* * *
Карта, которую я рисовал на земляном полу, накрепко впечаталась мне в память. Продвигаясь на север Югославии, я много думал о том, как добраться до Латвии. Даже самый простой маршрут требовал пересечения двух границ: югославско-румынской и румынско-советской. Но немалая часть этого маршрута пролегала по территории Советского Союза.
Меня это обстоятельство не радовало. Насколько я понимал, службы внутренней безопасности действовали в СССР куда эффективнее, чем в странах-сателлитах. Даже в Венгрии и Польше полиция могла отвести глаза, если кто-то занимался не антивенгерской или антипольской, а антисоветской деятельностью. В СССР на такое рассчитывать не приходилось.
Кроме того, в Восточной Европе у меня хватало друзей, которые находились в конфронтации с правящими режимами. Друзья у меня были и в Советском Союзе - армянские националисты, украинцы и белорусы, но все они находились под колпаком КГБ.
И главное - я никогда не бывал в России. Новое и неизвестное всегда ужасает.
В конце концов, с маршрутом я определился. На север Югославии - к Белграду. Далее, в Венгрию, огибая Будапешт с востока. Через Чехословакию в Польшу, с остановкой в Кракове или Люблине. Из Польши - в Литву, оттуда - в Латвию, а потом...
Потом домой, куда же еще.
Разумеется, домой хотелось бы добраться более простым и коротким путем. Если в мне удалось попасть в Латвию, я полагал, что сумею перебраться оттуда в Финляндию. Если в я решил, что территория России слишком опасна, то смог бы перебраться из Польши в Финляндию или Швецию, а уж оттуда двинуться на запад, через Германию или Францию. Любой из маршрутов занял бы много времени, но как раз я не мог пожаловаться на его недостаток. Потому что не мог вернуться в Штаты до того, как ККРД придет к власти. Революция, конечно, могла потерпеть поражение, для большинства революций этим все и заканчивалось, но, если бы верные диктатору войска при помощи ЦРУ взяли бы верх над ККРД, никто не смог бы обвинить меня в том, что я приложил к этому руку.
А пока я находился в Югославии, политической нелепости, последнем оплоте довоенного балканского национализма, в котором не терпящие друг друга сербы, хорваты, словенцы, боснийцы, черногорцы и македонцы, сталинисты, монархисты, ревизионисты, анархисты, социал-демократы и просто безумцы соседствовали средь горных вершин, зеленых долин и синих, вьющихся меж полей и лесов рек.
Я люблю Югославию.
* * *
Добравшись до Белграда, я без особого труда нашел дом Яноса Папилова. Я уже бывал здесь, когда пересекал Югославию в противоположном направлении, с севера на юг, и его дом совершенно не изменился, остался таким же темным и невзрачным снаружи и светлым, со вкусом обставленным внутри. Янос встретил меня у двери улыбкой и крепким рукопожатием. Ни о каких объятиях не могло быть и речи: я имел дело с профессором Белградского университета, знатоком индоевропейских языков, высокообразованным, культурным человеком. Он провел меня в столовую, где сидели его жена и тесть. Усадил на приготовленное для меня место.
- Видишь ли, я ждал тебя, друг мой, - он улыбнулся, увидев изумление, отразившееся на моем лице. - В этой стране новости путешествуют быстрее, чем американский агент-провокатор. Но присядь, Ивен. Нам предстоит долгий разговор. Позволь порекомендовать вино. Словенское, сухое белое, очень хорошее. Его легко принять за мозельское.
За обедом мы вволю посплетничали. Один член нью-йоркского отделения Сербского братства завел роман с женой другого собрата, и Яносу хотелось знать подробности. Некоторые из них, как и его комментарии, не предназначались для нежных ушей госпожи Папиловой или ее отца, поэтому разговор шел не только на сербохорватском. Жена Яноса говорила на русском, французском и немного на английском. Но Янус владел всеми европейскими языками и некоторыми другими, так что мы перескакивали с румынского на венгерский, а то и на греческий.
После обеда Янос, высокий, худощавый, с гривой обильно тронутых сединой волос и в очках с толстыми стеклами, пригласил меня в свой кабинет. Он сел за стол, я - в удобное кожаное кресло, и какое-то время мы болтали о знакомых политиках. Но разговор как-то быстро иссяк, и он задумчиво всмотрелся в меня.
- Само провидение послало тебя сюда в это время, - наконец, нарушил он затянувшееся молчание.
- Почему?
- Потому я могу дать тебе кое-что почитать. Оторваться ты не сможешь.
- Книгу?
- Скорее, рукопись.
- Твою?
- Нет, - он чуть улыбнулся. - У меня скоро выйдет книга о диалектах украинского языка, но я бы не стал настаивать на ее немедленном прочтении.
- Я с огромным удовольствием...
- Спасибо за добрые слова. Я обязательно пришлю тебе экземпляр, как только книгу опубликуют. Но рукопись, о которой я говорю, куда важнее, поверь мне. Ты готов прочитать ее сейчас или слишком устал?
- Отнюдь.
Он выдвинул центральный ящик письменного стола и вытащил из него большой конверт из плотной бумаги. Из конверта достал толстую стопку листов.
- Текст на сербохорватском. Если ты читаешь так же свободно, как говоришь, проблем не возникнет.
- Я читаю на сербохорватском.
- Тогда ты прочитаешь ее за час, если владеешь быстрым чтением. На деталях не задерживайся. Читай достаточно внимательно, чтобы составить мнение о достоинствах книги.
Я взял рукопись. Титульный лист отсутствовал. Я спросил, кто автор.
- На этот вопрос я отвечу после того, как ты все прочтешь.
- А название?
- Названия еще нет. Может, тебе будет удобнее за моим столом? Пожалуйста, пересядь. Пока ты будешь читать, я займусь другими делами. Как насчет кофе?
- Не откажусь.
Я взялся за рукопись, ожидая получить очередной опус сербской пропаганды, возможно, написанный чуть получше, раз уж Янос так его расхваливал. Но с первой страницы понял, что это не обычная партизанская литература. Более того, я держал в руках удивительное произведение. С бесстрастностью, не имеющей прецедента в балканской политической литературе, автор высказывал более чем логичное предложение о ликвидации государства Югославия и создании независимых республик Хорватии, Словении, Сербии, Македонии и Черногории.
И предложение это высказывалось не в пылу полемики. Каждое обвинение, выставляемое Народной Республике Югославии, было глубоко продумано, обосновано и подтверждалось документально. Все вроде бы положительные достижения федерации методично развенчивались и сводились на нет. Успехи ревизионистской политики Тито теряли свою значимость под напором аргументов автора.
И при этом последний не скатывался на позицию обиженного хорвата, серба или словенца, смотрел на происходящее взглядом объективного стороннего наблюдателя.
Яноса я нашел в гостиной, он решал шахматные задачи.
- Это шедевр, - поделился я с ним своим мнением.
- Я знал, что ты оценишь эту рукопись. Полагаешь, она достойна публикации?
- Естественно.
- Но маловероятно, чтобы ее опубликовали в Югославии. Если Джиласа за его труды посадили в тюрьму...
- Этого автора повесят.
- Именно так.
- Книгу можно опубликовать в Америке.
- Ага. И что тогда будет ждать автора?
- Ее можно опубликовать без указания автора. Или подобрать псевдоним.
- Возможно. Но я думаю, что с фамилией настоящего автора на титуле эффект от публикации будет сильнее.
- Кто он?
- Книга тебе понравилась? Стиль? Основные идеи?
- Да. Ни добавить, ни убавить.
- Тогда ты, возможно, согласишься перевести ее на английский?
- Сочту за честь.
- Ага. Так вот, написал эту книгу некий господин, которого зовут Милан Бутек.
- Ты говоришь о...
- Заместитель министра внутренних дел Народной Республики Югославии. Во время войны - партизанский командир. После войны - влиятельный функционер правительства Тито. Уважаемый человек, лидер, ученый, мыслитель...
- Книгу необходимо напечатать, - прервал его я. - И ты прав, на титуле должна стоять фамилия Бутека. Кто-то должен найти способ и вывезти его из Югославии на Запад. Там он будет вне опасности.
- Согласен.
- А когда этот вопрос будет решен, я с радостью переведу книгу.
Янос Папилов вздохнул.
- Ты сделаешь больше, Ивен. Помнишь, я сказал, что тебя послало само провидение? Рано утром мне сообщили, что ты на пути в Белград. Я логично предположил, что ты обязательно заглянешь ко мне. И дал знать мистеру Бутеку, чья рукопись пролежала в ящике моего стола больше месяца. Днем он пришел ко мне и ждет наверху.
- Я могу с ним встретиться?
Еще вздох.
- Ты можешь не только встретиться с ним, Ивен. Тебе придется взять на себя нелегкий труд по препровождению мистера Бутека и рукописи в Америку.
На несколько мгновений я просто лишился дара речи.
- Янос, ты оказываешь мне честь, - наконец, я обрел голос. - Но ты просишь о невозможном. Я направляюсь на север, чтобы пересечь Венгрию, Чехословакию и Польшу...
- Мистер Бутек будет путешествовать вместе с тобой.
- Янос, мне надо в Россию!
- Это очень опасно. Но оставаться в этой стране мистеру Бутеку еще опаснее. Публично он никогда не высказывал свои взгляды. Вел себя очень тихо. Но каким-то образом компетентным органам стало известно о рукописи. Три дня тому назад его посадили под домашний арест. Этим днем он покинул свой дом, спустившись по водосточной трубе и уйдя задворками, словно какой-то воришка. Он должен незамедлительно покинуть Югославию.
- Так пусть и покинет сам. Или найди ему сопровождающего.
- Это невозможно, Ивен.
- Но...
- В таких делах у Милана Бутека нет никакого опыта. Он не может пойти один. У меня нет для него надежного сопровождающего. Ты же, Ивен, можешь с легкостью пересекать границы. Тебе разрешили въехать в Югославию? Конечно же, нет. Сколько раз ты незаконно попадал в нашу страну и покидал ее?
- Но я путешествую налегке, - протестовал я. - У меня нет даже чемодана, только тонкая кожаная папка, которую я могу сунуть под свитер. Мне будет сложно взять с собой рукопись, не говоря уже об авторе. И я иду не на запад, Янос. На северо-восток.
- Они этого не ждут, - мои доводы Яноса не убедили.
- Разумеется, не ждут. Они думают, что он попытается перейти границу Греции или Австрии.
- Именно так. И именно эти границы они будут тщательно охранять, тогда как вы...
- Я не могу этого сделать, Янос.
- Ты должен. Ты хочешь, чтобы эту рукопись никогда не издали? Хочешь, чтобы автора повесили?
- Янос...
Даже одному, не обремененному ни рукописью, ни Бутеком, у меня практически не было шансов добраться до Софии и вывезти ее в Америку. А уж в такой компании... Он бы все время хотел спать. Он не знал языков. Он мешался бы под ногами...
Черт!
Убедить Яноса в своей правоте мне не удалось.
- Пойдем со мной, Ивен, - наконец, сказал он. - Я хочу познакомить тебя с мистером Бутеком.
- Янос...
- Пошли!
* * *
Мистер Бутек, мистер Милан Бутек, заместитель министра внутренних дел Народной Республики Югославии, оказался невысоким плотным мужчиной с аккуратно подстриженной бородкой, огромными кустистыми бровями и лысой головой. Сердце у меня упало: таким же неприметным выглядел бы и негр среди альбиносов.
- Ивен Майкл Таннер, - представил меня Янос. - Этот молодой человек, Милан, согласился вывести тебя на свободу, чтобы подарить миру твою замечательную книгу.
Ложь: я ни на что не соглашался. Но Бутек, до чего же блестящую он написал книгу, поспешил ко мне, пожал руку. Попытался выразить свою благодарность на английском. Акцент у него был гуще македонского фасолевого супа.
- Это трудное дело, - услышал я свой голос.
- Я готов к трудностям.
- И опасное.
- Опасности меня не пугают.
Опасности его не пугают? Я перешел на сербохорватский.
- И вам придется изменить внешность, мистер Бутек, - я всмотрелся в него. - Я думаю, понадобится парик. Бороду придется сбрить, возможно, и брови. Мы их вам подрисуем карандашом для подводки.
- Все будет, как вы скажете.
При этом он поглаживал бородку, и я понял, что она ему очень дорога. Затеплилась надежда, что он откажется ее сбривать и, таким образом, я, в свою очередь, смогу дать задний ход. Но очевидно, еще больше ему хотелось покинуть Югославию.
- Это будет тяжелое путешествие, мистер Бутек, - продолжил я. - Мы не сможем нигде задерживаться. Спать придется урывками...
Бутек улыбнулся.
- Не волнуйтесь, - он выпрямился в полный рост. - Насчет этого можете не беспокоиться, мистер Таннер. Я привык спать мало.
"Что ж, - подумал я, - хоть с этим повезло".
- Иногда, - добавил он, - мне вполне хватает даже шести часов сна.
- Это замечательно, - ответил я.
Глава шестая
Из ванны Милан Бутек вышел другим человеком, с круглым розовым лицом. Исчезли брови и борода, открыв отнюдь не волевой подбородок. Голова, правда, блестела, как прежде.
- Я не похож на себя, - изрек он, попытавшись улыбнуться.
Янос тактично промолчал. Его жена сказала что-то насчет кофе и поспешила на кухню. Я же задумчиво смотрел на Бутека. "С париком и нарисованными бровями, - решил я, - он, конечно же, будет выглядеть нелепо, но точно не Миланом Бутеком".
- Нам понадобится парик, - я повернулся к Яносу.
- Найдем. Думаешь, черный?
- Лучше темно-каштановый.
- Попытаюсь раздобыть. Что еще?
- Карандаш для подводки. Если ничего такого нет, сойдет кусок древесного угля или сожженная спичка.
- Косметика - это буржуазный пережиток, несовместимый с целями и идеалами социализма, - очень серьезно ответил Янос, - однако у моей жены несколько карандашей для подводки. Ты, разумеется, захочешь взять один с собой? Нет проблем.
- Еще нужна крестьянская одежда, вроде моей. Милан Бутек - интеллектуал и политический лидер. В крестьянской одежде его будет сложнее узнать.
Янос заверил меня, что он достанет требуемую одежду нужного размера. Мог он предоставить нам и автомобиль, чтобы подвезти к границе. А уж дальше, сказал он, нам придется рассчитывать только на собственные силы.
Мы пошли на кухню, где госпожа Папилова налила нам по чашке густого, черного кофе. Потом, извинившись, вышла, вернулась с карандашом для подводки, извинилась второй раз, опять вышла и больше не возвращалась. Ушел и Янос, сказав, что должен достать парик и договориться об автомобиле, чтобы мы могли уехать сразу после завтрака. Я снова налил кофе себе и Бутеку, щедро сдобрил коньяком.
- Я знаю, что я вам в тягость, - сказал он. - И сожалею об этом.
- Все нормально.
- Вы очень добры, - он погладил воздух в дюйме от подбородка, где тридцать или около того лет была борода, вздрогнул, посмотрел на свою руку. - Привычка. Люди - рабы привычек.
- Да.
- Это последние двадцать лет я - ученый, бюрократ, министр. А до того, знаете ли, я был в партизанах. Командовал отрядом во время войны с фашистами. Отдавал приказы, и люди их выполняли.
- Вы вели героическую борьбу и...
- Пожалуйста. Я говорю об этом не для того, чтобы вы аплодировали моему героическому прошлому. Просто хочу, чтобы вы знали: мне понятна система, когда один человек отдает приказы, а другой их выполняет. В нашей экспедиции командир, безусловно, вы. Вы - специалист. Я - новичок. Какие бы ни отдавали приказы, я готов их выполнить, - он помолчал, посмотрел на свой круглый животик, похлопал по нему. - С другой стороны, вы должны понимать, что мне будет сложно выполнить ваш приказ переплыть Ла-Манш или пересечь Сахару.
Говорил он это с серьезным лицом, потом чуть расслабился и впервые улыбнулся.
- Возможно, нам придется пересечь Балтийское море, - ответил я. - Но не вплавь.
Я в очередной раз наполнил чашку кофе. Бутек прикрыл свою рукой, объяснив, что хочет выспаться перед дальней дорогой.
- И еще, - продолжил он. - Вы, конечно, знакомы с давнишней дилеммой врача, когда встает вопрос, кого надо спасать в первую очередь - мать или младенца. Некоторые говорят, что младенца. Другие утверждают, что мать, которая сможет родить других детей, а вот у младенца второй матери уже не будет. Но в моем случае вы должны четко понимать, что первично. Разъяснений не требуется?
- Ваша рукопись.
- Да. Книга - мой ребенок. Мой единственный ребенок. И прежде всего вы должны заботиться о нем, мистер Таннер. Ребенок должен попасть на Запад. Если при этом вам удастся спасти и мать... - опять улыбка, - тем лучше, я буду вашим вечным должником. Но если кем-то придется жертвовать, спасайте рукопись. По мне лучше жить в книге, чем во плоти. Слова живут дольше.
Он ополоснул чашку над раковиной, потом направился в спальню, решив доказать, что он может спать всего лишь шесть часов в сутки. Я отодвинул свою чашку и налил стаканчик коньяка. Конечно, я понимал, что с такой обузой мне будет гораздо труднее, ко отдавал себе отчет и в другом: переправлять Бутека из одной страны в другую куда как проще, чем доставить очаровательную Софию из Риги, что в Латвии, в Провидено, что в штате Род-Айленд.
Янос вернулся с ворохом крестьянской одежды, которая выглядела как крестьянская одежда, и темно-каштановым париком, который выглядел как парик. Вместе с рукописью Бутека и бутылкой коньяка я отнес все это в свою комнату, где читал, пил и обдумывал наши дальнейшие действия, пока остальные обитатели дома тратили шесть часов на сон.