~~~
Тем же вечером в редакции газеты "Экспрессен" разгорелся небольшой лингвистический спор при утверждении "шапки" в завтрашний номер. Наконец директор отдела новостей решил, что если один мертвый - то можно говорить про убийство, двое мертвых - про двойное убийство, но трое мертвых - это все же никакое не массовое убийство, как бы того ни хотелось кое-кому тут в отделе.
Все равно "шапка" получится драйвовая:
Пропавший
СТОЛЕТНИЙ МУЖЧИНА
подозревается
В ТРОЙНОМ УБИЙСТВЕ
~~~
В Клоккарегорде вечерело, настроение у всех было превосходное. Забавные истории сменяли одна другую. Общий энтузиазм вызвал Буссе, когда вытащил Библию и обещал рассказать, как ему, помимо собственной воли, пришлось прочитать ее от корки до корки. Аллан изумился - должно быть, к Буссе применили какую-нибудь дьявольскую пытку? - но все оказалось несколько иначе. Никто ни к чему Буссе не принуждал, нет - им двигало лишь собственное любопытство.
- Я тоже любопытен. Но не до такой же степени! - покачал головой Аллан.
Юлиус поинтересовался, не мог бы Аллан перестать перебивать Буссе, чтобы всем наконец послушать историю, и Аллан ответил, что, пожалуй, он это смог бы. И Буссе продолжал.
Однажды, несколько месяцев назад, он разговорился с приятелем, работающим на мусоросортировочной станции около Шёвде. Оба познакомились в свое время на ипподроме Аксевалла, где встречались, чтобы поглядеть, как рухнут их мечты во время очередного заезда V75 в их городе. Знакомец уже знал, что совесть Буссе располагает некоторым пространством для маневра и что сам Буссе всегда интересовался новыми источниками доходов. Так вот, только что грузовик привез полтонны книг, которые следует сжечь, поскольку их отсортировали как горючий материал, а не как литературу. Знакомому Буссе стало интересно, что это за литература, он распорол упаковку - и в руке у него оказалась Библия (ожидания у знакомца были совершенно другие).
- Но не какая-нибудь дешевка, - сказал Буссе и пустил томик по кругу, - а миниатюрное издание в переплете из натуральной кожи, с золотым обрезом и всякими примочками… Вон посмотрите-ка: иллюстрации, цветные карты, указатель…
- Вот дьявольщина, - восхитилась Прекрасная.
- В данном случае не совсем, - поправил ее Буссе, - но мысль, в общем, понятна.
Знакомец восхитился тогда не меньше, чем теперь друзья, и, вместо того чтобы жечь такую роскошь, позвонил Буссе и предложил потихоньку забрать все это со свалки в обмен на… ну, скажем, тысчонку за беспокойство.
Буссе тут же кинулся туда и уже в середине дня сгрузил в свой сарай полтонны Библий. Но как он ни крутил и ни вертел эти книги, никаких дефектов в них найти не смог. В какой-то момент он почувствовал, что сойдет с ума от любопытства. Тогда он уселся вечером у камина в гостиной и приступил к чтению, от "В начале сотворил…" и далее. На всякий случай, для сверки, он держал под рукой собственную конфирмационную Библию. Наверняка ведь где-то закралась опечатка - зачем бы иначе было выбрасывать такую красоту и… святыню?
Буссе читал и читал, вечер за вечером, прочел весь Ветхий Завет и перешел к Новому, сверяясь с конфирмационной Библией, - но все еще нигде не нашел ни одной ошибки.
И вот наконец однажды вечером он приступил к последней главе и дошел до последней страницы и последнего стиха.
Вот оно! Это была непростительная и непостижимая опечатка, из-за которой владелец тиража решил его сжечь.
Тут Буссе раздал по экземпляру каждому из присутствовавших, и все сами открывали последний стих - и заходились от хохота.
Буссе удовлетворился тем, что нашел опечатку, он не стал выяснять, как и откуда она взялась. Его любопытство было удовлетворено, к тому же он впервые со школы прочел эту книгу и заодно даже слегка уверовал. Не до такой, конечно, степени, чтобы считаться с Божьим мнением насчет бизнеса в Клоккаргорде или допускать присутствие Господа в момент заполнения налоговой декларации, - но во всех остальных отношениях Буссе предал свою жизнь в руки Отца, Сына и Святого Духа. Поскольку вряд ли у кого-нибудь из всех троих есть претензии, что Буссе в выходные дни стоит на рыночных площадях в Южной Швеции и торгует Библиями с ерундовой опечаткой. ("99 крон штука! Господи, да это же, считай, даром!").
Но если Буссе решил бы все-таки выяснить, откуда взялась эта опечатка, и вопреки всем реалистическим предположениям сумел бы найти ответ на этот вопрос, то смог бы, вдобавок ко всему сказанному, поведать своим друзьям следующее.
Некий полиграфист с окраины Роттердама пережил духовный кризис. Несколько лет назад его завербовали Свидетели Иеговы, но потом выгнали, поскольку он обнаружил и слишком громко озвучил тот удивительный факт, что Свидетели предрекали пришествие Христа уже не менее четырнадцати раз, с 1799 по 1980 год, - и поразительным образом все четырнадцать раз ухитрились ошибиться.
Тогда этот полиграфист пошел к пятидесятникам; ему понравилось учение о Страшном суде, он одобрял идею насчет окончательной победы Господа над злом, второго пришествия Иисуса (поскольку почитатели Пятидесятницы к тому же не устанавливали точной даты этого события) и того, что большая часть персонажей из прошлого самого полиграфиста, включая его отца, будет гореть в аду.
Но и новые единоверцы тоже указали полиграфисту на дверь. Причиной на сей раз стало то, что сборы за целый месяц неизвестно куда подевались, при том что находились на попечении полиграфиста. Тот начисто отрицал свою причастность к пропаже денег. К тому же разве христианство не предполагает прощения? И был ли у него выбор, когда его автомобиль сломался и понадобился новый, не то бы он без работы оказался?
Смертельно обиженный, полиграфист приступил к выполнению очередного заказа, причем по иронии судьбы в этот день ему предстояло отпечатать две тысячи Библий! К тому же заказ поступил из Швеции, где, насколько полиграфисту было известно, по-прежнему проживает его папаша, с тех пор как бросил семью, когда будущему полиграфисту было всего шесть лет!
Со слезами на глазах полиграфист верстал главу за главой в специальной полиграфической программе. И когда добрался до самой последней - Книги Откровения, - до него вдруг дошло. Как может Иисус хоть когда-нибудь вернуться на землю? Тут ведь всем вокруг правит зло! Оно раз и навсегда победило добро, так есть ли вообще смысл хоть в чем-нибудь? А Библия… это же просто смешно!
Вот так и случилось, что издергавшийся полиграфист добавил от себя еще один стих, самый последний в самой последней главе шведской Библии, прежде чем отправить ее в печать. Печатник уже неважно владел папашиным родным языком, но, по крайней мере, вспомнил один стишок, который, как ему показалось, тут будет очень в тему. Вот как выглядели в печати два последних библейских стиха вместе с дополнительным стихом от самого полиграфиста:
20. Свидетельствующий сие говорит: ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди, Господи Иисусе!
21. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь.
22. Снип-снап-снурре, сказка вся, врал бы дальше - да нельзя.
Поздний вечер в Клоккарегорде сменила ночь. Бреннвин и братские чувства текли рекой и продолжали бы течь и дальше, если бы законченный трезвенник Бенни не спохватился, что уже совсем поздно. Тут он прервал приятное времяпрепровождение, сообщив, что пора бы всем укладываться. Завтра много с чем предстоит разбираться, так что лучше для всех, чтобы головы с утра были свежие.
- Будь бы я любопытен, то очень захотел бы знать, в каком настроении этот, что сегодня отключился, проснется завтра, - заметил Аллан.
Глава 16
1948–1953 годы
Мужчина, севший на ту же скамейку, где сидел Аллан, произнес "Good afternoon, mr Karlsson", из чего Аллан сразу сделал пару выводов. Во-первых, мужчина не швед, иначе сначала попробовал бы обратиться по-шведски. Во-вторых, он знает, кто такой Аллан, поскольку назвал его по фамилии.
Мужчина был хорошо одет - серая шляпа с черными полями, серое пальто и черные ботинки. Очень возможно, что бизнесмен. Держался любезно и явно имел к Аллану дело. Так что Аллан ответил по-английски:
- Неужели моя жизнь теперь примет новый оборот?
Мужчина отвечал, что исключать подобного не следует, но учтиво добавил, что все зависит от самого господина Карлсона. Как бы то ни было, работодатель мужчины пожелал, чтобы тот встретился с господином Карлсоном и предложил ему работу.
Аллан отвечал начистоту - что с этим пока не горит, но что он, конечно, не сможет просидеть на скамейке в парке всю жизнь. А затем спросил, не будет ли с его стороны чрезмерным желание узнать, кто таков будет работодатель господина. Потому что легче сказать "да" или "нет", когда знаешь, кому говоришь "да" или "нет". Господину так не кажется?
Да, любезный мужчина с этим полностью согласен, но работодатель у него непростой и предпочел бы представиться лично.
- Однако я готов без малейшей проволочки проводить господина Карлсона к упомянутому работодателю, если, конечно, это будет удобно господину Карлсону.
Конечно, удобно, согласился Аллан, почему бы и нет, в ответ на что узнал, что туда придется немножко проехаться. Если господин Карлсон хочет взять с собой свои вещи из номера в отеле, то мужчина его подождет в фойе. Мужчина, кстати, может подвезти господина Карлсона, поскольку машина с шофером как раз тут неподалеку.
Машина была элегантная, красный "форд-купе" последней модели. И с персональным шофером! Молчаливым типом. И на вид гораздо менее любезным, чем любезный мужчина.
- Да бог с ними, с вещами, - сказал Аллан. - Я привык путешествовать налегке.
- Как вам угодно, - сказал любезный мужчина и похлопал шофера по плечу, что означало "поехали".
Они ехали на юг по извилистым дорогам больше часа. Все это время Аллан и любезный мужчина вели беседы о том о сем. Любезный говорил про оперу - величайшее в мире искусство, Аллан в ответ рассказал, как надо переходить через Гималаи, чтобы насмерть не замерзнуть.
Солнце уже село, когда красный "форд-купе" въехал в Даларё - маленький поселок, так популярный летом у любителей отдыхать в шхерах, а зимой до того темный и тихий, что и вообразить невозможно.
- Ах, вот он где живет, работодатель, - сказал Аллан.
- Не совсем, - сказал любезный мужчина.
Совершенно не любезный водитель любезного мужчины не сказал ничего, он только высадил Аллана и любезного у самого причала и уехал. Перед этим любезный мужчина успел вытащить из багажника "форда" шубу и любезно накинуть Аллану на плечи, извинившись, что теперь им придется немножко пройтись по морозу.
Аллан был не из тех, кто без нужды загадывает, что будет в следующий миг. Чему быть, того не миновать, а наперед об этом думать проку мало.
И все-таки Аллан поразился, когда любезный мужчина повел его прочь от центра Даларё и дальше по льду фьорда в непроглядный чернильный мрак.
Любезный мужчина и Аллан брели вперед. Иногда любезный мужчина включал карманный фонарик и мигал им в темноту, прежде чем свериться с компасом. Он не разговаривал с Алланом во время пути, а вместо этого вслух считал свои шаги - на языке, которого Аллан прежде не слышал.
Через пятнадцать минут ходьбы быстрым шагом в абсолютное никуда любезный мужчина сообщил, что они пришли. Вокруг было темно, если не считать мерцающего огонька далеко на острове. Любезный мужчина воспользовался случаем сообщить, что огонек на юго-востоке - это маяк на острове Чюммендё, который, насколько известно любезному мужчине, связан с историей шведской литературы. Аллану название острова ничего не говорило, и более того, возможности обсудить этот предмет уже тоже не было, поскольку лед треснул под ногами у Аллана и любезного мужчины.
Любезный мужчина, видимо, ошибся в расчетах. Или командир подводной лодки оказался не так точен, как следовало. Как бы то ни было, но девяностосемиметровое судно пробило лед слишком близко к Аллану и любезному мужчине. Оба упали навзничь и едва не угодили в ледяную воду. Но все обошлось, и Аллану тут же помогли спуститься вниз, в тепло.
- Вот тут-то и понимаешь, много ли толку в том, чтобы с утра загадывать, куда день приведет, - сказал Аллан. - Сколько бы я гадал, пока догадался?
Теперь любезный мужчина решил, что особая секретность больше ни к чему. Он рассказал, что его зовут Юлий Борисович Попов, что он работает на Союз Советских Социалистических Республик, что он физик, а не политик или военный, что его послали в Стокгольм, чтобы уговорить господина Карлсона поехать с ними в Москву. Юлия Борисовича выбрали для этого, поскольку можно было ожидать, что господин Карлсон заупрямится, и тогда физическое образование Юлия Борисовича окажется положительным фактором, поскольку господин Карлсон и Юлий Борисович смогут говорить, так сказать, на одном языке.
- Но я же не физик! - удивился Аллан.
- Очень может быть. Но мой работодатель полагает, что вы умеете то, чему я очень хотел бы научиться.
- Ах вот оно что. И что же вы имеете в виду, хотелось бы знать?
- Бомбу, господин Карлсон. Бомбу.
~~~
Юлий Борисович и Аллан Эммануэль сразу же понравились друг другу. Вот так принять приглашение и отправиться, не зная куда, к кому и зачем, - это произвело на Юлия Борисовича хорошее впечатление и свидетельствовало о беззаботности, которой ему самому так не хватало. Аллану, со своей стороны, было приятно наконец поговорить с кем-то, кто не пичкает тебя ни политикой, ни религией.
К тому же сразу выяснилось, что оба, и Юлий Борисович, и Аллан, с детства нежно привязаны к бреннвину, хоть Юлий Борисович и величает его водочкой. Накануне Юлий Борисович имел случай попробовать шведский вариант, когда - честно признаться - следил за Алланом Эммануэлем в ресторане "Гранд-Отеля". Сперва Юлию Борисовичу показалось, что бреннвин малость жестковат, не хватает ему эдакой русской мягкости, но пару стопок спустя мнение Юлия Борисовича переменилось. А после еще пары стопок с губ у него сорвалось одобрительное "Даааа…".
- Хотя вот это, конечно, получше, - сказал Юлий Борисович и приподнял литр "Столичной", когда кают-компания оказалась в их полном распоряжении. - Теперь уж мы сможем пропустить по рюмочке!
- Это хорошо, - сказал Аллан. - Море шепчет!
Уже после первой рюмки Аллан предложил перейти на "ты" и провел в жизнь реформу имен - в том, что касается обращения друг к другу. Говорить "Юлий Борисович" Юлию Борисовичу всякий раз, когда нужно привлечь внимание Юлия Борисовича, - это невозможно. А сам Аллан не желает зваться Алланом Эммануэлем, в последний раз его так называл пастор в Юксхюльте при крещении.
- Так что ты с этой самой минуты будешь просто Юлий, а я - Аллан, - сказал Аллан. - Иначе я сойду с лодки прямо тут.
- Пожалуйста, не делай этого, дорогой Аллан, мы на двухсотметровой глубине, - сказал Юлий. - Лучше давай выпьем.
Юлий Борисович Попов был пламенный коммунист и не мечтал ни о чем другом, кроме как и дальше работать во имя социалистических идеалов. У товарища Сталина рука, говорят, тяжелая, это и Юлий слышал, но тому, кто убежденно и преданно служит системе, бояться нечего. Аллан отвечал, что никакой системе служить не собирается, но мог бы, конечно, кое-что подсказать Юлию насчет атомной бомбы, раз уж так вышло, что атомная программа забуксовала. Правда, сперва Аллан хотел бы пропустить еще рюмочку этой водки с названием, которое на трезвую голову и не выговоришь. К тому же пусть Юлий пообещает и дальше держаться заявленного курса: а именно - не переходить на политику.
Юлий сердечно поблагодарил Аллана за обещанную помощь и признался без обиняков, что маршал Берия, непосредственный начальник Юлия, намерен предложить шведскому эксперту разовую сумму в сто тысяч американских долларов, в случае если помощь Аллана приведет к созданию советской атомной бомбы.
- Было бы неплохо, - сказал Аллан.
Бутылка постепенно пустела, покуда Аллан и Юлий беседовали обо всем на свете (кроме политики и религии). Поговорили немного и об атомной проблеме, и хотя ее предполагалось рассматривать только на днях, Аллан успел между делом кое-что подсказать Юлию. А потом и еще кое-что.
- Хм, - сказал главный физик Юлий Борисович Попов. - Кажется, я понимаю…
- А я, боюсь, нет, - сказал Аллан. - Расскажи-ка лучше еще про эту самую оперу. По-моему, так это просто кто кого переорет, нет?
Юлий улыбнулся, выпил приличный глоток водки, встал - и запел. Причем не какую-нибудь простецкую шведскую застольную, а арию Nessun Dorma из оперы Пуччини "Турандот".
- Вот же черт! - восхитился Аллан, когда Юлий допел.
- Nessun dorma! - торжественно произнес Юлий. - Пусть никто не спит!
Тем не менее оба, Аллан и Юлий, тут же уснули на своих койках рядом с кают-компанией. А когда проснулись, подводная лодка уже стояла, пришвартованная в Ленинградском морском порту. Там их уже ожидал лимузин, чтобы доставить в Кремль, на встречу с маршалом Берией.
- Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград… Может, определитесь наконец? - сказал Аллан.
- И тебя с добрым утречком, - ответил Юлий.
Юлий и Аллан уселись на заднее сиденье лимузина "хамбер-пульман" - от Ленинграда до Москвы предстояло ехать целый день. Раздвигающаяся стеклянная перегородка отделяла водительское место от… салона!.. где находились Аллан и его новый друг. В салоне к тому же имелся холодильник, а в нем - вода, лимонад и всевозможное спиртное, впрочем без него пассажиры пока обходились. Рядом стояли вазочка с мармеладом и целое блюдо конфет из натурального шоколада. Машина и ее внутреннее убранство являли бы собой блистательный образец советского социалистического инженерного искусства, не будь все это импортировано из Англии.
Юлий рассказывал Аллану о своем прошлом, среди прочего - как он учился у нобелевского лауреата, новозеландца Эрнеста Резерфорда, легендарного физика-ядерщика. Вот почему Юлий так хорошо говорит по-английски. Аллан, со своей стороны, поведал изумленному и продолжающему изумляться Юлию Борисовичу о своих приключениях в Испании, Америке, Китае, Гималаях и Иране.
- Что стало потом с тем англиканским пастором? - спросил Юлий.
- Не знаю, - сказал Аллан. - Либо он обратил в свое англиканство всю Персию, либо его больше нет в живых. Либо ни то, ни другое, но это наименее вероятно.
- А вот это уже в некотором роде вызов Сталину и Советскому Союзу, - откровенно заметил Юлий. - Помимо преступного сомнения в победе революции, еще и дурной прогноз насчет жизни и здоровья…
Юлий вообще разоткровенничался. Он честно выложил все, что думает о маршале Берии, главе госбезопасности, который ни с того ни с сего стал еще и главным руководителем атомного проекта.
У Берии, скажем прямо, ни стыда, ни совести. Он пользуется женщинами и детьми для своих забав и, говорят, отправляет антиобщественных элементов в исправительные лагеря, если не сразу на тот свет.