То, что последовало, было проделано с завораживающей виртуозностью. Коренастый держал в правой руке кольцо с ключами, которые освещал фонариком, выбирая нужный. В левой руке у него было оружие, форма которого напоминала мощный "штернлихт-люгер", излюбленный гестаповцами времен Второй мировой войны. Он пробивал железобетонную плиту, а выстрел звучал не громче ревматического кашля - идеальное оружие, когда нужно убрать врага ночью в тихом квартале, так, чтобы соседи ничего не заподозрили, узнав об исчезновении человека лишь наутро.
Коренастый вставил ключ в скважину, бесшумно повернул его, потом опустил ствол к замку. Пистолет три раза кашлянул вслед за тремя вспышками. Дерево, на котором держались задвижки, треснуло. Дверь распахнулась, и двое убийц ворвались в номер.
Недолгая тишина взорвалась приглушенными выстрелами, в темноте замелькали белые вспышки. Дверь захлопнули, но она вновь распахнулась, из комнаты донеслись более громкие звуки - там что-то упало. Наконец был найдет выключатель, свет ненадолго вспыхнул, но выстрел тут же разнес лампу, осколки ее посыпались на пол. Бешеный крик вырвался из глотки обезумевшего от ярости ночного гостя.
Убийцы выскочили из комнаты с пистолетами наготове, ожидая засады и пораженные тем, что ее нет. Они кинулись к лестнице и побежали вниз. Тут открылась дверь справа от разоренной комнаты. Моргающий постоялец выглянул, пожал плечами и скрылся. В коридор вернулась тишина.
Борн стоял на месте, обхватив за плечи Мари Сен-Жак. Она дрожала, прижавшись головой к его груди, и тихо взахлеб рыдала. Он подождал, пока дрожь не унялась, рыдания не сменились прерывистыми всхлипами. Больше он ждать не мог, она должна во всем разобраться сама. Разобраться до конца.
Я Каин. Я смерть.
- Пошли, - прошептал он.
Он вывел ее в коридор и решительно направил к комнате, которая была теперь его главным доказательством. Толкнул взломанную дверь, и они вошли.
Она застыла, потрясенная и зачарованная. Справа в открытом дверном проеме виднелся смутный силуэт. Свет за ним был таким слабым, что различался только общий контур, да и то когда глаз привыкал к странному соединению темноты и слабого мерцания. Это была фигура женщины в длинном платье, ткань которого слегка колебалась от легкого ветра из открытого окна.
Окно. Прямо напротив входа стояла вторая фигура, едва видимая, чуть белевшая в отсветах с дороги. Она тоже, казалось, движется - коротко, неровно колебались рукава.
- Господи, - произнесла в ужасе Мари, - включи свет, Джейсон.
- Люстра не горит, - ответил он, - только две настольные лампы. Одну из них они нашли. - Он осторожно прошел по комнате к лампе, которая стояла на полу у стены, наклонился и включил ее. Мари вздрогнула. На двери ванной комнаты висело, прикрепленное нитью, выдернутой из шторы, ее длинное платье, колеблемое невидимым дуновением. Оно было изрешечено пулевыми пробоинами.
Рубашка и брюки Борна были приколоты к оконной раме, и ветер, проникавший сквозь разбитое стекло, то поднимал, то опускал рукава. Белую ткань рубашки прошило выстрелами в полудюжине мест, пунктир от пуль наискосок пересекал грудь.
- Вот он, твой сигнал, - сказал Джейсон. - Теперь ты знаешь, что это такое. И теперь, я думаю, тебе лучше послушать, что я скажу.
Мари не ответила, медленно подошла к платью и стала его рассматривать, словно не веря тому, что видит. Потом вдруг резко обернулась и, еле сдерживая слезы, крикнула:
- Нет! Неправда! Что-то здесь не так! Позвони в посольство!
- Что?
- Слушай меня, сейчас же!
- Перестань, Мари. Тебе надо понять.
- Нет, черт возьми. Это тебе надо понять. Не должно было так случиться. Не могло.
- Но случилось.
- Позвони в посольство! Возьми телефон и позвони! Спроси Корбелье. Скорее, ради Бога! Если я для тебя хоть что-то значу, сделай, как я прошу!
Борн не смог ей отказать. Ее настойчивость губила их обоих.
- Что ему сказать? - спросил он, направляясь к аппарату.
- Сначала дозвонись ему! Вот чего я боюсь… о Господи, мне страшно!
- Какой номер?
Она назвала номер, он набрал и долго ждал ответа коммутатора. Наконец телефонистка сняла трубку, она явно была в панике, то сбивалась на крик, то переходила на шепот, едва различимый. Из глубины помещения доносились крики, отрывистые команды на английском и французском. Через несколько секунд он узнал, в чем дело.
Денни Корбелье, канадский атташе, спускался по ступеням посольства на авеню Монтеня в час сорок ночи и был убит выстрелом в горло. Он умер.
- Вот и вторая часть сигнала, Джейсон, - прошептала Мари. - А теперь я выслушаю все, что ты хочешь мне сказать. Потому что там есть кто-то, кто пытается тебе помочь. Сигнал был послан, но не нам, не мне. Только тебе, и только ты должен был его понять.
Глава 22
Четверо человек один за другим прибыли в многолюдный отель "Хилтон" на Шестнадцатой улице в Вашингтоне, округ Колумбия. Каждый из них сел в отдельный лифт, поднялся на два-три этажа выше или ниже места назначения, пройдя остаток пути пешком. Времени, чтобы встретиться за пределами округа Колумбия, не оставалось: чрезвычайное происшествие не имело себе равных. Это были участники операции "Тредстоун-71" - те, что уцелели. Остальные погибли в бойне, учиненной на тихой, обсаженной деревьями улице Нью-Йорка.
Двое были знакомы публике, один больше другого. Первым был пожилой сенатор от Колорадо, вторым бригадный генерал Ч. З. Кроуфорд - Чарльз Закери, что в свободном переводе звучало как Чугунный Зад, признанный ходатай по делам армейской разведки и защитник банков данных Джи-2. Двое других были практически неизвестны за пределами коридоров их собственных резиденций. Средних лет морской офицер, прикомандированный к информационному контролю Пятого морского округа. И четвертый, последний, - сорокашестилетний ветеран Центрального разведывательного управления - сжатая пружина гнева. Ходил он с тростью, ему оторвало гранатой ступню в Юго-Восточной Азии, где он был глубоко законспирированным агентом при операции "Медуза". Звали его Александр Конклин.
В комнате не было стола для совещаний. Это был обычный двухместный номер со стандартной парой кроватей, диваном, двумя креслами и кофейным столиком. Неподходящее место для встречи такой важности. Не было ни жужжащих компьютеров со вспыхивающими на темных экранах зелеными буквами, ни оборудования для электронной связи, позволяющего связаться с Лондоном, Парижем или Стамбулом. Лишь четыре головы, которые хранили секреты операции "Тредстоун-71".
Сенатор сел на один край дивана, морской офицер на другой. Конклин опустился в кресло и вытянул перед собой неподвижную ногу, поставив трость между колен. Бригадный генерал Кроуфорд продолжал стоять, лицо его налилось кровью, на скулах играли желваки.
- Я доложил президенту, - сказал сенатор, потирая лоб. По нему видно было, что он недоспал. - Я должен был это сделать. Мы встречаемся сегодня вечером. Расскажите все, что знаете, каждый из вас. Начнем с вас, генерал. Ради Бога, что там произошло?
- Майор Уэбб должен был сесть в свою машину в 23.00 на углу Лексингтон и Семьдесят второй улицы. Время было назначено точно, но он не появился. В 23.30 водитель забеспокоился, учитывая расстояние до аэропорта в Нью-Джерси. Сержант запомнил адрес - главным образом потому, что ему было велено его забыть, - развернулся и поехал туда. Подойдя к дому, он увидел, что страховочные задвижки утоплены, а дверь стоит нараспашку. Все сигналы тревоги были вырублены коротким замыканием. На полу прихожей была кровь, на лестнице труп женщины. Он прошел по коридору в комнату и увидел там тела.
- Этот человек заслуживает продвижения по службе, - сказал морской офицер.
- Почему вы так считаете? - спросил сенатор.
Ответил Кроуфорд:
- У него хватило присутствия духа позвонить в Пентагон и настоять на том, чтобы разговор велся по закрытой, внутренней линии. Он сообщил частоту, время и место приема и сказал, что ему надо поговорить с тем, кто выходил на связь. Пока он не услышал меня, он никому не сказал ни слова.
- Примите его в Военный колледж, Чарльз, - мрачно сказал Конклин. - Он смышленее большинства ваших шутов.
- Это не только излишне, Конклин, - укоризненно заметил сенатор, - но и вызывающе оскорбительно. Пожалуйста, генерал.
Кроуфорд обменялся взглядами с человеком из ЦРУ.
- Я связался с полковником Полом Маклареном в Нью-Йорке, приказал ему прибыть на место и велел ничего не предпринимать до моего появления. Потом позвонил сюда Конклину и Джорджу, и мы вместе вылетели.
- Я, - добавил Конклин, - позвонил в бюро отпечатков в Манхэттене. Мы к ним обращались прежде и вполне доверяем. Я не сказал им, что именно мы ищем, но попросил облазить место и передать, что найдут, только мне одному. - Разведчик, помолчав, указал тростью в сторону морского офицера. - Потом Джордж назвал им тридцать семь имен - тех, чьи отпечатки, по нашим данным, были в картотеках ФБР. Они выдали нам результат, которого мы не ожидали, не хотели… которому не можем поверить.
- Дельта, - сказал сенатор.
- Да, - подтвердил морской офицер. - Я предложил имена тех, кто мог - не важно, каким - образом - узнать адрес "Тредстоун", включая в данном случае и всех нас. В комнате все было начисто вытерто - каждая поверхность, каждая ручка, все стеклянное - за одним исключением. Разбитый коньячный бокал, всего несколько осколков, забившихся в угол под шторой. Но их достаточно. Там были отпечатки среднего и указательного пальцев правой руки.
Вы совершенно уверены? - медленно спросил сенатор.
- Отпечатки не могут лгать, сэр, - сказал офицер. - На осколках еще остались следы коньяка. За пределами этой комнаты Дельта был единственным, кто знал про Семьдесят первую улицу.
- Можем ли мы быть в этом уверены? Другие могли проговориться.
- Исключено, - прервал его бригадный генерал. - Эббот никогда бы этого не открыл, а Эллиоту Стивенсу адрес дали всего за пятнадцать минут до встречи, когда он позвонил из телефонной будки. К тому же, если и допустить худшее, он вряд ли заказывал собственное убийство.
- А как насчет майора Уэбба? - настаивал сенатор.
- Майору, - ответил Кроуфорд, - сообщил адрес по рации я сам после того, как он приземлился в аэропорту Кеннеди. Как вы знаете, это была частота Джи-два. Напомню, что он тоже погиб.
- Да, конечно. - Пожилой сенатор покачал головой. - Это невероятно. Почему?
- Я бы хотел коснуться болезненного вопроса, - сказал бригадный генерал Кроуфорд. - С самого начала я был не в восторге от кандидатуры. Я понимал соображения Дэвида и согласился, что это человек квалифицированный, но, если вы помните, я выбрал другого.
- Я не знал, что у нас такой широкий выбор, - сказал сенатор. - Был человек - квалифицированный, как вы признали, который готов был уйти в глубокую конспирацию на неопределенный срок, ежедневно рисковать жизнью и отказаться от прошлого. Много ли таких?
- Мы могли бы найти кого-нибудь более уравновешенного, - возразил генерал. - Я на это в свое время указывал.
- Вы указывали, - поправил его Конклин, - на ваше собственное определение уравновешенного человека, которое, как в свое время указывал я, никуда не годилось.
- Мы оба были в "Медузе", - сказал Кроуфорд сердито, но рассудительно. - Не вы один оказались непосредственным свидетелем. Поведение Дельты на поле боя было постоянно открыто враждебным командованию. Я имел возможность наблюдать эту его особенность ближе, чем вы.
- В большинстве случаев у него были на то все основания. Если бы вы проводили больше времени на поле боя и меньше в Сайгоне, вы бы это поняли. Я понял.
- Вы удивитесь, - сказал бригадный генерал, сделав рукой примирительный жест, - но я не защищаю тех явных глупостей, какие часто творились в Сайгоне, да и никто не смог бы этого сделать. Я стараюсь описать определенную линию поведения, из-за которой оказалось возможным то, что произошло позапрошлой ночью на Семьдесят первой улице.
Разведчик продолжал смотреть на Кроуфорда, но уже без враждебности, он кивнул:
- Я знаю. Извините. В этом вся беда, не так ли? Мне нелегко это признать: я работал с Дельтой в полудюжине разных секторов и находился с ним в Пномпене еще до того, как идея "Медузы" пришла Монаху в голову. После Пномпеня он стал совсем другим, поэтому и вступил в "Медузу", а потом согласился стать Каином.
Сенатор подался вперед:
- Я об этом много слышал, но расскажите еще раз. Президент должен знать все.
- Его жена и двое детей были убиты на одной из дамб реки Меконг бомбой, сброшенной на бреющем полете каким-то сбившимся с курса самолетом. Причем так и не удалось установить - чей это был самолет. С тех пор он возненавидел войну, возненавидел все с ней связанное. Сломался. - Конклин помолчал и взглянул на генерала. - И я думаю, вы правы, генерал. Он опять сломался. В нем это было.
- Что было? - резко спросил сенатор.
- Готовность взорваться, что ли, - сказал Конклин. - Плотину снесло. Он исчерпал свои возможности, ненависть взяла верх. Он убил этих людей, эту женщину намеренно, в полном исступлении. Никто из них этого не ожидал, за исключением, возможно, женщины, которая была наверху и, вероятно, услышала крики. Отныне он уже не Дельта. Мы создали миф по имени Каин, но теперь это уже не миф. Это действительно Каин.
- Через столько месяцев… - Сенатор откинулся на спинку дивана, его голос осекся. - Почему он вернулся? Откуда?
- Из Цюриха, - ответил Кроуфорд. - Уэбб был в Цюрихе, и я думаю, он единственный, кто мог бы его вернуть. А почему - этого мы, возможно, никогда не узнаем, разве что он хотел накрыть там нас всех.
- Он не знает, кто мы, - возразил сенатор, - он выходил на связь только с Яхтсменом, его женой и Дэвидом Эбботом.
- И, конечно, с Уэббом, - добавил генерал.
- Конечно, - согласился сенатор, - но не в "Тредстоун".
- Это не важно, - сказал Конклин, стукнув тростью по ковру. - Он знает, что существует какой-то совет. Уэбб мог ему сказать, что мы все будем там, не без оснований полагая, что будем. У нас накопилось много вопросов за шесть месяцев, да теперь еще эти несколько миллионов долларов. Дельта, должно быть, увидел в этом отличный выход из положения. Он мог убрать нас всех и исчезнуть. Бесследно.
- Почему вы так уверены?
- Потому что, во-первых, он там был. - Человек из разведки повысил голос. - У нас есть его отпечатки на бокале с коньяком, который даже не был допит. И во-вторых, это классическая западня с двумя сотнями вариаций.
- Вы не могли бы пояснить?
- Вы сидите тихо, - вмешался генерал, наблюдавший за Конклином, - до тех нор, пока ваш противник, не выдержав, не раскроется.
- А мы стали противником? Его противником?
- Теперь вопрос об этом уже не стоит, - сказал морской офицер. - По какой-то причине Дельта переметнулся. Такое случалось и раньше, слава Богу, не часто. Мы знаем, что делать.
Сенатор снова подался вперед:
- Что вы хотите делать?
- Его фотография никогда не рассылалась. Теперь мы ее разошлем. Во все наши резидентуры, на каждый пост подслушивания, каждому источнику и информатору. Ему придется куда-то ехать, и он начнет с какого-нибудь знакомого места, хотя бы для того, чтобы купить себе другое имя и биографию. Он будет тратить деньги, и его найдут. А когда найдут, приказ будет простой.
- Вы его сразу же отдадите под суд?
- Мы его убьем, - просто сказал Конклин. - Таких, как Дельта, под суд не отдают и не рискуют тем, что его может отдать под суд какое-нибудь другое правительство. Со всем тем, что ему известно.
- Такое я не могу сказать президенту. Существуют законы.
- Не для Дельты, - отрезал агент, - он вне законов. Он вне спасения.
- Вне…
- Совершенно верно, сенатор, - вмешался генерал, - вне спасения. Я думаю, вам понятно это выражение. Вам придется решать, разъяснять ли его президенту или нет. Лучше было бы…
- Вам надо уточнить все обстоятельства, - сказал сенатор, прерывая офицера. - На прошлой неделе я разговаривал с Эбботом. Он сказал мне, что приняты меры, чтобы связаться с Дельтой. Цюрих, банк, упоминание "Тредстоун" - все это часть плана, так ведь?
- Да, но с этим покончено, - сказал Кроуфорд. - Если случившегося на Семьдесят первой улице вам мало, то простите. Дельте был дан ясный сигнал появиться. Он этого не сделал. Чего вы еще хотите?
- Я хочу быть совершенно уверен.
- А я хочу, чтобы его не было в живых. - Эти слова Конклина, хотя и произнесенные тихо, были словно внезапный порыв холодного ветра.
- Он не только нарушил все правила, какие мы установили для себя, он погряз в преисподней. Он смердит. Это Каин. Мы тут все время говорим Дельта - даже не Борн, а Дельта, об этом мы, похоже, забыли. Гордон Уэбб был его братом. Его надо найти. И убить.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Глава 23
Было без десяти три ночи, когда Борн поравнялся с конторкой администрации "Постоялого двора на углу". Мари, не останавливаясь, шла к выходу. К счастью, газет на стойке не оказалось, но ночной портье был из того же теста, что и его коллега в парижском центре. Это был массивный, лысеющий человек; полузакрыв глаза и сложив на груди руки, он сидел в кресле, и вся его фигура выражала усталость бессонной ночи. Сегодняшнюю ночь ты запомнишь, подумал Борн, и не только из-за развороченной комнаты наверху, это обнаружат только утром. У сменного ночного дежурного должна быть машина.
- Я только что звонил в Руан, - сказал Джейсон, положив руки на стойку, сердитый человек, разозленный непредвиденными событиями личной жизни, - мне необходимо немедленно выехать, и я хочу взять напрокат машину.
- Сию секунду, - фыркнул портье, поднимаясь. - Что желаете, мсье? Золотой фаэтон или ковер-самолет?
- Простите?
- Мы предоставляем клиентам комнаты, а не автомобили.
- Я должен быть в Руане до наступления утра.
- Но это невозможно. Разве что найдете какого-нибудь чокнутого таксиста, который подберет вас в такой час.
- Вы меня не поняли. Если я не буду в своем офисе в Руане к восьми утра, я понесу большие потери. Я готов щедро заплатить.
- Это ваши сложности, мсье.
- Наверняка кто-нибудь согласится одолжить мне свой автомобиль за… ну, скажем… тысячу - тысячу пятьсот франков.
- Тысячу… полторы тысячи, мсье? - Полузакрытые глаза портье распахнулись, чуть не вылезая из орбит. - Наличными, мсье?
- Конечно. Мой компаньон вернет машину завтра вечером.
- О, спешки никакой нет, мсье.
- Простите? А вообще-то не вижу причин, почему бы не поискать такси. За конфиденциальность можно заплатить.
- Да где вы его найдете! - лихорадочно зачастил клерк. - А мой "рено", может, и не вчера с конвейера, и на шоссе, может, не всякого пижона обгонит, но еще хоть куда.
Хамелеон снова поменял окраску и снова был принят не за того, кем был. Но он теперь знал, кто он.