- Вот видите! Надеюсь, вы больше не сомневаетесь. Королева, которой я сообщила о ваших колебаниях, дважды кивнула, чтобы рассеять ваши подозрения.
- Приношу вам тысячу извинений; теперь я весь к вашим услугам.
Единственный свидетель этого разговора, Николя окончательно убедился в виновности госпожи Каюэ де Вилле. Вдобавок она знала о продаже флейты, украденной у короля Пруссии, что красноречиво свидетельствовало о существовании целого клубка интриг, которыми намеревались опутать королеву. Оставалось установить, кто служил посредником для этой женщины, ловко извлекавшей деньги из своих жульнических проделок. Внимание его отвлек пробежавший по рядам шепот. У входа появилась молодая женщина в роскошном платье; следуя вдоль вереницы придворных, она, приседая через каждые три шага, протягивала всем копилку для сбора пожертвований. Он узнал изящную фигурку и легкую походку Эме. Вечером, после игры, настанет черед королевы собирать милостыню в пользу бедных; по обычаю, в пост полагалось жертвовать только золото.
Неожиданно он понял неуместность подобных мыслей во время Божественной литургии. Отринув суету, он, как в детстве, принялся вслушиваться в слова молитв. Отражаясь под сводами, гимн salvum fac regem вернул его к реальности. Думая о том, сколь велико расстояние, отделявшее величайшего в мире короля, на которого уповали стар и млад, от тех ничтожных людишек, что, подобно грязному вспученному болоту, окружали трон, он ощутил, как к горлу подкатила тошнота. Николя знал, что французский народ не только страдает, но и исполнен рвения. Интересно, что сказали бы подданные, живущие в городах и деревнях, если бы знали, какая угроза нависла над их королем, знали про плетущиеся вокруг него интриги? Интриги, напоминавшие гнусных змей, что извивались на пьедесталах под копытами бронзовых коней…
Осиянный ослепительным блеском королевской часовни, король мигал подслеповатыми глазками; переваливаясь с боку на бок при ходьбе, он был несовершенен и наделен множеством слабостей, но, несмотря на свою нерешительность и робость, он искренне хотел облегчить страдания измученного народа, и он, Николя, был тому свидетелем. Пробудившееся в душе чувство несправедливости побуждало его делать все для спасения короля, укрепляло руку и закаляло волю. Уверенность, что король рассчитывает на него, наполняло его справедливой гордостью, заставляя забыть всю преподнесенную ему жизнью горечь.
Что его ждет? Доказательства наличествовали, решения лежали на поверхности, пусть даже их, как и все, что приближалось к трону, следовало должным образом узаконить. В сущности, кто он такой, этот Луазо де Беранже, рвущийся вперед, позабыв об осторожности и предупреждениях? По окончании совета, причину созыва которого он все еще не мог понять, Николя предстояло дать отчет королю.
Королевская семья удалилась, толпа придворных покинула часовню следом. Он поторопился добраться до прихожей "Бычий глаз"; там его встретил Тьерри и, взяв под руку, повел через анфиладу комнат, зал совета, королевскую спальню, где когда-то он и Лаборд приняли последний вздох Людовика XV, салон часов… Пройдя еще две комнаты, они, наконец, очутились в королевской библиотеке, где царило молчаливое ожидание. Водрузив на нос очки, король сидел в дальнем конце комнаты и листал большую книгу, в которой Николя, обладавший ястребиным зрением, узнал "Путешествие вокруг света" Бугенвиля. Рядом с ним и впереди стояли в ожидании Морепа, Сартин, Верженн, Амло де Шайу и Мерси д’Аржанто. Можно держать пари, подумал Николя, чья преданность королю не исключала резких суждений о мелких недостатках его величества, что он не решается ex abrupto приступить к сути вопроса, ради которого всех собрал.
- А! - воскликнул Людовик XVI, бросив на него дружелюбный взор. - Вот и наш дорогой Ранрей. Знаете ли вы, господа, что за время пребывания наших моряков с "Ворчуньи" и "Звезды" в Батавии болезни унесли гораздо больше жизней, нежели все путешествие! Это не только…
Как ни странно, именно Тьерри прервал цепочку географических рассуждений. И хотя он вполголоса обратился к королю, услышал его каждый. Стоя поодаль, Николя убеждался в справедливости слухов, утверждавших, что первый служитель королевской опочивальни набирает все больший вес.
- Сир, господин де Ранрей имеет сообщить вам новости, которые вашему величеству следует выслушать как можно скорее.
- Хорошо, - кивнул король, резко захлопывая книгу; судя по выражению его лица, ему очень не хотелось заводить предложенный ему разговор. - Итак, Ранрей?
Николя бросил выразительный взор на австрийского посла. Верженн тотчас понял его колебания.
- С вашего разрешения, сир. Ранрей, вы можете говорить в присутствии графа Мерси. Он, как и вы, безгранично предан королеве.
Николя решил просто изложить события, одно за другим. Несмотря на дар рассказчика, ему с трудом удалось избежать упоминания о признаниях королевы и найти объяснение своему интересу к поступкам госпожи Каюэ де Вилле. Он бегло изложил причины, позволившие сей даме приблизиться к королеве, и указал, сколь далеко сумели дотянуться коготки сей хищницы. Он напомнил о прошлом дамы, об обуревающем ее желании добиться милостей двора, куда ее не призывали ни происхождение, ни занятия. Он напомнил, каким образом она втерлась в доверие управляющего финансами королевы, господина де Сен-Шарля, через которого она доставала листы с привилегиями и распоряжениями, подписанные ее величеством, а потом изготовляла такие же и подделывала подпись королевы. Вооружившись ложью и подлогом, она ради личной выгоды писала милые дружеские письма и записки, ставя под ними подпись королевы. С помощью таких посланий она заказывала украшения, а потом предъявляла торговцам расписки от королевы, убеждая их, что она, действительно, пользуется расположением нашей повелительницы.
Под суровым взором короля он продолжал, искусно приближаясь к истине, однако не раскрывая ее и даже не намекая на двусмысленность поступков королевы. Наконец, подойдя вплотную к сегодняшнему случаю, он изложил его в шутливом тоне, не вдаваясь в подробности, дабы все сделали вывод, что стремление Марии-Антуанетты к нарядам и пребыванию на людях является следствием милой привычки приветствовать ликующую толпу. Стоя позади короля, Тьерри внимательно слушал рассказ, взглядом одобряя осмотрительность рассказчика.
- Вы, воистину, верный и преданный слуга! - прошептал Мерси на ухо Николя. - Императрице известна ваша преданность.
Тот понял, что посол знает все, что известно ему самому.
Король огорченно опустил голову.
- Однако, крайне неприятная особа! - обиженным, почти детским тоном произнес он. - Что вы на это скажете, господин посол?
- Позволю себе сказать и даже утверждать, сир, что происки этой женщины и ее интриги, которыми она опутала стольких людей, велят судить ее как преступницу обычным судом.
Ответом на его заявление была тишина. Король тоже молчал в нерешительности, затем обратился к Морепа.
- Сир, - ответил тот, прекратив выписывать тростью круги на ковре, - после ясного и подробного доклада Ранрея я задался вопросом. Да, эта женщина виновна и должна понести заслуженное наказание. Она злоупотребила именем, почерком и подписью королевы. Как ни сложно в это поверить, но, согласно законам этой страны, даже за один из вышеназванных проступков она заслуживает виселицы, но…
- Но что же? - спросил король.
- Но я бы вам не советовал, - ответил с неподражаемым движением головы старый министр. - В самом деле, чего мы достигнем? Что все будут трепать наше грязное белье? Что перед казнью сия особа настроит против нас чернь, и без того охваченную возбуждением и готовую в любую минуту взбунтоваться? Мы только что преодолели неимоверные трудности. Народ еще не успокоился окончательно, его безмолвие - это всего лишь спокойствие спящего зверя. Так не будем же будить его. Разве благоразумно бросать имя и репутацию королевы в пасть памфлетистам и пасквилянтам всех мастей? Их борзые перья и без того доставляют нам множество хлопот!
Мерси снова склонился к уху Николя.
- Похоже, он опасается, как бы его племянник, герцог д’Эгийон, не оказался замешанным в интригах этой де Вилле, сыгравшей немалую роль в возвышении дю Барри.
Николя с горечью слушал, с какой брезгливостью Морепа отзывался о народе. Он вспомнил свои размышления в часовне. Он никогда не сможет презирать людей из народа, с которыми ему в силу своих обязанностей приходится ежедневно разговаривать и находить взаимопонимание. Он чувствовал, что он и сам во многом такой же, как они.
- А вы, Верженн? - произнес король.
Министр сощурил крошечные, прячущиеся между двух валиков осененной ресницами плоти, глазки.
- Предав ее суду, мы больше потеряем, нежели выиграем…
- …так что лучше решить это дело в глубокой тайне, - завершил Сартин.
- А что думаете вы, господин Амло?
Министр поперхнулся, закашлялся и наконец собрался с силами.
- Я д-д-д-д… д-д-ду-думаю, сир, что я… с-с-с-соображаю. Есть с-с-с-свои… за и пр-р-р-р… против.
- Дурак! - прошептал Мерси.
Король открыл книгу и, казалось, погрузился в созерцание гравюры, изображавшей аборигенов Зондских островов. Затем столь же резко, как и в предыдущий раз, захлопнул ее.
- А что скажет Ранрей?
Не выразив удивления, все посмотрели на Николя. "Вот, - подумал он, - я снова наживаю себе врагов. Король часто следовал советам тех, кому предоставлял слово в последнюю очередь".
- Есть смысл принять во внимание его мнение, сир, - промолвил Морепа. - Моя жена считает его умелым переговорщиком, способным спасти провальное дело.
Лица у всех вытянулись. Что хотел сказать своим выступлением почтенный ментор?
- Говорите, Ранрей, вы уже получили одобрение господина де Морепа.
- Я полагаю, ваше величество, что дело, действительно, крайне деликатное, скандальное и в то же время совершенно ничтожное. С одной стороны, в нем замешано священное имя королевы, с другой стороны, это имя будет упоминаться в одном ряду с именами мелких гнусных интриганов. Если ваше величество не возражает, искомую даму следует арестовать и посадить под замок. Конечно, публика, следуя пагубному пристрастию к секретам, сунет в это дело нос, начнет обсуждать, но через несколько дней она о нем забудет, появятся новые моды, другие новости, и никто даже не вспомнит об этой истории. Если же устраивать публичный процесс, всплывут возмутительные подробности, слетятся продажные перья Лондона и Гааги и в воздухе вновь запахнет заговором. Только в тишине мы сможем спокойно и навсегда вымести эту грязь.
Заключительную часть речи встретили глубоким молчанием; Сартин и Морепа подмигиванием выразили ему свое одобрение.
- Полагаю, - поспешил добавить Морепа, - Ранрей ясно и убедительно изложил мысль, которую мы все считаем справедливой. Не нужно приучать адвокатов к процессам, затрагивающим честь первых лиц королевства, они слишком хорошо запоминаются и публикой, и защитниками, и мелкой судейской сошкой. Пристальный интерес к делу, где затронута честь короны, может у кого угодно пробудить желание попастись на лужку, где растут лилии.
- Еще бы! - тихо вздохнул Мерси. - И в первую очередь у твоего племянника!
- Господин Амло, - проговорил король, выразительно поглаживая переплет книги, - прикажите немедленно арестовать вышеозначенную даму и поместить ее в секретную камеру в Сент-Пелажи. Потом мы вас известим. Господина Каюэ де Вилле отправьте в Бастилию и держите там до тех пор, пока не прояснится его роль в этом деле или не будут предъявлены доказательства его непричастности. И, прошу вас, никакого шума. Да будет так.
Все направились к выходу; король знаком задержал Верженна, Сартина и Николя.
- До меня дошел слух, что некий ценный предмет, принадлежащий королю Пруссии, был подарен королеве моей теткой Аделаидой. Я хочу знать правду. Ранрей, вы распутали этот клубок?
- Все началось с того, что герцог д’Эгийон представил Бальбастру, обучающему ее величество игре на клавесине, прусского кавалера фон Иссена.
- Герцог д’Эгийон! - вздрогнул король.
- Означенный прусский дворянин рассказал о вещице Бальбастру, а тот предложил ее Мадам Аделаиде, которая как раз подыскивала подарок для королевы. На мой взгляд, самое странное в этом деле заключается в том, что авантюристка Вилле пыталась ввести в заблуждение Розу Бертен, модистку королевы, предложив ей поучаствовать в афере. Бертен, устав от ее хитростей, вежливо выпроводила ее за дверь. Это также… О, фон Иссен… вспомнил, при каких обстоятельствах я слышал это имя! Список иностранцев…
Все с изумлением уставились на Николя, стремительно листавшего страницы своей черной записной книжечки.
- Но мы знаем, о ком идет речь, - произнес Верженн, - о прусском агенте. Все говорит за эту версию.
- Тогда скажите мне, - ответил Николя, - какие у него могут быть дела с английскими агентами?
И, кончив листать, он прочел:
- …31 января. Господин Келли, иначе лорд Эшбьюри, глава английской разведки, встретился с прибывшим из Берлина кавалером фон Иссеном, подданным короля Фридриха.
- И что это значит? - спросил король.
- Что господин де Ранрей, - ответил Сартин, - прошедший хорошую школу, раскопал весьма животрепещущий факт, сир, а именно сговор между нашими противниками.
- Но почему флейту решили подарить именно королеве?
- Сир, - ответил Верженн, - Европа замерла в ожидании нашего решения относительно помощи американцам. Поддерживая вашу любовь к миру, все хотят знать, сколь долго мы будем размышлять, а каждый в отдельности хочет узнать первым, готовы ли мы сей мир нарушить. У Англии и Пруссии общие интересы. Оба заинтересованы в скандале, порочащем корону, ибо такой скандал наносит ущерб не только нашему королевству, но и рикошетом бьет по нашему союзнику Австрии. Видите, сколь сложную игру они затеяли. Предположим, что один из агентов английской разведки украл из Сан-Суси бесценную флейту, принадлежащую королю Фридриху. В Париже английские и прусские разведывательные службы сговариваются. Обходительность д’Эгийона… Попытки сбыть флейту через мошенницу Вилле и Розу Бертен провалились. Появляется Бальбастр, вполне подходящий для этой роли, а невинная простота Мадам Аделаиды довершает остальное. Ловушка расставлена и захлопнулась. При дворе ничего нельзя удержать в секрете: новость тотчас разносится по гостиным. Барон Гольц, дипломатический представитель его прусского величества в Париже, получает описание флейты, а об остальном узнает из слухов. Он открыто проявляет недовольство. Скандал вот-вот разразится. Ее величество оказывается замешанной в историю со скупкой краденого.
- А король Фридрих знает об этом? - спросил монарх.
- Скорее всего, нет. Такого рода дела проделывают в полнейшей тайне, и подробности не достигают ушей государей. Значение имеет только конечный результат.
- Да, - согласился король, бросив взор на Сартина, - мне кажется, это обычная практика, а потому, видимо, вы совершенно правы.
- Как бы там ни было, надо отражать удар. Но прежде скажите, где сейчас яблоко раздора?
- В наших руках, в надежном месте.
- Отлично, - с облегчением выдохнул Верженн. - Я приму барона Гольца и разыграю полнейшее удивление и непонимание; притворяться глупцом всегда так приятно! Я подробно, во всех мелочах распишу ему флейту, выбранную для подарка Мадам Аделаидой, и даже прикажу принести ее, чего он, разумеется, не допустит, ибо та флейта, о которой я стану рассказывать, нисколько не похожа на ту, которую он считает украденной. О, так она из слоновой кости? Вы говорите, из кости нарвала? Нет, нет, из кости слона. Трость? Скорее уж скипетр царька Анголы, привезенный каким-нибудь португальским купцом. А чтобы никому мало не показалось, мы намекнем, что представитель его прусского величества стал жертвой махинаторов, желающих вырыть ров между Версалем и Потсдамом…
Видя, как невозмутимый Верженн мимикой изображает разговор с Гольцем, король расхохотался.
- …возможно, он нам не поверит, но он попадет в положение, когда лучше тайно проиграть, нежели прослыть дураком. Только потом придется сделать так, чтобы сей предмет так или иначе вновь занял свое место в кабинете редкостей короля Пруссии. То, что сумел сделать агент иностранной разведки, сможет сделать и наш агент!
- Никто, - поспешно вставил Сартин, - не выполнит столь деликатную миссию лучше, чем Ранрей, сумевший раскопать подоплеку этого дела.
- Сударь, - ответил Николя, - я всегда к услугам его величества, но прежде мне надо уладить еще одно дело.
Сартин намеревался возразить, но король прервал его.
- Боги имеют разные мнения… Мы желаем, чтобы Ранрей пролил нам свет на события, о которых я беседовал с нашим начальником полиции и о которых вам, Сартин, следовало бы узнать первому; как только Ранрей будет в состоянии это сделать, он изложит все вам и господину Ленуару. А после посвятит себя этой злосчастной истории с флейтой.
И, в третий раз открыв книгу, он опустил глаза и более их не поднимал. Совещание завершилось. Как обычно, Верженн удалился стремительно, ни с кем не попрощавшись. Сартин, который, похоже, с трудом сдерживал возмущение, при выходе из зала опередил Николя.
- Наш с вами разговор еще не окончен, - бросил он, не оборачиваясь.
Николя кивнул.
- Я в вашем распоряжении, сударь. Ваш слуга, покорный и почтительный.
Глава XI
ТЕАТР ТЕНЕЙ
Здесь смерть и истина
Подъемлют факел свой.Бакюляр д'Арно
По дороге в Париж, забившись по привычке в угол фиакра, Николя размышлял. Он все еще пребывал под впечатлением военного совета, состоявшегося у короля. Какой путь пройден с той поры, когда он со своими ровесниками, сорванцами в деревянных башмаках, играл в суле на илистых берегах Вилена между Треигье и Пенестеном! Скромный от природы, он даже содрогнулся от сознания, что отныне своим привилегированным положением он обязан только себе, и никому иному; он перестал быть тенью, отбрасываемой то одним, то другим титулованным придворным. Думая о том, что нить, связывавшая его с Сартином, оборвалась, ему становилось горько. Собственно, это должно было случиться уже давно, но он не хотел смотреть правде в глаза, откладывая на потом выводы, которые ему очень не хотелось делать. Смерть покойного короля стала первым предвестником разрыва, в то время еще ловко маскируемого. Конец предыдущего царствования совпал для него с окончанием молодости. Неумолимое время разрушало его оборону, но теперь он стал зрелым мужчиной, и его тень вернулась к нему.