А сегодня Челубей весь день занимается какими-то делами, не посвящая в них Лыкова. У него действительно оказались секретные инструкции и особые полномочия. Когда он заметил обиду со стороны Алексея, то просто сказал:
- Так надо. Есть один секрет, который ты не должен пока знать. Слишком мало времени ещё служишь у Анисима Петровича. Придет время - всё узнаешь.
Вернувшись в саблинский дом, Лыков до вечера собирался в дорогу. Вычистил и зарядил оружие, уложил патроны, деньги, спички, пищевые припасы, одеяла и прочий необходимый скарб. В одиннадцать лег спать. Сожительница Саблина, толстая сорокалетняя Авдотья, присланная из Вологодской губернии за отравление снохача-свекора, постелила ему в летней кухне. Уставши за день, Лыков мгновенно уснул. Он долго плутал в каких-то обрывках сновидений, без системы и смысла. Потом вдруг увидел отца, сбивающего лопатой лёд во дворе их дома в Благовещенской слободе. По времени это было до ухода Алексея на войну, когда он доканчивал последний класс гимназии. И раньше он видел отца во сне, но словно бы в прошлой жизни. Теперь было по другому. Лыков понимал, что отец давно умер, осознавал, что это сон, что он дремлет и скоро проснется; жалел, что о многом не договорил с батюшкой и молча с любовью смотрел на него. А отец отставил лопату и так же молча улыбался сыну. Они даже поговорили о чём-то незначительном, и отец погладил Алексея по голове. Потом он исчез и замелькал бессмысленный калейдоскоп, и потом вдруг появился Буффало.
- Фёдор, и ты пришёл! - обрадовался Алексей. - Какой хороший сон…
Но Буффало был серьёзен и неулыбчив.
- Алексей! - сказал он тревожно. - Проснись, немедленно проснись!
- Федор, а ты знаешь, что у тебя ещё один сын есть? - хотел обрадовать его Лыков. - Большой уже, и очень на тебя похож; славный парень.
- Некогда теперь, Алексей, потом расскажешь. Тебя хотят убить. Немедленно проснись!
И Лыков проснулся, сразу, без перехода. И сразу же услышал сдерживаемое дыхание и почувствовал присутствие в комнатке другого человека. Начинало светать, в сумерках проступали контуры предметов, и в углу Алексей увидел силуэт. Вскочив, как на пружинах, он принял боевую стойку, выставив вперед кулаки. Человек - а это оказался Самболат Алибеков - тут же, не раздумывая, бросил нож и кинулся на улицу; Алексей рванул за ним. Выскочив за калитку, Лыков обнаружил, что вдоль улицы к нему бегут Хогешат с Имадином. Спешат, запыхались и машут руками, а их брат улепётывает в другую сторону.
- Он что у вас, только спящих может резать? - гневно закричал он. - Настоящий джигит!
Молодые люди уже добежали до него, но подойти не решились, стали поодаль.
- Мы… догадались, куда он собрался… слишком поздно! - выдохнул Имадин. - Извини… не успели бы… Я не сказал тебе вчера, постыдился: Самболат дурной человек. Трудно такое говорить о старшем брате… но это так… Мы с сестрой много из-за этого страдали и решили: всё, хватит! Вчера был разговор о Хогешат: он хотел отвести её к Бардадыму, а я не позволил; чуть не подрались… Тогда Самболат решил убить тебя. Думал, наверное, поднять этим уважение к себе у абреков… Еще раз извини - мы не успели, но очень рады, что у него не получилось. И - он нам больше не брат.
- Ладно, - примирительно сказал Алексей. - Вы двое ни в чём передо мной не виноваты. Скажите лучше, нашли, где спрятаться на эти четыре дня?
- Да. Нас укроют двоеданы . Зимовье Буслейское, между Нерчей и Куенгой, в восьмидесяти верстах отсюда к западу. На площади есть церковная лавка, там сидельцем Диомид. Он нас отвезет и там оставит; когда вернешься, разыщи его, он объяснит дорогу.
- Вот это славно! - обрадовался Лыков. - Не тяните только, уезжайте как можно раньше, а то Самболат сдаст вас Бардадыму. Вот ещё сто рублей, пригодятся.
Тут со стороны огорода бесшумно появились Челубей с Саблиным и воззрились на кавказцев: Яков удивленно, а Иван Богданович недовольно. Алексей вытолкал брата с сестрой за калитку и подошел к ним.
- Какая красивая! Кто это такая? - наскочил с расспросами заинтригованный Челубей, но Саблин оборвал его:
- У вас, Алексей Николаевич, способность наживать себе врагов. Бузуй в лазарете с сотрясением мозга, а Юс Большой бегает по городу со свинцовой трубой, вас разыскивает. Пора вам отсюда уезжать для вашей же пользы.
- Вещи я все собрал; когда выезжаем?
- Да прямо сейчас. Повозка на огородах. Пока рано, надо вырваться из Нижней Кары. Жду вас обратно через четыре дня на пятый…
Глава 25
Осиное гнездо
Майор Таубе лично привез письмо, полученное им на "Крыше Мира", в столицу. Британцы налаживали канал связи из Тибета с Петербургом, с привлечением офицера российской армии - в этом следовало разобраться.
В тихом внутреннем корпусе Военного министерства Енгалычев выложил перед ним на стол формуляр поручика Громбчевского. Родился 15 января 1855 года в Ковенской губернии. Отец выслан в Сибирь за участие в восстании 1863 года; имение конфисковано в казну. Бронислав окончил в Варшаве русскую гимназию и был принят в Петербургский горный институт, где получил основы знаний в геологии и картографии. Не закончив курса, поступил в 1873 году на военную службу в Кексгольмский Гренадерский Императорский Австрийский полк, откуда был командирован в Варшавское юнкерское училище. Закончил его по первому разряду, но в гвардию, по неимению средств, не вышел. В 1876 году Громбчевский был переведён, по собственной просьбе, в 14-й Туркестанский линейный батальон; состоял ординарцем при М.Д.Скобелеве, затем при князе П.Л.Витгенштейне (ныне служащем в Благовещенске). Участвовал в Алайском походе 1876 года и штурме Самарканда в 1878 году; награждён орденами Анны 3-й степени и Станислава 4-й степени с мечами. В настоящее время - старший чиновник особых поручений при начальнике Ферганской области. В совершенстве знает фарси, сартский (узбекский) и таджикский языки; награжден Cеребряной медалью Императорского русского географического общества за тысячеверстную сьемку ранее неизвестного района Кашгарии с городом Хотан. Отзывы начальства - самые положительные.
Письмо от капитана Янгхазбэнда, подписанное "купец Петров", послали по назначению. Оно было адресовано в магазин по продаже составов для истребления насекомых с помощью огнестрельного оружия, что в 5-й линии Васильевского острова. Между строк рядового делового отношения симпатическими чернилами были вписаны вопросы о планах МИДа и Военного министерства в отношении желаний эмира Афганистана захватить княжества Шуган и Рушан. Вопросы были подписаны сэром Чарльзом Макгрегором, генерал-квартирмейстером Британской Индийской армии и начальником ее Разведывательного департамента. Самый характер этих вопросов явно указывал, что в обоих упомянутых российских министерствах у британцев имеются агенты!
Но особо настораживала особняком вписанная фраза: "Передайте Владимиру, что он определенно может обещать Лобову нейтралитет Китая в отношении разработок на Жел-Тэ на ближайшие три года. Пусть поспешит с реализацией известного плана". Неужели имелся в виду тот самый Лобов, "король" преступного мира Санкт-Петербурга, о котором недавно рассказывал Благово? А Жел-Тэ - это речка Желтуга, куда командировали "демона" Алексея Лыкова! Вот так так… В огороде бузина, а в Киеве дядька. Кто же тогда Владимир?
За магазином в 5-й линии установил плотное, но аккуратное наблюдение. Разведка сняла квартиру в доме напротив, и четыре офицера в статском, при двух пролетках во дворе, дежурили там день и ночь.
Первым пришел бороться с насекомыми давний знакомый генерала Енгалычева сэр Адриан Хинтерроу. Этот британский подданный уже пять лет держал в Петербурге представительство компании "Труццарди энд Нойгебауэр", торгующей балатой и гуттаперчей. Хинтерроу попал в поле зрения разведки на прошлую Пасху, когда проиграл три тысячи рублей столоначальнику из Азиатского департамента МИДа. Такие проигрышы всегда наводят на нехорошие мысли… За британцем начали поглядывать и выяснили, что он до смерти любит обедать с офицерами из Военно-Инженерного управления Военного министерства, причем всегда оплачивает счёт за всю кампанию. Окончательно сэр Адриан попался месяц назад: след от перехваченных Таубе на Памире секретных чертежей русской подводной лодки привел прямо в "Труццарди энд Нойгебауэр".
Торговец балатой посетил магазин, а через минуту туда же заскочил и Збышко-Загура, ещё один заочный приятель генерала с недавних пор. Спустя четверть часа англичанин вышел, а поляк остался. И вскоре внутрь уверенно зашли низенький бородач с непропорционально большой головой, рука об руку с… подполковником Судейкиным. Жандарм, как и его спутник, был в партикулярном платье.
После этого на двери магазина появилась вывеска "Закрыто до завтра", и в течении часа никто на улицу не выходил. Наконец, появились все трое сразу: бородатый господин дружески простился с инспектором секретной полиции и его помощником, и ушел по направлению к Бирже, игриво помахивая на ходу тростью; слуги закона уехали в экипаже.
Поручик Артлебен, загримированный франтом с сильной претензией, на "извозчике" военной разведки начал слежку за неизвестным. Тот привел его уже поздно вечером, после Гостиного двора и шантана, в "Яковлевку" - огромный доходный дом возле Александровского рынка.
Показав дворнику отлично сработанный документ агента сыскной полиции, Артлебен выяснил, что бородач именуется Нестором Ильичом Суворовым и проживает с середины марта в хорошей пятикомнатной квартире на третьем этаже. Господин не бедный и весёлый: водит иногда к себе женщин известной профессии, но из числа дорогих ("издали прямо барыни", выразился дворник); иных знакомых не принимает. Трудится, видать, по тоговому делу, потому, отсутствует на квартире с утра до вечера, часто даже по неприсутственным дням.
Утром "хвост" уже ждал Суворова (или кто он там?) на выходе. Опытный филер, старший унтер-офицер из команды охраны Главного штаба, водил его по Петербургу и окрестностям до самого вечера. Тот купил шесть дестей бумаги и каучуковый шрифт, и отвез все это к Нарвской заставе. Встретился там с двумя мужчинами подозрительного вида: нервные, все время оглядывались, похожи на начинающих бомбистов. Пообедал Суворов в "Нижегородском", в обществе дамы, явно чьей-то отбившейся от рук жены, причём в расходах не стеснялся. День закончил на скачках; выиграл.
За время его отсутствия на квартире в "Яковлевке" сделали обыск и обнаружили удивительные вещи. Руководил поисками сам многоопытный Таубе, и открыл к вечеру все три тайника. В общей массе обнаружили: девять тысяч рублей денег; четыре российских паспорта и один британский (настоящий!), оформленные на разные имена; схему передвижения некого лица; выписку из формуляра штабс-капитана Сергея Васильевича Дегаева и гранки антиправительственной статьи с чьими-то правками. Внимательно изучив схему, Таубе установил, что на ней изображена дача министра внутренних дел на Аптекарском острове. В двухстах примерно саженях от нее была отмечена полпивная, нарисован смешной человечек с каким-то предметом в руках, поставлен красными чернилами крест и приписано: "Бум!". Покушение на графа Толстого, приуготовляемое агентом его подчиненного, подполковника Судейкина? Но не может же такого быть… Тогда что это?
Окончательную путанницу внесло письмо на куске шёлка, обнаруженное в подкладке одного из сюртуков Суворова-Дегаева, висевших в шкафу. Черной тушью, очень аккуратно и разборчиво там было выведено:
"Податель сего, Сергей Васильевич Дегаев, состоит на службе в секретной государственной полиции. Всем чинам жандармерии и общей полиции надлежит оказывать ему, по его просьбе, полное и незамедлительное содействие.
Подписал: Инспектор секретной полиции, Заведующий Санкт-Петербургским Отделением по охранению общественного порядка и спокойствия
ОКЖ подполковник Судейкин".
Характерные завитушки на буквах "С" и "д", одинаковые на подписи под этим документом и на правке антиправительственной статьи, указывали руку одного человека, а именно самого Судейкина!
Получалось, что жандармский штаб-офицер руководил своим агентом в революционной среде, цензурировал его прокламации, а тот при этом затевал покушение на министра внутренних дел…
Когда Енгалычев посмотрел эти бумаги и послушал мысли вслух барона Таубе, то отдал короткий приказ:
- Арестовать мерзавца!
В одиннадцатом часу ночи в секретную резиденцию Военно-Учёного комитета в Мытнинском переулке был доставлен закованный в наручники Дегаев. К этому времени уже было выяснено, что он действительно отставной штабс-капитан, служил по конной артиллерии и был вынужден уйти в отставку в связи с оппозиционными убеждениями. 20 декабря прошлого, 1882 года был арестован в Одессе на конспиративной квартире "Народной Воли", а 14 января этого года, по пути в суд, бежал.
Слегка помятый, встревоженный, но отнюдь не растерянный, Дегаев предстал перед Енгалычевым и Таубе.
Барон выложил перед ним на стол письмо на шёлке, а так же гранки статьи с пометами Судейкина.
- Ваши вещички, господин штабс-капитан?
- А вы кто, собственно, такие, чтобы спрашивать меня об этом? - нагло ответил арестованный вопросом на вопрос. - Хотите сорвать секретную операцию огромной государственной важности?
- Операция ваша не в том ли состоит, чтобы взорвать графа Толстого?
И майор показал карту Аптекарского острова со зловещим крестом и словом "Бум!".
Дегаев переменился в лице, но быстро нашелся:
- Это инсценировка для организации засады. Спросите у подполковника Судейкина - я не имею права отвечать на ваши вопросы, кто бы вы ни были. Бомбисты будут схвачены на месте преступления.
- До того, как кинут бомбы, или после? - осклабился Таубе.
Арестованный покрылся красными пятнами, но упорно отвечал:
- Спросите у подполковника - он всё обьяснит. Вызовите его сюда, он всё-всё обьяснит.
- Хочет перевести стрелки на Георгия Порфирьича, - как бы себе под нос прокомментировал Енгалычев. - Дурак; разве ж такое подтверждают? Сказать графу Толстому, что ловил на него бомбистов, как на живца - ха!
- Послушайте, Дегаев, - проникновенно сказал Таубе. - То, что вы кокетливо называете инсценировкой, во всем мире именуется провокацией. Вы арестованы военной разведкой, которая не подчиняется ни МВД, ни Корпусу жандармов. Нам на эти игры наплевать, вы не наш агент и жалеть вас мы не станем. С точки зрения офицерской чести - согласитесь, как бывший офицер - вы негодяй. Это весьма развязывает нам руки… Вчера днем отмечена ваша встреча с британским шпионом Хинтерроу, что уже прямо проходит по нашему ведомстау. И пахнет, кстати, государственной изменой, наказываемой двадцатью годами каторги. А Судейкин ваш, если устроить ему очную ставку с вами в кабинете графа Толстого, от всего откажется. Мол, агент как агент, а про покушение знать не знаю: я ему только статейки редактировал…
Дегаев молчал и смотрел в угол.
- Хорошо, попробуем с другой стороны. Вот эта тряпочка может оказаться в Париже и попасть, например, ко Льву Тихомирову.
Отставной капитан посерел на глазах, открыл было рот, но не смог сказать ни слова - он задыхался.
- А впрочем, зачем Тихомирову, - не унимался барон. - Тот человек уравновешенный. Отдадим-ка мы лучше ваш документик Дейчу. Знаете такого? Совсем припадочный. В семьдесят восьмом в Одессе лично выплеснул в лицо некоему Гориновичу склянку с соляной кислотой. Да еще ножичком потыкал. Бедняга ухитрился выжить, правда, оба глаза вытекли… А ведь доказательств никаких не было, только подозрения; здесь же целый опус с подписью Георгия Порфирьевича!
- Чего вы хотите? - прошептал Дегаев.
- Всего-навсего правды. Но всей.
И провокатор, сбиваясь и запинаясь, начал свой жуткий и удивительный рассказ.
Во времена расцвета "Народной Воли", при таких её деятелях, как Желябов, Михайлов или Тихомиров, отставной артиллерист Дегаев состоял в революции на третьих ролях. Убийство Александра Второго ужаснуло общество и озлобило силы правопорядка. Очень быстро ведущие лидеры терроризма оказались, кто на эшафоте, кто в Петропавловке, и лишь наиболее везучим удалось ускользнуть за рубеж. А главное, помогать радикалам вышло в обществе из моды. То ли одумались дураки-либералы, то ли испугались, только "работать" революционерам стало затруднительно.
В этот момент поле антиправительственной борьбы выглядело, как выжженная пустыня. Одинокая и бестолковая Вера Фигнер болталась по стране, дюжинами сдавая следовавшим за ней по пятам жандармам последних неодумавшихся семинаристов. В далекой и безопасной Швейцарии было принято, в итоге, решение набирать новых деятелей в Исполнительный комитет "по пониженному цензу". В условиях безрыбья ценз и впрямь был изрядно понижен, и те люди, что при Александре Михайлове стояли бы "на стрёме", теперь вошли в руководство партией. В их числе оказался и Дегаев.
Когда в декабре 1882 года он был арестован и помещён в одиночку Одесского замка, то очень быстро задумался над несчастной своей судьбой и - написал письмо Судейкину (о котором много слышал, как о гении политического сыска). Тот бросил все дела и приехал в Одессу. Всё ж таки Дегаев был влиятельным членом Военной организации "Народной Воли", лично рыл подкоп на Малой Садовой и представлял из себя некоторую величину…
Георгий Порфирьевич действительно был удивительным душеведом, каких не знала до сих пор охранительная система. Угрозами и лестью, а чаще искренним интересом и симпатией к арестованным, умением сыграть на слабых струнках человеческой души, он мог договориться даже с ярыми своими противниками. Причём договаривался так, что затем они десятилетиями являлись преданными агентами правительства.
С Дегаевым Судейкин установил совершенно особенные отношения. Встретились два властолюбца и условились помогать один другому! Георгий Порфирьевич прямо пожаловался Сергею Васильевичу, что не имеет достойных союзников в верхах - там одни ничтожества, начиная с министра графа Толстого. А по совести, по способностям, занимать кресло управляющего МВД должен был бы он, Судейкин. Вот если Дегаев пустит престарелого графа на воздух, а подполковник тем временем арестует Веру Фигнер, тогда они оба резко возвысятся, каждый в своей иерархии. И начнут "де-факто" править Россией: Дегаев наводнит её ручными "неуловимыми" террористами, которые будут делать только то, что позволят им два вершителя… А Судейкин станет самым незаменимым при батюшке-царе человеком, эдаким диктатором в духе Лорис-Меликова, поскольку он единственный сможет обеспечить безопасность государя. А кончится все… конституцией, поскольку Георгий Порфирьевич тоже считает абсолютную монархию анахронизмом и сам в душе либерал!