Я отвел глаза от дороги и поглядел на нее. Теперь выглядела она куда лучше, но огонь безумия еще не угас в ее глазах. Я перевел взгляд на дорогу - и очень вовремя, потому что машина чуть на сорвалась с обрыва. Я признался, что ударил ее.
- Чем?
- Бутылкой из-под "кока-колы".
- Да? Останови машину, Эван.
- Так ты меня узнала!
- Ну конечно. Я сразу тебя узнала, но там не могла сказать. Я не могла произнести ничего другого, кроме тех слов, которые я там повторяла. Я все время была как под гипнозом. Я даже думать не могла. Останови машину!
- Зачем?
- Так надо!
Я остановил "балалайку". Федра бросилась на меня и ловко расстегнула молнию на моей ширинке.
- Эй… Ты чего?
- А что?
- Ну, не знаю…
- Ты же всегда этого хотел. С самой первой минуты, как ты меня увидел, ты хотел. Всегда. Я тебе не давала. Я бы никому не дала. А им было наплевать, что я не хотела давать, всем этим здешним мужикам. Я же им не могла этого объяснить. Я никому ничего не могла объяснить, потому что они ни черта не понимали, о чем это я вообще… Они мне что-то говорили, а я их не понимала, и они не понимали, что я им говорила. Это было ужасно! Он такой нетвердый…
- Что?.
- Этот твой друг… Ну, скоро он отвердеет? А то мы не сможем… Ты разве меня не хочешь?
- Конечно, хочу, но…
- Я знаю, как его сделать твердым. Погоди…
Но я мягко ее отстранил. Я отодвинул ее на расстояние втянутой руки, а она погрустнела и стала допытываться, что со мной такое.
- Ты меня не хочешь.
- Очень хочу, но…
- Да ни черта ты не хочешь! Я хочу вернуться обратно. Там так было здорово. Я получала все, что хотела. Почти всю ночь без передыха. Один кончал, другой входил. Как конвейер. Они со мной даже не разговаривали, ну, в смысле, не отвлекались… Все, что им было от меня нужно, это…
- Знаю, знаю!
- Почему ты не хочешь, Эван?
Я заглянул в ее несчастные безумные глаза. Федра, подумал я, ты так прекрасна, что на тебя больно смотреть… А она умоляла меня не просто разглядывать ее, а начать действовать - с таким же успехом она могла бы попросить меня переплыть Ла-Манш.
Так ведь если вдуматься, Ла-Манш ради нее я уже переплывал. И пересек знойные пустыни, и одолел труднодоступные дороги в высокогорье Гиндукуша, хотя и не покорил его снежные вершины. Я совершил все двенадцать подвигов Геракла, и все это ради любви к девушке по имени Федра - и теперь мне оставалось лишь получить заветный приз.
И, понятное дело, я не мог.
Потому что эта была никакая не Федра, а бедное больное дитя, вся прелесть и обаяние которого оказались временно (мне так бы хотелось на это надеяться!) погребенными в пучине нимфоманиакальной истерии. А с таким диагнозом на любовное ложе на ложатся, сколько бы она об этом меня ни умоляла.
Во- первых, от самой мысли заняться с ней сексом в машине меня покоробило. Такой вариант показался мне просто неприличным. Если бы я не знал Федру раньше, мое отношение к ней могло бы быть совершенно иным, но в том-то и дело, что я ее знал и иначе к ней относиться не мог.
А во- вторых, даже если бы я сумел переубедить себя по первому пункту, это мало бы чем отличалось, даже в чисто физическом смысле, от попытки вставить вареную макаронину в привязанный к резинке бублик. Не то чтобы и невозможно, но и не так чтобы уж наверняка.
- А я-то думала, ты мне друг, - заскулила она.
- Я тебе друг.
- Может быть, со мной что-то не так?
- Все так.
- Тогда что-то с тобой не то?
- Не думаю.
- Ну так в чем же дело, Эван?
- Ты - это не ты.
- Я тебя не понимаю.
- То-то и оно!
- Что?
Я вырулил на дорогу. Отвергнутая Федра отодвинулась и, сделав обиженное лицо, свернулась калачиком у дверцы. Мы ехали молча. Потом она сообщила, что хочет вздремнуть. Я похвалил ее за это решение. Но тут Федра закапризничала и заявила, что спать ей расхотелось, потому что она чувствует себя сексуально неудовлетворенной. Я посоветовал ей заняться самообслуживанием. Она обрадовалась и последовала моему совету, и пока она там пыхтела, я внимательно следил за дорогой, которая не заслуживала с моей стороны такого пристального внимания. Наконец Федра бросила свое занятие и сварливо сообщила, что это все не то.
- Лучше я посплю, - горестно сказала она и уснула.
Проснувшись, Федра совсем распоясалась. Она теперь даже не пыталась выяснить наши отношения, а просто шарила у меня между ног шаловливыми руками. Как мужчине мне ее поведение могло бы польстить, если бы она была в своем уме. А обратное не оставляло у меня никаких сомнений. Федра то заливалась громким хохотом, то запускала пальцы мне в промежность, то вдруг разражалась горькими рыданиями.
Приступы истерики у женщин обычно продолжаются довольно долго. Приступ нимфоманикальной истерии у Федры длился мучительно долго. Я мечтал проделать с ней что-нибудь такое, отчего она хотя бы на время лишилась чувств, но не мог заставить себя снова ударить бедную девушку по голове. Мне не хотелось причинять ей боль. Ее скорее следовало пожалеть, чем наказывать, точно так же как ее благоприобретенный жаргон скорее вызвал жалость, чем возмущение. Единственный дефект жалости как эмоционального состояния в том, что это ужасно утомительное дело. От жалости быстро устаешь, а тому - или той, - кого жалеешь, никакого облегчения она все равно не приносит.
Я вел машину, стараясь не обращать на Федру внимания. Но с таким же успехом можно не обращать внимания на землетрясение - к тому же от ее истерических приступов "балалайку" трясло будь здоров! Но я продолжал упрямо выравнивать содрогающуюся машину на том, что в моей дорожной карте словно в насмешку было помечено как основное шоссе - на сей раз мы двигались по недавно построенной дороге, протянувшейся более или менее прямой линией от Анардара до Кабула в обход Кандагара и, следовательно, сокращавшей нам несколько миль пути. Я не сводил глаз с дорожного полотна, чего мог бы и не делать, потому что трасса была настолько узкой, что автомобиль и сам катился по ней как по рельсам, поэтому достаточно было смотреть вперед одним глазом, а другой скосить на что-нибудь более приятное. Но поскольку косить глазом мне никуда не хотелось, я и смотрел вперед в оба (о чем я вроде бы уже вам доложил) и размышлял, чем бы заняться по возвращении в Кабул.
Надо бы поместить Федру в какую-нибудь клинику, где ее приведут в божеский вид. Да, да, это просто необходимо! Обеспечить ей тихое спокойное и абсолютно здоровое с психологической точки зрения окружение. Но эти-то три фактора как раз и вынудили меня отказаться от того места, которое я для нее первоначально наметил. Потому что Нью-Йорк место отнюдь не тихое и не спокойное, и совершенно нездоровое с психологической точки зрения место - и никогда таковым не будет. В Нью-Йорке единственное, что я мог бы сделать полезного, - так это устроить Федру к психоаналитику. Но это удовольствие обошлось бы мне по тридцати баксов за час и продолжалось бы несколько лет, пока я наконец не узнал, что миссис Гурвиц запрещала малютке Дебби размазывать свои какашки по стене. Я мог бы многим попрекнуть миссис Гурвиц, но только не этим, кроме того, я так и не нашел веских аргументов, объясняющих, почему на протяжении многих лет мне нужно платить по тридцатке в час, чтобы узреть в потемках Федриной души именно эту истину.
А еще мы могли бы поехать в Швейцарию. Там они применяют так называемую сонную терапию, и я подумал, что Федра могла бы пройти такой курс. Вас просто усыпляют. И вы спите, спите, чуть не целую вечность, а в это время подсознательное приводит хаос вашего сознания в полный порядок. То есть смысл терапии заключается в том, что ваше психическое состояние нормализуется, но раз вы во время сеанса все время спите, ваш разум и не подозревает, что вы выздоравливаете. Так что хотя после пробуждения вы по-прежнему ведете себя как полоумный психопат, в своих глубинных основах ваша психика оказывается совершенно здоровой.
А может, я ошибаюсь. Что касается меня лично, то надо сказать, я испытываю глубокую антипатию и стойкое недоверие ко всему, что связано со сном, тем более если это еще и сонная терапия. Mea culpa, наверное, но sic fata voluerunt*.
О!
Когда мы удалились от Андагара на семьдесят миль, я наконец придумал, куда ее увезти.
А когда мы удалились от Андагара на девяносто миль, нас обстрелял вертолет.
Глава 13
Сначала я ни черта не понял. Вверху что-то загудело, но вертолет завис над самой крышей "балалайки", и я его не увидел. А потом громыхнула пулеметная очередь. Стежок пыльных вулканчиков наискосок прошил дорогу прямо перед передним бампером. Я ударил по тормозам и только тут заметил вертолет, который вспахал дорогу очередной порцией огненных плевков.
У Федры округлились глаза.
- Это еще что такое?
- Вертолет! Вылезай из машины! Быстро!
- Но…
- Нас хотят убить!
- Почему?
- Не знаю. Вылезай из машины и побыстрее! Дверцу открой. Так, молодец, теперь прыгай в кювет… Нет, погоди, пусть он уйдет в сторону. Прыгай по моей команде. Ну, вот теперь давай!
Федра неуклюже выкарабкалась из машины и замерла в позе сборщицы риса. Я выпрыгнул следом и толкнул ее вперед, а в следующую секунду мы уже лежали ничком на дне неглубокой канавы, тянущейся вдоль дороги. Она попыталась приподняться, но я схватил ее за плечо и пригнул вниз.
- Тут плохо пахнет, - пожаловалась Федра.
И то правда. Мы лежали в пересыхающем ручье, и затхлая вода жутко воняла. Наверное, это дренажный канал, подумал я и тут же понял, что это форменная бессмыслица, потому что никаких посевов тут не наблюдалось. Этот ручей вполне мог оказаться и канализационным стоком, но такой вариант позабавил меня еще больше. Ведь мы находились посреди голой пустыни: на многие мили вокруг не было ни кишлака, ни деревушки, не говоря уж о большом городе со муниципальной канализационной системой. И тогда я догадался, что это, вероятно, пробившиеся на поверхность воды подземного источника. Вот только вместо чистого и прохладного родника мы попали в болото.
- Что они делают, Эван?
- Разворачиваются.
- Зачем?
- Чтобы взять нас за одно место.
- Они хотят взять нас за это место?
- Да не за это, а за совсем другое! Они хотят поймать нас в перекрестье прицела и дать залп из пулемета, чтобы от нас осталось мокрое место.
- Почему?
- Не знаю.
- Это твои друзья?
- В жизни не слышал более идиотского вопроса!
- Я хотела сказать: ты их знаешь?
- Нет!
- Ой, только не надо так орать, ты же меня оглушишь!
- Ну конечно!
- Ты хочешь меня оглушить?!
- Да нет, я хочу сказать: ну конечно, я их знаю!
- Но ты же говорил, что не знаешь.
- Теперь я их рассмотрел. Это все те же сволочи!
- Кто?
- Да русские! Шайка спятивших русских. Они уже пытались меня утопить, пристрелить, заколоть, отравить и взорвать. Это самые кровожадные и опасные убийцы на всем земном шаре. О боже!
- Что?
- Они поняли, что нас нет в машине.
- Ну а как же? Они же не слепые!
- Это уж точно!
Я достал пистолет. Рукоятка приятно охладила ладонь, указательный палец ощутил твердый изгиб спускового крючка. Надежное боевое оружие внушало спокойную уверенность и… ну и все такое, однако я пока что не совсем понимал, чего смогу добиться с его помощью. Вертолет можно сбить из автомата - и то при условии, что ты Вильгельм Телль и родился в рубашке. А есть ли способ эффективно применить против вертолета пистолет? Есть один - только если тебе удастся еще до взлета тайком пробраться на борт и пристрелить пилота. Да и то это все очень рискованно и гарантий никаких…
Федра стала медленно подниматься на ноги. Я схватил ее за плечо и снова уложил на дно зловонного ручья. Пряжка ее розового одеяния расстегнулась, ткань начала медленно разворачиваться и сползла с ее тела. Она шумно задышала, я обернулся и заметил у нее в глазах знакомый мне шальной блеск.
- Ради бога, Федра! - взмолился я.
- Это сильнее меня…
- Я хочу сказать: всему свое время и место!
- У нас уже было место. И время.
- Милая…
- Ты меня ни капельки не любишь!
- Тогда зачем я приехал в Афганистан?
- Чтобы нас тут убили!
Я стиснул зубы. Проклятая вертушка жужжа кружила над дорогой, время от времени выпуская огненные плевочки. Лицо сидящего за штурвалом человека было мне смутно знакомо: по-моему, я видел его на баркасе, переправлявшем меня через Ла-Манш. Вот только чем он там занимался, я, убей бог, припомнить не мог. Зато урода с пулеметом Брена - скорее всего, это был Брен, хотя с такого расстояния трудно было рассмотреть, - я сразу узнал: как же, как же, мой старый приятель болгарин с окладистой черной бородой!
- Почему они хотят нас убить, Эван?
- Они хотят убить только меня. Ты им не нужна.
- Почему?
- Потому что они даже не знают, кто ты такая.
- Я спрашиваю, почему они хотят тебя убить?
- Потому что они идиоты. Они знают, что мне известно про их план свержения правительства Афганистана. Но чего они не знают - хотя я им об этом талдычу все время, - так это то, что мне наплевать с высокой башни и на правительство Афганистана, и на их спецоперацию, потому что меня интересует только одно: как поскорее выбраться из этой дурацкой страны. Но они и этого не узнают, если я собью этот вертолет.
- Так чего же ты ждешь?
Я молча уперся локтем себе в бок, а руку с пистолетом положил на край канавы. Вертолет завис над кюветом с противоположной от нас стороны дороги, и болгарин начал от души поливать его свинцовым душем. Я прицелился пилоту в голову и уже приготовился нажать на спусковой крючок. А потом тяжело вздохнул и опустил ствол:
- Нет, нельзя.
- О Эван! Я знаю, что убивать - аморально, но…
- Аморально убивать? - переспросил я. - Ты рехнулась, детка? Если я убью этих сволочей - я совершу самый наиморальнейший поступок в своей жизни!
- Ну тогда…
- Но если они не вернутся на базу и не доложат своему боссу о выполненном задании, то босс поймет, что мы все еще живы! В смысле, что я еще жив. И он пошлет на охоту за мной очередную шайку головорезов. И возможно, в следующий раз мы не успеем вовремя выпрыгнуть из машины. Но если мы дадим им сейчас уйти…
- …они доложат боссу, что не нашли нас!
Я отрицательно помотал головой.
- Вряд ли. Кто ж станет возвращаться на базу с рапортом о провале миссии! Им будет приятнее думать, что они нас замочили. Смотри: вертолет развернулся! Набирает высоту! Они улетают!
Я оказался на две трети прав. Вертолет действительно развернулся. И действительно набрал высоту. Но потом хобот пулемета вылез сбоку и дал длинную очередь прямо по багажнику и бензобаку "балалайки".
Я обхватил Федру и распластал ее на дне канавы. Затхлая вода проникла в каждую складку моего халата и омыла ее нагое тело. Она что-то пробормотала, но я так и не расслышал ее слов из-за страшного взрыва, уничтожившего автомобиль Амануллы.
- Тебе надо было стрелять в них, а не терять время, - выговаривала мне Федра.
- Сам знаю.
- Теперь мы отсюда никогда не выберемся!
- Сам знаю.
- Я к тому, что долго не смогу идти, быстро устану. Да и прохладно что-то. А уж когда стемнеет…
- Сам знаю.
- Я не жалуюсь, Эван, ты не подумай!
- Тогда заткнись!
Но в одном она была права. Идти пешком по пустыне - верх глупости. Мы только будем попусту сжигать килокалории. По моим прикидкам, мы находились примерно в 375 милях от Кабула. Если находиться в пути по двенадцать часов в сутки и если идти со скоростью четыре мили в час, то мы сможем добраться до Кабула через восемь дней. Это если анализировать наше положение с чисто математической точки зрения. Но существенный изъян математического анализа в том, что он не учитывает привходящие факторы нематематического свойства. Например, вполне вероятно, что Федра смогла бы выдержать такой темп в первый день пути. Также вероятно, что она бы выдюжила и второй день. Но то, что она могла одолеть 48 миль за один день и 96 миль за два дня, вовсе не означало, что она сумеет покрыть 375 миль за восемь дней.
Следовательно, пеший поход - это пустая трата времени и сил.
Мы сели и задумались. Наступили сумерки, причем темнело очень быстро, и вскоре ощутимо похолодало. А ведь на нас была все та же одежда - хорошо хоть дневное солнце успело высушить мой халат и шелковую тряпчонку Федры прежде, чем мы бросили последний взгляд на обгорелый остов "балалайки" и побрели по пыльной дороге. Я обнял Федру за талию, и мы прижались друг к другу, согреваясь теплом своих тел. Это был щемящий миг, душа моя возликовала - и я тут же ощутил, как ее теплая ручка зарывается в складки моего халата.
- Нет! - строго прикрикнул я.
Ручка испуганно отдернулась, и Федра расплакалась. Я прижал ее к себе и стал объяснять, что все у нас будет хорошо.
- Я сама себя за это ненавижу! - всхлипывая призналась она. - Но это сильнее меня…
- Это пройдет.
- У меня в голове что-то не то, я просто не могу ни о чем другом думать. Иногда мне кажется, что меня просто не было до того, как я попала в тот дом. В тот бордель. Такое впечатление, что я просто вдруг раз - и проснулась там, а до этого совсем не жила.
- Жила!
- Правда?
- Угу. Ты снова будешь жить.
- Правда?
- Угу!
- Я боюсь, Эван!
- Не бойся.
- Мы подохнем на этой чертовой дороге. Мы умрем от холода или голода. Я уже проголодалась.
- Все будет хорошо!
- Почему ты так в этом уверен?
И я прочел ей короткую проповедь про дары земли и про то, что человек расписывается в собственном поражении, если считает, будто окружающий мир ему враждебен. А это совсем не так. В современном мире многие верят, что человеческое существо неспособно выжить в ареале, где отсутствуют мостовые. Но следует вспомнить, что человечество возникло и развивалось не в городах и что города суть творение человека, а не наоборот. Были времена, вещал я, когда человеческие существа не пугала перспектива вдыхать невидимый глазу воздух. Были времена, когда мужчины и женщины потребляли пищу, которая не требовала предварительной разморозки. Были времена, когда…
- Эван!
- Что?
- Я боюсь.
- Ляг. Закрой глаза. Спи.
- Я не могу уснуть.
- Ляг. Просто закрой глаза.
- Не закрываются. Я не могу…
Пока она спала, я нашел палочку и стал чертить на песке столбики цифр. Я выехал из Кабула утром пятнадцатого ноября, как раз между Днем Гая Фокса* и датой планируемого русскими переворота в Афганистане. Но с тех пор дни и ночи в моей голове смешались в кучу, а все из-за того, что я слишком много времени провел в дороге. И все же иногда мне удавалось отличить рассвет от заката, так что я вычислил, что сегодня был вечер двадцатого первого. Значит, в нашем распоряжении оставалось еще дня четыре чтобы вернуться в Кабул и навести там шороху.