Он добрался до следующего разветвления, подождал красного света и продолжил движение в сторону Версаля. Он ехал медленно. Вдоль обочины тянулись фруктовые питомники. Примерно через километр водитель свернул на узкую дорогу, ведущую к большому дому, на вид необитаемому. Он остановился у крыльца и принялся ждать. Все было спокойно. В разлапистой кроне наполовину облетевшего дерева каркали вороны. Атмосфера праздничной не казалась.
- Ну, пошли! - решил Борис.
Его голова напоминала кулак ирландского ломового извозчика: такая же крупная, рыжая и выражающая грубую силу.
Сопровождаемый своим спутником, он поднялся по четырем ступенькам, постучал в деревянную створку, прикрывающую застекленную дверь. Тотчас же та дрогнула, затем отошла наполовину. Калель ждал их в ядовитой полутьме, благоухающей плесенью.
Они поприветствовали друг друга кивком головы, но рук не подали. Калель выглядел как ночная птица, измученная дневным светом.
- Пройдем сюда, - сказал он, - я снял чехлы с трех кресел и принес бутылку коньяка.
Он толкнул двустворчатую дверь со вставленными в переплеты зеркалами. Посетителям предстала просторная гостиная. Нежилая и холодная. Кресла, укрытые серыми чехлами, имели призрачный вид, за исключением трех, расставленных вокруг низкого столика. Бутылка, помянутая Калелем, возвышалась в центре; можно было бы сказать, на втулке сарацинского колеса.
Они уселись по собственному побуждению.
- Стаканов у меня нет, - выразил сожаление Калель, указывая на коньяк.
- Спиртного нам пока не хочется, - заметил Борис. - Итак, я вас слушаю.
Калель поморгал под стальным прощупывающим взглядом. Провел сухим языком по еще более сухим губам и принялся за повествование о своих злоключениях. Он рассказал об инсценированном происшествии в отеле, вторжении пожарников, своей госпитализации. Он говорил короткими фразами и тусклым голосом проигравшего. Борис слушал, покачивая ногой. Стевена обкусывал омертвевшую кожу у ногтей, прерываясь лишь на то, чтобы избавиться от отгрызенного мелким дурацким поплевыванием.
Когда Калель закончил свою повесть, Борис вздохнул:
- Это все?
- Может быть, нет, - сказал Калель.
Он вынул из кармана вырезку из газеты и, расправив на колене, предъявил Борису.
- Вы читаете по-французски?
- На шестнадцати языках, - откликнулся тот.
Он ознакомился с заметкой Франс-Суар по поводу украденного чемоданчика.
- Что заставляет вас думать, что речь идет о… "нашем"? - спросил он.
- Я навел справки о Лаборатории Орел или Решка, - произнес тихо Калель.
- И что?
- Ее не существует. Это всего лишь липовая вывеска на дверях помещения, занятого организацией, параллельной полиции.
Борис согласился.
- Флики, должно быть, поместили чемоданчик в банковскую ячейку, и вскоре после этого злоумышленники ограбили депозитарий.
- Почему нет?
- Да, - сказал Борис, - в самом деле: почему нет?
- Предлагаю последить за действиями фликов, - заявил Калель, выглядевший уже более оживленным.
- Не вам, - сказал Борис.
- Почему?
- Вы погорели.
Слово было Калелю неприятно. Он сцепил ладони, хрустнул суставами. Борис наклонился и открыл пластиковый пакет. Достал пистолет крупного калибра, снабженный глушителем.
Калель почувствовал, как его глаза округляются. Рвотный спазм завязал узлом внутренности. Одним прыжком он выбросился из кресла и рванулся к двери. Борис послал две пули, не целясь.
Одна застряла в стенной панели, другая вошла в спину Калеля, который, казалось, не заметил этого и продолжил свой бег. Борис выругался, поднял пистолет и выпустил остаток магазина.
На этот раз Калель упал. Одна пуля прошила ему шею, он распластался на полу словно раздавленная собака. Борис приблизился и добил его ударами рукоятки. После чего вынул из кармана кусок замши и тщательно протер оружие.
Это было то, что в Организации называлось "жертвенным пистолетом". Борис бросил его рядом с телом, затем вернулся на свое место, чтобы забрать вырезку из Франс-Суар , лежавшую на низком столике.
Стевена был уже снаружи, разогревая мотор. Сев в машину, Борис пробормотал сквозь зубы:
- Следует заняться этим!
Он потряс газетным листком, описывающим банковское ограбление.
- Я полагал, мы возвратимся после обеда, - заметил водитель.
- Поставим в известность Вену, они и решат.
Глава XII
ЧУВСТВУЕТСЯ, ЧТО НАЗРЕВАЕТ
Заявившись на КП, я вопрошаю Матиаса взглядом, и он отвечает мне опусканием ресниц, что да, есть новости.
- Парни звонили?
- Менее часа назад, господин комиссар, - ликует светловолосый красавец, густо крытый суриком. (Он копается в записывающем устройстве, подключенном к шарманке).
- Вот разговор, - провозглашает он.
И запускает свою музыку. Я отчетливо различаю наш звонок; затем бесцветный голос Рыжего:
- Лаборатории Орел или Решка, слушаю.
Голос, явно измененный, заявляет:
- Я бы хотел поговорить с директором.
- Его сейчас нет, а вы из?..
- Когда он будет?
- Ближе к полудню, вероятно. Что-нибудь передать?
- Нет, это личное, я перезвоню.
Щелк.
- Ты мог бы состроить директора из себя, - ворчу я.
Матиас невозмутим.
- Директора лабораторий не отвечают по телефону сами, полноте, господин комиссар.
- Тоже верно.
- Несомненно, речь о наших гангстерах.
- Несомненно, набивают цену.
- Если только это не какой-нибудь шутник, желающий привлечь к себе внимание или погреть руки.
- Возможно, но маловероятно. Шутник сразу бы намекнул на чемоданчик. По крайней мере, как мне кажется.
Дверь открывается перед Лефанже, и здоровый дух хорошо выдержанной рыбятины заполняет помещение. Одутловатый втягивает носом обратно добрый сталактит с зеленым наконечником. Он жмет нам лапы, не роняя ни слова.
- Случается ли тебе одеваться в штатское, хотя бы изредка? - спрашиваю я с юмором.
Дылда краснеет и теряет немного самости.
- Почему вы у меня об этом спрашиваете, комиссар?
- В своих сапогах и форме цвета высохшей тины ты слегка походишь на бойца из стройбата; а еще у тебя такой вид, точно ты играешь в Раболио: сечешь кнутом рыбацкую лодку на берегах Луары в лучах утренней зари.
Мой "новичок" бормочет:
- Это мой стиль, комиссар.
- Есть новости, Длинный?
- Не те, что вы ждете.
- То есть?
- Парень, у которого вы увели чемоданчик, сбежал из больницы.
- Калель?
- Да. Еще вчера смотал удочки и затерялся в природе.
Я обмозговываю известие. В конечном счете решаю, что исчезновение Калеля не очень важно для нас. Я показываю это моим ребятам фаталистским пожиманием плеч.
- Кроме того?
- Ничего.
- Что у других? - спрашиваю Матиаса.
- Люретт звонил сказать, что жокей не появлялся; он продолжает его искать.
- У Берю, Пино?
- Пусто.
Лефанже устраивается за маленьким столиком, предназначенным для секретарши, буде таковая появится. Он достает коробку из своих карманов и принимается за изготовление майской мушки для нахлыста.
Я смотрю, как его пальцы каменщика превращаются в пальцы часовщика.
- У тебя нет других планов? - вопрошаю я.
- Я жду, - говорит он.
- Открытия рыболовного сезона?
- Того, что ваши парни объявятся с чемоданчиком.
- Откуда ты знаешь, что они собираются вступить с нами в контакт?
- Это мне кажется очевидным, комиссар. В данный момент нужен народ, чтобы пуститься по следу. Помимо записывающего устройства, думаю, и вы сейчас дежурите на приеме, нет?
- Разумеется, - ворчит Матиас. - Но наши собеседники не совершат такой оплошности, чтобы оставаться на линии долее трех минут.
И словно чтобы внести в нашу историю элемент рока, дребезжит шарманка. Матиас быстро снимает трубку.
- Лаборатории Орел или Решка, слушаю.
- Я звонил утром, мне нужен директор.
- По поводу?
- Просто скажите ему, что у меня есть банки, которые я могу уступить.
- Что у вас есть? - восклицает Матиас, строя из себя придурка, чтобы потянуть время.
- Банки! Давайте побыстрее, я звоню из-за границы.
- Пойду гляну; вы не назовете своего имени?
- Послушайте, старина, я перезвоню через пару минут, поставьте в известность вашего большого начальника, и на этот раз пусть меня с ним свяжут сразу же.
Он резко бросает трубку.
Слышен только легкий шелест, производимый Лефанже, который занят конструированием своей мушки для обманывания форели.
- Он не превысил трех минут, - сообщает Матиас.
Я и без того знаю, это профессионал!
Наблюдаем, как секундная стрелка обегает циферблат электрических часов, висящих на стене. Она завершает один оборот, потом второй. Шарманка снова пускается в звон.
- Это опять я, - уверяет парень своим расслабленным голосом. - Патрона, живо!
- Оставайтесь на проводе.
Для правдоподобности Матиас перекидывает связь на аппарат в конференц-зале, но не кладет трубку на своем, поскольку там работает записывающее устройство.
Я вступаю в разговор.
- Жером Растепай, директор Орел или Решка Интернэшнл, - произношу я не без напыщенности.
- Привет, Жером! - дерзит собеседник.
- Но, мсье, кто вы? - считаю я уместным слегка взбрыкнуть.
- Человек, имеющий на продажу четыре банки по хорошей цене. Этого достаточно?
- Ах, да, понимаю…
Энтузиазм в моем голосе отсутствует намеренно. Настоящий директор предприятия, столкнувшийся с подобной ситуацией, вел бы себя именно так.
- Я готов продать их по цене в миллион двести пятьдесят тысяч, Жером; за штуку, само собой. Пять батонов в общей сложности. Без торга.
- Да вы не в своем уме! - задушено вскрикиваю я.
- Верно: я сумасшедший.
Он отсоединяется. Я ощущаю себя законченным кретином с телефонной трубкой в руке. Надо же, кремень! Стальные нервы, апостол. Ставлю пару портянок против собственных ушей, что он перезвонит не раньше, чем завтра.
Я только что потерял двадцать четыре часа, желая сыграть получше. Тем хуже.
Мои двое сотрудников смотрят на меня исподтишка: ползучим взглядом и мигающим оком.
- Не получилось, господин комиссар? - отваживается Матиас.
- Он позвонит завтра; если я правильно понимаю, он менжуется.
Объявляется Берю, со сладкой миной, вспухшими губами и воодушевленным первыми порциями раннего божоле взглядом. Он выряжен по-княжески: на нем пиджак в огромную кирпично-голубую клетку, желтая рубашка, зеленый галстук. Для этого создания, в одежде, как, впрочем, и остальном, довольно небрежного, ношение галстука является константой. Старая традиция, Унтералиссимус. Офицер полиции без галстука для него - это человек, который позорит себя и отрекается от уважения, присущего его должности. Его собственный украшен сияющими маслянистыми ореолами, густо наложившимися один на другой.
- Хорошей схватки, компания! - ревет его луженая глотка.
Он примощается на угол стола и испускает солидный пшик, затуманивающий толстое стекло, покрывающее поверхность, как дыхание влюбленной зимнее окошко, когда она поджидает случайное появление своего кавалера на мопеде.
- Ну, как драчка, разворачивается? - спрашивает Тучный у присутствующих.
- Скорее бьет копытом, - отвечаю я за всех, - но неостановимый ход еще не набрала.
Он склоняет голову, чтобы рыгнуть, как разъяренный зверь, и говорит:
- Думаю, мы с Пино зацепили одного из мужиков, искавших жокея.
С этого момента наше внимание и уважение ему обеспечено.
- Что вы сделали, господин Берюрье? - спрашивает почтительно Лефанже.
- Свою работу, - с достоинством отвечает Толстяк.
Он тянет некоторое время, что играет ему на руку, ибо увеличивает его авторитет, затем решается:
- Мы с Пинюшом были в Баре Трески . Ждали закрытия, и когда последний клиент ушел, я взялся за хозяина. Но очень серьезно, если вы понимаете, что я хочу сказать.
Он демонстрирует нам свой чудовищный кулак, фаланги которого увенчаны ссадинами.
- Если вам нужно мое мнение, полиция уже совсем не та, с тех пор как утеряны старые добрые методы. В наши дни допрашивают в перчатках мужиков, которые знают законы лучше, чем их брехло адвокат. Когда же объясняешься безо всяких хитростей, люди начинают говорить. И болтают особенно охотно потому, что утратили привычку получать хорошенько по зубам. Я освежил хозяину память. После своего третьего сплевывания, он начал себя спрашивать, не смахивает ли один из субчиков на кое-кого. Когда его шнобель хрустнул, ему показалось, что в голове всплывает и кликуха. Затем, как только мой знаменитый крюк справа свернул ему хлебальник, он вспомнил, что Педро торгует воровским инвентарем. Он увлекается последними новинками, эспаньяр; весь товар мэйд ин Америка.
- Вы его установили?
- Как на витрине. Он обитает в Асниер, миленький домик из песчаника с изразцами вокруг окон и садиком, где выращиваются улитки. Это его бзик - брюхоногие, и он из кожи лезет, выкармливая свой рогатый скот. Устроил загон для разведения поголовья, в котором и парижский виконт мог бы жить, настолько тот комфортабельный. Пин остался в засаде перед виллой, потому как он не такой видный. А я направился прямо сюда - ввести вас в курс.
Усвоив доклад Увесистого, я замечаю:
- Если ваш мсье Огюст покрывал этого типа, почему он доверил Люретту, что тот искал Коротышку Дзана?
- Ты знаешь, эти трактирщики, якшающиеся с преступным контингентом, вынуждены лавировать меж тех двух зверинцев. И подают чуть на восток, чуть на запад, не прижимаясь однако ни туда, ни сюда. Правило их жизни: букет фараонам, чтоб избежать неприятностей, букет господам уркам, чтоб удержаться на ногах. И все довольны.
Звонят в дверь.
Матиас отправляется принимать. Это вчерашняя дама, та, что приходила отжимать Папашу. Милашка в непромокаемом плаще из черного шелка, косынка от Гермеса повязана вокруг шеи.
Она смущено улыбается.
- Неловко докучать вам, господа, но вчера, во время… ээ… беседы с Ахиллом, я потеряла одно украшение, которым сильно дорожу.
- Надеюсь, это была не ваша девственность, мэм, - спешит проявить услужливость Мастодонт. - Если позволите, я помогу вам искать.
Он решительно ведет гостью в студию наслаждений.
- Думаю, мы совсем скоро услышим звук пары пощечин, - шутит Лефанже.
- Не наверняка, - говорю я. - Берюрье создание настолько загадочное…
Наш молодой рекрут ржет и кладет свою майскую мушку, более правдоподобную, чем настоящая, в коробочку, первоначально предназначенную для леденцов Вальда.
Я поздравляю себя с результатом, достигнутым дуэтом Берю-Пинюш. Это просто, как яйцо вкрутую, и не садится при стирке.
- Как только Толстый вернется, возьмешь у него адрес амиго Педро и отправишься сменить Пино. Хочу, чтобы ты последил за прохвостом и отметил все его действия и жесты. Возьми с собой уоки-токи и держи связь с Матиасом.
- Я не подведу, господин комиссар.
Шарманка дребезжит. Матиас поднимает трубку, и я вижу, как он омрачается.
- Передаю ему, господин директор.
Черт, Багроволицый, продолжающий трепать мне нервы! Вернусь в Елисейский дворец и устрою ему пенсию, если он не оставит меня в покое!
Я рявкаю в аппарат:
- Мы в самом разгаре работы. Что там еще?
Тот разве что не заикается от робости:
- Просто хочу сообщить, что американская делегация прибудет за чемоданчиком раньше, чем предполагалось, дорогой Сан-Антонио.
- Ну и что? Какое мне до того дело?
- Но я… я хотел бы знать…
- Хотели бы знать что?
В этот момент до нас доносится громкий крик из соседней комнаты. Трезубовый крик, в смысле, когда вилами в брюхо, как выражается Толстый.
- О! нет! Нет! Пощадите, сударь! Я вас заклинаю. Вы слишком здоровый. Чересчур большой для меня. Я не смогу вас принять!
И голос (я не осмеливаюсь сказать "орган", учитывая обстоятельства) Берю:
- Расслабьтесь, моя девочка. Я за вас возьмусь не всерьез, лишь обозначу прохождение штурмовой полосы.
- Алло! - не отстает Краснющий.
- Да? - отвечаю я невозмутимо.
- Мне показалось, у вас там кричат.
- Проехали, - говорю. - Что еще?
Он уступает; голос его сочится тоскливым беспокойством.
- Что мне сказать американцам, мой очень дорогой Сан-Антонио?
- Правду, - вздыхаю я, - всю правду и ничего кроме правды! - Это самый лучший совет, который я могу вам дать.
И кладу трубку.
На полосе приступают к прохождению. С мещаночкой, надеюсь, все обойдется. Но настоящая поджигательница должна уметь проявить стоицизм, когда надо. В конечном счете, она расстанется со своей девственностью во второй раз, что дано далеко не всем! С праздником, мадам!
Я не жду завершения спектакля.
- Расскажете потом, - говорю своим людям. - Это может затянуться; в исключительных случаях Берю проводит утро и вечер в одном и том же сеансе.
Глава XIII
НЕВЕРОЯТНО
Запах водяных паров с хвойным экстрактом Вогезов и ароматическими маслами для втираний встречает меня. Место чрезвычайно элегантное. Нетрудно догадаться, что массаж нагреет ваш кошелек не менее чем ванна, ему предшествующая. Что не из стекла - крыто лаком и никелем. Все светлых колеров. Несколько зеленых растений, мало обычных и вовсе не из пыльных фикусов.
Очаровательница в белом халате, блондинка - надеюсь, повсюду - принимает меня. На обшлагах халата светится зелень Нила, к левой груди пришпилен бейджик с именем носительницы: "Гаэтана", никак не меньше. Она улыбается мне в цикламеновых тонах; зубы блестят, как все, что ты хочешь: перламутр, бутылочные осколки, снег на солнце и т. д.
- Вам абонемент? - спрашивает прекрасное дитя.
- Я бы предпочел предварительный сеанс, с тем чтобы попробовать; определиться для себя, если вы понимаете, что я хочу сказать.
Она отлично понимает.
- Сауна, ванна с водорослями, массаж, физкультура с инструктором, талассотерапия?
Прейскурант на этом не заканчивается.
Благоговея, я прослушиваю весь перечень предлагаемых наслаждений; затем останавливаю свой выбор на ванне с водорослями и классическом массаже.
Гаэтана звонит, и приходит другая красавица, чтобы взять на себя заботу обо мне. Тот же халат с зелеными обшлагами. Такой же бейджик, за исключением того, что она называется Лоика; и это вовсе не омерзительно, любой читатель коллекции Буффон тебе подтвердит.
Она равным образом блондинка, далее смотри предыдущую очаровательницу на ресепшн. Формы очень красноречивые. Ее попа, твердая, как почтовый компостер, строит мне глазки при движении.
Лоика проводит меня по застекленному коридору, украшенному по стенам пластифицированными фотографиями, представляющими пляж, обсаженный кокосовыми пальмами, до гардероба. В моем распоряжении кабинка для раздевания. Я нахожу там купальный халат цвета семги и сабо японного стиля (название "камикадзе" подошло бы…).
- Когда будете готовы, просто позвоните, - уведомляет меня Лоика.