Ответ прозвучал просто и логично. Однако Машу он напугал. Ей бы больше понравились напыщенные объяснения о харизме, тембре голоса и оригинальной манере исполнения. Она застыла, как раз превратившись в того кролика перед удавом. Бобров, казалось, и это ее состояние разгадал. Он двинулся на нее медленно и уверенно.
Маша отступила на шаг, но уперлась спиной в треклятый шкаф-купе. Серж подошел к ней вплотную, положил руки на плечи и, заглянув в глаза, вдруг усмехнулся и отступил на шаг.
- Я что, такой противный? Ты бы ни за какие деньги не согласилась лечь со мной в постель?
Машу колотила крупная дрожь. Она проглотила ком в горле и потупила взгляд.
- Не понимаю… - задумчиво протянул он. - Многие начинающие певицы уверяют меня, что прыгнуть ко мне в койку - это единственная цель, ради которой они прутся в шоу-бизнес. Они, между прочим, убедили меня в том, что я венец творения на земле. Откуда такой ужас в ваших глазах, уважаемая? По-твоему, я монстр?
Маша упрямо смотрела в пол, не решаясь ответить.
Хотя на последний вопрос сейчас она могла бы, не задумываясь, произнести "да".
- Ладно, - он отвернулся и, подойдя к окну, откинул тяжелую гардину. - Да будет тебе известно, что я не сплю со своими подопечными. Вас у меня так много, что со всеми не переспишь. У меня под покровительством симфонический оркестр, к примеру. Играют - просто блеск. Но тащить каждого в койку - уж извини-подвинься!
Маша улыбнулась.
- К тому же личные отношения портят профессиональные. Трахнешь такую вот сопливую дуру, а потом носись с ней как с писаной торбой. Капризы начнутся незамедлительно. А мне от тебя работа нужна, понятно?
- Я очень рада, - искренне ответила Маша.
Он резко повернулся к ней и, усмехнувшись, весело проговорил:
- А зря! Я, между прочим, действительно венец творения. Особенно в постели. Ты многое теряешь. Я бы на твоем месте опечалился.
- А по договору я имею право говорить вам правду?
- Хм… - Он озадачился. - Такого пункта в договоре нет. Ну, то, что не запрещено, то разрешено. Валяй.
- Вы ошибаетесь насчет венца творения. Вас обманули. И печалиться мне не о чем.
- Эх, чем же ты еще можешь себя успокоить, коли не грубой клеветой, - и он фыркнул.
Таким образом, Маша поменяла место жительства.
Поменяла она и образ жизни. Вставала она теперь в восемь утра, мчалась на урок по вокалу. Строгий преподаватель - Игнат Робсон, неопрятный косматый мужик лет сорока, - спуску ей не давал. Выговаривал, что она полное ничтожество, петь совсем не умеет, а то, что умеет, пением не назовешь - так, вытье в подворотне. Уроки были странные - то она шипела от низов к самым верхним нотам, то "булькала" октавами, то выпевала музыкальные интервалы.
- Нужно расширить твой диапазон, - ворчал преподаватель. - Иначе ни одну песню тебе не подберешь.
Маша молча терпела, старательно выполняла его требования. Вечерами занималась еще и дома, повторяя по настоянию Игната утренний урок.
К середине дня ее ждал преподаватель по хореографии, который на первом же занятии потребовал называть себя Вовиком, и никак иначе. С ним Маша испытывала настоящие муки. Сначала она проходила с ним классический станок. В детстве, как всякая девочка из хорошей семьи, она занималась танцами, но то были занятия для удовольствия. Она и понятия не имела, что все эти батманы, плиссе и арабески могут так выматывать за считанные минуты. Вовик стоял рядом и периодически лупил ее палкой то по ногам, то по спине, требуя ровных линий.
- Тебе нравится бить людей? - однажды, не вытерпев, поинтересовалась она.
- Человеком станешь, когда научишься спину держать, - холодно ответил садист и, поддев палкой ее бедро, заставил поднять ногу. - Упражнение не закончено.
Давай работай, а не огрызайся.
Серж не появлялся на занятиях. Один раз заглянул в класс к хореографу, оглядел ее, вымученную, растрепанную, мокрую с ног до головы, хмыкнул:
- Потрясающе выглядишь.
И разочарованно обратился к Вовику:
- Смотрю, ты ее жалеешь.
Маша только головой покачала.
Вечером у нее был неизменный шейпинг в спортивном клубе, который заканчивался бассейном, массажем и солярием. А по субботам сауной.
Домой она приползала к десяти. Пела упражнения и плюхалась в кровать. На ужин сил не оставалось. Вот и вся жизнь.
Спустя неделю у Маши появился репертуар. Пока состоящий из одной песни. Выбор происходил в офисе Сержа.
- Нравится? - гордо вопросил он, когда они прослушали первую композицию в исполнении автора.
- Ну… - уклонилась от прямого ответа Маша, которой песня не очень понравилась.
- Ты что, она бешеных бабок стоит! Пять тыщ долларов! Автор - известный человек, - обиделся меценат.
- В общем-то, она не слишком интересна в музыкальном плане, - неожиданно поддержал певицу преподаватель по вокалу. - Голос показать не на чем.
- На нашей эстраде голос показывать не принято, - угрюмо заметил Серж. - Некоторые звезды вообще петь не умеют, и ничего. Была бы морда смазливая да раскрутка хорошая.
- Тогда почему я? - На сей раз Маша смело вскинула на него глаза. - Есть куча девиц куда смазливее меня.
- И то верно, - запальчиво ответил Бобров.
- Тайм-аут, - на манер рефери поднял руку Игнат. - Может быть, эта песня и хит, но не Машин.
Повисла тяжелая пауза. Бобров потер переносицу и недовольно пробубнил:
- Сам знаю. Ладно, есть у меня еще одна на примете.
Правда, автор никому не известен. Держал его про запас, думал, спихну, когда случай подвернется.
Он поставил другой диск. Музыка Маше понравилась, но вот исполнение… Голос у композитора был хриплым - слов не разберешь.
Нет, не умею я ждать,
Не умею просить,
Не умею прощать,
Но я умею любить…
Маша задумалась. Песня явно не про нее. Скорее ее Ирма могла бы спеть с чувством. Наверное, для нее она и предназначалась: для гордой женщины, лукавой, жестокой, сильной, как леди Макбет. Мужчины такой восхищаются на расстоянии, потому что подойти боятся. Такая всегда выбирает сама, но остается одинокой. Впрочем, про одиночество - это ей сейчас очень даже понятно. Но вот все остальное…
- И ты такой должна стать, - словно опять прочитав ее мысли, тихо произнес Бобров и накрыл своей ладонью ее.
Она вздрогнула. В который раз удивилась, как это ему удается видеть ее насквозь.
- Слушай, у тебя на лице все написано, - он усмехнулся. - Может, тебе преподавателя по актерскому мастерству найти? Чтобы маску научил носить. Негоже такой простушке петь арии роковых женщин. Машка, ты должна стать роковухой, понятно? Иначе наше дело - дрянь.
Роковухой, похоже, Серж Машу решил сделать незамедлительно. Для чего и потащил этой же ночью в модный клуб на закрытую вечеринку.
- Пора выводить тебя в свет, - буркнул он, впихнув ее в зал, набитый знаменитостями и богачами.
Таким образом Маша впервые появилась на публике официально, как "новый проект Боброва". И первое, что она сделала, - это растерялась. Меценат взял ее за руку, шепнул: "Вперед" - и поволок знакомиться. Отвечали ей приветливо. Мужчины целовали ручку, женщины с натянутой вежливостью улыбались. Но заговаривали только с самим Бобровым. Для всех она оставалась никем - глиной в руках мастера или бессловесной куклой. Во всяком случае, именно так к ней относились все эти люди.
- Вот, наконец-то тебя нашел! - как никогда обрадовался Серж, чуть ли не впихнув ее в объятия того самого голубоглазого высокого субъекта, с которым она видела мецената в ресторане и которого приняла за киллера.
Правда, как выяснилось на музыкальном вечере, он оказался вовсе не киллером, а английским аристократом, но от этого вид у него не исправился. Маша по-прежнему считала его довольно грозным типом.
- Сэр Александр Доудсен, - представил он аристократа и указал на певицу:
- А это наша Маша. Вернее, Мария Иванова - восходящая звезда российского шоу-бизнеса.
- Весьма польщен, - заверил ее лорд, на ее взгляд, куда искреннее остальных в этом зале. А может быть, он с детства тренировался скрывать свои истинные эмоции.
- Ну, пойду поговорю.., тут нужно мне.., в общем, отойти, - неожиданно смутившись, Бобров растворился в толпе, оставив ее наедине с сэром Доудсеном.
Маша тут же покраснела, не зная, что делать и что говорить. Как незадачливая школьница, стоящая у доски и начисто забывшая вызубренный накануне урок, замотала руками. Лорд ей еще раз поклонился, ободряюще улыбнулся, мол, расслабься.
- Александр? - пискнула Маша, теряя остатки самообладания. - Сэр Александр? Разве это английское имя?
- Скорее греческое, - тот жестом показал ей, что можно сесть за столик, и продолжил уже на пути к нему:
- Пожалуй, самый известный грек, носивший это имя, был Александр Великий - царь Македонии.
- Точно, - согласилась Маша, усаживаясь за столик. - Но все равно в Англии не так уж много Александров…
- Меньше, чем Джонов, но тоже встречаются. Александр Тунисский - известный полководец - был даже министром обороны в середине XX века.
- Похоже, вы все знаете о своем имени.
- И о вашем немножко, - улыбнулся он ей.
- Да? И что же?
- Гм… - Сэр Доудсен сделал вид, что задумался ненадолго. Ровно настолько, чтобы она поняла, что сморозила глупость. - Мария Богородица, или Дева Мария, известна как мать Иисуса Христа, не путать с Марией Магдалиной - наоборот, грешницей, правда, раскаявшейся Мария Стюарт - интриганка, участница многих заговоров. Вам не кажется, что Шиллер ее образ изрядно идеализировал? Мария Нагая тоже не слишком приятная особа.
Седьмая жена Ивана Грозного. Отличалась удивительным непостоянством: сначала признала Лжедмитрия I сыном, потом отреклась от него…
- Прошу вас, - взмолилась Маша, уже опять красная как рак. - Мне стыдно за мое имя.
- Не стоит, - поучительно заявил аристократ. - Одна Мария, породившая Христа, искупает грехи всех остальных.
- Вы прекрасно знаете историю.
- Я вас расстрою, если замечу, что неплохо знаком с литературой, юриспруденцией, географией, к сожалению, химией и свободно говорю на четырех языках?
- И еще вы здорово хвастаетесь, - засмеялась она.
- Что вы! Если бы я хвастался, сказал бы, что прекрасно танцую и читаю на тайском без словаря.
Он показался ей человеком очень приятным и легким в общении. Удивительно, как он, аристократ по рождению и воспитанию, умел быть простым парнем. Она не чувствовала его превосходства. Вернее, знала о нем, но Александр ни жестом, ни взглядом не давал ей понять, что едва терпит общество дурочки из провинции. Он был много проще в общении, чем вся та "богемная знать", которая их сейчас окружала.
"А может быть, аристократическое воспитание - это и есть умение быть проще, а не напускать на себя неприступный вид, как богатый простолюдин?" - подумала Маша.
Они болтали довольно долго. Александр рассказал Маше о своих предках, которые жили в России, о том, чем он занимается в Москве. Маша, в свою очередь, поведала, как она попала в столицу, как познакомилась с Бобровым. Когда дошли до музыкального вечера, она погрустнела.
- Да, я помню ту девушку. Ее зовут Анастасия. Кажется, она представила вас Сержу. Вам нужно ее поблагодарить.
- Ну… - Маша вздохнула. - Боюсь, это теперь невозможно.
- Вот как? - Он вскинул брови. - Она уехала? Где же она теперь? Хотя нет, я догадаюсь… Я не вижу на вечере еще одного постоянного завсегдатая, некоего Бориса.
Мне показалось, что в посольстве…
- Она погибла, - перебила его Маша и замолчала.
Больше всего на свете ей не хотелось заканчивать разговор с этим приятным молодым человеком на грустной ноте, но и слушать его догадки она была не в состоянии.
- Мне жаль, - с грустью сказал он, словно Ася была его близкой подругой. - Приношу свои соболезнования.
Как это случилось?
- Ее убили грабители в ее же квартире. Застрелили…
- Господи святы! - обескураженно выдохнул аристократ.
На Александра это сообщение подействовало как удар молнии. Он вспомнил ту хрупкую девушку с повадками подростка. Скорее от избытка эмоций, чем от желания выяснить правду, он порывисто спросил:
- Неужели они ворвались к ней ночью?
- Нет. - Маше очень не хотелось говорить об этом.
Она чувствовала, что тоска наваливается на нее, мешая дышать, а к горлу подступает горячий ком. Чужое участие наконец пробудило в ней дремавшую скорбь. - Она вернулась с репетиции слишком рано. Почему-то сама им открыла. Или у них были ключи, не знаю.
- Ужасно. - Сэр Доудсен сжал набалдашник трости в пальцах. - Просто отвратительно! Могу ли я вам чем-то помочь?
- Мне? - слабо удивилась Маша.
Он тут же почувствовал, что совершил промах, и быстро поправился:
- Ради бога, простите. Я не имел желания навязывать себя, но такие минуты пережить в одиночку очень трудно.
- Вы правы, - несколько ошарашенно согласилась она, - но у меня есть работа. Как бы жестоко это ни звучало, я стараюсь думать только о ней. Согласитесь послушать мою первую песню?
- Разумеется, - он грустно улыбнулся.
- Я кажусь вам гадкой?
- Это почему?! - озадачился Александр, изо всех сил пытаясь понять, какой же она ему кажется. Он посмотрел на нее. Нет, определенно не гадкой. Она казалась ему милой девушкой. Даже привлекательной. Чересчур тихой и застенчивой для шоу-бизнеса. Во всяком случае, из опыта общения с актрисами Лондона, которое было эпизодичным, он сделал вывод, что звезды сцены - это напористые, себялюбивые красотки. Они яркие. А девушка, сидящая сейчас рядом с ним, не в пример им старается быть как можно незаметнее.
- Я думаю не о том. Я пытаюсь отвести разговор от больной темы. Это нехорошо, я знаю…
- Милая Мария. Вы позволите вас так называть? - мягко улыбнувшись, обратился к ней молодой аристократ. - Вы чудесная девушка. И вы совершенно не походите на всех артисток, которых я когда-либо встречал. Те сказали бы: "Ах, как жаль, что она умерла… Не потанцуете ли со мной, мне так грустно".
- Мне действительно грустно.
Александр поднялся и, галантно поклонившись, предложил ей руку:
- Позвольте пригласить вас на танец.
- Вы думаете, что я бесчувственная артистка? - Она усмехнулась.
- Вы такая же бесчувственная артистка, как я великолепный танцор. Я готов говорить с вами о вашей подруге столько, сколько вам нужно. Но не сейчас. Сейчас вам стоит отвлечься. Идемте, а то вы расплачетесь, и все решат, что вы готовите себя не на эстраду, а в хор плакальщиц.
Общество жестоко.
- Вы все знаете об обществе? - Она поднялась, позволив ему увлечь себя на танцплощадку.
- Общество везде одинаково. Нет более бездушного человеческого сборища, чем свет. Уж поверьте мне.
Танцевал он не так плохо, как обещал. По крайней мере, он весьма уверенно вел партнершу и ни разу не наступил на ее новенькие, купленные в дорогом магазине туфли.
- Если вы и на тайском так же читаете… - шепнула ему Маша.
- Увы.
- Ах, ну вот ты где! - Бобров бесцеремонно налетел на них и прекратил танец. - Саша, ты мне страшно нужен. Я должен тебя кое-кому представить.
- Серж, - едва сдерживая возмущение, сухо заметил сэр Доудсен, - мы танцевали. Простите, Мария, - он поклонился ей.
- Да? - искренне удивился меценат и развел руками:
- Не заметил.
Он был явно не в себе. Взгляд его как-то ненормально пылал, щеки, и без того не бледные, теперь были похожи на половинки огромного помидора. Ко всему прочему он еще и нервно озирался.
- Маша, я уведу твоего кавалера. Уж прости, детка.
Он схватил аристократа за руку и поволок к барной стойке.
- Не стоит называть ее "детка", - не выдержал сэр Александр. - Она этого не заслуживает, как бы вы к…
- Да забудь ты на минуту о Маше! - нетерпеливо перебил его меценат и, резко остановившись, развернулся к нему.
Аристократ со всего маху налетел ему на грудь. - Бобров и этого, казалось, не заметил.
- Помнишь, я говорил тебе о ней! - перешел он на жаркий шепот.
- О Марии?
- Да черт с ней!
- Выбирайте выражения! - возмутился сэр Доудсен и, высвободив руку из его пальцев, отступил на шаг.
- Ладно, прости, - быстро согласился Серж. - Я говорил тебе о даме. Ну, вспомнил? О ТОЙ даме!
- Честно говоря, я предполагал, что вы говорили о Марии, - озадаченно промямлил Александр.
- Далась тебе эта Мария! Мария, Мария, - меценат закатил глаза. - Я тебя сейчас представлю.
Он опять схватил его за руку и поволок вперед.
- Вот, - он наконец остановился и, отступив в сторону, явил глазам сэра Доудсена красивую брюнетку с греческим профилем и гордо вскинутым подбородком, - Наталия Касальская.
- Весьма польщен, - Александр поклонился.
Где он уже слышал эту фамилию?
- Что будем пить? - засуетился пылкий влюбленный - Мартини, ты же знаешь, - грудным голосом произнесла красавица.
Александр взглянул на нее - ни дать ни взять роковая женщина. Таким на грудь нужно таблички вешать, как на кабинку с высоким напряжением: "Опасно для жизни".
Хотя зачем? Она сама - ходячая табличка. Дама была потрясающе красивая. Она находилась как раз в том возрасте, когда образ ее уже не портила девичья наивность, когда все черты, все линии тела уже оформились. Она выглядела совершенной и абсолютно неприступной. Наталия была высокой, чуть ниже самого Александра, и строй ной, но не хрупкой. Она царственным жестом приняла бокал с мартини, медленно, закрыв глаза, сделала небольшой глоток. Все ее движения дышали чувственностью, столь свойственной, что называется, дорогим женщинам.
Александр за свою жизнь таких перевидал немало. И тем не менее слегка ошалел от созерцания этой богини, словно для прогулки спустившейся к простым смертным. Он вырос среди подобных ей - высоко ценящих себя. Но в отличие от них она действительно была красавицей.
- Мы говорили о миниатюрах Тороса Рослина, - очень тихо сказала она. Настолько тихо, что окружающие должны были вслушиваться, затаив дыхание, чтобы разобрать слова. - Смешно.
- Что же смешного в миниатюрах Тороса Рослина? - удивляясь все больше и больше, спросил сэр Доудсен, который представить себе не мог, что Бобров способен рассуждать не только об этом редко произносимом в наши дни имени, но вообще о живописи. - Это, если мне не изменяет память, представитель киликийской школы?
- Смешно, что ни я, ни Серж понятия не имеем об этом Торосе. Я поясню: мне предложили купить часть его иллюстраций, вернее, две, к какому-то там Евангелию, но никто не может определить, подлинник это или дешевая подделка.
- Часть иллюстраций к Малатийскому евангелию?!
- Вот видите, вы знаете больше нас всех, вместе взятых, - она растянула тонкие губы в подобие улыбки.
- Знаю теоретически. Но купить эти иллюстрации невозможно. Они все - собственность музеев, монастырей и библиотек. Я знаю, четыре подписные работы хранятся в монастыре Святого Якова в Иерусалиме, еще слышал про США, Париж и Вену, в самой Армении…
- Пф… - пренебрежительно фыркнула Наталия. - Это не аргумент. Вы же догадываетесь, что большинство подлинников сейчас уже в руках частных коллекционеров. Я что-то не поняла про "саму Армению"?