Она хватается за кончик веревочки.
- Как со мной может приключиться та же самая ерундовина? Мне сказали…
- Что у него случился сердечный приступ под лампой для выделки негров?
- Ну да. А это не так?
И тут я принимаюсь за свою партию.
- Если бы это было так, с чего бы я сюда заявился?
- Что вы хотите сказать?
- Сообрази!
- Его…
- Ты сомневаешься? Такой парень, как Прэнс; сорок годков, прекрасный, словно новенькая бита, чтоб схлопотал инфаркт? Полный нонсенс!
- Они его убрали?
- В самую точку, цыпочка!
Теперь мне нужно узнать, кого она объединяет в это "они".
- Догадываешься, за что с ним расплатились?
Она не отвечает.
- Дело в ГДБ, - подсказываю я. - И ты очень скоро заимеешь славненькое пальтишко из пихты, у которого сбоку ручки вместо рукавов.
Она было собирается начать пережевывать: "не понимаю, о чем вы говорите", но окончание моей фразы останавливает запирательства. Она проглатывает свое лживое возмущение и стонет:
- Но почему я? Я не влезала в эти делишки!
- Скажешь это им, может, они тебе поверят.
После хорошо выверенной паузы я добавляю:
- А может, и нет.
Берюрье, безучастный к этим прениям, напевает допредыдущевоенный шлягер:
Твои ноги воняют, но я тебя обожаю,
Потому что ты чувствуешь глубже, чем я.
Он откопал на этот раз настоящую бутылку, содержащую, по его словам, "подлинный алкоголь", и его жизнерадостность возрастает. Он ходит взад и вперед по квартире, открывая ящички по своему усмотрению, потом шкафы и все такое прочее…
- Я ничего не сделала! - бросает Мари-Анна, топая ногой.
Страх потихонечку пересиливает горесть. Ее собственная шкура начинает казаться более важной, чем усопший.
Я ласково похлопываю ее по щеке.
- Бывают моменты, когда необходимо осознать, в чем твой интерес, - говорю я, модулируя голосом. - Если ты продолжишь упорствовать в запирательстве, что ж, я тебя оставлю, и будь что будет. Но если ты осветишь нам всю витрину, как на Рождество, то о тебе позаботятся, и ты сможешь спокойно дожидаться во вдовстве возрождения своей молодой и прекрасной, как и ты сама, жизни; извини, но это кажется неизбежным. Ты уразумела, или мне позвать переводчика?
Она делает легкое движение плечами. Да, да, она понимает.
- Ты хорошо видишь, - развиваю я тему, - мы в курсе основного; хоть говори ты, хоть молчи, но я докопаюсь до того, что мне нужно знать; единственно, если ты повесишь на рот замок, процесс займет чуть больше времени, и это как раз то время, которое может стать для тебя роковым, do you capite, mein Fraülein?
Поскольку она не отвечает, я выделяю ей еще несколько сантиметров:
- Если ты добавишь своего, возможно, уже к вечеру все завершится без сучка и задоринки. У нас особая бригада, умеющая действовать без проволочек.
К нам приближается Берю, похлопывая друг о друга двумя синими корочками. Паспорта.
- Вы собирались в Venez-suer-là? - спрашивает он.
Он открывает мне книжицы на странице, где проставлена действующая виза в Венесуэлу.
И тут я нахожу выход.
- Вы собирались в свадебное путешествие, девочка? А знаешь, ты ведь можешь совершить его и одна!
Глава XVII
НАГРУЖАЕМСЯ
Нет, ты увидишь, милая девочка, насколько это приключение поучительно и остолбестранно. До невероятности.
Не верь, если хочешь, как говорит Берю, но факи неопровержимы, и не забудь еще об одном, моя нежная: излишний скептицизм порождает одиночество. Чем меньше ты веришь, тем более покинут в этом бедном мире, который становится таким тесным, что вскоре каждому придется стоять на одной ноге.
Пока Мари-Анна колеблется, я звоню на КП спросить у Матиаса, нет ли каких известий от наших бандитствующих собратьев.
Мне отвечает Ахилл, хорошо отжатый своей жеманной центрифугой. Он полон прежней спеси: медный тембр (колокольный), голосовые модуляции трибуна, вслушивающегося в звучание своей болтовни и не приступающего к следующей фразе, пока эхо предыдущей не умрет собственной смертью.
- Где находитесь, что делаете? - спрашивает он.
Похоже, Папаша полагает, что вернулся во времена моей беспрекословности. Мне теперь ежечасно напоминать ему, что отныне именно Сан-Антонио у руля?
- Я там, где должен быть, Ахилл; что дальше?
Облитый ушатом холодной воды, он осознает скромность своего нынешнего положения в группе и умеряет тон на десять пунктов.
- Естественно, мой дорогой, естественно. Ах, что я вам скажу: как только Матиас поведал мне о вашем приключении в клубе Аполлон с мсье Прэнсом, я тотчас же позвонил в Институт судебной медицины, куда транспортировали тело для первичного осмотра. И заключение экспертизы уже готово!
- Остановка сердца, - иронизирую я, как Хирохито в Хиросиме.
- Да.
Старая дубина!
Папаша продолжает.
- Остановка сердца вследствие инъекции стрихнина. Ему ввели иглу в пятку.
Дорогой Ахилл! В пятку!
А я еще насмехался!
Как искупить мне эти гнусные издевки, не испачкав притом штаны вплоть до самых колен?
Прэнс убит!
Все в точности, как я только что объяснил его крале. Короче говоря, я придумал правду. Потрясающе!
Убит! Он! Почти в моем присутствии!
Но сильнее всего я сейчас ощущаю облегчение. Таким образом, он умер не от ультрафиолетовой передозировки. Я совершенно ни при чем в его преждевременной кончине.
- Отлично, хорошая работа, Ахилл, - тараторю я.
Кладу трубку, забыв справиться заодно о наших коллегах.
Образы беспорядочно толкутся в моей памяти. Я снова вижу лысого пузана в раздевалке клуба, нетерпеливо требующего места под солнцем. Это он убийца! Он вошел, когда Прэнс начинал выбираться из аппарата, и вжик! всадил ему злодейский шприц в подошву.
С усилием я возвращаюсь в реальность. Вдова Клито по-прежнему в своем кресле, с невеселым видом.
Берю продолжает шарить по квартире. Он поет, теперь это: Маленький птенчик, сосущий грудь матери. Следом не замедлят Матрасники. Его лиризм бодрит.
- Твой муженек упокоился от укола стрихнина, - говорю я, пристраиваясь на подлокотник ее кресла.
И добавляю:
- Ваши маленькие приятели работают тонко. Сейчас речь идет о том, чтобы действовать быстро, если ты хочешь стоять перед могилой, а не лежать в ней, когда будут закапывать беднягу Прэнса.
Не скупись на мрачное, желая возбудить страх. Посмотри на кинематограф, все время одни и те же шаблонные приемы для обмачивания зрительских трусов: крик в ночи, кладбище под луной, зловещий дом, ставни которого хлопают; не беспокойся, оно работает. Если ты чересчур целомудрен, тебя корежит. Но думаешь, я бы сделал карьеру, пытаясь развлекать только чистыми теплыми апартаментами и словами из лексикона послушных детей? Черта с два! Шпателем, дружище! Мастерком! Накидывай погуще, чтоб держалось! Шмяк, шмяк! Художественная расплывчатость, от нее уже блюют. На Рождественских открытках, в крайнем случае, да, немного туманной дымки, на это готовы пойти. Но они любят тушеное мясо с овощами по-овернски, свинину с картофелем и кислой капустой, тулузское рагу из птицы с бобами, все эти основательные блюда, от которых вспучивается брюхо. Моя литература набивает живот. Она не из этого онанизма в японном стиле: сырая рыба и прочая хренотень, переваренная еще до того, как ее съедят. Я предпочитаю плотность, прощелыги! От которой пукается и рыгается во время поцелуя! Ты можешь выходить без шарфа и стеганой душегрейки. У тебя будет здоровье землекопа, чавк, швырь, шмяк! Так что бери своего карманного Сан-А и прямо в жизнь, малыш, прямо в жизнь…
Ее глаза, что в глубине великий страх таят,
Затягивают, словно в омут, мой случайный взгляд.
И, посчитав, что я не данной клятвы не нарушу,
Она вручает мне свою скукоженную душу.
Исключительно, чтоб посмеяться.
Но это не смешно.
Похоже, не вышло, однако плевать. Двести страниц мне нужно заполнить не закопченным Клоделем и не винегретом из Валери, черт возьми!
Ну да ладно, тут у нас дама начинает колоться. Я подгоняю. Давай настраивай свои мозги, не растекайся. Пошло-поехало. Тебе никогда не застопорить процесс, если я возьмусь газовать.
Да, она в курсе дела в ГДБ. Прэнс там был головой. Это он все скомбинировал. Превосходный организатор. Составил план, собрал команду. Немногочисленную, всего лишь пять человек: Прэнс, Педро, Коротышка Дзан, Когтистый, известный полиции угол, получивший кличку за ногти, как у китайского мандарина, длиной не менее пяти сантиметров, помогающие ему при вскрытии запоров. Своего рода природный инвентарь. И чтобы заполнить комплект, Благочестивый Робер, бывший семинарист, сбросивший рясу. Она мне его описывает. Ничего общего с парнем в пеньюаре из клуба Аполлон.
Дело они провернули без проблем, после тщательной подготовки. Каждый на своем месте, один за всех и все за одного. Прэнс вскоре поделил золото и банкноты, найденные в сейфах. Прочее, все прочее, переправил торговцу, сбывающему краденное, с которым они законтачили еще до налета. Он был очень осмотрительным, Флавий. Он не хотел рисковать, оставляя какую-либо драгоценность, купчую крепость или иную ценность. Он убедил в том и своих скаутов. Так что передал все это с общего согласия.
- Кому? - спрашиваю я.
Мари-Анна поднимает на меня прекрасные повлажневшие глаза.
- Памятью моего мужчины клянусь, что не знаю. Мне знакомы его подельники, потому что они собирались здесь, но мне ничего не известно о барыге.
- Чего хотел Педро, только что?
- Просто заезжал спросить, когда подгонят бабки за хабар.
По выражению я понимаю, что очаровательница на самом деле плоть от плоти преступного мира, постоянная спутница господ воров, живущих своей более или менее маргинальной жизнью.
- Хорошо, теперь мне нужны координаты залегания Когтистого и Благочестивого Робера, с остальными все в ажуре, они под приглядом…
- Я могу вам дать только телефоны, у Флавия они записаны.
- Этого будет достаточно, - уверяю я.
Мари-Анна встает и идет к полке с аппаратом; поднимает его и показывает мне полоски бумаги, прилепленные к изнанке подставки. Аккуратно отрывает их и наклеивает на листок блокнота.
- Вот, все здесь.
- Спасибо.
Мы покидаем ее, порекомендовав никому не открывать; когда сами вернемся, то стукнем в дверь шесть раз после трех звонков, о’кей?
* * *
- Звонили Люретт и Лефанже, - сообщает Матиас. - Самое забавное, что они вместе, поскольку их клиенты, соответственно Педро и Жокей, устроили встречу в одном ресторане в Тернах; они завтракают в компании двух типов, один из которых подходит под описание того субчика, что сопровождал Педро в Бар Трески .
- Это чересчур прекрасно, чтобы быть правдой! - восклицаю я. - Вся банда в одной куче, похоже на сон! Ладно, свяжись с нашими парнями, скажи им, будем брать всех, пусть держатся наготове.
Берю начинает облизываться, как хороший охотничий пес, увидевший, что хозяин снимает ружье с крюка.
- Во что ты собираешься их засунуть? - беспокоится Избыточный.
- Ты о чем?
- Не повезет же каждый своего в одиночку. Они не овцы, нужны еще руки для присмотра.
- О’кей, распоряжусь, чтобы направили фургончик к кабаку.
Звоню директору Фараонии по поводу транспорта для работы.
Он в полуобморочном состоянии, уже посреди Рубикона.
- Сан-Антонио, дорогой друг, явите милость, придите на помощь, эти проклятые американцы, дерьма куски, насели на меня и угрожают всеми мыслимыми бедами! Они желают, чтобы им вернули чемоданчик любой ценой и немедленно.
- Всему свое время, не доставайте меня. Если будут сильно скандалить, посылайте их в обратный зад, скажите, что, в конце концов, им следовало всего лишь не позволять обворовывать себя, как мальчиков из церковного хора, у которых увела общий бумажник вокзальная шлюха!
- Но дело движется?
- Двумя ногами сразу, милейший!
- Вы рассчитываете добиться результата вскоре?
- Даже раньше, спите спокойно!
Я кладу трубку.
- В путь, Толстый. Твой инвентарь при тебе?
Ощупывая свои многоэтажные карманы, он проводит предстартовую проверку mezza-voce и успокаивает меня длинным и сложным сотрясанием щек, имитирующим шум, производимый утками при обшаривании тины.
- Тогда по машинам!
- Эй! Не так быстро, господа! Не так быстро! - восклицает Ахилл, выходя из студии, куда наведывался к своей залежавшейся дульсинее для подавления повторного восстания в штанах. - Не так быстро господа: я тоже иду!
Замечательно. Если г-н Тревиль желает присоединиться к своим мушкетерам, нельзя, чтобы он от этого испытывал какие-то неудобства.
* * *
Издалека можно подумать, что Лефанже ловит форель на течении. Именно с таким видом он стоит, приклеившись плечом к стене, неотрывный взгляд через окно устремлен внутрь кабака. Я представляю его некоей терпеливой ивой, более или менее плакучей, наблюдающей за игрой тайменя в прозрачной воде.
Не моргнув глазом он смотрит на наше приближение.
Я оглядываю ближайшие окрестности и обнаруживаю Жана Люретта, жующего свой каучук за рулем малолитражки, которая старее его матери. Мне остается лишь дождаться фургончика, вытребованного в верхах. Сегодняшний день, поистине, более гармоничен, чем любая вещь из Моцарта: он тут же нарисовывается, ведомый бригадиром Пуалала, факт сам по себе исключительный, поскольку Пуалала приставлен лично к нашему директору.
Он приветствует меня длиннющим гудком, балбес! По пояс вылезши из окна. И в довершении всего, он в форме!
- Куда подавать? - орет на всю улицу этот выдающийся работник.
Я подпрыгиваю и бросаюсь к нему.
- Почему вы не пустили вперед мотоциклетный эскорт и не включили сирену с мигалкой?
Он стушевывается.
- Но господин комиссар, господин директор ничего не говорил об этом.
- Тогда снимите ваше кепи и китель, приткнитесь во втором ряду метрах в десяти отсюда и ждите, когда мы выйдем из ресторана в компании шикарного квартета, повязанного веревками (на бантик)!
- Слушсь, гспдин кмссар! - отвечает он тоном жалким, как пук диаретика .
Прошу прощения за проскользнувший "пук", но сегодня ветрено и его уже отнесло порывом.
- Ахилл, - говорю я Старику, - вы у нас воплощение класса, так что войдете первым и закажете у метрдотеля столик на четверых. Сделайте это погромче, словно туговаты на ухо, чтобы наши маленькие протеже ничего не заподозрили. Я появлюсь через несколько минут вместе с Берю и Жанно. Вы закричите: "А вот и они!", как хозяин, обрадованный гостям. Встанете и двинетесь нам навстречу. И тут мы все четверо бросимся к столу злоумышленников.
- Слушаюсь, господин комиссар, - отвечает мой бывший патрон, подчиняясь.
Он поправляет шляпу, вытягивает манжеты и скрывается в дверях ресторана.
Глава XVIII
СХВАТКА
- А, вот и они!
Двулапая строка с отсеченным пальцем.
Но как она подана!
Сколько изысканной грации! Непроизвольной светскости! Чувствуется порода: непринужденность во всем и повсюду.
Ахилл поднимается. Его розетка пламенеет, как стоп-сигнал велосипеда. Если же я когда-нибудь решусь использовать эту миниатюрную дырку в попе сморщенного солнца, то исключительно с практической целью. Обмакнув загодя во флуоресцирующее вещество, прибегну к ее помощи при ночном возвращении домой. Но вообще-то мне больше нравится фонарик.
Зал, в который мы вошли, прямоугольной формы. Четыре потрошителя сейфов сидят у двери, напротив большого корыта с живыми растениями, облицованного красным деревом для пущей элегантности. Они развлекаются закусками. Столик, отведенный Старику, находится на другом конце, неподалеку от туалетных комнат.
Я жду, когда Ахилл присоединится к нам. И тут происходит дурацкое событие. Один из четверых (это должно быть Благочестивый Робер) встает из-за стола и отправляется позвонить: он сообщает это вполголоса своим приятелям.
Я быстро осмысляю ситуевину. Если пеленать троих оставшихся сейчас, парень может воспользоваться дистанцией, которая нас разделяет, и открыть классное родео. Мне совсем не хочется, чтобы он порисовался захватом заложников. Почувствовав себя загнанным, он вполне способен попытать это крайнее средство.
И кто знает, не устроит ли он тут тир?
Другие посетители, люди хорошего положения, как принято называть их в мещанских романах, жрут, обсуждая то и се: как они жрали у Бокюз, у Шапель, и все такое; видели постановку Не выплевывай, все очень вкусно в театре Эдгара; обменяли свой одноглазый автомобиль на слепой; а эти мерзавцы японцы так и будут продолжать экспансию своих промышленных товаров на наши рынки; и не находишь ли ты, что у дядюшки больной вид, с тех пор как его стали крахмалить? Кучи глупостей, чтобы убедить себя в том, что они живые. Что это навсегда. Что подыхают только другие, но так им и надо!
Мои люди ждут.
Я шепчу Берю:
- Вяжешь того, который отходит, но начнем одновременно.
Его Величество восклицает под сурдину, что, уф, он умирает с голоду, и пора бы уже заняться делом.
- Берите Жокея, - указываю я Старому. - Люретт пусть хватает второго недомерка, а я позабочусь о Педро.
Разговоры, шум столовых приборов и челюстей создают размеренный гул. Кстати и к месту вкусно пахнет. Как раз справа от меня пара балует себя соте из телятины, от которого слюни льются рекой. Крохотные морковочки, поджаренные аж до золотистости, вводят меня в помрачение рассудка.
- Место для стоянки легко нашли? - спрашивает Ахилл, чтобы заполнить паузу.
Я замечаю, что этот квартал еще не стал проклятым и если посильнее потыкаться, то дырку пробьешь.
Там подальше Толстяк чуть ли не наваливается на спину Благочестивого Робера, и они оба скрываются в туалетных комнатах.
Наша очередь, баронесса!