Здесь был большой сад, к тому же в отличном состоянии. Ряд прекрасных дынных деревьев в глубине, несколько кустов бугенвиллей и дерево мопипи. Огород был похож на тот, что мистер Матекони устроил во дворе мма Рамотсве с целью вырастить бобы и морковь, что вроде бы ему удалось, хотя мма Рамотсве считала, что относительно моркови ничего нельзя сказать до тех самых пор, пока не вытащишь ее из земли. В огороде жили все виды насекомых, которые конкурируют с нами из-за моркови, так что часто здоровое по виду растение оказывалось изрешеченным дырками.
С одной стороны дома находилась веранда, и кто-то заботливо повесил там затеняющую сетку. Здесь, наверное, хорошо посидеть, подумала мма Рамотсве, и даже, может быть, выпить чаю в жаркие послеполуденные часы, ощущая на лице солнце, лучи которого пробивались через сетку. А затем ей пришло в голову, что весь Габороне, целый город, можно было бы покрыть такой сетью, поднятою на высоких шестах, это бы сохранило в городе прохладу и сэкономило бы воду, которой поливают растения. Под такой сеткой было бы приятно летом, а когда приходит зима и воздух остывает, можно было бы ее сворачивать, чтобы не препятствовать лучам зимнего солнца, которое согревало бы горожан, подобно улыбке давнего друга. Это была отличная мысль, к тому же, безусловно, не слишком расходная для страны, у которой есть запасы бриллиантов, но мма Рамотсве знала, что ее никто не примет всерьез. Поэтому люди и дальше будут выражать недовольство жаркой погодой, когда будет жарко, и холодной, когда будет холодно.
Входная дверь Дома Надежды открывалась прямо в гостиную. Это была большая комната для такого дома, но мма Рамотсве прежде всего бросился в глаза царивший в ней беспорядок. Посреди комнаты стояло в круг три или четыре стула, а около них столы, упаковочные коробки, чемоданы и тут и там. К стене пришпилены кнопками картинки из журналов, семейные фотографии или фото матерей с детьми; мать Тереза в безошибочно узнаваемом покрывале; Нельсон Мандела, жестом приветствующий толпу; ряд африканских монахинь в белом, идущих по тропинке среди кустов, со сложенными для молитвы руками. Взгляд мма Рамотсве задержался на фотографии монахинь. Где было сделано это фото, куда идут эти женщины? Они выглядят так мирно, подумала она, что, наверное, не важно, идут они куда-нибудь или просто никуда. Люди порой идут просто потому, что им доставляет удовольствие идти, большее, скажем, чем стоять на месте, если вдруг у них нет других занятий. Иногда она сама расхаживала по собственному саду без всякой цели и находила это занятие очень успокаивающим, как, наверное, эти монахини.
– Вы заинтересовались фотографиями, – произнес мистер Боболого за ее спиной. – Мы считаем важным напоминать этим девушкам из бара о лучшей жизни. Они могут сидеть здесь и рассматривать фотографии.
Мма Рамотсве кивнула. Она не была уверена, что девушек из бара или кого-либо еще может увлечь сидение на стульях в захламленной комнате и разглядывание картинок из журналов. Но все же это, наверное, лучше, чем выслушивать мистера Боболого, подумала она.
Мистер Боболого подошел к мма Рамотсве и указал на коридор, который шел от гостиной.
– Я буду рад показать вам спальни, – сказал он. – Мы можем застать кого-нибудь из этих непутевых девушек в их комнатах.
Брови мма Рамотсве приподнялись. Не слишком тактично с его стороны называть их непутевыми, даже если это правда. Люди стараются соответствовать тому, как их воспринимают, и, возможно, было бы лучше, подумала она, называть их молодыми дамами в надежде, что они станут вести себя как молодые дамы. Но, если быть реалистичной, вряд ли они станут так себя вести: изменить чье-либо поведение трудно.
Коридор был достаточно чистым, у одной стены стоял небольшой книжный шкаф, пол был хорошо натерт той же пахнущей свежестью мастикой, которой любила пользоваться Роза, служанка мма Рамотсве. Они остановились у приоткрытой двери спальни, и мистер Боболого постучался, прежде чем ее открыть.
Мма Рамотсве заглянула в комнату. Там стояли две трехъярусные кровати. Верхняя находилась прямо под потолком, там едва мог кто-либо уместиться. Мма Рамотсве подумала, что уж ей бы это место никак не подошло, но девушки были молодые, и некоторые из них могли оказаться совсем миниатюрными.
В комнате находились три девушки, две из них лежали одетыми на нижних койках, а одна, в халате, сидела на средней, свесив ноги. Когда мистер Боболого и мма Рамотсве вошли, девушки посмотрели на них, но без особого интереса.
– Эта дама – гостья, – объявил мистер Боболого не очень уместно, по мнению мма Рамотсве.
Одна из девушек что-то пробормотала, это могло быть приветствие, хотя разобрать было трудно. Другая, та, что тоже лежала внизу, кивнула, а сидевшая девушка слабо улыбнулась.
– У вас здесь хороший дом, – сказала мма Рамотсве. – Вы довольны?
Девушки переглянулись.
– Да, – ответил мистер Боболого. – Они очень довольны.
Мма Рамотсве наблюдала за девушками, которые, по всей видимости, не собирались противоречить мистеру Боболого.
– Вас хорошо кормят, дамы? – спросила она.
– Отлично, – ответил мистер Боболого. – Эти девушки из баров любят повеселиться и никогда не питаются правильно. Они только пьют опасные для здоровья напитки. Когда они оказываются здесь, им дают хорошую ботсванскую еду. Очень полезную.
– Приятно слышать ваш рассказ об этом. – Мма Рамотсве явно адресовала реплику девушкам.
– Все в порядке, – отозвался мистер Боболого. – Мы всегда рады поговорить с гостями. – Он коснулся локтя мма Рамотсве и указал на коридор. – Я хочу показать вам кухню, – сказал он. – Пусть эти девушки продолжают и дальше заниматься своими делами.
Для мма Рамотсве не было ясно, в чем именно состоят эти дела, но она сдержала улыбку, когда они шли по коридору в обратном направлении, чтобы попасть в кухню. Он действительно очень раздражал, этот мистер Боболого, своей узколобостью и страстью говорить за других. Мма Холонга поразила мма Рамотсве тем, что, будучи рассудительной женщиной, всерьез воспринимала мистера Боболого как поклонника. Это казалось удивительным. Безусловно, мма Холонга с ее деньгами и положением могла бы найти кого-нибудь получше этого странного учителя, скучного и назидательного.
Они подошли к двери в кухню, где две молоденькие женщины, босые, в легких розовых халатиках, резали овощи на большой деревянной доске. В кастрюле на плите тушилось мясо – на слишком сильном огне, подумала мма Рамотсве, – и большая чашка чая остывала на столе. Как было бы хорошо, если бы нам предложили выпить чаю, подумала она, ощутив жажду, а стоявшая чашка выглядела очень заманчиво.
– Эти девушки режут овощи, – торжественно объявил мистер Боболого. – А вот там тушится мясо нам на ужин.
– Да, вижу, – откликнулась мма Рамотсве. – И к тому же вижу, что они только что заварили чай.
– Им лучше пить чай, чем крепкие напитки, – нараспев произнес мистер Боболого, неодобрительно глядя на девушек, которые от стыда смотрели в пол.
– Я с вами согласна, – сказала мма Рамотсве. – Чай освежает. Прочищает разум. Чай хорош в любое время дня, но особенно в полдень, когда так жарко. – Она помолчала и добавила: – Как сегодня.
– Вы правы, мма, – подхватил мистер Боболого. – Я большой любитель чая. Не понимаю, как это другим хочется пить что-то другое, когда есть чай. Никогда не мог этого понять.
Выражение лица мма Рамотсве означало полное понимание и поддержку.
– Да-а, рра, – сказала она с чувством, идущим из самых глубин организма. Этот ответ мог бы убедить этого человека в том, что ей необходима чашка чая. Но не убедил.
– Пить кофе дурная привычка, – продолжал мистер Боболого. – Чай лучше для сердца, чем кофе. Те, кто пьет кофе, перегружают сердце. Чай действует на сердце успокаивающе. Он заставляет сердце биться медленнее. Тук, тук. Вот как должно биться сердце. Я всегда это говорю.
– Да, – слабым голосом подтвердила мма Рамотсве. – Это чистая правда.
– Вот почему я предпочитаю чай, – произнес мистер Боболого с видом, не допускающим возражений, словно докладчик на кготла - митинге, – читающий итоговое заявление.
Они постояли в тишине. Мистер Боболого глядел на девушек, которые продолжали резать овощи с самым сосредоточенным видом. Мма Рамотсве глядела на чашку чая. А девушки глядели на овощи.
Осмотрев кухню – очень чистую, как отметила мма Рамотсве, – они вышли и уселись на веранде.
Чая так и не было, и, когда мма Рамотсве в последней отчаянной попытке сказала, что хочет пить, ей принесли стакан воды. Смирившись, она отпивала из стакана по глотку, воображая, что это ройбуш, но это не сильно помогало.
– Теперь, когда вы видели наш Дом Надежды, – сказал мистер Боболого, – вы можете спрашивать меня о нем, что захотите. Или можете высказать свое мнение. Я не против. Нам нечего скрывать в Доме Надежды.
Мма Рамотсве, подняв стакан к глазам, заметила жирные отпечатки пальцев у края. Наверное, тех девушек из кухни, решила она. Но это ее не тревожило. В конце концов, все мы оставляем отпечатки пальцев.
– Мне думается, это очень хорошее место, – начала она. – Вы проделали очень большую работу.
– Да, это так, – подтвердил мистер Боболого.
Мма Рамотсве поглядела на сад и на грядки бобов.
Большой черный навозный жук жизнерадостно катил перед собой маленький кусочек навоза с грядки куда-то к себе домой – маленькая частица природы сражалась с другой маленькой частицей природы, но это было так же важно, как все остальное в мире.
Она повернулась к мистеру Боболого.
– Мне интересно, рра, – начала она. – Интересно, почему девушки приходят сюда. И почему остаются, если им больше всего хочется стать девушками из бара?
Мистер Боболого кивнул. Ясно, что такой вопрос был неизбежен.
– Некоторые из них очень молоденькие, их сюда посылают служащие департамента по социальной работе или полицейские, видя, как они входят в бары. Этим девушкам приходится оставаться, иначе полиция отошлет их обратно в их деревню. Есть и другие непутевые девушки, их наши люди обнаруживают на автобусном вокзале или рядом с барами. Им, возможно, негде жить. Они, возможно, голодны. Их могут избить мужчины. Поэтому они готовы прийти.
Мма Рамотсве внимательно слушала. Дом Надежды, может быть, удручающее место, но это все же лучший вариант.
– Очень интересно. Большинство из нас ничего не предпринимает по этому поводу. А вы что-то делаете. Это очень хорошо. – Она помолчала. – Но как вы пришли к этому, рра? Почему вы тратите на это все свое время? Вы учитель, у вас масса дел в школе. Вместо этого вы благородно приходите сюда и отдаете все свое время Дому Надежды.
Мистер Боболого немного подумал. Мма Рамотсве заметила, что он стиснул руки. Ее вопрос выбил его из колеи.
– Я расскажу вам одну вещь, мма, – произнес он несколько минут спустя. – Но прошу вас никому об этом не рассказывать. Вы можете дать мне слово?
Мма Рамотсве безотчетно кивнула и тут же поняла, что это поставит ее в трудное положение. А вдруг он скажет что-то, о чем ей надо будет сообщить своей клиентке? Но она согласилась хранить его тайну и выполнит обещание.
Мистер Боболого тихо заговорил:
– Со мной случилась одна вещь, мма. Случилась несколько лет назад, и я об этом не забыл. После смерти жены у меня осталась дочь. Это был наш первый и единственный ребенок. Я гордился ею, как только может гордиться отец. Она была умницей и хорошо училась в средней школе Габороне.
Но однажды она пришла из школы совсем другой девочкой. Она перестала обращать на меня внимание и начала уходить из дома по ночам. Я пытался удержать ее, а она кричала на меня и топала ногами. Я не знал, что делать. Я не мог поднять на нее руку, потому что матери у нее не было, а отец не может ударить дочь, лишившуюся матери. Я пытался убедить ее, но она сказала только, что я старик и не понимаю того, что она теперь поняла.
А потом она ушла совсем. Ей было всего шестнадцать, когда это случилось. Она ушла, и я искал ее везде и спрашивал о ней у всех. Пока однажды не услышал, что ее видели за границей, в Мафикинге, а место, где ее видели, это место… – Он прервал рассказ, и мма Рамотсве тронула его руку, сочувствуя и желая поддержать.
– Вы продолжите, когда сможете, рра, – сказала она. Но она уже поняла, что он собирается сказать, и он мог бы больше ничего не говорить.
– Это был бар. Я отправился туда, и сердце у меня стучало, как молот. Я не мог поверить, что моя дочь окажется в таком месте. Но она была там и не хотела разговаривать со мной. Я накричал на нее, и человек с перебитым носом, молодой человек в модном костюме, похожий на вора, вышел и стал мне угрожать. Он сказал: "Иди домой, дядя. Твоя дочь не твоя собственность. Иди домой или плати за одну из этих девушек, как все остальные". Вот его слова, мма.
Мма Рамотсве молчала. Ее рука легла на его плечо и там осталась.
Мистер Боболого поднял голову и посмотрел на небо, в высоту над затеняющей сеткой.
– И тогда я сказал себе, что буду помогать таким девушкам, потому что есть другие отцы, вроде меня, с которыми случилась такая же ужасная вещь. Эти люди – мои братья, мма. Я надеюсь, вы понимаете.
Мма Рамотсве проглотила комок в горле.
– Очень хорошо понимаю, – сказала она. – Понимаю. Ваше сердце разбито, рра. Я понимаю.
– Да, разбито, – подтвердил мистер Боболого. – Вы правы, мма.
Мало что можно было сказать еще, и они направились по дорожке к белому фургончику мма Рамотсве, припаркованному под деревом. Но по дороге мма Рамотсве решила задать еще один вопрос, скорее для того, чтобы поддержать разговор, чем чтобы добыть какие-то сведения.
– А каковы ваши планы относительно Дома Надежды, рра?
Мистер Боболого обернулся и посмотрел на дом.
– Мы собираемся сделать пристройку вон с той стороны, – ответил он. – Мы заведем новые душевые кабинки и комнату, где девушки смогут учиться шить. Вот что мы собираемся сделать.
– Но это дорого, – сказала мма Рамотсве. – Пристройки всегда оказываются чуть ли не дороже, чем сам дом. Строители – люди жадные.
Мистер Боболого рассмеялся.
– Я скоро окажусь в состоянии платить, – ответил он. – Думаю, что в недалеком будущем я могу стать богатым человеком.
Если бы мма Рамотсве была менее опытна, если бы она не основала "Женское детективное агентство № 1", эта фраза заставила бы ее вздрогнуть или оступиться. Но она была опытной женщиной, а работа раскрыла перед ней многие стороны человеческой жизни, поэтому, услышав, что он сказал, она осталась совершенно бесстрастной. Но эти последние несколько слов, произнесенных мистером Боболого – каждое слово, – упали в пруд ее памяти с всплеском, отдавшимся эхом.
Глава 15. Задиры оказываются по сути всего лишь маленькими мальчиками
На следующее утро в "Быстрых моторах" на Тлоквенг-роуд, когда утреннее напряжение схлынуло, мма Рамотсве сидела за письменным столом и диктовала письмо клиенту, а карандаш мма Макутси двигался по странице блокнота с приятным поскрипыванием. Стенография – предмет, в котором она была одной из сильнейших, и ей нравилось писать под диктовку.
– В наше время и секретари часто не знают стенографии, – заметила мма Макутси, обращаясь к мма Рамотсве. – Можете в это поверить, мма? Они называют себя секретарями и не умеют стенографировать. Что подумал бы мистер Питман?
– Кто это мистер Питман? – спросила мма Рамотсве. – О чем он должен думать?
– Это очень известный человек, – сказала мма Макутси. – Он придумал стенографию и написал о ней несколько книг. Он один из великих героев секретарского дела.
– Я поняла, – отозвалась мма Рамотсве. – Возможно, следует поставить ему памятник у Ботсванского колледжа делопроизводства. Так его никогда не забудут.
– Это очень хорошая мысль, – согласилась мма Макутси. – Но не думаю, что это кто-нибудь сделает. Им пришлось бы собирать деньги с окончивших колледж, а я не думаю, что некоторые девушки – те, которые ничего не знают о стенографии и которые не сумели получить больше пятидесяти баллов на экзаменах, – станут платить.
Мма Рамотсве рассеянно кивнула. Она не особенно интересовалась делами Ботсванского колледжа делопроизводства, хотя всегда вежливо слушала, когда мма Макутси распространялась на эти темы. У большинства людей в жизни есть что-то особенно важное, и она полагала, что Ботсванский колледж делопроизводства был ничуть не хуже чего-либо другого. Интересно, что же это в ее случае? Чай? Наверняка есть что-то поважнее чая, но что? Она посмотрела на мма Макутси, словно искала вдохновляющую мысль, но в голову ничего не приходило, и она решила обдумать это позже, в свободное время, когда можно позволить себе подобные философские размышления.
Теперь, когда утренняя диктовка была окончена, а письма должным образом подписаны, мма Рамотсве поднялась из-за стола, оставив мма Макутси надписывать адреса и подбирать марки нужного достоинства в ящике с почтовыми принадлежностями. Мма Рамотсве выглянула в окно, утро было как раз такое, какие она любила: не очень жаркое, но с ясным небом, залитое солнечным светом. Такое утро нравится птицам, подумала она, они могут расправить крылья и петь свои песни. В такое утро легкие наполняются воздухом, к которому не примешивается ничего, кроме аромата акации, травы и чудесного запаха скота.
Она вышла из офиса через заднюю дверь и постояла там с закрытыми глазами, ощущая на лице солнце. Как хорошо было бы оказаться снова в Мочуди, подумала она, сидеть перед каким-нибудь домом, чистить овощи или, скажем, заниматься вязанием. Девочкой она умела это делать, сидела рядом со своей родственницей, любившей вязать крючком и делавшей салфетку за салфеткой из тонкой белой нити – столько салфеток, что каждый стол в Ботсване можно было покрыть дважды, и эти салфетки кто-то где-то продавал и покупал. Сейчас у мма Рамотсве не было времени вязать, и ей было интересно, вспомнит ли она, как это делается. Говорят, что нельзя разучиться вязать крючком, так же как кататься на велосипеде. Но так ли это? Конечно, многие вещи забываются, если в них давно не практикуешься. Мма Рамотсве однажды пришлось встретить человека, который забыл свой родной язык сетсвана , и она была удивлена и шокирована. Этот человек уехал в Мозамбик юношей, говорил там на тсонга и выучил португальский. Когда он через тридцать лет вернулся в Ботсвану, то казался иностранцем, и она видела, насколько он сбит с толку тем, как люди употребляют простые повседневные слова на сетсвана . Потерять собственный язык все равно что забыть родную мать, и, можно сказать, не менее печально. Мы не должны терять свой язык, подумала она, даже если мы довольно много говорим по-английски, потому что это будет утратой части души.