Шеф был более склонен к логике, чем его уже покойные или эмигрировавшие ассистенты. Идею остановить автобус, встав поперек гравийной дороги, подсказал пустеющий бензобак, но Шеф сделал вдобавок совершенно корректное допущение, что водитель автобуса в такой ситуации наверняка предпочтет затормозить. Шеф исходил из того, что люди обычно не слишком стремятся таранить встречные машины, рискуя жизнью и здоровьем обеих вовлеченных сторон. И в самом деле - Бенни нажал на тормоз. Так что мысль Шефа была правильной.
Но продуманной не до конца. Ему не следовало исключать из своих расчетов допущения, что груз автобуса включает слона весом несколько тонн, и задаться вопросом, как это повлияет на длину тормозного пути, в том числе и с учетом свойств дорожного покрытия - гравия, а не асфальта.
Бенни в самом деле сделал все, что мог, чтобы избежать столкновения, но скорость все еще оставалась на уровне пятидесяти километров в час, когда автобус весом пятнадцать тонн, со слоном и всем прочим на борту, ударился о легковую машину, стоящую у него на пути, отчего та отлетела, как пустая рукавица, на три метра вверх и на двадцать метров в сторону, после чего жестко приземлилась, ударившись о восьмидесятилетнюю ель.
- А это накрылся номер третий, - догадался Юлиус.
Все двуногие пассажиры автобуса выскочили наружу (причем одним это удалось быстрее, чем другим) и бросились к искореженной "БМВ".
Там, склонясь на руль, предположительно мертвый, сидел незнакомый приятелям мужчина, по-прежнему сжимая в руке револьвер, такой же, как тот, которым им сегодня несколько раньше уже угрожал бандит номер два.
- Три-ноль, - сказал Юлиус. - Интересно, закончатся они когда-нибудь или нет?
Бенни не одобрил небрежного тона, взятого Юлиусом. Вполне хватило бы отправлять на тот свет по одному бандиту в день, а за сегодня они уже двоих ухайдакали, а еще шести вечера нет. Как бы им сегодня не утроить норматив, если так пойдет.
Аллан предложил припрятать где-нибудь покойника номер три - ничего хорошего, когда ты слишком крепко ассоциируешься с тем, кого укокошил, если только ты не хочешь сам заявить, что ты его укокошил, а хотеть этого, полагал Аллан, у приятелей оснований нет.
Тут Прекрасная принялась костерить покойника, склонившегося на руль, в том смысле, что нельзя же быть таким адским дебилом и ставить свою машину поперек дороги. Покойник в ответ слабо захрипел и шевельнул ногой.
~~~
Комиссару Аронсону ничего не оставалось, как продолжить поездку в том же направлении, куда уехал Шеф-Ердин каких-то полчаса назад. Он, разумеется, даже не рассчитывал догнать лидера "Never Again" - но вдруг по дороге найдется что-нибудь интересное? Кстати, ведь и Векшё вроде бы недалеко, а комиссару надо будет остановиться в какой-нибудь гостинице, чтобы обдумать положение и поспать хоть несколько часов.
Проехав некоторое расстояние по дороге, Аронсон обнаружил останки новой "БМВ-Х5", плотно влипшей в еловый ствол. Не удивительно, что машина вылетела с дороги, подумал поначалу Аронсон, памятуя о скорости, на какой Ердин покинул Шёторп. Но при ближайшем рассмотрении картина его все-таки удивила.
Во-первых, в машине никого не оказалось. Водительское сиденье все в крови - а самого водителя нет.
Во-вторых, правый борт машины был неестественным образом смят, там и сям виднелись следы желтой краски. Видимо, в машину на полной скорости врезалось что-то желтое и большое.
- Например, желтый автобус "Скания-K113", модель 1992 года, - пробормотал комиссар Аронсон.
Данное умозаключение с самого начала не требовало особой проницательности, а уж когда на правой задней двери "БМВ" обнаружился вдавленный в нее передний номерной знак желтой "Скании", все стало на свои места. Аронсону оставалось только сравнить цифры и буквы с теми, что указывались в свидетельстве о регистрации, выданном Государственной дорожной службой, чтобы больше не сомневаться.
Комиссар Аронсон по-прежнему не мог понять, что происходит. Но одна вещь становилась ему все яснее: столетний Аллан со товарищи - мастера отправлять людей на тот свет, не оставляя трупов.
Глава 13
1947–1948 годы
Аллану определенно случалось ночевать поудобнее, чем лежа на животе в кузове грузовика, направляющегося в Тегеран.
К тому же было холодно, а особым образом переработанного козьего молока под рукой не имелось. Да и руки, кстати говоря, по-прежнему оставались связанными за спиной.
Не удивительно, что Аллан обрадовался, когда путешествие подошло к концу. Был уже вечер, когда грузовик остановился у главного входа в большое коричневое здание в центре столицы.
Двое солдат помогли друг другу поставить иностранца на ноги и слегка отряхнуть. Затем развязали Аллану руки и вновь приставили винтовки к его спине. Владей Аллан фарси, он сумел бы прочесть, что написано на золотистой латунной табличке у двери, возле которой они остановились. Но фарси Аллан не владел. Да это и не так важно. Важнее было то, что ему, возможно, предложат завтрак. Или обед. А лучше то и другое вместе.
Зато солдаты, наоборот, прекрасно знали, куда они доставили возможного коммуниста. И, толкнув Аллана в дверь, один из них попрощался с ним и ухмыльнулся, пожелав по-английски:
- Good luck!
Аллан искренне поблагодарил за пожелание удачи, хоть и издевательское, и подумал, что он в любом случае попытается как-нибудь вмешаться в дальнейший ход событий.
Офицер, командовавший группой, которая задержала Аллана, передал его, как положено, с рук на руки другому офицеру внутри здания. После того как арестованного соответствующим образом зарегистрировали, он был препровожден по ближайшему коридору в камеру предварительного заключения.
Камера была поистине отель "Шангри-Ла" по сравнению со всем тем, к чему Аллан привык за последнее время. Четыре койки в ряд, на каждой пара одеял, электрическая лампочка под потолком, в одном конце - раковина и кран, откуда непрерывно капала вода, а в другом - большой ночной горшок с крышкой. К тому же Аллан получил приличную тарелку каши и целый литр воды, чтобы утолить голод и жажду.
Три койки были не заняты, но на четвертой лежал мужчина, сцепив пальцы и закрыв глаза. Когда Аллана впустили в помещение, мужчина пробудился от своей дремы и встал. Он был высокий и тощий, в глаза бросался белый пасторский воротник на темном фоне остальной одежды. Аллан протянул ему руку, чтобы представиться, и с сожалением сообщил, что не знает местного языка, - но возможно, господин пастор понимает немножко по-английски? Мужчина в черном подтвердил, что это в самом деле так, поскольку он родился, вырос и получил образование в Оксфорде. И назвался Кевином Фергюсоном, англиканским пастором, который уже двенадцать лет находится в Иране и уловляет заблудшие души, дабы обратить их к истинной вере. Как, кстати, у господина Карлсона с религией?
Аллан отвечал, что хотя в физическом смысле представляет себе собственное местоположение довольно смутно, но душой покамест вроде не заблудился. А что касается веры, то Аллан всегда рассуждал так: уж коли ты наверняка не знаешь, то и гадать незачем.
Тут Аллан, заметив, что пастор Фергюсон уже замер на старте, поспешил добавить, что убедительно просит господина пастора уважать глубокое нежелание Аллана стать как англиканином, так и кем-либо еще из той же серии.
Но пастор Фергюсон оказался не из тех, кто с ходу понимает слово "нет". И теперь тоже усомнился: может, Аллану не стоит отвергать с порога того единственного, кто, помимо Господа, мог бы вызволить Аллана из ситуации, в которой тот оказался?
В общем, возможен компромисс. Господину Карлсону в любом случае вряд ли повредит немного просветиться насчет Триединства Бога. Это учение, кстати говоря, является первой из 39 статей англиканского вероисповедания.
Аллан ответил, что пастор даже не представляет себе, до чего как раз это самое триединство Аллану неинтересно.
- Из всех единств, какие есть на этом свете, именно триединством я интересуюсь меньше всего, - сказал Аллан.
На взгляд пастора Фергюсона, это было настолько неумно, что он даже пообещал больше не приставать к господину Карлсону на тему религии, "хотя Господь, надо думать, неспроста поместил нас в одну камеру".
Вместо этого пастор стал разъяснять Аллану их ситуацию.
- Она, похоже, неважная, - сказал пастор Фергюсон. - Очень может быть, что мы с вами довольно скоро встретимся с Создателем, и если бы я только что не дал обещания, то добавил бы, что теперь самое время вам, господин Карлсон, принять истинную веру.
Аллан сурово глянул на пастора, но ничего не ответил, после чего тот сообщил, что теперь они оба находятся в камере предварительного заключения Национальной организации сведений и безопасности, или, проще говоря, службы госбезопасности.
Возможно, господину Карлсону покажется, что это звучит успокаивающе, но правда состоит в том, что служба безопасности заботится исключительно о безопасности шаха и существует фактически для того, чтобы держать иранский народ в должном страхе и почтении, а также чтобы по мере возможности охотиться на социалистов, коммунистов, исламистов и прочих непопулярных элементов.
- Вроде англиканских пасторов? - заинтересовался Аллан.
Пастор Фергюсон отвечал, что англиканским пасторам нечего опасаться, поскольку в Иране существует свобода вероисповедания. Но данный конкретный англиканский пастор, по его же собственному признанию, зашел слишком далеко.
- Для любого, кто угодит в когти госбезопасности, прогноз неблагоприятный, а в моем случае, боюсь, эта станция конечная, - сказал пастор Фергюсон и пригорюнился.
Тут Аллану стало жалко нового товарища по камере, хоть тот и священник. И он сказал в утешение, что они оба как-нибудь выберутся отсюда, но только всему свое время. Сперва хотелось бы узнать, из-за чего, собственно, пастор попал в такой переплет.
Пастор Кевин Фергюсон всхлипнул, но взял себя в руки. Не то чтобы он боялся смерти, объяснил он, просто ему кажется, что он смог бы еще много чего исправить тут, на земле. Пастор, как и всегда, предает свою жизнь в руки Господа, но если бы господин Карлсон, покуда Господь определяется с решением, смог бы придумать какой-нибудь выход для себя и для пастора, то Господь, по мнению пастора, не стал бы особо возражать.
И пастор начал свой рассказ. Господь обратился к нему во сне, едва пастор сдал выпускные экзамены.
"Ступай в мир и проповедуй", - рек Господь, но этим Он и ограничился, так что пастору самому предстояло решать, куда именно ему надлежало отправиться.
От одного своего английского друга-епископа он услыхал про Иран - страну, где крайне злоупотребляют царящей там свободой вероисповедания. К примеру, количество англикан там столь ничтожно, что не поддается измерению, в то время как шииты, сунниты, иудеи и приверженцы всяческих шарлатанских религий просто кишмя кишат. Если там и есть христиане, то армяне или ассирийцы, а всякому ведь ясно, что армяне и ассирийцы понимают христианство шиворот-навыворот.
Аллан сказал, что раньше этого не знал, но теперь будет знать, за что огромное спасибо.
Пастор продолжил свой рассказ.
Иран и Великобритания были тогда на дружеской ноге, и благодаря связям одного из высокопоставленных церковных деятелей пастору удалось добраться до Ирана британским дипломатическим самолетом.
Это случилось больше десяти лет назад, году так в 1935-м. С тех пор пастор атаковал одну религию за другой, все дальше и дальше от столицы. Первоначальной его мишенью стали разнообразные религиозные церемонии. Он пробирался в мечети, синагоги и прочие храмы, где, выждав удобный момент, прерывал проходящий там обряд и с помощью переводчика возглашал истинное учение.
Аллан похвалил своего сокамерника, сказав, что пастор, несомненно, очень храбрый человек. Вопрос только, разумный ли - ведь такие вещи, наверное, редко заканчивались хорошо?
Пастор Фергюсон признал, что они ни единого раза хорошо не кончились. Ему никогда не удавалось договорить до конца: его и переводчика обычно сразу вышвыривали вон, а нередко обоим еще и тумаков перепадало. Но ничто не смогло остановить пастора в его борьбе. Он знал, что заронил семечко англиканской веры в душу каждого им встреченного.
В конце концов пастор стяжал такую славу, что найти переводчика стало сложно. До сих пор ни один из переводчиков не участвовал в таких мероприятиях больше одного раза, а со временем они, естественно, еще и стали друг дружке сплетничать.
Тогда пастор взял паузу и принялся спешно учить фарси. Одновременно он прикидывал, как ему усовершенствовать собственную тактику, и в один прекрасный день ощутил, что достаточно овладел языком, чтобы осуществить свой новый план.
Вместо храмов и обрядов он выбрал своей мишенью базары, где, как он знал, носители ложных учений бывают представлены довольно широко, - там он вставал на прихваченный с собой деревянный ящик и требовал внимания.
Такой метод приносил ему, безусловно, куда меньше тумаков, чем в прежние годы, однако количество спасенных душ все равно было далеко не таким, на какое пастор Фергюсон рассчитывал.
Аллан спросил, много ли у пастора Фергюсона стало новообращенных, и услышал в ответ, что это как посмотреть. С одной стороны, пастор Фергюсон точно обратил в англиканство по одному представителю каждой побежденной им религии - всего, стало быть, восьмерых. С другой же стороны, ему лишь несколько месяцев назад пришло в голову, что все восьмеро, возможно, на самом деле осведомители, подосланные для слежки за миссионерствующим пастором.
- Стало быть, от нуля до восьми, - сказал Аллан.
- Пожалуй, к нулю ближе, чем к восьми, - ответствовал пастор Фергюсон.
- За двенадцать лет, - сказал Аллан.
Пастор признался, что это тяжело - осознавать, что скромный результат на самом деле еще скромнее. И он уже понял, что, продолжая в том же духе, никогда не преуспеет в этой стране, поскольку, как бы иранцы ни хотели сменить вероисповедание, они на это не осмелятся. Ведь служба безопасности вездесуща, а смена религии означает, что в секретных архивах наверняка появится досье с твоим именем. А от досье в архивах до бесследного исчезновения самого человека шагов обычно не слишком много.
Аллан заметил, что, вообще говоря, возможно, попадаются еще и такие иранцы, которые, несмотря ни на пастора Фергюсона, ни на госбезопасность, вполне довольны той религией, какая у них уже есть, - пастору так не кажется?
Пастор Фергюсон отвечал, что ему редко приводилось слышать более невежественные речи, но он не имеет возможности выступить с ответным словом, поскольку господин Карлсон категорически запретил ему любые англиканские наставления. Поэтому, может быть, господин Карлсон все-таки дослушает рассказ пастора до конца, не перебивая без особой необходимости?
Продолжение состояло в том, что пастор Фергюсон, осознавший, каким способом служба безопасности смогла проникнуть в его миссию, начал рассуждать по-новому - он начал рассуждать масштабно.
Итак, он избавился от своих восьми учеников, предположительных осведомителей, после чего вступил в контакт с коммунистическим подпольем, чтобы условиться о встрече. Представившись британским сторонником Истинного учения, он сказал, что им нужно увидеться, чтобы поговорить о будущем.
На то, чтобы организовать эту встречу, понадобилось некоторое время, но в конце концов его приняли пятеро мужчин из коммунистического руководства провинции Резави-Хорасан. Пастор Фергюсон предпочел бы, конечно, встретиться с тегеранскими коммунистами, поскольку именно они, как ему представлялось, все решают, но и такая встреча тоже пойдет на пользу. Или не пойдет.
Пастор Фергюсон вкратце изложил коммунистам свою идею, состоявшую в том, что англиканство должно стать в Иране государственной религией, как только коммунисты победят. Если коммунисты пойдут на это, то пастор Фергюсон согласен занять должность министра по делам религии и следить, чтобы в стране с самого начала не было перебоя с Библиями. А строить церкви - это уже потом, для начала можно будет использовать закрытые мечети и синагоги. Кстати, как на взгляд господ коммунистов - скоро ли произойдет коммунистическая революция?
Коммунисты, однако, проявили гораздо меньше энтузиазма и даже интереса, чем рассчитывал пастор Фергюсон. Более того, до сведения пастора Фергюсона довели, что когда придет срок, то, помимо коммунистического учения, никакого иного не будет - англиканского в том числе. После чего пастору выдали по первое число - он морочил им голову своими лживыми обещаниями, чтобы добиться этой встречи, но более пустой траты времени коммунисты не припомнят.
Затем была проголосована резолюция, что пастора Фергюсона следует угостить тумаками, прежде чем посадить на поезд и отправить обратно в Тегеран (трое за, двое против), и что для здоровья пастора будет много лучше, если он не станет утруждать себя попытками сюда вернуться (единогласно).
Аллан, усмехнувшись, заметил, что ни в коей мере не стал бы исключать вероятность, с позволения господина пастора Фергюсона, что пастор не в своем уме. Пытаться договориться с коммунистами по религиозному вопросу - дело ведь совершенно безнадежное, разве пастор не понимает?
Пастор отвечал, что язычникам вроде господина Карлсона лучше бы даже не пытаться судить, что разумно, а что нет. Поскольку в его случае шансы рассудить правильно навряд ли уж так велики.
- Но представляете, господин Карлсон, представляете, если бы мы договорились? Представляете - телеграмма архиепископу Кентерберийскому о том, что одним махом появилось пятьдесят миллионов новых англикан!
Аллан признал, что грань между безумием и гениальностью настолько тонка, что в данном случае он может и в самом деле не отличить одно от другого, но от своих подозрений пока что не отказывается.
Как бы то ни было, а тайная полиция шаха, как выяснилось, проведала о резави-хорасанских коммунистах, и не успел пастор Фергюсон сойти с поезда, как был схвачен и доставлен на допрос.
- И тогда я признался во всем и даже больше, - сказал пастор Фергюсон, - поскольку мое тщедушное тело не создано для того, чтобы терпеть пытки. Тумаки одно дело, а пытки - совсем другое.
В результате этого немедленного и даже избыточного признания пастора Фергюсона отправили в нынешнюю камеру и оставили там на две недели в покое, поскольку глава ведомства - вице-премьер-министр - находился в командировке в Лондоне.
- Вице-премьер-министр? - переспросил Аллан.
- Да, он же главный убийца, - сказал Кевин Фергюсон.
Про иранскую службу безопасности говорили, что нет на свете организации более централизованной. Для того чтобы вселять страх в местное население или истреблять коммунистов, социалистов или исламистов, благословения самого ее главы, разумеется, не требовалось. Но касательно всего, что хоть немного выходило за обычные рамки, решения принимал только он лично. Шах присвоил ему титул вице-премьер-министра, но по сути глава службы безопасности - это убийца, сообщил пастор Фергюсон.
- Причем надзиратель говорит, что "вице" произносить не стоит, если, на беду, приведется с ним встретиться лично, - чего в моем и вашем случае, видимо, не миновать.
Наверное, пастор успел пообщаться с коммунистическим подпольем несколько больше, чем рассказывает, подумал Аллан, поскольку Фергюсон продолжал: