* * *
Девять часов утра в Гамбурге, половина первого в Джелалабаде, в Афганистане. На кухне белого глиняного дома начали готовить ланч. Снаружи, в пустыне царила жара, совсем как в Аризоне. Курьер ждал, когда его позовут. Он прибыл ночью, сменив четыре коммерческих самолета и проделав триста миль по бездорожью в пикапе "Тойота". Его накормили завтраком и провели в прихожую. Он уже много раз дожидался в ней вызова прежде, расхаживая взад и вперед, взад и вперед. Такова его жизнь. В этом доме у него единственного не было бороды и "АК-47".
Наконец его провели в маленькую комнатку, где было невероятно жарко. В воздухе медленно кружили тучи мух. На подушках сидели двое мужчин, оба бородатые, один – невысокий и толстый, другой – высокий и худой. На обоих простые белые халаты и такие же тюрбаны.
– Американец хочет получить сто миллионов долларов, – доложил курьер.
Мужчины в халатах одновременно кивнули.
– Мы обсудим это сегодня вечером во время ужина, – сказал высокий. – Приходи за ответом рано утром.
* * *
Нигли взяла план Гамбурга у консьержа, открыла его и повернула так, чтобы на него падал свет из окна.
– Пятидесятиминутное отсутствие означает радиус в милю, согласны? – сказала она. – Двадцать минут в одну сторону, десять на разговор и двадцать на обратную дорогу. Какое место они могли выбрать для встречи?
– Бар, кафе или скамейку в парке, – предположил Ричер.
Они нашли на плане дом, в котором находилась интересовавшая их квартира, и Нигли, расставив большой и указательный пальцы, отметила радиус в милю. Получился круг, охватывавший несколько улиц по большей части с жилыми домами – так предположил Ричер, – хотя наверняка там имелись и коммерческие заведения. Он побывал в огромном количестве городов и знал, как все устроено. В этой части света и в этом районе стояли невысокие дома с квартирами, начиная со второго этажа, и не бросающимися в глаза магазинами и офисами на первом.
Непременно маленькие продуктовые лавочки, возможно, ювелирные магазины, химчистки и офисы страховых компаний. А еще булочные, кондитерские и кафе, рестораны и бары. И четыре крошечных, размером с носовой платок парка, где помещается не больше восьми скамеек и можно покормить голубей. Так обычно поступали шпионы в фильмах. В общем, все как обычно.
– Сегодня отличный день для прогулки, – сказала Нигли.
* * *
Радиус в одну милю покрывал территорию в три мили, что было больше двух тысяч акров. Они обнаружили в центре приблизительного круга тот самый жилой дом и прошли мимо, не глядя в его сторону. Останавливались случайным образом на углах и принимались, точно заправские туристы, изучать карту. В общем, вели себя так, чтобы не привлекать внимания.
Они постепенно отметали одну возможность за другой, включая первые пять улиц, на которых находились элитная кондитерская с двумя раскрашенными под позолоту столиками, три обычные кофейни и два бара.
– Они встретились ближе к вечеру, – заметил Ричер. – В кондитерские ходят по утрам. Думаю, они выбрали какой-то бар.
– Или парк.
– В каком месте американец будет чувствовать себя максимально уверенно? Мы исходим из того, что они встретились для переговоров. Значит, он хотел иметь психологическое преимущество и чувствовать себя как можно комфортнее, но чтобы при этом курьеру было не по себе.
– Мы считаем, что он белый?
– Все указывает именно на это.
– В таком случае нам нужен бар, популярный среди скинхедов.
– Здесь есть такой?
– Они не склонны выставлять плакаты перед подобными заведениями. Это, скорее, отношение.
Ричер взглянул на карту, пытаясь отыскать нужное место с широкими, пересекающимися улицами, с плотным движением и домами с низкой арендной платой, где есть боковые улочки, на которых удобно припарковать машину. Он нашел одно такое, причем по дороге туда они могли заглянуть в два парка.
– Сегодня отличный день для прогулки, – сказал Джек.
* * *
Парки с точки зрения зеленых насаждений оказались настоящим разочарованием. По большей части они были заасфальтированы, с яркими, точно губная помада, цветами в вазонах. Однако там имелись скамейки, по две в каждом, и они выглядели достаточно уединенными. Один человек мог сесть на одну, второй – на другую. Первый сказал все, что хотел, поднялся и ушел. И никто ни о чем не догадается. Обычный горожанин посидел на скамейке. Следом за ним другой. Один пришел, один ушел.
Парки были очень даже вероятным местом встречи.
Днем движение оказалось почти таким же плотным, как и ночью, разве что сейчас было немного больше шума и толкотни. Коммерческие заведения находились на боковых улицах, но недалеко от главных. И среди них – бар, перед которым стояли четыре парня с пивными бутылками в руках. Десять утра. У всех четверых были бритые головы с царапинами и шрамами, как будто они сделали это сами при помощи ножей и жутко собой гордились. Молодые, лет восемнадцати или двадцати, здоровые, как четыре огромные отбивные. Ричер решил, что они явно не местные. Тогда откуда? И что они здесь делают?
– Давайте выпьем по чашке кофе, – предложила Нигли.
– Здесь?
– Этим парням есть что нам рассказать.
– С чего ты взяла?
– Так мне кажется. Они на нас смотрят.
Ричер оглянулся и обнаружил, что парни действительно на него смотрят. В их глазах он увидел нечто первобытное, намек на угрозу и одновременно страх. И животную реакцию, как будто их тела дрожали от возбуждения и никак не могли решить, что им делать – сражаться или броситься бежать.
– И что у них не так? – спросил Джек.
– Давайте спросим, – ответила Нигли.
Ричер встал перед ней так, чтобы оказаться на прямой относительно двери в бар, и парни тут же сомкнули ряды.
– Вы американцы? – спросил тот, что стоял впереди остальных.
– С чего ты взял? – поинтересовался Джек.
– Мы не пускаем американцев в этот бар.
Глава
06
Позже Ричер признался себе, что, если б такое сказал его ровесник, он врезал бы ему без промедления и не раздумывая, еще прежде, чем стихнет последнее слово, поскольку зачем давать тому, кто лезет в драку, шанс устроить ее на своих условиях. Но сейчас перед ним стоял совсем мальчишка, и сострадание требовало предпринять хотя бы одну попытку его урезонить. Поэтому Ричер, очень медленно выговаривая слова, спросил:
– Ты говоришь по-английски?
– А я и сказал это по-английски.
– Видимо, у тебя в голове перепутались все слова, и получилась какая-то ерунда. Будто ты думаешь, что в Германии есть бары, в которые американцы не могут войти, когда им вздумается, и чувствовать себя там как дома. Неужели ты это имел в виду? Если хочешь, я научу тебя правильным словам.
– Германия для немцев.
– Не стану спорить, – сказал Ричер. – Однако я уже здесь, проходил мимо, хочу выпить кофе. А еще дать вам возможность отступить, сохранить лицо и задницы в целости и сохранности.
– Нас четверо.
– Интересно, сколько времени тебе понадобилось, чтобы сделать такие сложные вычисления? Правда, мне жутко любопытно.
Кто-то выглянул в окно бара, оценил происходящее и тут же исчез.
– Мы можем идти дальше, – вмешалась Нигли. – Это не тот бар. Наш парень не смог бы сюда войти.
– А как же кофе? – спросил Ричер.
– Скорее всего, он тут отвратительный.
– Ничего не отвратительный, – возмутился мальчишка. – Он здесь хороший.
– Ты только что помог мне принять решение, так что отойди-ка в сторону, – сказал Ричер.
Мальчишка даже не сдвинулся с места.
– Здесь мы говорим, что будет дальше, а не ты. Американской оккупации конец. Германия для немцев.
– Такое впечатление, что ты предлагаешь мне разрешить наш спор кулаками.
Мальчишка сделал шаг вперед.
– Мы не боимся, – заявил он, подражая плохому парню из черно-белого кино.
– Ты думаешь, завтра принадлежит тебе?
– Уверен.
– Тебе известно, что делать постоянно одно и то же и рассчитывать на иной исход – настоящее безумие? Слышал про такое? Теперь это любимая фраза докторов. Мне кажется, первым ее произнес Эйнштейн. А ведь он был немцем, верно? Подумай.
– Уходите.
– Считаю до трех, малыш. Отойди в сторону.
Парнишка промолчал.
– Один.
Никакой реакции.
Ричер ударил его на счет "два". Строго говоря, он его обманул, но, с другой стороны, какого черта? Переговоры закончились, так что добро пожаловать в реальный мир, малыш. Джек врезал ему прямой правой в солнечное сплетение – проявление гуманности. Все равно как оглушить корову. Второму парню повезло меньше – против него сыграла инерция, и он наткнулся на локоть Ричера, который угодил ему между глазами.
Падая, мальчишка налетел на четвертого громилу, и Джеку хватило времени, чтобы добраться до третьего. Тем же локтем, возвращавшимся в нормальное положение по широкой дуге, он нанес ему сильный удар и на мгновение задумался, как поступить с четвертым. Впрочем, думал он недолго и врезал ему по яйцам – минимум усилий при максимальном результате.
Затем, перешагнув через переплетение ног и рук, вошел в бар. За стойкой совершенно пустого бара стоял старик лет семидесяти. Как Рэтклифф. Но в гораздо худшей физической форме – морщинистый, сморщенный, седой и сгорбленный.
– Вы говорите по-английски? – спросил Ричер.
– Да, – ответил старик.
– Я видел, как вы выглянули в окно.
– Правда?
– Вы же знали про тех мальчишек.
– Что знал?
– Ну, что они хотят, чтобы сюда приходили только немцы. Вы согласны с ними?
– Я имею право выбирать, кого обслуживать.
– Хотите меня обслужить?
– Нет, но я это сделаю, если мне придется.
– У вас приличный кофе?
– Очень.
– Я не стану пить ваш кофе. Зато хочу получить ответ на вопрос, который меня всегда занимал.
– Какой вопрос?
– Каково это – проиграть войну?
* * *
Они пошли дальше – и сдались через пять улиц. Слишком много получилось вариантов. Границы поиска можно сузить, если знаешь о вкусах и предпочтениях тех, кого ты ищешь, но все равно остается огромное количество самых разных сценариев. Понять, где могли встретиться те двое, не было никакой возможности.
– Нам придется зайти с другой стороны, – сказал Ричер. – Залечь на дно, дождаться, когда вернется курьер, проследить за ним и посмотреть, с кем он встретится. Но, учитывая все обстоятельства, задача не из простых. Чтобы идти за ним по этим улицам, потребуется настоящее мастерство. И много людей. Нам вообще понадобится команда специалистов по наружному наблюдению.
– Мы все равно не можем это сделать, – сказала Нигли, – чтобы не выдать иранца.
– Мы будем держаться в сторонке и ждать. Столько, сколько потребуется. Сейчас нам нужно только взглянуть на парня, с которым встретится курьер. Если мы будем знать, кто он такой, мы сможем заняться им позже и под другим углом. Например, начнем какое-нибудь совсем постороннее расследование, которое подведет нас к нему. Или переконструируем то, что ведем сейчас. В любом случае курьер останется в стороне. И положение иранца не изменится.
– Неужели у кого-то есть специализированные команды наружного наблюдения?
– Уверен, что в ЦРУ они есть.
– В каждом консульстве? До сих пор? Сомневаюсь. Думаю, нам следует рассчитывать только на себя. И вы правы, будет очень непросто. Особенно учитывая, что в том доме наверняка есть черный ход и нам с самого начала придется разделиться.
– Может быть, у Уотермена есть люди, – сказал Ричер.
– Эта операция должна быть более масштабной.
– Мы можем получить все, что пожелаем. Так сказал Рэтклифф.
– Только я не уверена, что именно он имел в виду. Он скажет, что, даже если будем наблюдать за той квартирой, мы подвергнем иранца риску. И окажется прав. Возможно, потребуется две полные недели, и малейший промах – или если они заметят одного и того же человека дважды – провалит явочную квартиру, и они сообразят, почему это произошло. У нас связаны руки.
Ричер ничего не ответил.
* * *
Они пошли назад в свой отель, и на улице в двух кварталах от него увидели четыре полицейские машины, припаркованные друг за другом у тротуара. Восемь копов в форме ходили от дома к дому, нажимали на звонки, разговаривали с людьми в вестибюлях, потом двигались по следующему адресу. Опрос свидетелей. Значит, произошло что-то очень нехорошее.
Они собрались пройти мимо, но их остановил полицейский и спросил по-немецки:
– Вы живете на этой улице?
– Вы говорите по-английски? – спросил Ричер.
– Вы живете на этой улице? – спросил коп по-английски.
– Мы остановились вон в том отеле, – ответил Ричер, махнув рукой вперед.
– Как давно вы здесь?
– Мы заселились утром.
– Ночной рейс?
– Да.
– Из Америки?
– Как вы догадались?
– По вашей одежде и поведению. Какова цель вашего визита?
– Туризм.
– Ваши документы, пожалуйста, – попросил коп.
– Правда?
– В соответствии с законом Германии вы обязаны по просьбе полиции показать свои документы.
Ричер пожал плечами и засунул руку в карман, чтобы достать армейское удостоверение личности. Никаких проблем, чтобы его отыскать, у него не возникло, поскольку там особо ничего больше не лежало, и он протянул его полицейскому. Нигли последовала его примеру. Коп записал их имена в блокнот и вежливо вернул документы.
– Спасибо, – поблагодарил он их.
– А что случилось? – спросил Ричер.
– Задушили проститутку. До того, как вы приехали. Хорошего вам дня.
Он отвернулся и зашагал прочь, оставив их стоять на тротуаре.
* * *
В этот момент американец находился менее чем в пятистах ярдах от них, на параллельной улице, – брал напрокат машину в маленьком агентстве, втиснувшемся между двумя невысокими домами. Он хотел убраться из города всего на несколько дней. Даже несколько часов. Глупая реакция на случившееся, как у ребенка: если я тебя не вижу, то и ты меня не видишь. Впрочем, он не особо беспокоился. Даже совсем не беспокоился. Там не было камер, и он не оставил ни отпечатков пальцев, ни своей ДНК. В этом он не сомневался. Однако находиться в городе все равно не стоило. Он решил, что, пожалуй, поедет в Амстердам, а потом вернется. Все, что с ним происходило, напоминало падение, и он уже не мог остановиться.
* * *
Ричер и Нигли вернулись в отель, и служащий за стойкой сказал, что им дважды звонил из Америки джентльмен по имени Уотермен. Двенадцать дня в Гамбурге, шесть утра на Восточном побережье. Значит, появилось что-то важное. Они поднялись в номер Нигли, который был ближе, и оттуда позвонили Уотермену. Трубку взял его помощник Лэндри. Значит, они уже все встали и работают. Через минуту подошел сам Уотермен и сказал:
– Вам нужно вернуться. У нас появились новые сведения. Складывается впечатление, что все меняется.
Глава
07
Ранним вечером они сели в самолет "Люфтганзы" и оказались среди молодых людей, по большей части летевших поодиночке, странных и не очень, похожих на выпускников университетов, отправившихся путешествовать. Они приземлились в Штатах через два часа после того, как покинули Германию, в середине вечера, восемь часов в воздухе минус шесть временных зон. Забрали свой "Шевроле" из гаража кратковременного хранения, покатили в темноте в Маклин и припарковались рядом с более новыми "Шевроле", которые выглядели так, будто за время их отсутствия не сдвинулись с места. Рядом с ними стояли два черных фургона. Ричер и Нигли вошли внутрь и обнаружили, что все, включая Рэтклиффа и Синклер, набились в кабинет и ждут их. Впрочем, ждали они не слишком долго. Высокое звание имеет свои преимущества.
– Вы как раз вовремя, – сказал Рэтклифф. – ФАА держало нас в курсе прогресса вашего самолета, а полиция информировала насчет движения на автострадах.
– Что мы пропустили? – спросил Ричер.
– Один кусочек головоломки, – ответил Рэтклифф. – Что вы знаете про компьютеры?
– Однажды видел.
– У всех компьютеров внутри есть такая штука, которая устанавливает время и дату. Маленькая цепь. Очень простая и дешевая, созданная еще в те времена, когда пользовались только перфокартами и данные требовалось втиснуть в восемьдесят колонок. Чтобы сэкономить биты, год стали обозначать двумя цифрами, а не четырьмя. Например, одна тысяча девятьсот шестьдесят писали как шестьдесят, тысяча девятьсот шестьдесят один – шестьдесят один. И так далее. Им требовалось дополнительное место. И все было отлично. Тогда. Но нам следует подумать о "сейчас". Мы с вами не успеем заметить, как тысяча девятьсот девяносто девятый превратится в двухтысячный, и никто не знает, будут ли прежние системы двух цифр функционировать так же. Или они решат, что наступил тысяча девятисотый, а может, девятнадцатитысячный… Или вообще нулевой. Возможно, они просто перестанут работать. И это приведет к катастрофическим последствиям во всем мире. Мы можем остаться без коммунальных услуг и инфраструктур. Города – без света. И вы в одно мгновение потеряете все свои деньги.
– У меня нет денег, – сказал Ричер.
– Но вы понимаете, что я имею в виду.
– А что говорят те, кто придумал эти цепи?
– Они либо давным-давно ушли на покой, либо вообще умерли. В любом случае они не предполагали, что эти программы продержатся больше нескольких лет. Никаких документов не осталось. Просто компания умников собралась в лаборатории, чтобы решить стоявшую перед ними тогда задачу. Никто не помнит подробностей. И у нас нет гениев, которые могли бы разработать эту систему в обратную сторону. Кроме того, существует подозрение, что они неправильно поняли григорианский календарь и забыли, что двухтысячный год – високосный. Как правило, все, что делится на сто, таковым не является. В отличие от числа, делящегося на четыреста. Так что мы в полной заднице.
– А какое это имеет отношение к нашему делу?
– Мир все больше и больше зависит от компьютеров. Интернет к двухтысячному году может стать серьезной силой, и это умножит нашу проблему, потому что он опутает своей сетью мир, соединив все со всем. Ставки растут, люди начинают волноваться, они понимают размеры бедствия. В ответ находчивые предприниматели пытаются написать программные корректировки.
– А это еще что такое?
– Что-то вроде волшебных пуль. Ты вводишь новый код, и твоя проблема решена. На этом можно сделать кучу денег, поскольку рынок огромен. Миллионы людей во всем мире должны заранее предпринять меры, чтобы предотвратить возможные проблемы. Причем срочно. Настолько срочно, что пользователи будут сначала устанавливать новые программы и только потом думать – и, таким образом, станут уязвимы.
– Перед чем?