участкового.
– Скажешь, мол, находился по поводу грабежа… С утра и до ночи. И лоб свой покажешь… Зеленкой намазанный…
Уколов соглашался. Других выходов у него нет. Только один. Который ему предлагали. И поглядывал на пустой пока что стакан.
Решетилов взял со стола бутылку, хрустнул пробкой, отвинтил и стал разливать. Больному налил полстакана. Себе и Тамаре в рюмки.
– Пей… Тебе надо в себя придти. Оно пройдет – только этого надо хотеть.
Уколов соглашался, хотя знал отлично: лапшу вешает, мозги желает запудрить. Чтобы не думал Илюша об их отношениях с Тамарой. А он и не думает. Ему бы выбраться из ситуации, а там он в гробу видал обоих.
Илюша прицепился губами к стакану, бросил глаза к потолку и залпом выпил. Но крякать не стал. Нет у него такой привычки. Лишь сморщился и стал елозить глазами по столу – закуски шаром покати. Пара яблок. Кусок хлеба. И еще рыбий хвост. Зато в мусорном ведре валяется пара пустых банок из-под консервов и пустые пачки супа "Ролтон".
Кувыркались, пока он на кровати прохлаждался. Потом питались, запивая коньяком. Эх, люди. Хомо сапиенс называются.
– Никто не приходил? – спросил Уколов.
– С какой стати? – удивилась Филькина, взглянув Илье в глаза.
– Да так, – промямлил тот, упрямо глядя в сторону ведра. – Боюсь. Вдруг проследили…
Чуть не проговорился действительно. Придти могут, если знают адрес. А адрес в расписке.
– Не бойся, Илья – грабители сами тебя теперь боятся, – произнес адвокат с видом знатока. – Они сейчас деньги твои пропивают. Если уже не пропили…
Сунул корочку хлеба себе в рот и вновь потянулся за бутылкой. Наполнил стакан и рюмки.
– Нечего раньше времени переживать…
Снова выпили и слегка закусили. Тамара вытащила из холодильника остатки салата, положила немного Илье и вновь убрала.
Сидят, переглядываются с адвокатом и ни слова по делу. Словно не существовало никогда проблем с неким стариком Лушниковым.