Но не сама находка показалась мне чудом. Чудо то, что у него было почти полбака бензина - более чем достаточно, чтобы добраться до Корнуолла. Изрядно потратившись на кино и пиво, я наскреб в кармане всего лишь восемь или девять шиллингов. Правда, в моем ремне-тайнике покоилась тысяча долларов, но попытка обменять на бензозаправочной станции пятидесятидолларовую банкноту могла обернуться для меня таким холодным душем, что лучше уж мокнуть под дождем - кстати, дождь по-прежнему лил не переставая, и дворники "морриса" еле справлялись со своей нелегкой задачей.
Но это меня мало тревожило. Я положил руки на баранку, поставил правую ногу на педаль газа, и "моррис", хоть это и не бог весть какое чудо автомобилестроения, оказался на высоте, резво пустившись с места в карьер. За окном промелькнули Кошэм, Саутгемптон, Дорчестер, Хонитон, Эксетер, Оукхемптон, Лоунстон, Бодмин, Фрэддон, Труро. А сразу за Труро, в самом конце разбитой проселочной дороги, я заметил соломенную крышу коттеджа, в котором проживал никто иной как Артур Полдекстер, ученый секретарь корнуолского отделения Союза Кельтоговорящих Граждан.
Вряд ли вам доводилось когда-либо слышать о Союзе Кельтоговорящих Граждан. О нем вообще мало кто знает. Это движение возникло несколько лет назад на волне успеха парламентских фракций валлийских и шотландских националистов, который, то есть успех, сопровождался всплеском лингвистического национализма. СКГ - это националистическое движение с пятью региональными отделениями, ставящее своей целью создание свободной конфедерации регионов, где до сих пор живы старинные традиции кельтских наречий. К этим областям относятся Ирландия, Шотландия, Уэльс, Корнуолл и французская Бретань.
Вероятно, легче опровергнуть закон всемирного тяготения, чем претворить идеологические фантазии СКГ в политическую реальность, и наиболее очевидно это становится именно в Корнуолле, где древний кельтский диалект - корнуольский - умер уже лет сто назад. Но с учетом как раз этого неоспоримого факта, вся неутомимая деятельность Артура Полдекстера и его коллег всегда вызывала у меня искреннее восхищение. Двое из них, Арделия Тресиллиан и Джордж Поллифакс, предприняли титанический труд по реконструкции корнуольского языка. Дома у меня лежит ксерокопия их монографии и как только найдется свободное время, я непременно осилю этот впечатляющий фолиант.
Я припарковал "моррис" в конце аллеи и зашагал по мощеной дорожке к дому, мысленно ругая себя за то, что не удосужился до сих овладеть премудростями корнуольского. Я знал всего лишь пару слов, и когда на мой стук дверь распахнулась, их и применил.
- Свободу Корнуоллу! - рявкнул я.
Черные глаза Артура Полдекстера вспыхнули антрацитовыми искрами на багровом лице. Он понятия не имел, кто я такой и чего мне надо, но я говорил по-корнуольски - и этого для него было достаточно. Он обнял меня за плечи, затащил в дом и низверг на меня словесную Ниагару.
Я ни черта не понял.
- Тебе надо ехать в Бретань, Эван. Бретань - это наилучший вариант! Французская полиция сотрудничает с британской, но среди бретонского крестьянства есть немало наших товарищей! Я кое-кого там знаю, Пенденнис и Трелиз знакомы еще кое с кем, да и у тебя там наверняка найдутся друзья. Ты, конечно, можешь прятаться здесь сколь угодно долго, но в этом поганом крае англы тебя не оставят в покое! Ведь то, что мы называем устранением по политическим мотивам, с точки зрения властей считается обычным убийством. Так что тебе прямая дорога в Бретань, Эван!
Мы перешли на английский. Полдекстер на языке Шекспира изъяснялся с сильным местным акцентом, но он был образованный человек, ученый муж, и его мне было куда проще понять, чем большинство корнуольцев. Он еще не успел прочитать лондонских газет, и я изложил ему вчерашние события в Сохо в версии, которая была ближе к официальной, нежели к правде, полагая, что упоминание Лиги шотландских сепаратистов вызовет у него более благожелательный отклик, чем вся эта чушь про торговлю белыми рабынями в Афганистане. И не ошибся: он сразу же проникся ко мне сочувствием и с воодушевлением предложил остаться у него. Он самолично спрятал мой "моррис" в сарае, а его похожая на синичку женушка радушно выставила на стол баранье жаркое и налила мне громадный кувшин темного эля.
- Я наведу справки, - пообещал Артур. - У нас тут рай для контрабандистов. В нашем движении немного членов, но у всех есть друзья и знакомые, а в этой части света друзья и знакомые прекрасно понимают, когда нужно задавать вопросы, а когда стоит помолчать. Я знаю людей, которые организуют ночные переходы от нашего побережья к берегам Франции. Туда они везут один груз, а обратно привозят совсем другой… В районе Дувра контрабандой занимаются все поголовно, поэтому там самые надежные маршруты. Если плыть через Ла-Манш оттуда, это всего каких-то двадцать миль, а если отсюда - то все сто. Правда, в Дувре таможенные власти глядят в оба. Мы тебе постелим наверху, ты переночуешь, а утром поглядим, что можно сделать…
Легче было уговорить его синичку-женушку устроить мне ночлег у камина, чем объяснить, почему я в этом не нуждаюсь. Я просидел в обнимку с кувшином эля до рассвета. После завтрака Артур Полдекстер уехал, выдав мне папки со своей обширной перепиской, чтобы я мог найти нужные контакты в Бретани.
В этом не было особой необходимости: перебравшись через Ла-Манш, я бы смог найти подходящих людей самостоятельно. Но его переписка меня заинтересовала. Союз Кельтоговорящих Граждан, как оказалось, имел в Бретани куда более сильные позиции, чем можно было бы предположить. Я все еще сидел над письмами, когда Артур вернулся.
Он привез две новости - хорошую и плохую. Плохая новость содержалась в утренней "Таймс", из которой явствовало, что власти имеют самые серьезные намерения меня арестовать и что Найджел и Джулия задержаны полицией. Я устыдился, что втянул их в свои дела, и понадеялся, что им хватит ума все свалить на меня.
Насколько плохая новость меня не удивила, настолько хорошая новость воодушевила. Знакомый Полдекстера по имени Трефаллис или что-то в этом роде был знаком с неким человеком, который был знаком с неким другим человеком, который собирался сегодня ночью тайно перебраться во Францию. Корабль отходил из Торквея в Девоншире после захода солнца и прибывал в Шербур перед рассветом. Но они потребуют денег, предупредил меня Артур, примерно тридцать фунтов. У меня есть требуемая сумма?
- Только в американских долларах, - сказал я. - Но лучше бы они не знали, что я американец.
- Лучше бы они вообще о тебе ничего не знали. У меня есть приятель, у которого ты сможешь поменять свои доллары на фунты. Но с убытком.
Тридцать фунтов по официальному курсу - это примерно семьдесят пять долларов. Я вручил Полдекстеру две пятидесятидолларовых купюры, полагая, что даже грабительская комиссия за обмен вряд ли обойдется дороже тридцатки. Через некоторое время Артур вернул сорок фунтов и десять шиллингов, сопроводив деньги словами извинения, смущенно сообщив, что мне еще причитается один фунт, три шиллинга и четыре пенса, то есть целых два доллара восемьдесят центов. И добавил, что лучше бы я отправился в банк…
День стоял ясный, а прогноз на предстоящие сутки обещал хорошую погоду до самого вечера. Я убил остаток дня, гуляя по окрестным полям. Места тут были очень живописные: холмистая и в то же время изрезанная оврагами равнина, со всех сторон продуваемая суровыми ветрами, почти совсем не затронутая цивилизацией. В другое время я бы с удовольствием наслаждался здешними природными красотами, но теперь мой ум был занят другими заботами.
После обеда я попытался немного видоизменить свою внешность, но не сильно в этом преуспел. Скотланд-Ярд располагал моей давнишней фотографией, с короткими волосами, так что стричься не имело смысла. Времени отрастить усы и бороду тоже не было. Тогда я просто ограничился попыткой выглядеть как можно менее похожим на американца. С помощью обломка угля я удлинил бакенбарды и переоделся в платье одного из многочисленных друзей моего хозяина по фамилии… Нет, забыл, помню только, что она начиналась то ли на "Пол", то ли на "Пен", то ли на "Тре", как и все корнуольские фамилии. Как гласит старая считалочка, "Мужчин из области Корнуолл узнаешь ты по Тре, Пен, Пол". Мой маскарадный костюм дополнил твидовый пиджак с замшевыми накладками на локтях и прорезиненный дождевик. Еще я, поупражнявшись перед зеркалом, постарался придать своему лицу максимально туповатое выражение и в очередной раз изменил акцент. Теперь, если кто-то спросит, я буду выдавать себя за ливерпульца в бегах, обвиненного в подделке документов.
В половине восьмого вечера настала пора трогаться в путь. Паренек по фамилии Пен-и-так-далее взялся присмотреть за моим "моррисом" и с оказией перегнать его в Лондон, да там и бросить на тихой улочке. Я со всеми тепло распрощался, мы выпили на посошок, подняв тост за Свободный Корнуолл как равноправного члена Союза Кельтоговорящих Граждан, и я отправился. Раздолбанный "воксхолл" оказался даже хуже "морриса", но по крайней мере не я сидел за рулем.
По части кораблей я, можно сказать, профан. Посудина, стоявшая у причала в Торквее, была в длину всего-то футов двадцать и имела помещения под и над палубой, но их названия я, убей бог, не знаю. По-моему, моряки называют их "рубка" и "трюм", но за точность не ручаюсь. Все мои познания в кораблях сводятся к тому, что находясь в открытом море, лучше сидеть на палубе, чем в воде. И еще насколько мне известно, правый борт находится справа, а левый борт слева - или наоборот.
К счастью, более глубоких познаний в морском деле от меня и не требовалось. Я поторговался с капитаном и выдал ему двадцать пять фунтов за проезд, что оказалось в пять раз меньше, чем я ожидал. После чего я забился в укромный уголок на палубе и притворился спящим. На борт поднимались какие-то субъекты, которые заносили с собой тяжелые коробки и спускали их в трюм, или как там это у них называется. Я притворялся спящим до тех самых пор, пока мы не вышли в море. Дальше ломать эту комедию было бессмысленно, потому что спящего человека не тошнит, а меня тошнило - и как!
Вот что еще мне известно о кораблях - если вас начинает тошнить, не вставайте против ветра. Я ухитрился сблевать в правильном направлении, и очень собой гордился по этому поводу. Я все еще стоял у самого борта, гордясь собой, когда ко мне подошел худой смуглый мужчина с окладистой черной бородой.
- А вы, видать, сухопутный моряк, - сочувственно произнес он.
- Зато я встал с нужной стороны! - отпарировал я.
- Как это?
- Ну, в смысле не против ветра. Я зашел на наветренную сторону и тут сблевал…
- Но это же подветренная…
- Так об этом и речь! - кивнул я.
Я ускользнул от него и опять забился в свой укромный уголок, завернувшись в плащ. Дождь прекратился, но мог пойти в любую минуту, потому что над Ла-Маншем все небо было заволочено тучами, а ветер поднялся такой, что палубу то и дело заливало ледяным веером брызг. И ради чего я оставил чудный октябрьский Нью-Йорк!
Я услыхал приближающиеся шаги и усилием воли заставил себя не поднимать голову. Звук шагов стих. Прямо надо мной раздался громкий кашель. Я никак не отреагировал. Но видно, отреагировать надо было. Кто-то присел рядом и потряс меня за плечо.
- Эй ты!
Я притворился, что меня выдернули из бездны сна и, недовольно моргая, уставился на незнакомца. Это был молодой великан с торчащими из-под черного берета всклокоченными светлыми лохмами. Его лицо, не выражавшее абсолютно никаких эмоций, больше смахивало на свежую опару, а обе щеки были исполосованы косыми шрамами.
- Ну чо? - прохрипел он. - Морская болезнь? Мож'т, те бульончику попить, а?
Я поблагодарил его за участие и сказал, что бульончику мне не хочется.
- Мож'т сигаретку?
Нет, ничего не нужно. Но все равно спасибо…
- Штормит сёня… Так что не удивляйся, что тя блевунчик разобрал…
Великан говорил с сильным акцентом, но я не мог определить, откуда он. Я распознал явные балтийские интонации, и, скорее всего, это был либо финн, либо эстонец.
- Ты американ?
- Ирландец, - ответил я.
- Ирлан? Ха!
Он встал и ушел. Странная команда, подумал я. А мне-то казалось, что контрабандисты должны быть уроженцами тех мест, где находится порт приписки их судов. На южном побережье Англии и на острове Уайт контрабанда - семейный бизнес, и секреты ремесла передаются от отца к сыну на протяжении многих поколений. Мне показалось странным, что мой контрабандист набрал на свою посудину разношерстную команду иностранцев. Этот балтийский Голиаф явно не был сыном Девоншира, как и тот чернобородый, который - теперь мне это наконец стало понятно - говорил с восточно-европейским акцентом.
Время текло медленно. Большинство контрнабандистов забилось в трюм. А я разрывался между острым желанием присоединиться к ним - уж там-то, где нет пронизывающего ветра, точно куда теплее, чем на палубе, - и не менее сильной тягой к одиночеству. В этом месте ширина Ла-Манша составляла миль восемьдесят, и я понятия не имел, сколько времени может занять наше плавание. Суденышко шло с хорошей скоростью, уж не знаю, сколько там в узлах - и скольким милям в час эти узлы соответствовали.
Наверное, мы покрыли половину пути, когда ко мне подсел настоящий ирландец.
- Мне там сказали, что ты мой земляк, - сообщил он. - Ты из каких мест будешь?
Я вскинул голову. По его акценту трудно было определить, откуда он сам родом.
- Значит, и ты тоже ирландец? - Я стал тянуть время.
- Ну!
Его ответ меня не удовлетворил. Я пробормотал что-то про Ливерпуль.
- Значицца, решил помахать маме-Англии ручкой, так что ль?
- Ну так.
- Надеюсь, ты не из ирландских республиканских шизиков?
- Да вроде нет, - заверил я его. - Я вроде как выписал чек да подписался чужим именем, понял?
Он хохотнул и хлопнул меня по плечу. Потом сказал, что его зовут Джон Дейли и сам он из графства Мэйо, и что ему довелось как-то побывать в Ливерпуле и там было клево. А где сам живешь в Ливерпуле-то? А не знаешь ли такого-то парня, а этого, а…
И тут его позвали. Он снова хлопнул меня по плечу.
- Ну вот, сейчас будут новые указивки давать! - пробурчал он сварливо. - А че еще ждать, кода свяжешься с иностранцами. Ну лано, я ненадолго. У меня там в трюме энное количество святой воды имеется, как освобожусь, приволоку, мы с тобой пропустим по глоточку и поболтаем о родных краях, лады?
- Лады, и Бог тебе в помощь, брат! - напутствовал я его.
И мне Божья помощь тоже бы не помешала. Странный был катер, очень странный, и я уже сам был не рад, что оказался среди этих крайне сомнительных типов - да к тому же еще и посреди Ла-Манша. Интересно, размышлял я, поверил ли тот тип в мое ирландское происхождение или просто решил дурака повалять? Я даже стал сомневаться, что мы когда-нибудь доплывем до берегов Франции. Меня очень смущало, что команда состоит почти сплошь из иностранцев. И вообще я страшно жалел, что черт меня дернул покинуть уютный Нью-Йорк.
Но скоро все прояснилось. Иностранцы вовсе и не были членами команды.
Они были живым контрабандным грузом!
Эту важную информацию я получил, вновь притворившись спящим. Перевоплощение мне явно удалось, потому что троица мужчин в кожаных куртках, не обращая на меня ни малейшего внимания, встали у поручней и завели разговор. Среди них не оказалось ни одного из моих недавних собеседников. Сквозь вой ветра я не сразу сумел разобрать слова, но потом убедился, что изъясняются они явно не по-английски. Когда же ветер ненадолго стих, я сообразил, чем меня так удивил их говор. Кожаные куртки общались по-русски!
Мне удавалось улавливать некоторые обрывки фраз, из которых я понял, что речь идет об оружии, боеприпасах, взрывчатке и революционном восстании. Ветер то усиливался, то ослабевал, а я изо всех сил напрягал слух. Но мне впору было плакать от досады. Я вообще-то свободно говорю по-русски, но при таком жутком ветре понять что-либо было просто невозможно, каким бы языком эти ребята ни пользовались. Вдобавок они говорили на каком-то особом, не известном мне, диалекте, так что я с трудом мог понять смысл даже тех слов, что долетали до моих ушей.
Тем не менее, основную суть я уразумел. Они направлялись в какую-то далекую страну, где уже были подготовлены все условия для революции.
Проще говоря, кожаные куртки намеревались осуществить государственный переворот.
Когда они ушли, оставив меня в мучительных раздумьях о том, какое такое правительство они собираются свергнуть, а равно когда и почему, я набросил дождевик на голову и подумал, что мой путь лежит прямехонько в адское пекло, где меня поджидают черти со сковородками. Потом мне пришло в голову, что все это есть ничто иное как искусно разыгранный спектакль, разыгранный ради моего же блага. Гипотеза эта показалась мне весьма соблазнительной и в каком-то смысле ей нельзя было отказать в последовательности и логичности. Потому что за каким дьяволом, скажите на милость, шайке русских агентов понадобилось под покровом ночи пересекать Ла-Манш на катере английского контрабандиста и какое правительство они собирались скинуть?
- А, ты здесь, брат! - Дейли, мой ирландский друг, принес флягу в кожаной оплетке. Он сел напротив меня по-турецки, открыл флягу и сделал изрядный глоток.
- Ей-бо, в такую холодрыгу только жидкий свитер и спасет!
Он вздохнул и передал мне флягу.
- Здравье! - выдавил я и отпил. Содержимое фляги оказалось совсем не тем, на что настроился мой желудок, но он и не изверг выпитое обратно, потому что мой вестибулярный аппарат уже вполне освоился с качкой. Да и черт с ним, с моим желудком. Хороший глоток доброго ирландского вискаря - как раз то, чего так не хватало моему утомленному мозгу, и в тот момент я счел это наиважнейшим аргументом в споре тела и души.
- Ох уж эти вон-нючие русичи и украиничи или черт их разберет кто они, - пророкотал Дейли. Он отпил из фляги и вернул ее мне. И я в свой черед с готовностью выпил. - Вот приходится тянуть жилы на этой вонючей работенке. Неужели два таких клевых мужика, как мы с тобой, не найдут себе работенки получшей, чем плыть с ними в этой вонючей лоханке по этому вонючему каналу? Слышь, еще полчаса - и мы с тобой во Франции, парень!
- Далековато от графства Мэйо, - заметил я.
- Далековато, если пешочком топать по прямой!
Мы оба расхохотались. Он отпил из фляги, а потом и я за ним.
- Да, далековато от графства Мэйо, но еще далече от твово Ливерпуля! Но Франция, она-то, пожалуй, поближе будет, чем этот вонючий Афганистан…
Я так и обомлел. Потом осторожно спросил:
- А с чего ты взял, что я в Афганистан еду?
Он взглянул на меня, я на него, и так мы удивленно пялились друг на друга, пока затянувшаяся пауза не заставила меня занервничать.
- Мать моя богородица! - наконец разродился он. - Так и ты тоже туда намылился?
- А кто еще?
- Да эти вонючие русичи, кто ж еще! Нет, но ты можешь себе такое представить? Чтобы два нормальных ирландских мужика, вроде нас с тобой, попали на этот вонючий баркас и не расчухали, что на этом самом баркасе землячок плывет! Скажи: ты когда-нибудь такое видел?