Рубин был ступенчатой огранки. "Никак не меньше двадцати каратов, очевидно, венецианской работы, редкой красоты и размеров", - подумал Иоханес, разглядывая камень, словно завороженный. На несколько мгновений он даже забыл о прекрасной незнакомке.
Наконец, справившись с собой, он взглянул в лицо гостье и проговорил:
- Помилуйте, сударыня, такими делами я не занимаюсь, это запрещено законом! - Но потом, не удержавшись, спросил: - Откуда он у вас?
Мадлен, собравшись с духом, поведала огранщику свою историю. Ей приходилось рисковать. Иного пути у нее не было. Правда, действовала она все же не наобум, навела кое-какие справки об Иоханесе, знала, что он одинок, не имеет друзей и общается только с заказчиками, да еще в гильдию изредка заглядывает. Она решила довериться именно ему.
"Не станет такой человек на меня доносить", - размышляла девушка. К тому же она принимала в расчет и свои женские чары. Она давно заметила, как на нее реагируют мужчины, как подолгу смотрят вслед, словно облизываясь в предвкушении неземного удовольствия.
- Я хорошо заплачу, - тихо, но уверенно произнесла Мадлен.
Глядя на юную гостью, Иоханес думал совсем не о деньгах. Его, конечно, тронула искренность девушки, но дело было совсем в другом. Какая-то непреодолимая сила влекла его к ней. Что-то новое, прежде неизведанное проснулось в его душе. Молодой мужчина не знал женщин и прежде никогда не испытывал к ним плотского влечения. И весь его житейский опыт в этой области сводился к общению с одной не очень-то привлекательной и немолодой шлюхой в годы учебы у Крассона. Свершенное с ней суетливое и не слишком удачное совокупление не пришлось ему по вкусу. И он решил впредь не тратить на подобные "развлечения" ни денег, ни времени.
Не отрывая взгляда от прекрасного лица незнакомки, Иоханес смущенно, каким-то не своим, жестяным голосом проговорил:
- Я согласен. - И, помолчав несколько секунд, также вымученно и совершенно неожиданно для себя вдруг добавил: - Но только ради вас.
Девушка слегка покраснела, мысленно похвалив себя за верный расчет и правильно продуманный план. Да и какой женщине не приятно услышать подобные слова: "Только ради вас"?!
На том они в тот вечер и расстались.
Глава третья
"Хорошо, что мы живем в просвещенном семнадцатом столетии в славном городе Антверпене, - размышлял ночью Иоханес, ворочаясь на своем ставшем почему-то неудобным ложе, - в прошлом веке в Венеции мне бы за подделку руку могли отрубить".
Но стоило ему на мгновение представить лицо прелестной заказчицы, как он забывал обо всем, мысленно представляя, как будет раздевать ее, целовать ее небольшие упругие груди, ласкать твердеющие соски, которые представлялись ему почему-то пурпурными рубинами. В ту ночь он почти не сомкнул глаз, только временами проваливался в сон, в котором причудливо переплетались явь и его фантазии. Плотское возбуждение никак не отпускало Иоханеса.
На утро, вскочив ни свет ни заря, он отправился к знакомому стеклодуву и заказал кубок из массивного красного стекла с толстым днищем. Дожидаясь выполнения заказа, Иоханес принялся слоняться по своему жилищу. Работать он решительно не мог, все валилось у него из рук. Пришедшая убираться Марта с удивлением посматривала украдкой на бездельничающего хозяина, бесцельно бродившего из комнаты в комнату. Это было так не похоже на него.
Вскоре - пожалуй, впервые в жизни - Иоханес отправился на прогулку. Пройдя вдоль строящихся каналов, он ушел далеко за город, где прежде никогда не был, и долго слонялся там. Он безуспешно пытался отделаться от видений, полных вожделения и беспутства, которые теперь преследовали его даже днем.
Ночью чудная девушка пришла к нему снова, и он обладал ею, но только, увы, все это случилось лишь во сне.
Наконец, получив на следующий день свой кубок, он прибежал домой и, поспешно, но аккуратно отделив от сосуда днище, в страшном возбуждении приступил к долгожданной работе.
Иоханес отсрочил все заказы, сославшись на нездоровье, отказался от новых и заперся в мастерской. Первый день он потратил на изучение камня, горевшего каким-то непонятным колдовским огнем. Рубин словно излучал волшебную силу, и эта сила, это горение странным образом переплавлялись в жар вожделения, безжалостно изматывающий мужчину. Иоханес ощущал, что с каждым часом все больше попадает под влияние диковинных волшебных чар. Он понимал, что с ним творится что-то дурное, греховное, но уже не мог остановиться, не мог справиться с собой.
Камень притягивал его к себе, словно магнит, вызывая в нем страсть к девушке и одновременно желание повторить это чудо. Огранщику хотелось обладать и обворожительной девушкой, и необыкновенным камнем.
Едва дождавшись утра, он наконец приступил к изготовлению копии. Для начала он попробовал его на язык и на зуб, вспомнив уроки старого мастера - Крассон утверждал, что самые лучшие рубины очень твердые и холодные. И действительно, этот пурпурный уголек заметно леденил кожу и был тверже стали…
В эти дни Иоханес почти перестал спать, он работал, работал, работал, а если и засыпал, то его все время мучили кошмары и сладострастные видения. Девушка и рубин странным образом сплелись, превратившись в нечто целое, источавшее любовную истому. Камень и его хозяйка стали для него настоящим наваждением.
Иоханес совсем опустился, он не брился, не мылся, почти ничего не ел, сильно исхудал и ослаб и даже на время отказался от услуг добродушной и такой старательной Марты. Он полностью покорился своей страсти, перестав бороться с ней, и не заметил превращений, происходящих тем временем с камнем. А рубин с каждым днем становился все темнее… Иоханес не вспомнил рассказ мудрого Крассона о свойствах различных камней, в том числе о том, что, по преданиям, рубин предупреждает человека об опасности, меняя цвет с красного на бордовый…
Однажды Мадлен навестила огранщика. Но поговорили они совсем недолго, разговор не получился. Иоханес буквально пожирал девушку глазами. Он бормотал что-то почти бессвязное, все время повторяя, что не подведет и выполнит заказ в срок. Мадлен стало даже немного не по себе - так изменился и как-то вдруг одичал мастер всего за несколько дней. Глаза его горели безумным огнем, словно обжигая ее кожу. Это было, быть может, и приятно, но слишком уж навязчиво. Девушка почувствовала, что вызывает у мастера греховную похоть, испугалась и поторопилась уйти.
Иоханес же продолжал работу, чувствуя, что его посетило, как это ни странно, вдохновение. Да, к прежним видениям, которые не отпускали, добавилось еще и желание трудиться, добиваясь совершенства. И тяжкий кропотливый труд был ему теперь вовсе не в тягость…
Наконец работа была закончена. Дубликат практически не отличался от оригинала - только очень и очень опытный специалист смог бы распознать подделку.
В ночь накануне встречи с заказчицей он опять почти не сомкнул глаз. А когда под утро все же провалился в сон, снова увидел обнаженную Мадлен. Он страстно любил ее, покрывая все ее тело поцелуями, а она отвечала на ласки и смотрела на него глазами-рубинами, горящими недобрыми пурпурными огоньками…
За окном накрапывал дождик - привычная погода для мая в Антверпене. "Может, она и вовсе не придет?" - Иоханес постоянно возвращался к этой мысли, но тут же решительно отгонял ее. Хотя больше ждать и терпеть он уже не мог.
Едва рассвело, он уселся у входной двери, крутя в руках только что изготовленную подделку. Он снова и снова рисовал в своем воображении голую Мадлен. Его сердце сладостно сжималось в предчувствии того, что, быть может, произойдет сегодня не во сне, а наяву. Минуты тянулись тягостно, медленно складываясь в часы.
Наконец раздался торопливый стук. Иоханесу показалось, что он слышит звуки чарующей музыки. Он поспешно подскочил к двери и откинул щеколду. На пороге возникла фигура юной заказчицы в неизменном темно-сером плаще с капюшоном, закрывающим глаза. Девушка прошла в глубь комнаты.
Даже не поздоровавшись, Иоханес нетерпеливо и глухо пробасил:
- Сударыня, вы должны сейчас же со мной рассчитаться.
Он вплотную приблизился к гостье, еще сильнее зажав в кулаке дубликат.
- Разумеется. Как мы и договаривались, я принесла деньги, - спокойно ответила девушка. - Вот как раз пятьдесят франков. - С этими словами она протянула Иоханесу небольшой, но тяжелый кожаный мешочек. - Пересчитайте, пожалуйста.
- Я говорю об оплате совсем иного рода, - выпалил Иоханес и, больше не в состоянии справиться с собой, шагнул к Мадлен и неловко, но сильно стиснул ее в объятьях. Стеклянный "камень" выпал из его руки и покатился по полу. - Кричать не в ваших интересах, - сдавленно прошептал он.
Дыхание мужчины участилось, в глазах его зажглось настоящее безумие. Он целовал Мадлен в тонкую шею, она, сопротивляясь, билась в его руках. Прижимая ее правой рукой к себе, Иоханес разорвал тесьму и стащил с нее плащ, задрал подол юбки. На мгновение высвободив из тисков левую руку, Мадлен исхитрилась вытащить из ножен тонкий стилет, который на всякий случай всегда носила с собой, в одиночку отправляясь гулять по улицам вечернего города. Не помня себя от ужаса и омерзения, она вонзила в противника острое лезвие. Тот громко вскрикнул, захрипел, отпустил ее, отступил на шаг и рухнул навзничь как подкошенный, широко раскинув руки. Его тело сотрясали конвульсии, пальцы правой руки внезапно нащупали выроненную фальшивку и рефлекторно сжались в кулак. Еще несколько раз дернувшись всем телом, Иоханес замер - уже навсегда.
Мадлен почти целую минуту стояла не шелохнувшись, тяжело дыша. Потом машинально смахнула со лба капельки холодного липкого пота, поправила платье и надела упавший плащ. Остекленевшие глаза огранщика завораживали ее, не отпускали, но вскоре она очнулась и заметалась по квартире… Красный, горящий ярким огнем рубин лежал на столе. Она схватила его, подняла с пола мешочек с деньгами и сунула туда камень. Набросив на голову капюшон, Мадлен выскочила наружу и с силой хлопнула дверью, рассчитывая, что щеколда встанет на место. Ей повезло - легкий стук возвестил о том, что дверь опять на запоре…
Мадлен стремительно шагала по улицам, пряча лицо под капюшоном. Ужас, раскаяние за совершенное преступление, чувства стыда и брезгливости переполняли ее. Из глаз текли слезы, дыхание было прерывистым, ей не хватало воздуха, девушка задыхалась. Она не помнила, как добралась до дома, где заперлась в своей комнате, рухнула в одежде на постель и громко разрыдалась…
А на следующее утро, выдавшееся прохладным и туманным, из города выехали в почтовой карете два молодых человека - один высокий, в черном кожаном камзоле и широком бархатном берете с пером, и другой, еще совсем юный, почти мальчик, мертвенно бледный, в темно-сером плаще с капюшоном, опущенным на глаза. Они трогательно держались за руки и не отрываясь смотрели друг на друга… Словно братья, надолго покидающие отчий кров.
Спустя три месяца после гибели Иоханеса в городе все-таки объявился его двоюродный брат Корнелис. Единственный наследник погибшего огранщика прибыл из Брюгге. Он побывал на могиле молодого мастера, положил цветы. В кассе гильдии получил оставшиеся деньги Иоханеса. Встретился он и со следователем, который передал ему красный камень, найденный в руке "убиенного".
Удивленный размерами камня и в предвкушении внезапно свалившегося на него богатства, Корнелис отнес рубин лучшему ювелиру Антверпена. Но тот, тщательно изучив камень, разочаровал его - сокровище оказалось лишь "очень искусной, замечательной, но все же подделкой"… Будучи человеком рачительным и расчетливым, после некоторого раздумья кузен все же не стал выбрасывать фальшивку, а захватил ее с собой в Брюгге.
Глава четвертая
Париж оказался совсем не таким, каким представлялся им в далеком теперь Антверпене. Он был огромным, очень шумным, необыкновенно грязным и на редкость зловонным. Помои, отбросы, лошадиный навоз и нечистоты покрывали мощеные мостовые, стекали в канавы. Не зря французы так часто повторяли свое непременное "merde". Это было вполне естественно и оправданно. По улицам праздно шатались пестро одетые горожане, сновали скороходы, факельщики, бродили нищие, прося подаяние, скакали какие-то всадники в разноцветных мундирах. В роскошных каретах передвигались знатные особы в сопровождении эскорта пеших или конных слуг. Великолепие модных, расшитых золотом одежд на фоне грязных улиц поражало воображение молодых фламандцев.
И все-таки это был Париж, город любви, художников, прекрасных дам, галантных кавалеров и отчаянных храбрецов.
Ошеломленные видом его прекрасных дворцов и соборов, Мадлен и Франс как зачарованные добрели до улицы Вожирар. Здесь находился постоялый двор, который настойчиво рекомендовал художнику его неунывающий друг и собрат по кисти Виллем, побывавший в знаменитом городе два года назад и буквально бредивший им.
Мадлен еще не отошла от событий последней ночи в Антверпене. Девушку мучили приступы озноба. Время от времени слезы начинали струиться из ее глаз, и все тело содрогалось от рыданий и судорог. Перед глазами постоянно появлялся мертвый огранщик с остекленевшими глазами…
Нужный постоялый двор они все-таки отыскали. И, заплатив хозяину за две недели вперед, получили небогато обставленную, но вполне уютную и довольно большую комнату. Они наскоро привели себя в порядок, поужинали и потом долго сидели на широкой кровати в темноте, строя воздушные замки. Правда, Мадлен была немногословной, задумчивой и постоянно негромко покашливала. Заснули они поздно ночью.
Франс проснулся под утро и сразу же почувствовал, что Мадлен всерьез заболела. У девушки был сильный жар, она металась в беспокойном сне, что-то беспрестанно бормотала, всхлипывала, стонала, кашляла, а иногда и громко пронзительно вскрикивала.
Ей снился Иоханес. Он преследовал ее, и глаза его горели дьявольской похотью и злобой. В груди его торчал стилет, которым она его убила. "Отдай рубин, верни мне камень!" - орал он, догоняя ее. И в тот момент, когда он схватил ее и прижал к себе, Мадлен проснулась. У нее страшно болела голова, как будто кто-то зажал ее между тисков и давил, давил. Все тело, покрытое липким потом, ломило, во рту пересохло, губы потрескались. Она заходилась в сухом, тяжком кашле и не нашла сил подняться с кровати.
Франс, испугавшись за невесту, спустился в комнату к хозяину и, выслушав его наставления, побежал на улицу Феру, в самый ее конец, где жил лекарь по фамилии Ташо.
Костоправ, которого он привел, определил у Мадлен лихорадку, объяснил, где можно купить рекомендуемые им снадобья, предписал девушке хорошее питание и покой.
- Давайте ей побольше питья да окошко не забывайте открывать, ей свежий воздух необходим! - с этими словами он принял полагающуюся мзду и откланялся.
Целую неделю Мадлен пролежала почти без движения, прикованная к постели, мучимая жаром и кошмарами. Прошлое и настоящее слились в бесконечном хороводе событий: бегство, погони, сцены беспутства и убийств. Какая-то огромная черная птица клевала ее, била крыльями, царапала когтями. Лап у нее почему-то было пять, и в одной она держала "Горящий пурпур". Потом Мадлен опять убегала от огранщика, который все-таки догонял ее и насиловал, и во лбу у него горел зловещим угольком третий глаз - огненно-красный рубин.
На восьмой день девушка наконец очнулась. Она чувствовала сильную слабость, но жар прошел и голова больше не болела. Все эти дни Франс не отходил от нее, ухаживал за ней, давал порошки и отвары, ставил на лоб компрессы, поил, менял простыни, пытался кормить с ложечки, но организм Мадлен не принимал пишу. В первый раз она поела, только придя в сознание.
Еще четыре дня девушка провела в постели, медленно поправляясь. И только когда она достаточно окрепла, Франс впервые вывел ее на прогулку по Парижу - их городу мечты. Он показал ей Гревскую площадь с островерхим зданием городской Ратуши напротив эшафота, на котором, как он рассказал, казнят всех преступников. При этом известии сердце Мадлен отчаянно забилось, она сильно побледнела, и молодой художник счел за лучшее поскорее увести ее оттуда.
Они направились посмотреть на Нотр-Дам и церковь Сен-Шапель, в "Великой Святыне" которой хранился терновый венец Христа.
- Ты подумай только, говорят, что Людовик IX когда-то выкупил у византийского императора все предметы, с помощью которых пытали Спасителя! А когда в часовню Сен-Шапель привезли тот самый Терновый венец, король встречал эту священную реликвию босой и в рубище, стоя на коленях, покорно склонив голову. И сейчас венец хранится здесь, в этом святом месте! - с воодушевлением повествовал Франс.
Но Мадлен больше всего в церкви потрясли витражи - она никогда не видела подобной красоты. Солнечные лучи, проникающие в храм сквозь разноцветные стекла, превращали все внутреннее пространство в настоящий Эдем.
- Как благостно, как хорошо стало у меня на душе! - все время восклицала девушка.
Мадлен отвлеклась, успокоилась и забылась. Они подошли к величественному Нотр-Даму. Девушка восхищенно разглядывала собор и внимательно слушала рассказы Франса, который живописал ей его историю и рассказал, что именно здесь хранится гвоздь с креста, на котором был распят Иисус Христос. Мадлен ахала и все время крестилась, разглядывая ужасно гримасничающих страшных химер на фасаде храма.
- По древнему преданию, кузнец, ковавший ворота собора, продал душу дьяволу, потому что боялся не справиться с ответственным заказом. Видно, Вельзевул ему помог, потому что поначалу никто не мог открыть замки в воротах, пока их многократно не окропили святой водой и не отслужили перед ними молебен, - продолжал поражать Мадлен своими знаниями Франс.
Они перекусили на скорую руку в каком-то кабачке и опять побрели, любуясь красотами Парижа. Уже ближе к вечеру молодые люди зашли в собор Сен-Жак-ля-Бушри, где помолились - как-никак они были добрыми католиками, и только потом вернулись "домой".
Сидя в своей комнатке на постоялом дворе, они опять принялись строить грандиозные планы на будущее. И быстро сошлись на том, что им пора продавать камень, Франс уже много раз предлагал свои картины местным торговцам, но они от покупки решительно отказывались. Не принято было в Париже, как в Амстердаме или Антверпене, украшать лавки и мастерские живописными работами. Да еще приобретать их у пришлого художника.
Камень надо было реализовать, а потом на вырученные деньги снять этаж в каком-нибудь пристойном доме. Дальше Франс собирался пойти в обучение к одному из знаменитых парижских художников, расписывающих храмы. Венчание они решили устроить через пару месяцев, когда обзаведутся знакомыми и немного наладят свою жизнь. Конечно, Мадлен хотелось, чтобы их брак был поскорее освящен церковью, но приходилось мириться с тем, что пока это невозможно.
Вечером Франс выпил с хозяином два кувшина вина, долго и безуспешно пытаясь продать ему хотя бы один из натюрмортов, прихваченных с собой, но никакие уговоры не сломили упрямого француза. Правда, Франсу удалось получить адрес "одного почтенного ювелира", который "интересуется драгоценными камнями, не спрашивая, откуда и как они попали в руки к их нынешнему владельцу".