- Совершенно. Мне не только ни разу не попадались счета оттуда, но она говорила мне, что ей очень не нравятся их вещи. Моя жена весьма осведомлена в вопросах моды.
- О Господи.
- Что?
- Генерал, мне нельзя входить в этот дом. Что бы вы там ни нашли, мне туда нельзя.
- Почему? Что вы говорите?
- Человек, который говорил на крыльце с вашей женой. Он из "дупла", из "Классиков". Это связной Карлоса.
Андре Вийер побелел. Он оглянулся на свой дом через улицу, на поблескивающую черную дверь, на медь, в которой играл свет фонарей.
Рябой нищий поскреб подбородок, стянул свой видавший виды берет и вошел в бронзовые двери церкви в Нёйи-сюр-Сен.
Под неодобрительными взглядами двух священников он прошел между скамьями. Оба каноника не скрывали досады: это был богатый приход, а богатый приход, несмотря на христианское милосердие, обладает привилегиями. Одна из них - определенный уровень молящихся, не смущающий других молящихся, а этот старый оборванец нарушал все приличия.
Нищий сделал слабую попытку преклонить колени, сел на скамью, перекрестился и опустил голову в молитве, правой рукой отодвигая левый рукав. Часы на запястье несколько противоречили остальному облику. Это был дорогой хронометр, с которым он никогда не решился бы расстаться, ибо его подарил Карлос. Однажды он опоздал к исповеди на двадцать пять минут, расстроив благодетеля, и объяснил в свое оправдание, что у него нет исправных часов. При следующей встрече Карлос просунул хронометр под полупрозрачной шторкой, отделяющей грешника от праведника.
Условный час настал. Нищий поднялся, подковылял ко второй справа кабинке, раздвинул занавески и вошел.
- Ангелюс Домини.
- Ангелюс Домини, сын Божий, - произнесли резким шепотом из-за шторки. - Благостны ли дни твои?
- Они стали благостны…
- Хорошо, - перебил голос. - Что ты мне принес? Мое терпение на исходе. Я плачу тысячи - сотни тысяч - за глупость и разгильдяйство. Что случилось в Монруже? Кто передал лживые сведения из посольства? Кто их принял?
- В "Постоялом дворе на углу" была устроена ловушка, но не затем, чтобы убить. И вообще трудно понять зачем. Хоть атташе Корбелье и повторил лживые сведения, наши люди уверены, что без своего ведома. Его обманула эта женщина.
- Его обманул Каин! Борн выслеживает источник за источником, подбрасывает дезинформацию, таким образом их разоблачая. Но зачем? Для кого? Мы знаем, кто он сейчас, но он ничего не передает в Вашингтон. Он отказывается выходить из подполья.
- Чтобы ответить, - сказал оборванец, - я вынужден буду вернуться на много лет назад. Возможно, он не хочет, чтобы вмешивалось начальство. В американской разведке тоже есть свои самодержцы, редко сотрудничающие друг с другом. Во времена "холодной войны" информацию трижды-четырежды продавали одним и тем же станциям, возможно, Каин ждет, пока ему не покажется, что наверху договорились о единой стратегии.
- Годы не притупили твоего чутья, дружище. Потому я тебя и позвал.
- Или, возможно, - продолжал нищий, - он в самом деле перевербовался!
- Не думаю, но это не важно. В Вашингтоне считают, что да. Монах мертв, все они из "Тредстоун" мертвы. Улики указывают на Каина.
- Монах? - повторил оборванец. - Имя из прошлого, он действовал в Берлине, в Вене. Мы хорошо его знали, по счастью издалека. Монах всегда устраивал так, чтобы участников было как можно меньше. Он исходил из соображения, что в любую организацию можно внедрить шпиона. Он наверняка приказал Каину докладывать только ему. Быть может, этим объясняется растерянность в Вашингтоне, месяцы молчания.
- А наша чем объясняется? Сколько месяцев ни слова, ни действия.
- Уйма возможностей. Болезнь, усталость, необходимость готовить новые кадры. Посеять смятение в стане врагов. У Монаха бездна таких фокусов.
- Однако перед смертью он сказал коллеге, что не знает, в чем дело. И даже не уверен, что этот человек - Каин.
- Кто этот коллега?
- Некто Джиллет. Он работал на нас, но Эббот не мог этого знать.
- Еще одно возможное объяснение. У Монаха был нюх на таких людей. В Вене говорили, что Дэвид Эббот не поверит Христу, явившемуся накормить его хлебами, и пойдет в булочную.
- Возможно. Твои слова утешают, ты выискиваешь то, чего не ищут другие.
- У меня куда больше опыта, когда-то и я был наверху. Но, увы, спустил все свои денежки.
- И сейчас делаешь то же самое.
- Мот - что еще скажешь.
- Очевидно, что-то еще.
- Ты проницателен, Карлос. Нам стоило встретиться раньше.
- А теперь ты самонадеян.
- Всегда. Ты знаешь, что я знаю, что ты можешь пустить меня в расход, когда вздумается, поэтому я должен сделать так, чтобы меня ценили. И не только за опыт.
- Что ты можешь мне сказать?
- Быть может, это не очень ценно, но все-таки кое-что. Я оделся поприличней и провел день в "Постоялом дворе на углу". Там был один толстяк, которого Сюрте допросила и отпустила, но у него слишком уж бегали глаза. И слишком уж он потел. Я поболтал с ним, предъявив удостоверение НАТО, которое сделал еще в начале пятидесятых. Он вроде одолжил напрокат свою машину в три часа ночи. Блондину с женщиной. По описанию соответствует аржантейской фотографии.
- Напрокат?
- Как бы. Женщина должна была вернуть машину в течение дня.
- Не вернет.
- Конечно нет, но возникает вопрос, не правда ли? Почему Каин таким странным образом раздобывал себе машину?
- Чтобы как можно быстрее оказаться как можно дальше.
- Тогда информация не имеет никакой ценности, - сказал оборванец. - Но существует столько способов сделать это куда незаметнее. И не мог же Борн довериться алчному ночному портье, который запросто клюнет на вознаграждение от Сюрте. Или еще чье-нибудь.
- К чему ты клонишь?
- Я полагаю, что Борн взял эту машину с единственной целью: следить за кем-то здесь, в Париже. Никаких появлений на людях, когда его можно засечь, никаких машин напрокат, по которым его можно выследить, никаких лихорадочных поисков такси. Просто поменял номера - и ничем не примечательный черный "рено" растворился в уличном потоке. Где его теперь искать?
Фигура за шторкой пошевелилась.
- У Лавье, - тихо сказал убийца. - И всех, кого он подозревает в "Классиках". Ему больше некуда деваться. За ним будут следить, и через несколько дней - а может часов - появится ничем не примечательный черный "рено". У тебя есть подробное описание машины?
- Вплоть до вмятин на левом крыле.
- Хорошо. Собери стариков. Прочешите улицы, гаражи, стоянки. Тому, кто ее найдет, больше никогда не придется заботиться о работе.
- Кстати, если уж речь зашла о подобных материях…
В узкую щель между шторкой и рамой просунули конверт.
- Если твое предположение верно, считай это задатком.
- Оно верно, Карлос.
- Почему ты так уверен?
- Потому что Каин поступает так, как поступил бы ты, как поступил бы я - в былые дни. Он заслуживает уважения.
- Он заслуживает смерти, - сказал убийца. - Есть совпадение в числах. Через несколько дней будет 25 марта. 25 марта 1968 года в джунглях Тамкуана был казнен Джейсон Борн. Теперь, через много лет, почти день в день, идет охота на другого Джейсона Борна, и американцы хотят его смерти не меньше нашего. Хотел бы я знать, кто из нас первым спустит курок на этот раз.
- А это имеет значение?
- Он нужен мне, - прошептали за шторкой. - Он никогда не существовал на самом деле, и в этом его преступление против меня. Скажи старикам, что, если его найдут, пусть сообщат на Парк Монсо, но ничего не предпринимают. Не спускайте с него глаз, но ничего не предпринимайте! Он мне нужен живым 25 марта. 25 марта я сам казню его и отправлю тело американцам.
- Все немедленно будут оповещены.
- Ангелюс Домини, сын Божий.
- Ангелюс Домини, - сказал оборванец.
Глава 26
Старый солдат безмолвно шагал рядом с Борном по залитой лунным светом дорожке Булонского леса. Оба молчали, потому что слишком много уже было сказано - принято, оспорено, отклонено и вновь подтверждено. Вийеру нужно было обдумать и осмыслить, согласиться или с негодованием отвергнуть то, что он услышал. Ему было бы легче, если бы он мог взорваться, гневно опровергнуть ложь и вновь обрести покой. Но он не мог безнаказанно сделать это, он был солдат, и уклоняться было не в его правилах.
В идущем рядом с ним человеке было слишком много правды. В глазах, в голосе, в каждом движении, которое молило о понимании. Человек без имени не лгал. В доме Вийера поселилась измена. Это объясняло многое, о чем он не решался задумываться раньше. Старик с трудом удерживался, чтобы не разрыдаться.
А человеку без памяти почти ничего не пришлось изменять или выдумывать, хамелеоновы повадки не пригодились. Его рассказ был убедителен, потому что основывался на правде. Он должен найти Карлоса, узнать, что известно убийце; если не сумеет, ему не жить. Кроме этого он не сказал ничего. Ни словом не обмолвился о Мари Сен-Жак, острове Пор-Нуар, послании-сигнале от неизвестного или неизвестных или ходячей полой оболочке, быть может, вмещавшей, а может и нет, кого-то, кем он был или не был, - кто не мог даже утверждать, что обрывки его воспоминаний в самом деле принадлежали ему. Ни о чем таком он не говорил.
Зато рассказал все, что знал об убийце по имени Карлос. А знал он столько, что Вийер не раз изумленно взглядывал на Борна, слыша, как ему было известно, глубоко засекреченную информацию, поражался новым фактам, которые вписывались в существующие теории, но никогда раньше не представлялись ему с такой ясностью. После убийства сына генерал получил доступ ко всем досье на Карлоса, но обилие сведений, которыми располагал его собеседник, не шло ни в какое сравнение с достоянием тайных служб.
- Женщина, с которой вы говорили в Аржантей, та, что звонит в мой дом и призналась, что служит связной…
- Ее зовут Лавье, - перебил Борн.
Генерал помолчал.
- Благодарю вас. Она вас раскусила, она вас сфотографировала.
- Да.
- А раньше у них не было фотографии?
- Нет.
- Значит, вы охотитесь за Карлосом, а он - за вами. Но у вас нет ничьих портретов, вы знаете лишь двух связных, один из которых был в моем доме.
- Да.
- И говорил с моей женой.
- Да.
Старик отвернулся. И началось молчание.
Они дошли до конца дорожки, где располагалось крошечное озерцо. Земля была усыпана белой галькой, а вокруг водоема стояли скамейки, словно почетный караул по сторонам черного мраморного надгробия. Они подошли ко второй скамье. Вийер нарушил молчание.
- Давайте посидим. С возрастом убывают жизненные силы. Меня это часто смущает.
- Тут не из-за чего смущаться, - сказал Борн, садясь рядом.
- Не из-за чего, - согласился генерал, - но я смущаюсь. - Он замялся и тихо добавил: - Обычно в обществе жены.
- Но в этом нет необходимости.
- Вы неверно меня поняли. - Старик обернулся к Джейсону. - Я говорил не о постели. Просто бывают времена, когда я нахожу нужным прервать свои занятия - рано ухожу со званого обеда, не езжу на Средиземноморье по выходным или уклоняюсь от нескольких дней на склонах Гштада.
- Я не совсем понимаю.
- Мы с женой часто бываем порознь. Во многих отношениях мы живем совершенно независимо друг от друга, находя, конечно, удовольствия в занятиях другого.
- Я все еще не понимаю.
- Должен ли я усугублять свое замешательство? - сказал Вийер. - Когда пожилой человек встречает прекрасную молодую женщину, которая рвется разделить его жизнь, что-то легко объяснимо, а что-то - с гораздо большим трудом. Тут, конечно, материальная обеспеченность, а в моем случае и в известной мере общественное положение. Земные блага, доступ в знатные дома, знакомство со знаменитостями - все это вполне понятно, взамен вы получаете прекрасную спутницу жизни, хвастаетесь ею перед себе подобными - это по сути своего рода продление молодости. Но всегда остаются сомнения. - Старик на мгновение замолчал, то, что он собирался сказать, давалось ему нелегко. - Заведет ли она любовника? - тихо продолжал он. - Жаждет ли она молодого, крепкого тела, куда более гармонирующего с ее собственным? Если так, с этим можно смириться - даже, я думаю, испытав облегчение, - надеясь лишь, что у нее хватит здравого смысла хранить все в тайне. Политик-рогоносец лишается своих избирателей быстрее, чем пьяница; это означает, что он совершенно потерял хватку. Есть и другие заботы. Не злоупотребляет ли она его именем? Публично заклеймив соперника, которого он старается убедить. Таковы наклонности молодых; с ними можно совладать, это риск сделки. Но существует одно основополагающее сомнение, которое, если оно подтвердится, вынести невозможно. Это если все - часть некоего плана. С самого начала.
- Значит, вы это почувствовали? - тихо спросил Джейсон.
- Чувства необъективны! - пылко возразил старый солдат. - Им нет места на поле боя!
- Тогда зачем вы мне это рассказываете?
Вийер запрокинул голову, затем вновь опустил, в его глазах стояли слезы.
- Тому, что мы видели вечером, может быть очень простое объяснение. Я молю Бога, чтобы оно было, и я дам ей любую возможность оправдаться. - Старик снова помолчал. - Но в глубине души я знаю, что его нет. Я понял этот тотчас же, как вы сказали о "Классиках". Я взглянул через улицу на крыльцо моего дома, и вдруг многое, к моему ужасу, встало на свои места. Последние два часа я морочу себя, нет смысла продолжать. Прежде чем оправдывать эту женщину, я должен вспомнить о сыне.
- Но вы говорили, что доверяете ее мнению. Что она вам очень помогала.
- Верно. Видите ли, я хотел доверять ей, отчаянно хотел доверять. Легче всего на свете убедить себя, что ты прав. А с годами это становится еще проще.
- Что встало на свои места?
- Сама ее помощь мне, само мое доверие к ней. - Вийер обернулся и взглянул на Джейсона. - Вы невероятно много знаете о Карлосе. Я изучил эти досье как никто другой, ибо никто другой так не желал, чтобы его схватили и казнили - я вместо палача. Но во всех этих пухлых папках не наберется и половины того, что знаете вы. Однако вы говорили только о его жертвах, о его способах убийства. Вы упустили другую сторону его деятельности. Он продает не только свое оружие, но и государственные секреты.
- Я знаю, - сказал Борн. - Эта сторона…
- Например, - продолжал генерал, словно не слыша Джейсона, - я имею доступ к чрезвычайно секретным документам, относящимся к военной и ядерной безопасности Франции. Такой же доступ имеют еще пять человек - все вне подозрений. Однако с чудовищным постоянством выясняется, что Москва узнала об этом, Вашингтон - о том, Пекин - еще о чем-нибудь.
- Вы обсуждали это с женой? - удивленно спросил Борн.
- Нет, конечно. Если я приношу подобные бумаги домой, они хранятся в сейфе в моем кабинете. Другие могут войти туда только при мне. Лишь у одного человека, кроме меня, есть ключ, лишь один человек знает, где выключается сигнализация. Моя жена.
- Мне кажется, это так же опасно, как обсуждать с ней подобные дела. И то и другое можно из нее вырвать.
- Была причина - в моем возрасте неожиданное случается каждый день; отсылаю вас к газетным некрологам. У нее есть распоряжение: если со мной что-нибудь случится, позвонить военному советнику, спуститься в мой кабинет и не отходить от сейфа, пока не приедут из службы безопасности. Случается, что люди моих лет умирают за рабочим столом. - Вийер прикрыл глаза. - Все время это была она. Единственный дом, единственное место, которое ни у кого не вызывало подозрений.
- Вы уверены?
- Больше, чем осмеливаюсь себе признаться. Это она настаивала на браке. Я снова и снова напоминал о разнице в возрасте, но она и слышать ничего не желала. Важны годы, проведенные вместе, а не те, что разделяют дни рождения. Она предложила подписать контракт, в котором отказывалась от притязаний на поместья Вийеров, но я, конечно, отверг это предложение, потому что оно доказывало ее привязанность ко мне. Пословица совершенно верна: старый дурак - полный дурак. Однако все время возникали сомнения; их вызывали ее поездки, внезапные отлучки.
- Внезапные?
- У нее уйма интересов, требующих внимания. Франко-швейцарский музей в Гренобле, художественная галерея в Амстердаме, памятник героям Сопротивления в Булонь-сюр-Мер, дурацкая океанографическая конференция в Марселе. Ее мы обсуждали весьма бурно. Она была мне нужна в Париже: мне предстояло присутствовать на дипломатическом приеме, и я хотел, чтобы она меня сопровождала. Она не осталась. Словно ей приказывали быть в определенное время в определенном месте.
Гренобль - возле швейцарской границы, в часе от Цюриха. Амстердам. Булонь-сюр-Мер - на берегу Ла-Манша, в часе от Лондона. Марсель… Карлос.
- Когда была конференция в Марселе? - спросил Джейсон.
- Кажется, в августе прошлого года. Ближе к концу месяца.
- 26 августа в пять часов вечера в Марселе был убит посол Говард Леланд.
- Да, я знаю, - сказал Вийер. - Вы говорили об этом. Я сочувствую смерти этого человека, но не его убеждениям. - Старик осекся и взглянул на Борна. - Боже, - прошептал он. - Она была с ним. Карлос вызвал ее, и она поехала к нему. Она подчинилась.
- Я не заходил так далеко, - проговорил Джейсон. - Я клянусь вам, я думал, она - связная, "слепая" связная. Я не заходил так далеко.
Из горла старика внезапно вырвался вопль, полный ненависти и боли. Он закрыл лицо руками, запрокинул голову и зарыдал.
Борн не пошевелился, он ничего не мог поделать.
- Мне так жаль, - сказал он.
Генерал взял себя в руки.
- Мне тоже, - выговорил он наконец. - Простите меня.
- Вам не за что извиняться.
- Есть за что. Не будем больше об этом. Я сделаю то, что должно быть сделано.
- Что именно?
Старик выпрямился, сжав челюсти.
- Вы можете об этом спрашивать?
- Я вынужден.
- Совершить то, что она совершила, - все равно что убить моего ребенка, которого не она выносила. Она притворялась, что ей дорога его память. А на самом деле была и остается соучастницей убийства. И все это время совершала второе предательство - изменяя стране, которой я служу всю жизнь.
- Вы собираетесь ее убить?
- Я собираюсь ее убить. Она скажет мне правду и умрет.
- Она будет все отрицать.
- Сомневаюсь.
- Это безумие!
- Молодой человек, более полувека я борюсь с врагами Франции, даже если они французы. Правда будет сказана.
- Что, вы думаете, она станет делать? Выслушает вас и спокойно признает свою вину?
- Спокойно она ничего не сделает. Но признается.
- С какой стати?
- Потому что, когда я обвиню ее, она попытается убить меня. А это и будет доказательством, не так ли?
- Вы пойдете на такой риск?
- Я вынужден.
- А если она не станет пытаться?