– Список я подготовила, – равнодушно откликнулась Аля. – Там есть несколько писем от женщин о жестоком обращении в семье. Присланы приглашения в Зимний Буфф на "Ночь любви", в "Аквариум" на "Гейшу", в театр "Невский фарс" на "Певичку Боббинет", на "Эроса и Психею" в Петербургский театр, в Пассаж на "Бесовское действие над неким мужем". Просят на выставку Маковского, там хорошенькие картинки есть: "Итальянки", "Бретонки", "Римлянки". Да, Мариинский театр зовет на открытие новой звезды – в "Спящей красавице".
– Лучше Пьерины Леньяни главную партию никто не станцует, – закатил чрезмерно блестящие глаза Синеоков. – У нее было потрясающее фуэте. Леньяни мешала самолюбивой Матильде стать хозяйкой петербургской сцены. И интриганка Кшесинская объявила войну Пьерине.
– Я Леньяни до сих пор помню. – Ольга Леонардовна властно прервала бормотанье балетомана. – Изумительная женщина! Кстати, где наш фотограф? Я же просила его по понедельникам приходить непременно!
– Может, простудился, – нерешительно предположила Ася. – Он кашлял прошлый раз.
– Знаю я его простуду. – Ольга Леонардовна была недовольна. – Работает для пяти журналов, вот и манкирует обязательствами. Антон Викторович, запишите: пусть посмотрит в своих залежах, нет ли у него фотографии синьорины Леньяни? Женщина загадочной судьбы. Говорят, ее видели в Париже…
– Враки, – пробасил Сыромясов, раздувая пухлые щеки, – кому она там нужна? Она ведь сошла со сцены, ногу повредила и – след ее простыл…
– Я готов посетить "Спящую красавицу" и написать статью, – вызвался Синеоков.
– В Мариинку пойду я сама, – объявила Ольга, – вместе с Эдмундом. А вы, голубчик, отправитесь на "Некоего мужа".
– Фи, – Синеоков присвистнул, – да от этого "Бесовского действа над неким мужем" у меня голова заболела. Адский шум, визг, в глазах рябит от разношерстных и разноголовых чертей. Сплошная бессмыслица из свиста, воя, гримас и кривляния. Больше одного акта я не выдержал.
– В этом разноликом бесовском хоре автор сумел представить все современные художественные и литературные интересы, – холодно парировала Ольга Леонардовна. – Ремизов нынче в моде. Мы не можем отставать. Лучше ошибиться, чем запоздать и печатать завтра то, что другие напечатают сегодня. Сходите, досмотрите до конца. Отрецензируете.
Под грозным взором Ольги Май театральный обозреватель осекся и залепетал:
– Конечно, и из этой бесовщины можно извлечь что-то дельное: идеализация сыщиков иностранного и домашнего производства в лице демона Аратыря, меняющего свою внешность и выслеживающего Некоего мужа; проблема пола в лукавых действах чертей над Грешной Девой, попытки с ее помощью предать Некоего мужа греху; а необутые лапы демонов в бесовской пляске шаржируют танцы увлекательной "босоножки". И, главное, – воодушевился критик, – их трепещущие хвосты как бы указывают своими движениями путь назад, в лучезарные поля прекрасного средневековья; тогда как три других демона, пришпилив те же хвосты английскими булавками и прикрыв их белоснежными одеждами ангелов, манят Некоего мужа в утопические, загадочные дали. Современная философская дилемма, по какому пути идти российскому обществу?
– Вот видите, статья у вас почти готова, – одобрила обозревателя Ольга Леонардовна.
– Хотите анекдот? – Фалалей подмигнул Самсону. – Некий муж спрашивает у жены на склоне лет: признайся честно, ты мне изменяла? Жена говорит: нет, не изменяла. А муж ей: а помнишь, я пришел, и ты долго не открывала мне дверь? Жена: ах! – вскакивает, бросается к шкафу, открывает его, а оттуда вываливается мужской скелет… Ха-ха-ха-ха!
– Господин Лиркин, а что вы предлагаете в номер? – Ольга откинулась на спинку стула.
Рыжий музыкальный обозреватель передернулся.
– Даже не знаю, что делать. Вся музыкальная общественность обсуждает новые произведения Скрябина. Но ведь он морально ущербен: бросил жену, четырех детей, отдался на волю страсти…
– Я человек широких взглядов, – прервала его Ольга, – грешить никому не возбраняется. Господь Бог для каждого найдет свое возмездие. А о музыке Скрябина напишите, только без гнусной декадентщины… Дон Мигель, а вы?
– У меня, Ольга Леонардовна, есть блестящее эссе о магии ткани, по учению английских розенкрейцеров.
– А откуда вы узнали, что думали английские розенкрейцеры о тканях? – непроизвольно вырвалось у ошарашенного Самсона.
– Милый дружок, интуиция и прозрение! Вот рецепт настоящего журналиста. А если еще не забывать и посещать модные магазины тканей… – Широкое лицо дона Мигеля Элегантеса светилось самодовольством.
– Теософия и эзотерические учения, милый Самсон, способны навеки погубить наш журнал. Такая скукотища, – Ольга дернула головой, – не воспринимайте их всерьез. Равняйтесь на ваших коллег: они обходятся без этой интеллигентской инфекции, ибо обладают отменным мужским здоровьем. А оно и является залогом успеха у женщин.
Фалалей расплылся в улыбке, его карие круглые глаза превратились в щелочки.
– Такому красавчику негоже засорять голову теософскими словесами. Интересничанье годиться лишь для ущербных персон обоего полу. Кстати, хотите анекдот о спиритах? Возвращается однажды муж, а у жены любовник…
– Господин Черепанов, угомонитесь, – остановила словоохотливого фельетониста госпожа Май, – Самсон прочитает ваши анекдоты в журнале. И где вы только их берете?
– В народе, дорогая моя благодетельница, в самой народной гуще, – паясничал Фалалей, – народное творчество – кладезь мудрости.
– А что будет с моим эссе об Элоизе и Абеляре? – подал голос Платонов. – Вы его сняли из последнего номера, и что теперь? В долгий ящик?
Ольга Леонардовна задумалась.
– Элоиза никуда не денется, – решила она, – ей место найдем. Пока что я думаю вот о чем, господин Платонов… В следующий номер нам не хватает материала о женщине, активной участнице общественной жизни. И при этом не отказывающей себе в женских радостях. О хорошей работнице, прекрасной матери и супруге. Нет ли такого образца из французской жизни? Поищите, голубчик.
– А Жанна Д'Арк не подойдет?
– На худой конец можно и о ней. Хотя я не слышала, чтоб она ходила под венец. – Ольга всем своим видом демонстрировала, что ей хочется рассказа о женщине современной. – Однако подумайте, не торопитесь.
– Если он умеет думать, – пробурчал Лиркин.
– А вас не спрашивают, – Платонов фыркнул и полез в карман за носовым платком.
Госпожа Май изучающе посмотрела на Самсона.
– А вы, голубчик, не предложите нам что-нибудь?
Самсон смутился.
– Боюсь, мне еще рано, – он покосился на хитро улыбающегося Фалалея, – требуется тщательная отделка. "Флирт" ведь не провинциальная пресса…
– Да, это опасно! – выкрикнул Синеоков. – Сразу попадется на зубок господину Крайнему. Строгий критик.
Журналистская братия сдержанно захихикала.
– Прекратите цирк. – Ольга сдвинула брови. – Лучше бы ввели юношу в курс дела, помогли бы ему окунуться в столичную жизнь…
Самсон чувствовал себя беззащитным ребенком, заблудившимся в лесу. Причем не в дневном лесу, а в ночном. Он не видел никакой возможности покинуть пеструю компанию, куда попал благодаря участию дорожного попутчика, и не имел времени толком раскинуть мозгами и объять свалившиеся на него события, которых в его казанской жизни хватило бы ему на год-другой. Мелькнула сегодня утром бледная мысль об Эльзе, когда на Невском навстречу ехала закрытая карета и за ее стеклом ему почудились знакомые черты. Да разве скажешь об этом Даниле, погоняющему извозчика! Ведь с утра пораньше барыня Ольга Леонардовна снарядила преданного старичка сначала в полицию, зарегистрировать Самсона, а затем в университет, чтобы конторщик помог новому сотруднику уладить все формальности. Данила по пути объяснял измученному ночными кошмарами провинциалу, что где находится и что кому принадлежит. Самсон не пытался что-либо запомнить, ибо вчерашняя история с апельсином не выходила у него из головы. И собственно не сама история, а какой-то тревожный, переливающийся нехорошими смыслами, вопросительный намек дознавателя. Неужели господин Тернов и вправду считает, что оба несчастья с извозчиками и иголка во фрукте как-то связаны со скромной персоной стажера журнала "Флирт"? А если за этими подозрениями кроется что-то реальное, существенное, то не грозит ли ему, Самсону, опасность и сегодня?
Данила разливался соловьем, перемежая экскурсию восторгами по поводу особенной красоты столицы в солнечный зимний день, цитировал пушкинские строки, но Самсон красот столицы не видел, он подозрительно косился на проносящиеся мимо экипажи, ожидая покушения или очередной извозчичьей неприятности…
Шустрый Данила умудрился доставить юношу в редакцию "Флирта" как раз к началу общего совещания. Правда, поесть после прогулки не удалось, и новый сотрудник журнала только получил глоток из заветной фляжечки Данилы да пастилку на закуску.
Самсон, переживающий свою любовную трагедию, ощущал себя чужим, совершенно чужим в огромном городе, загнанным в угол, приговоренным к общению с абсолютно чуждыми и непонятными людьми. Медленно, капля за каплей божественное чувство любви, пробужденное в нем блистательной Эльзой, превращалось в его душе в отраву, от нее организм тосковал и корежился…
– Эдмунд, – позвала неуверенно Ольга, – ты слышишь меня?
Господин Либид приоткрыл глаза. Изящным жестом руки он успокоил редакторшу.
– Я резервирую место для того материала, о котором мы вчера говорили, – пояснила она пострадавшему от апельсина. – Ты уверен, что дело не сорвется?
Эдмунд осторожно повел головой сверху вниз и поморщился.
– Я заинтересована, чтобы наш журнал рвали из рук друг у друга, – продолжила Ольга, – а бомбу для читателей жду от тебя.
Эдмунд раздвинул губы в слабой улыбке.
– Так, в основном, задачи ясны, – резюмировала госпожа Май. – В заключение несколько слов для вас, господин Черепанов. Я надеюсь, вы станете настоящим другом нашему юному сотруднику. Поделитесь с Самсоном секретами журналистского мастерства. Не жадничайте. Чем вы собираетесь заниматься?
Фалалей достал из кармана пачку папирос, поняв последнюю фразу как завершение совещания.
– Собирался вместе с Самсончиком наведаться в полицию. Во-первых, познакомить его с нашими информаторами. Во-вторых, в надежде выловить там такой сюжетец, чтобы наши дорогие подписчицы зарыдали…
В этот момент из коридора, у открытой двери, в который топтался Данила, послышались странные звуки. Ольга вопросительно подняла брови, бросила взгляд на часы и перевела его на старичка. В парадную дверь нещадно барабанили руками и ногами.
– Открыть? – спросил он.
– Открывай уж, закончили, – распорядилась Ольга Леонардовна и встала.
Ее сотрудники с нетерпением ждали, когда она покинет помещение, чтобы в очередной раз обсудить несносный характер своей работодательницы. Но дать волю своему злословию они не успели: в помещение ворвался человечек, похожий на лягушку, в клетчатом пальто и котелке. Из-под пальто виднелись короткие, кривые в коленках, кавалерийские ноги.
– Стойте, стойте, неужели я опоздал? – закричал он с порога.
– А вы разве не имеете часов, господин Братыкин? – осведомилась Ольга. – Совещание закончилось.
Она двинулась к дверям, чтобы уединиться на своей половине. Но клетчатый кавалерист попятился и загородил дверной проем.
– Простите ради Бога, Ольга Леонардовна! Но охотничий азарт в нашем деле неистребим. Опоздал, каюсь, но принес вам такое, что вы меня простите, Богом клянусь! А ведь мог бы…
– Что? – Ольга топнула ногой. – Что вы могли? Принести вашу чушь в другое издание?
– Нет, нет и нет, – стал отпираться Братыкин. – Только "Флирту", и больше никому. Снимочек золотой, клянусь Богом! И сделал я его на Куликовом поле!
– Никак любовное письмо от Дмитрия Донского нашли? – злобно фыркнула Аля.
– Хуже! – Братыкин подпрыгнул на месте. – Нет! То есть лучше! Обнаженный труп молодой женщины, а на груди ее фанерная дощечка с надписью: "Эльза, вот до чего доводит флирт!".
Глава 7
Снимочек оказался не так уж и хорош, как разрекламировал его Братыкин. На прямоугольнике матовой, шершавой бумаги различались лишь слабые очертания женского тела, припорошенного снежком: крепкие бедра, округлые колени, раскинутые руки, покатые плечи. Темное пятно вокруг головы походило на разметавшиеся волосы, а могло быть и чем-нибудь другим. Вместо лица – бледный овал с темными впадинами глазниц и рта. Впрочем, фотограф клялся, что искусство ретуши исправит все изъяны. Госпожа Май молча раздумывала.
Самсон, всмотревшись в снимок, стоял ни жив ни мертв. Он еще не видел в своей жизни мертвых женских тел и потому не знал: остаются ли мертвые тела такими же, как и при жизни. Расплывчатое тело могло быть его Эльзой, а могло и не быть. Четче всего получилась фанерная дощечка с надписью, где присутствовало заветное имя. Он не знал, хочет ли убедиться в том, что его возлюбленная и тайная жена мертва…
– А что, если я по материалам дознания напишу "исповедь погибшей души"? – с горячностью воскликнул Фалалей. – Я чувствую, здесь есть подлинная трагедия любви, измены, страсти…
– Попробуй, – с сомнением в голосе согласилась Ольга. – А вы все держите рот на замке. Надпись двусмысленная, как бы не обернулась против журнала. К слову сказать, как вы, господин Братыкин, очутились на Куликовом поле?
– О, это неважно, – фотограф стушевался, – игра случая, фортуна, так сказать…
Но Ольга уже его не слушала, она величественно удалялась в свои покои, а за ней следовал печальный господин Либид. Только он, только он понял бурю чувств, охватившую бедное сердечко юного Самсона: проходя мимо своего протеже, Эдмунд Федорович легонько потрепал его по плечу.
– Уединилась со своим любимчиком, – плотоядно причмокнул Сыромясов, когда парочка скрылась.
– Нет, вы только подумайте, она нас шантажировала! – оскорблено закатил глаза Синеоков, шествуя за толстым обозревателем мод к Даниле, занявшему свой пост у столика в коридоре. – И как же мы должны беречь ее Эдмунда?
– Нам придется установить очередность в слежке за ним, – предложил вполголоса Платонов, – иначе на всех нас падет подозрение. Сегодня могу его взять под опеку я, а завтра Сыромясов, послезавтра еще Синеоков. И Мурычу сообщим. А там и Черепанов освободится.
– Вот еще! Мне некогда бегать по городу за Эдмундом, – проворчал господин Лиркин, последним забирая свое пальтецо и шапку с вешалки.
– Значит, если с Эдмундом что-нибудь случится, вы и будете виноваты, – злорадно констатировал Сыромясов.
Он говорил умышленно громко, чтобы навостривший уши Данила мог понять и передать содержание разговора хозяйке: в доносительстве старика дон Мигель, как и никто в редакции, не сомневался. Но Данила, вроде бы не обращая внимания на журнальных сотрудников, аккуратно расчерчивал в столбики страницу амбарной книги, куда заносил имена посетителей.
– Как? Вы уже уходите, господа? – Старик внезапно поднял голову и хитро прищурился: – А что в буфетную не заглянули? Там графинчик есть еще не опорожненный, да селедочка с лучком…
– Благодарствуйте, в другой раз, – ответил Платонов за всех, и под пожелания счастливого пути журналисты покинули редакцию.
Данила тихонько засмеялся и потер сухонькие ладони. Вот хорошо, что в буфетной пока обитает стажер! Не так часто будут опрокидывать рюмку сотрудники, постесняются юнца. Впрочем, сложившееся положение дел на руку только Фалалею – он сразу уединился в буфетной со стажером, и как бы графинчик не ополовинил!
Данила прислушался, встал со стула и прокрался к буфетной. Через неплотно прикрытую дверь разговор Фалалея и Самсона долетал до слуха беспрепятственно.
– Ты готов? Сейчас заглянем в трактир, подкрепимся, – говорил явно что-то жующий Фалалей. – У тебя деньги есть?
После паузы Самсон тихо признался, что денег нет.
– А в карманах смотрел? – не отступал фельетонист. – Посмотри, по-дружески тебе советую. Наша жизнь такая, что иногда и забываешь о деньгах, а они могут заваляться и неожиданно появиться.
– Да что же, я своих карманов не знаю? – печально возразил Самсон.
– А ты взгляни, взгляни, не ленись, – настаивал Фалалей. – Кстати, одежонку надень поскромнее, попроще. На Куликовом поле в модных сюртуках делать нечего. Ну?
Тишину в буфетной нарушали лишь шорохи, свидетельствующие о переодевании. Затем Данила уловил изумленный юношеский возглас.
– О! Как это понимать?
– А я тебе что говорил? Поздравляю! Целый четвертной!
– Но… но… Откуда? Неужели госпожа Май?
– Не бери в голову, – Фалалей засмеялся, – тут еще не такие чудеса случаются. И почаще заглядывай в карманы. Понял? Главное правило настоящего журналиста. Знаешь официальную точку зрения градоначальника: "Я не осуждаю, когда репортер берет там какую-нибудь благодарность, но не вымогает. Я ведь и на приставов так смотрю. Нельзя без подарков, но за шантаж – пожалуйте на гаупвахту". Одевайся быстрее. Времени в обрез. Теперь темнеет рано. Как управимся, закажем тебе визитные карточки. Это – наипервейшее дело. Есть места, где эти визитки тебя озолотят, понял?
Когда фельетонист и Самсон вышли из буфетной, Данила сидел за столиком в прихожей и разглаживал страницы коленкоровой книжицы. Фалалей знал, что въедливый конторщик сейчас примется изучать свежий номер журнала "Флирт", чтобы внести в тетрадку перечень ошибок и опечаток, – Ольга Леонардовна никогда не упускала случая потребовать от типографии возмещения морального ущерба.
Фалалей пехом отвел Самсона в ближайший трактир обедать. Едва они вошли в просторную, низкую комнату, наполненную паром, дымком, вкусными запахами, как к ним кинулся похожий на шарик лысоватый трактирщик. Он самолично протер выскобленную дощатую столешницу сомнительной чистоты полотенцем, сделал знак половому, несущему на подносе чайники и закуски, и вокруг почетных гостей началась круговерть.
Через несколько минут, уплетая горячую ароматную солянку, опытный борзописец делился с Самсоном своими соображениями относительно того, на какие средства Ольге Леонардовне удается издавать журнал. Экономия, конечно, важна, подписка и розница дают средства неплохие. Но самое существенное – реклама и брачные объявления. И все-таки по прикидкам Фалалея выходило так, что этих средств недостаточно, чтобы снимать такую огромную квартиру и платить лучшим сотрудникам внушительные гонорары.
– Может быть, госпожа Май спекулирует на бирже? – неуверенно прошептал Самсон, склонившись над дымящейся тарелкой.
– Исключено, – тщательно прожевав кусок мяса, Фалалей отмел предположение своего опекаемого. – Но ты, однако, будь осторожен. Вопросов о финансах она не любит. Злится.
– А политических денег здесь нет? – смущенно продолжил стажер.
– Если такие и есть, то они проходят через ее черную бухгалтерию, – отмахнулся Фалалей. – Впрочем, мне расследованием заниматься некогда. Я наемный работник, писака, охотник за неверными женами. Если что заметишь свежим глазом, сигналь. Пораскинем мозгами вместе. Ты, я вижу, парень живой, способный, схватываешь на лету. Может, если жареным запахнет, будем уносить ноги вместе.
– Жареным? О чем вы говорите? – Самсон поперхнулся.
– А ты знаешь, сколько стоят ее бриллиантовые серьги? А колье ее не видел?
– Может, это фамильные драгоценности?
– Фамильные? – усмехнулся Фалалей. – Забудь это слово. Впрочем, что это я? Много будешь знать, скоро состаришься.