"Уазик" долгих два часа монотонно гудел асфальтовой дорогой. Потом дорога сменилась. Проселок. Лога и овраги. В низинах по-прежнему лежит снег. Только бы не застрять. Но бог миловал – нигде не сели. Миновали две деревни и один крупный поселок. Прошли еще километров двадцать, пока не уперлись в непролазные пихтовые дебри. Здесь и решили остаться до утра, спрятав микроавтобус между косматых пихт.
В ста метрах от машины выставлен парный пост.
– Кто следующий на смену?
– Прянишников…
Чайник, поставленный на переносную печь, вскипел за пятнадцать минут. Собрали походный столик, нарезали хлеба, открыли тушенку. Сделали бутерброды и принялись ужинать, прихлебывая из походных кружек заварку. Лампочка в потолке едва светила от запасного аккумулятора.
Прянишников с Замалетдиновым закончили ужинать и взялись за автоматы, собираясь уйти в темноту. Те, что стоят сейчас у тропы, тоже хотят есть.
Водитель выключил свет в салоне.
– На тропу не выходите, – напомнил Лушников. – Следы не оставляйте.
– Сами тут не кричите, – ласково огрызнулся Прянишников, – а то раскричитесь – не остановить будет… И дверцами не гремите… И светом не балуйте…
Напрасные слова. Об этом все давно знают: на свет или на звук может пуля прилететь из карабина или из автомата. Либо могут обойти стороной. Тогда точно будут напрасны старания.
Смена вернулась к машине. На одежде крупинки снега. Подсели к печке и принялись ужинать при свете крохотной лампочки.
Лушников лежал на боковом сиденье. Помощник прокурора напротив. На поперечном сиденье еще один. И двое на полу, подстелив кошму.
"Только бы не упустить на этот раз, – думал Лушников. – Самое здесь место, где встреча для нас неизбежна… Главное – застать их врасплох…"
– Как вы думаете, Николай Александрович, – подал голос помощник прокурора. – А если они не пойдут этой дорогой? Тогда что?…
– Тогда и мы снимемся, – скрипнул в ответ Лушников.
Присутствие прокурорского "ока" приносило одно беспокойство. На кой ему сдалось надзирать за законностью?
– Не пойдут, – буркнул полусонно охотовед. – Нет здесь другого пути…
И вновь тишина. Задача группы – быстро выйти к лощине при получении сигнала по рации.
Ночь тянулась бесконечно долго. Лушников то дремал, то ходил к посту, всматриваясь в окрестности через прибор ночного видения. Возвращался и снова дремал в один глаз, пока под утро не уснул тяжелым сном: спал в обнимку с медведицей. Та умудрилась лизнуть его мокрым языком и сильно сжала в порывах ласки. Стиснула так, что кости в плечах окончательно занемели.
Майор велел себе проснуться. И вроде бы уже дважды просыпался, однако это был снова сон. Чудно было майору. Надо всего лишь подняться, но нет сил, чтобы справиться с самим собой. Словно думаешь вынырнуть из толщи воды и не можешь. Душа немеет, бьется в железных тисках, но ничего не может поделать.
И все-таки Лушников проснулся, сбросив с себя гнетущее наваждение и разминая затекшее плечо. Тишина. Сумрак. Дизельная печь по-прежнему работает. Топливо убавлено, но в салоне тепло.
Вынув из бокового кармана рацию, майор нажал кнопку вызова.
– Как оно?… – тихо спросил.
– Все так же, – ответили ему. – Без изменений.
– До связи…
Проговорил и снова задремал, потом вздрогнул, потому что пискнула рация.
– Семеро в тайгу направляются… Со стволами… Что будем делать?
– Замрите… Нам нечего им предъявить.
– Вас понял. Пропустить. – И вдруг снова голос: – У них собаки… Что делать?!
– Покажи ей кинжал. Если лайка – должна понять. За других не ручаюсь.
Лушников, чавкнув автоматным затвором, дослал патрон в патронник. Помощник прокурора проснулся.
– С добрым утром, господа…
– Ага… С добрым… – ответили ему сквозь зубы:
Охотовед вытащил из кобуры табельный пистолет. Егерь обнял нарезной карабин.
– Мимо прошли, – остановил их Лушников. – В лес двигают…
– Ну?…
Майор не торопился. Если уж брать, так с поличным. И если стрелять, то из-за угла. Желательно из кривого еврейского ружья. Жаль, нет таких пока что на вооружении в МВД.
Где-то далеко лаяла с надрывом собака. Ей вторила басом вторая. Надо ждать. Все равно туда не успеть – только шум зря поднимется.
– Как обстановка? – снова спросил он по рации. – Прошли?
– Проходят… Собак подзывают… – прошептали в ответ.
Вскоре на посту произошла смена. Оба оперативника поднялись в машину, шмыгая носами.
– Скачет передо мной, зубами щелкает, а я за деревом спрятался, – торопился один. – Глаза горят – того и гляди цапнет. Показал ей кинжал: она облизнулась – и убежала, стерва…
– Вот и ладненько, – сказал Лушников мог. – Осталось дождаться, пока с грузом назад не пойдут.
– К вечеру разве что… В потемках… – проскрипел помощник прокурора.
– Не так скажите, – оживился егерь. – В копчике у браконьера засвербит – он и днем побежит.
День прошел в напрасных ожиданиях. Снова пили чай. Ходили на пост, вполголоса разговаривали, спали. Выпавший ночью снег, потихоньку растаял.
Под вечер майор Лушников, прихватив с собой снайперскую винтовку и мегафон, решил еще раз осмотреть район. Вышел из машины и двинулся вглубь тайги. Приблизился к косогору, но опускаться в лощину не стал. Охотничья тропка опускалась ко дну громадного мокрого лога и поворачивала по его дну направо. Рядом с тропой журчал ручей. Он был неплохо виден среди редких лиственниц. Другая сторона лога заросла кедровником.
Шагая вдоль склона, в одном месте спугнул зайца. Тот порскнул вдоль лога и скрылся из виду. Сорока в отдалении зашлась истошным криком. Вероятно, заметила беглеца и решила поиздеваться вдогонку. Либо это мог быть человек. Лушников затаился, припав к дереву, но так никого и не дождался. Все та же тишина, холод и безветрие.
Потом обошел густой подлесок, делая крюк и удаляясь от косогора, и снова вышел к лощине, оказавшись в тылу у поста наблюдения. Оперативники сидели в небольшом углублении, под пихтой. Среди зарослей виднелись их спины. Подчиненные его не заметили. Вероятно, увлеклись разговором. Лушников наступил на валежину, хрустнул сучком, пугая молодых лейтенантов. Те быстро обернулись. На лицах страх. Затылками ощутили оплошность.
Майор нырнул к ним в укрытие. Окурки. Пепел. Горелые спички. А ведь те, что неделями бродят по лесу, могут почуять дым.
– Один смотрит вперед – другой назад. Хоть лежа, хоть стоя… – произнес вполголоса Лушников. – Тогда вас не застанут врасплох.
Ребята молча соглашались. Лица синие. Застыли без движения.
– Идите в машину, погрейтесь, – велел майор. – Я один посмотрю. С часок. Потом по графику.
Оперативники поднялись и пошли в полный рост к базе.
Тихо под пихтой. Мягко. Прошлогодняя паутина висит неподвижно. Внизу темнеет меж деревьев сырая тропинка. Век просидишь здесь и ничего не дождешься, если опять кто-то предупредил вольных стрелков. Такое уже было. Дважды. И трижды будет. И четырежды. Время такое…
Сутки минули, как Лушников с командой торчит в лесу. Глаза сами собой слипаются в усталой дреме. Место для наблюдения хреновое. Тропинку вдали совсем невидно. Все здесь плохо. И майор тоже плохой. Одичал Николаша в лесу…
Сорока опять всполошилась, прогнав полусон. Неспроста.
"Караул!!! – орет дурным голосом птаха. – Опять люди идут! Кусты топчут! Сейчас пальнут в белобоку – спасайся кто может!.."
Бестолочь лесная. Что видит, о том и кричит. Не заяц и не медведь – это точно. Николай припал к оптическому прицелу – и никого не увидел, пусто на тропинке. Вплоть до дальнего изгиба. А сорока меж тем орет: "Натаскала сучьев себе на гнездо – того и гляди растащат эти, которые на двух ногах!.."
Лушников перехватил винтовку у ствола под ремень, отполз от косогора. Затем поднялся и двинулся в полный рост, уходя все дальше от базы. Потом сообщил по рации об отходе, велев подготовиться и ждать. Говорил вполголоса.
Вскоре он уперся в поперечную ложбину и сразу увидел среди редких высоких осин внизу нескольких человек. По привычке стал считать. Полтора десятка набралось. Каждый тащил на себе мешок, оружие. Лучшего места для задержания не придумать. Редкий лиственный лес. По весне без листвы и оттого светлый и просторный.
Майор пригнулся к земле, отошел от ложбины и стал монотонно проговаривать в микрофон. Видит стольких-то. В таком-то облачении. Двигаются из леса и скоро будут. Велел своим разделиться на две группы и выходить к логу с двух сторон. Рассеяться и ждать.
Кажется, его поняли. Рядом на косогоре раскидистая пихта. Лушников осторожно вполз под дерево, затаился, снова выглянул: цепочка людей внизу молча тянулась мимо.
– Как оно? – снова шепнул он по рации.
– Стоим, – ответили ему. – Никого пока что не видим…
– Прянишников – за старшего. Выстраивайтесь подковой и ждите. Я нахожусь у них в тылу.
Проговорил, выполз из-под пихтовой лапы и стал опускаться в лог. Медленно, обходя заросли и стараясь не задевать ветки. На нем пятнистая ношеная форма цвета прошлогодней травы. Серое с зеленым. Но те, что внизу, тоже не луком шиты.
Когда достиг дна, мужики с мешками на спинах покачивались уже далеко впереди, поднимаясь в верховья лога. Хорошо идут. Торопко. Сразу видно, привыкли к большим переходам.
Ручей ворчал. Лушников нашел узкое место и перепрыгнул через него. Быстро миновал пустынное пространство и пошел вдоль тропы, прижимаясь к противоположной боковине, прячась среди деревьев и не упуская из виду группу. Следовало сокращать расстояние, оставаясь незамеченным.
Тропинка поднималась кверху. Лог почти что закончился. Майор припал к прицелу, бросив перекрестье прицела по верху косогора. И тут же увидел, что на него смотрит в бинокль Прянишников.
Лушников поднял большой палец к небу и упер себе в грудь. Пора. Майор выходит из укрытия.
Он так и сделал. Вышел из-за дерева, поднося ко рту мегафон. Устройство громко кашлянуло – путешественники с мешками остолбенели.
– Всем стоять на месте! – пронеслось вдоль ложбины. – Гарантируем безопасность и справедливое разбирательство! Оружие положить на тропинку, отойти всем вперед! На сотню шагов!
Вот он – фактор неожиданности. Тот самый момент, когда из противника можно лепить фигуры. У тех секундное замешательство. Мешки повались с плеч.
Однако испуг быстро прошел. Один из путников бросился вперед, надеясь, что впереди никого нет. Потом развернулся, передергивая затвор. Торопливая очередь хлестнула по кустам, сырой земле и близкому косогору. Потом еще раз. С деревьев сыпалась хвоя.
Лушников вжался в землю у корневищ вековой пихты, ловя автоматчика в перекрестье прицела. Стрелок стоял во весь рост, раскорячив ноги. Для устойчивости.
Майор совместил перекрестье с человеческой развилкой и медленно, не дыша, выбрал слабину спускового крючка. В плечо толкнуло отдачей. Стрелок взмахнул руками и упал навзничь, задрав ноги. Его словно ударило невидимой кувалдой в середину груди. Винтовка пристреляна под обрез мишени: целишься в крестец – попадаешь в грудь. Как все винтовки. Майор подумал об этом, глядя на лежащего стрелка, и нисколько того не жалел. Обстоятельства не располагали к теплым отношениям.
Остальных это однако не отрезвило. Выстрел прозвучал лишь один, значит, и мент один. Дурачок какой-нибудь. Из молодых. Природу собрался охранять от разграбления.
Вразнобой и зло клацнули затворы. Лушников успел откатиться в низину. "Путешественники" знали, куда стрелять: в пихту словно били ломом.
Майор вынул рацию.
– Что скажет прокуратура?
– Он не может. Его слегка задело. Остальные в порядке.
– Тогда огонь на поражение. Меня видите?…
Его видели. Почти сразу же сверху ударили из нескольких стволов, сразив особо неистовых, – кому в ногу, кому в грудную клетку. А кого и в самую верхнюю кость…
Вольные стрелки моментально одумались. Кричат изо всех сил, да их не особо-то слушают. Не работают уши в суматохе боя. А может, решили всех под пулю поставить. И еще говорят, что лежачего не бьют. Бьют. Еще как. И плакать не дают.
– Не стреляйте! Поговорим! – орал один, стараясь за всех.
Его не слышали. Точно уши ментам заложило. Еще двоих положили, когда те кинулись со стволами на косогор.
– Лежать! – орет в логу мегафон. – Не двигаться…
Но те и не думают. О другом мечтает каждый теперь. Как бы живым выбраться из мясорубки. Землю ласкают. И почти уж мертвы, потому что не понимают: успела прошить их невидимая пуля или еще нет.
– Ползком! Кверху! – ревет опять мегафон. – Без команды не вставать!..
Счастье – это когда пули не жужжат. Браконьеры побросали оружие – и на полусогнутых к райской вершине, виляя задницами, проваливаясь коленями в сыром мху. Кто достигнет первым, тот живее всех живых окажется.
Однако первый ошибся, потому что попал под раздачу: помощник прокурора Заседателев, раненый по касательной в руку, бросился к тому первым, вопя по-звериному, – и с разгону вонзился ботинком в физиономию.
Пленник не возражал: лучше так. На худой конец – задницей на костер, чем с прошитыми насквозь мозгами!
Прокурору не мешали, и тот быстро устал. Сказывался стресс и ранение. Взбил мужику тело поверх костей и отошел, часто дыша и свирепо оглядываясь.
Живых окружили, держа под прицелом. Прянишников распорядился надеть им наручники, заведя руки за спину.
Из лога поднимался Лушников Николай. Осторожно, приглядываясь, обошел вокруг тех, что остались лежать. И двинулся дальше. Двое раненых, остальные трупы.
Прянишников с Замалетдиновым собирали оружие, носили кверху. Остальные оставались в оцеплении. После этого, собрав оружие, стали перевязывать раненых. Сдохнут – туда им и дорога. Самим бы живыми остаться. После боя не до сантиментов.
Водитель – по совместительству санитар – щупал пульс у сраженного наповал браконьера, держа в руке пистолет. А тот вдруг дернулся с ножом в руке, норовя зацепить прапорщика. Зря он это сделал – выстрел из пистолета его опередил. Остальные на самом деле оказались мертвы.
Майор сел на поваленное бурей дерево. Винтовка между ног, прикладом в траву. Глаза бы не видели такую жизнь. Теперь точно застрянешь опять на полгода, пока с этой тягомотиной разгребут. Допрашивать будут все кому не лень – как да почему.
Рядом опустился помпрокурора с опухшими кулаками.
– Что у тебя с рукой? – спросил Лушников, поворачиваясь.
Осмотрел. Рана оказалась незначительная, словно на острый сучок краем правой руки наткнулся. Повыше запястья. Майор вынул из кармана индивидуальный пакет, вынул шприц и ввел человеку лекарство.
– Два в одном, – усмехнулся он, – против заражения и против стресса.
Наложил повязку и после этого успокоился.
Заседателей пригладил рыжие волосы, плюнул под ноги. Потом достал пачку сигарет с зажигалкой и протянул.
– Угощайся, Александрыч…
Они закурили, глядя в низину.
– Теперь я понял, как на самом деле бывает, – тихо сказал Заседателев и замолчал.
Группа захвата действовала ритмично. Без беготни. Двое беспрестанно наблюдали за пленниками. Те сидели на земле, согнув спины. В отдалении от них лежали громадные рюкзаки. Остальные сотрудники занимались оружием. В перчатках. Разряжали стволы и складывали рядом с машиной.
– Кажется, все здесь… – произнес Прянишников, садясь рядом и блуждая глазами по лесу. – Бой записали на видео… Что дальше?
– Доложу шефу, а этих сейчас допросим… – И к Заседателеву: – Как вы на это смотрите?
Тот смотрел положительно. Допросить в обязательном порядке, пока в себя не пришли. И мешки перетрясти. Главное – определить, кому и что принадлежит.
Взялись за первый мешок. Развязали. Волосы шевельнулись на голове у майора: мешок был набит медвежьими лапами. В другом то же самое. В третьем – шкура дальневосточного леопарда.
Помощник прокурора вскочил и метнулся к задержанным, но Лушников его удержал. К чему теперь лишнее кровопусканье.
– Суки, гориллы! – орал Заседателев. – Их всего тридцать штук осталось в природе! – Как вас после этого называть?! Чей мешок?!
Пленники смотрели в землю.
– Дальневосточный леопард… Чей мешок, спрашиваю?!
Нашел дураков, чтобы ему просто так отвечали.
– Ничего. Разберемся… – Помощник угрожающе понизил голос. – Последнего мамонта – и того в лоскуты порвете… Рассказывай, кот помоешный!.. – Он ткнул носком ботинка в задницу одному. – Куда делась опергруппа?! Зимой?! Где наши люди?!
Однако тот молчит, словно валун. Молчат и остальные. Вместе им всем теперь хорошо. На миру и смерть красна.
Заседателев обернулся к Лушникову, отвел в сторону и зашептал растерянным голосом.
– Чо делать-то будем?
– Импровизировать… Только ты не задавай лишних вопросов…
Тот понял с полуслова. Время не ждет. Оно уходит безвозвратно, и с каждой секундой приходит в себя браконьер.
Лушников подошел к задержанным.
– В молчанку сыграть надумали? – спросил. – Ну, молчите тогда… Но я должен вас предупредить: сейчас будет море крови… Океаны страданий. Потому что я за себя не ручаюсь. – И к Прянишникову? – Где у нас?…
– Что?… – не понял тот.
– Сыворотка правды.
– Так это – в машине же всё лежит… Но у нас нечем ее разбодяжить!
Лушников обвел местность взглядом, уперся в ручей с мутной весенней водой.
– Нечем, говоришь?! Разбавить?! – крикнул он. – А это у нас что?! Не вода?!
– Надо бы вскипятить… Дело в том, что бактерии…
– Обойдутся! – оборвал его майор. – Несите мне хоть из лужи. Разбавим и вколем сразу по кубику, запишем показания… – И к задержанным: – Кто не сдохнет – тот, без сомнения, останется жить. Некогда нам кипятить! Тащите этого первым!
Майор ткнул пальцем в мужика с разбитой рожей. Не везет человеку. Опять под раздачу попал.
– Чо я-то?… – хрюкнул тот, но ему не ответили. Мужика подхватили за перехваченные за спиной руки, дернули кверху – тот вскочил и сам побежал, норовя обогнать конвоиров и стараясь уйти от боли в плечевых суставах.
– В другой раз не задавай глупых вопросов, – сказал ему вслед Лушников.
Мужика подвели к задней дверце машины, вновь приподняли ему руки – пленник сам внутрь заскочил.
Браконьеры насупились, пригнулся к земле. Оперативники, не торопясь, принесли из машины огромных размеров шприц и набрали из ручья воды. Таким устройством крупный рогатый скот врачуют, но ментам, как видно, наплевать на здоровье задержанных. Менты… Им же все равно, козлам… В них же стреляли… Теперь они отыграются…
Допрос при помощи шприца оказался не долгим. Минут пять ушло всего. Зато допрашиваемый выбрался из машины и брякнулся на колени. Во рту кляп. Мужика подняли и повели в другую сторону, в распадок. Там расстегнули наручники, завели руки вокруг матерой березы, снова замкнули и быстро вернулись.
Пленники пристально наблюдали за происходящим. Безотказно действует сыворотка. Вон как Серёньку продернуло, что даже с копыт соскочил.
– Чо вы ему рот-то законопатили? – спросил самый смелый.
– Покусать себя может… От сыворотки…
– Возьмите меня – я сам расскажу! – не выдержал один.
Просьбу удовлетворили. Подняли и повели.