И дело решили. Поехали в порт, поднялись на борт какого-то обшарпанного сухогруза - и все оказалось тип-топ. Капитан выразил полное согласие принять груз из бичей на борт.
25 апреля 1966 года, Владивосток
Погода стояла суровая. С океана сифонил свежий ветер, он гнал на берег громадные мутно-серые валы, украшенные, как положено, пенными финтифлюшками. Было холодно и неуютно. Несмотря на промозглые сумерки по набережной шаталось множество народа. Владивосток - это вам не Магадан, запертый в глухой угол России. Здесь всюду чувствовалась близость дальних морских дорог, ведущих во все стороны света. Поэтому значительный процент прогуливающихся на набережной составляли представители морского братства всех родов и видов. То и дело мелькали кители - с торговыми геометрическими узорами на погонах и с вполне военными просветами, дополненными самым разным количеством звездочек. Тут же фланировали ребята в форменках - в "мичманках" и в бескозырках. Никто никому не мешал. На набережной существовал негласный обычай, по которому здесь отменялись некоторые требования военно-морского устава. Старших по званию никто не приветствовал. Оно и понятно - иначе бы руки у всех отвалились от постоянного прикладывания к козырькам и бескозыркам. Впрочем, в Архангельске Кот наблюдал то же самое…
Многие из морячков прогуливались под руку с девицами - некоторые даже с двумя сразу. Это были, как правило, обладатели форменок или погонов с одним просветом. Обладатели более серьезных знаков различия вели дам постарше. Но все они, и девицы, и дамы, были надушены, разряжены в очень хорошие заграничные тряпки и крайне веселы. Те из моряков, кто пока еще пребывал в одиночестве, посматривали в сторону скамеек, на которых в большом количестве восседали незанятые особи женского пола. Словом, это было место большого "съема". Сидели тут парами хихикающие молодки, явившиеся сюда за приключениями, - и особы более потасканного и циничного вида, для которых набережная была рабочим местом. Штатские, которых в толпе тоже было немало, судя по всему, приводили женщин с собой. В деятельности здешней биржи девиц и теток они участия не принимали.
Леша шел по набережной, поеживаясь от океанского ветерка. На этот раз он оставил в Магадане свои шикарные доспехи и оделся как средний советский человек - в невыразительный пиджачный костюм. Он проворно огибал воркующие, флиртующие и хохочущие парочки, двигаясь к стеклянному кафе под характерным для этих мест названием "Волна".
Леша вошел в кафе. Помещение среднего размера было плотно уставлено столиками, за которыми сидела самая разнообразная публика, тоже в основном моряки. Девиц здесь почти не наблюдалось, как видно, этот гадюшник предназначался для любителей другого истинно морского развлечения: выпивки. Шум стоял неимоверный. Официантки в грязноватых фартуках каким-то чудом перемещались в этой тесноте, таская подносы с бутылками и закусками. Кот протиснулся к одной из официанток.
- Мне нужен Балык.
Та смерила его с ног до головы оценивающим взглядом.
- Он всем нужен.
- Он сам мне тут встречу назначил.
- Вон там, видишь? В углу сидит.
Она показала в угол заведения, где за столиком сидел в одиночестве посетитель, перед которым стояла всего лишь бутылка пива. Кот подошел к нему.
- Вы Балык?
- Ну, допустим. А ты-то кто?
- Я вам звонил сегодня из аэропорта. Я от Рваного.
Балык был мужчиной неопределенного возраста с круглой добродушной физиономией, с которой как-то не сочетались колючие цепкие глаза. Одет он был в обычный обтерханный пиджачок, а на левой руке горело "северное солнце" - татуировка, которую наносили те, кто побывал за полярным кругом не по своей воле. Он стрельнул глазами в Кота и, по крайней мере на вид, остался доволен осмотром.
- Ты, значит, Кот? Ну, садись. Пить будешь?
- Буду.
- Эй, Марта, бутылку и две порции солянки! - крикнул он, даже не обернувшись.
Одна из официанток, которых другим посетителям приходилось долго и упорно дозываться, тут же метнулась в сторону кухни.
К этому человеку Леху послал Старков, сказав, что он, мол, по старой дружбе окажет любую помощь. Прохоров при очередной встрече притащил от Мельникова все, что удалось узнать об этом человеке. Неизвестно зачем, но Прохоров поведал и то, чего явно не было в официальных справках. Тип, с котором Кот сейчас сидел за столиком, был весьма интересным персонажем.
Он являлся сыном некоего комбрига Абросимова. Во время Гражданской войны этот красный командир более всего прославился массовым применением децимаций. Поэтому неизвестно, кто его больше боялся - свои или чужие. Потом Абросимов еще больше отличился в 1920 году во время крестьянских восстаний на Тамбовщине, приказав стрелять газовыми снарядами по лесам, где скрывались повстанцы. Это показалось чересчур крутым даже большевикам - и Абросимова хотели шугануть из армии, но, по слухам, за него вступился сам Тухачевский. Под его мощным прикрытием карьера Абросимова двигалась вполне успешно, пока не погорел сам маршал. В результате, когда покровителя послали в расход, комбриг, ставший японским шпионом, отправился на 25 лет на народные стройки социализма. Его четырнадцатилетний сын Сережа, соответственно, в детский дом. Но там ему не понравилось - и он вскоре сделал оттуда ноги. Во время скитаний по стране его подобрала, обогрела и приставила к делу банда домушников. В новой компании Сережа быстро освоился и в 1939 году отправился вслед за папой - с той лишь разницей, что не за политику, а за вульгарную уголовщину. Оказался на Колыме, где прислонился к "черной масти". Среди блатных он сделал хорошую карьеру и довольно быстро стал "вором в законе". Вскоре после освобождения попался на ограблении продовольственного магазина в Среднекане. То есть, даже не выехав с Колымы, снова отправился в лагерь. Ну и так далее.
В общем, когда папу в 1956 году выпустили и признали жертвой культа личности, сын находился в очередной отсидке. Как и положено, в лагере "вору в законе" Балыку было не так уж и плохо, а на воле - еще лучше. Так продолжалось до начала шестидесятых, когда партия и правительство решили "покончить с профессиональной преступностью". Балык попал в знаменитую "шестерку" под Магаданом, где "законников" всячески прессовали, пытаясь заставить их отречься от воровского звания. Впрочем, оттуда его довольно быстро выпустили по амнистии. Вот тут-то все и началось. По воровскому миру пошли слухи, что Балык ссучился. Может, оно было и не так - менты в те годы любили пускать такую "парашу" о ворах. Но к слуху многие отнеслись серьезно - и Сергей оказался в стороне от основных дорог преступного мира. С ним никто из блатных дела иметь не желал.
Впрочем, Балык не очень огорчился. Он перебрался во Владивосток и стал осваивать новую профессию. Собрал вокруг себя группу местной шпаны, которая до того бездарно тратила силы на всякие глупости вроде взаимного мордобоя и грабежа одиноких прохожих, - и направил их на серьезное дело. Во Владивостоке, как и в любом порту мира, множество людей добывают себе средства на хорошую жизнь, отираясь возле моряков. Это и проститутки, и всякие разные скупщики шмоток, торговцы наркотиками и так далее. В общем, Балык и его ребята обложили всю эту публику данью. Дело пошло хорошо. Когда другие воры опомнились и решили тоже заняться чем-то подобным, к Балыку было уже не подступиться. Так что волей-неволей, с ним приходилось считаться.
Официантка принесла водку, солянку и тарелку с мясным ассорти. Балык поднял стакан.
- Ну, давай. Как там Рваный?
- Процветает.
- Молодец. Умный мужик. Я-то, дурак, только недавно понял, что воровать - глупо. В натуре. Украл, пропил, получил пять лет. А теперь я хорошо живу - и никто меня не тронет. Рваный еще при Сталине сообразил, как можно золотишко налево задвигать. Хорошо мы с ним поработали. Как там у поэта Некрасова: "отец, слышишь, рубит, а я отвожу". Только все наоборот было. Я рубил, он возил. Что, все тем же промышляет?
- Да так…
Честно говоря, Кот так до сих пор и не понял, чем конкретно занимается его шеф. Но, с другой стороны, в чем еще может состоять "большое дело" на Колыме? Особенно, если этим сильно интересуются неслабые ребята из КГБ?
- Ладно, я в чужие дела не лезу. А по старой дружбе почему бы не помочь? В чем дело?
- Мне людей подобрать нужно. Человек десять. Из бичей, на сезонную работу.
- Господи, всего-то! С каких пор такого добра у вас в Магадане недостает?
- Нужно так, чтобы тихо. У нас, как на витрине, - все на виду, Рваный сказал, что вы можете.
- Что ж, сейчас прикинем…
Балык задумался. Он был отнюдь не дураком и за свою бурную жизнь, проведенную большей частью в разных экзотических уголках нашей страны, видел всякое. Со Старковым он когда-то и в самом деле делал хорошие дела на золоте. Рваный тогда работал начальником геологической партии. Балык, недавно освобожденный, но еще не выпущенный с Колымы, организовывал ему скупку золота через свои воровские связи. Год назад Старков нашел старого знакомого. Выпили, поговорили. Рваный дал понять, что скоро вновь начнутся дела - да такие, что мама не горюй. И вот началось. Рваному понадобились рабочие - чтобы все было по-тихому. Что-то там затевается очень серьезное. Балык колебался. В самом деле, живет он теперь спокойно, над головой не каплет. Ментам взять его не за что. А тут надвигаются дела, за которые корячится расстрел. Но, с другой стороны, - а чем он рискует? Надо помочь.
- Ладно, можно все сделать. Из старой дружбы - сам отправлюсь с тобой. Подожди-ка.
Балык приподнялся и сделал приглашающий жест кому-то в противоположном углу. Там сидела компания крепких ребят - из тех, кого не хотелось бы встретить в темном переулке. В отличие от других развеселых завсегдатаев кабака они сидели тихо и трезво. От компании отделился детина, судя по виду, изрядно потрудившийся на борцовском ковре. Стрижен он был "под бокс" и одет в нейлоновую красную куртку и широкие штаны. Детина подошел к столику и почтительно замер рядом.
- Вовик, поедешь сейчас с нами.
Они вышли из кабака, за ним размашистой матросской походочкой потопал Вовик. Прошли пару сотен метров и остановились у скромного "Москвича-403". Забрались внутрь, Вовик сел за руль, и машина покатила по улицам, на которых уже зажглись фонари.
Коту во Владивостоке бывать еще не приходилось. Он отметил лишь, что машина миновала широкие улицы и катила по каким-то задворкам. Фонари здесь уже отсутствовали. Вскоре дорога вновь вывернула к океану, но это был уже не нарядный центр, а черт-те что. На берегу громоздились какие-то раздолбанные металлические конструкции, вытащенные на берег буксиры, корабельные котлы и прочий хлам. Сплошная мерзость и запустение.
Наконец "Москвич" подкатил к строению барачного типа. Никаких признаков жилья вокруг не наблюдалось. Когда машина приблизилась, из окон барака начали выскакивать люди.
- Тормози! - приказал хозяин машины. Он торопливо открыл дверцу и заорал:
- Что за шухер? Это Балык! Мне с Зубом поговорить надо.
Тени, уже пристроившиеся бежать, стали потихоньку возвращаться.
- Так бы и сказали. А то мы вас за ментов приняли. А Зуб - он внутри чифирит…
- Пойдем.
Визитеры вошли в перекошенную дверь барака. Внутри горела керосиновая лампа, а в одном из углов весело потрескивала печка системы "буржуйка". По стенам тянулись нары, на которых шевелились люди. Стоял мощный аромат плохого курева, давно немытых тел, портянок и грязных сапог. Около печки за столом, сооруженным из железного листа, сидел небритый мужчина в солдатском ватнике, с металлической кружкой в руке. Лицо его во тьме разглядеть было трудно, но поражали глубоко запавшие горящие глаза.
Такое Кот видел много раз во время своих скитаний по северным краям. Это были бичи, без которых ни Сибирь, ни Дальний Восток существовать бы не могли.
Кто такой бич? Как правило, это человек, который вышел из зоны и понял, что воровать ему больше неохота. Но впрягаться в нормальную жизнь у него тоже нет желания. Потому что нравится ему жить, как ветер в поле. Нынче здесь, завтра там. Нравится, вот и все. А что касается средств для жизни - так за Уралом много есть мест, где никто не спросит ни документов, ни, тем более, трудовую книжку. Только работай. Или воруй. Но по мелочи, так, чтобы не поймали.
- Здорово, Зуб! Как дела-то?
- Да плохо. Туберкулез доканывает. Загнусь, верно, скоро. А ты, Балык, что вдруг пожаловал? Вроде как мы в твои дела не входим.
- Да вот, кореша привез. Разговор у него к тебе есть.
- Ну, что там у тебя?
- Дело такое. Поработать хорошо и получить неплохо кто-нибудь из твоих хочет? - спросил Леха.
- "Неплохо" - это как?
- По восемьсот за месяц.
Зуб присвистнул.
- За что ж это?
- Экспедиция. На Колыму.
- Что-то далеко отсюда.
- А нам кто попало не нужен, а за тебя вот Балык ручается. Деньги - вот могу сразу по сотне дать, чтобы поняли, что я не фуфло толкаю.
- Что-то не нравится мне это… Разводка какая-то. Не пойдем.
- А ты, Зуб, за всех не базарь! Тоже мне - начальник нашелся, - раздался откуда-то сбоку голос. - Взял моду тут командовать. Ты не пойдешь - так я пойду!
Внутренним чутьем Кот уловил расклад. Всюду есть борьба за власть. И в Кремле, и в бараке бичей. Вот и здесь кто-то явно хотел вырвать у местного главаря лидерство. Поэтому он обернулся в сторону того самого голоса.
- Мужики, ну сами подумайте, какой резон мне вас обманывать? Все будет честно.
- Да не верим мы тебе! - упирался Зуб. Он явно недолюбливал или боялся Балыка. - Не хотим мы с вашей кодлой иметь ничего общего. Вы сами по себе, мы сами по себе.
Тут с нар спрыгнул крупный парень с покатым лбом, говорившим о том, что этот тип не обладает шибко большим умом. Он наклонился к Зубу и заговорил очень агрессивно:
- Да что ты тут волну гонишь? Мы здесь сидим на заднице, слушаем, пока ты кашляешь, а дела никакого. Почему ты не хочешь идти с этими людьми? Что они тебе плохого сделали?
- Они гонят!
- Да пошел ты… - Тут парень добавил такие слова, после которых примирения быть уже не могло.
Зуб выхватил нож, но больше ничего сделать не успел. Его противник взмахнул огромным кулаком - лидер бомжей полетел в угол, ударился о печку и затих. Из его рта потекла струйка крови.
- Зуб, ты что? - заорал громила. Пойдя к лежащему, он тупо пробормотал:
- Вот-те на… Кажись, мертвый.
- Ладно, мы ничего не видели, - подал голос Балык. - Спрячьте его. А насчет слов моего кореша подумайте. И быстро подумайте. Ну?
- А что? Можно, пожалуй. Мужики, вы как?
Через три дня десять бичей были погружены на пароход и отправлены в Магадан. В тот же день улетал и Кот. Его провожал Балык на своем "Москвиче". Пожимая руку на прощание, он бросил:
- Еще встретимся. Чует мое сердце, что у вас там большая игра пошла.
Глава 4
Худшее, конечно, впереди
2 мая 1966 года, Магадан
Выгрузка завербованной рабочей силы проходила нормально. Стоявший у трапа Кот мог лишь подивиться мудрости шефа. Не зря он распорядился дать бичам задаток. На него они, понятное дело, купили на всю длинную дорогу по морю разных напитков. Теперь эти ребята были готовы двигаться куда угодно - хоть рабами на постройку пирамид - лишь бы им дали опохмелиться. Невдалеке от причала их ждал крытый "студебеккер", возле которого отирались Павло и еще двое угрюмых мужиков очень серьезной наружности. Все трое держали на плечах карабины.
Тут же был и Прохоров. На этот раз он обошелся без роскошной сбруи - пребывал в замызганной, испачканной известкой матросской шинели. Он сидел метрах в ста на ящике в компании с таким же непрезентабельным типом. Они делали вид, что увлеченно пьют водку, занюхивая луковицей. Старков наблюдал за происходящим тоже издали - из своего газика.
Последним с сухогруза на твердую землю спустился Бовик, которого Балык из дружеских чувств отрядил присматривать за рабочей силой.
- Ну, как добрались? - спросил его Кот.
- Ох, мать. Все мы пьем, но чтобы так… Намучился я с ними.
- Ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Вот, это твоя премия. - Леша протянул ему выданную Старковым пачку из десяти сотенных.
- Ладно, тогда я попер в аэропорт.
Вот тут-то и случилась накладка. Откуда ни возьмись появился мотоцикл, на котором восседал сержант милиции. Он подрулил к смурной толпе бичей и властно заорал:
- Эй, кто такие? А ну, давай документы!
Те замялись, потому как никаких документов у них не было. Сколько заплатили капитану корабля, чтобы он провез всю эту команду, знал лишь Старков.
В этот момент откуда-то из-за грузовика появился худощавый брюнет в длинном бежевом плаще, такие как раз входили в моду.
- Эй, сержант, а ну-ка давай отсюда!
- А ты кто такой?
Человек в плаще показал красную книжку. Судя по тому, как вытянулся сержант и как он поспешно пустил в галоп свой мотоцикл, книжка была та самая, - при виде которой всем советским людям становится не по себе. Комитет Глубокого Бурения. "О как! Сколько ж крутится вокруг этого дела бойцов невидимого фронта, - подумал Кот. - И на кого же в результате я работаю?" Но размышлять уже времени не было.
Бичи погрузились в грузовик, он тронулся. Кот направился к машине Старкова.
- Все нормально. Геннадий Сергеевич?
- Пока все идет по плану. Ну вот, Леша, теперь мы начинаем настоящее дело. Сейчас они двинутся в далекие края - а мы следом за ними. И обратно, Леша, пути у тебя уже не будет. Поехали ко мне, у меня для тебя есть одна вещь.
Кот уже много раз бывал в квартире Старкова - и всегда его поражала пустота его просторного жилища. Здесь не было никаких признаков уюта. И, что самое удивительное, ни следа тех неимоверных денег, которыми оперировал его шеф. Кровать, стол, два кресла - вот и вся обстановка. А что касается кухни - то на ней, казалось, никогда не готовили никакой еды. Впрочем, так оно и было. Шеф, если не питался там, где заставали его многочисленные поездки, ел в ресторане.
- Садись, - Геннадий Сергеевич кивнул на кресло. - Вот коньяк, наливай себе, а я сейчас.
Он направился в коридор, открыл дверь кладовки и вскоре вернулся, держа в руках что-то, завернутое в мешковину.
- Держи. Это я тебе дарю. В счет того, что ты мне жизнь спас. Да и на будущее пригодится.
Кот развернул сверток.