Далее шли совершенно непонятные Люсину структурные формулы, где шестиугольные ячейки бензола были опутаны разветвленной паутиной всяческих радикалов.
- А здесь у нас хранятся уникумы! - В голосе Берсенева отчетливо прозвучала гордая радость. - Латинские, греческие, арабские, древнееврейские и даже коптские рукописи. Есть кусочек подлинного египетского папируса из храма Тота в Фивах. Вы даже не представляете себе, сколько все это может стоить! Там у них на ежегодных аукционах за какой-то клочок пергамента платят фантастические суммы!.. Впрочем, я не специалист, - внезапно спохватился он. - Возможно, вся эта макулатура и не имеет особой ценности. Ведь одно дело - личные письма Наполеона или чертеж Леонардо, другое - заумная и заведомо лживая белиберда. Кто на такое польстится?.. Вообще-то у них там большой интерес ко всяческому мракобесию, - добавил он для пущей объективности.
- А где травники? - спросил Люсин, никак не отреагировав на столь очевидные противоречия. - Ятрохимия, Парацельс?
- По-видимому, где-то тут. - Берсенев открыл шкаф, над которым висел гравированный портрет монаха с тонзурой и в сутане. В арке из терниев, где сплетенные колючки перемежались усатыми жучками, ящерицами и тугими бутонами роз, готическим шрифтом значилось: "Albertus Magnus".
Но Игорь Александрович еще недостаточно свободно ориентировался в уникальном собрании, которое уже почитал своим. В шкафу, над которым простер натруженные костистые длани Альберт Великий, стояли справочники и энциклопедии: Брокгауз и Ефрон, три издания БСЭ, "Британика", "Большой Лярусс" и уникальный словарь Дидро - Даламбера - первый свод мудрости европейской.
Интересовавшие Люсина книги хранились, как вскоре выяснилось, в секретере, ключ от которого пришлось искать в ящиках письменного стола, забитых всевозможными бумагами и канцелярской мелочью.
Бережно перелистывая раскрашенные от руки рисунки растений, Люсин пытался представить себе, как выглядел тот, Пражский травник, которому было предназначено сыграть в жизни Георгия Мартыновича роковую роль. Скорее всего, он мало чем отличался от этих пухлых растрепанных томов, оттиснутых в Варшаве и Дрездене. На одном из них виднелась издательская метка, изображавшая череп с выползающей из темной глазницы змеей. Зловещая виньетка напомнила Владимиру Константиновичу "Песнь о Вещем Олеге". В хаотическом клубке всяческих случайностей и впрямь проблескивали кованые звенья предначертаний.
Кроме зелейных сборников и алхимических раритетов вроде Раймунда Луллия, изданного знаменитым Альдом Мануцием, в секретере лежали и творения современных авторов. Сложенные отдельной стопкой, они ершились множеством закладок. Здесь были работы Лосева, Аверинцева и уже знакомая монография Бариновича. Просмотрев несколько закладок с пометками Солитова, не представлявшими особого интереса, Люсин уже собрался было задвинуть всю кипу на место, как вдруг наткнулся на голубую обложку с романтической каймой "Золотой библиотеки" фантастики и приключений. Сердце радостно встрепенулось до того, как глаза успели схватить название: "Сокровища Марии Медичи". Эту книгу, написанную Березовским по горячим следам дела, которым он, Люсин, продолжал втайне гордиться, не узнать было просто немыслимо. Давным-давно законченное и сданное в архив, оно время от времени продолжало напоминать о себе глухими отголосками и престранного свойства совпадениями. Люсин не остался безучастным к отдаленному зову и все, что значилось на закладках, добросовестно переписал в свой блокнот. В том числе и такие эмоциональные заключения, как "бред!" и "чушь!". Особое негодование почему-то вызвали у Солитова те места, где Березовский пускался в домыслы насчет жезла великого магистра мальтийского ордена.
"Жезл победителя мальтийский хранит содружество ключа…" - сами собой ожили в душе строки. "Неужели Солитов тоже интересовался загадкой ларца?"
- Наверное, это исключительно ценные книги? - как бы вскользь уронил Люсин, перелистав напоследок лечебник из Аугсбурга.
- Не чрезмерно, - покашляв в кулак, осторожно ответил Берсенев.
- Интересно, где Георгию Мартыновичу удалось раскопать подобные редкости? Наверное, он был связан с другими любителями? - Владимир Константинович извлек из маленького ящичка давно запримеченную им записную книжку и, не глядя, словно по рассеянности, перелистал истрепанные, сверху донизу исписанные страницы.
- Ничего не могу вам сказать. Большая часть библиотеки перешла к моему тестю по наследству. Вы разве не знаете, что его отец был знаменитым в свое время врачом?
- Откуда ж мне знать, Игорь Александрович?
- Я-то, грешным делом, полагал, что вам все известно, вся подноготная, так сказать…
- Если бы!.. Он случайно не поддерживал контактов с коллекционерами, может быть, букинистами?
- Понятия не имею… Людмила Георгиевна ужасно переживает. Мне бы не хотелось оставлять ее надолго одну. - Берсенев весьма прозрачно намекнул, что начинает тяготиться расспросами.
- Да-да, конечно, - заторопился Люсин. - С вашего позволения я возьму на какое-то время эту записную книжку?
Глава восемнадцатая
Чувство истории
С Юрой Березовским Люсин виделся теперь довольно редко, хотя перезванивались они почти ежедневно. Просто так, без особой надобности, для успокоения души. Оба были загружены работой, время с каждым годом неслось все быстрее, а суматошная московская жизнь не позволяла задержаться, прислушаться к себе, чтобы решительно поломать уже загодя сложившийся день и выкроить часок-другой для совершенно неделовой встречи.
Мешала, хотя Люсин и не признавался в этом себе, еще и растущая Юркина популярность. Несмотря на то что его упорно обходили литературными премиями и проявляла обидное равнодушие критика, увлеченная перебором одних и тех же имен, он пользовался завидной известностью. В отличие от многих, куда более щедро одаренных наградами и званиями коллег, многократно переиздававших свои сочинения, книги Березовского, исчезавшие с прилавков в считанные минуты, знала вся читающая публика. Это было истинное, заслуженное признание, заработанное упорным трудом. Очень уважаемые и авторитетные люди все чаще отзывались о нем как о писателе-энциклопедисте, подчеркивая всеобъемлющий и вместе с тем легкий для восприятия характер его эрудиции. Юрий и сам не заметил, как оброс кучей обязанностей, вроде бы необременительных, но в сумме своей требующих колоссальных затрат времени. Его включали в состав каких-то комиссий и всяческих советов, он заседал в обществах дружбы с народами разных стран, исправно платил членские взносы в творческие союзы, посещал престижные научные объединения. Прирожденный путешественник, он по-прежнему продолжал колесить по Союзу, отыскивая все новые, удивительно интересные уголки, часто выезжал за рубеж. Его путевые заметки широко печатались в центральных газетах, политических еженедельниках и толстых журналах. Неудивительно поэтому, что телефон Березовского, как правило, откликался частыми гудками. Бывало так, что к нему вообще не удавалось пробиться. Набрав впустую несколько раз номер, Люсин с сожалением опускал трубку, решая переждать часы "пик", но забывал о своем намерении, отвлеченный другими заботами. Кипя весь день, как в котле, он как-то не замечал своей собственной занятости. А поскольку свободные окошки у обоих выпадали все реже, да к тому же не совпадали по фазе, встретиться было действительно трудновато.
Впрочем, когда есть искреннее желание, легко преодолеваются любые помехи. Теперь же к желанию добавлялась и настоятельная необходимость. Едва познакомившись с уничижительными выпадами Солитова в Юркин адрес, Люсин уже знал, что ему нужно сделать. И хотя едкие замечаньица по поводу мальтийского жезла не имели очевидной связи с делом, которое ему выпало вести, Владимир Константинович нутром чувствовал, что может выплыть неожиданная пожива.
Если не сами обстоятельства, то по крайней мере антураж исчезновения Георгия Мартыновича и в первую голову сама его личность были необычайны. Грести следовало со всех сторон, хватать что ни попадя, авось когда-нибудь пригодится.
Долгожданная встреча состоялась в писательском ресторане, в высоком зале с балкончиками, резными балками, фонарями из разноцветных стекол и узким витражным окном. В том самом, овеянном легендами собрании вольных каменщиков, где ныне стояли вполне заурядные столики.
Последний раз Владимир Константинович был здесь в прошлом году на полукруглой годовщине Юры, когда собралась вся старая гвардия: Володя Шалаев, Генрих Медведев, Миша Холменцов. Потом заявились уже слегка теплые Бонч, Горбунок и неистощимый на выдумки охальник Ромка. У него только что вышла роскошная книга "Камены и нимфы". Счастливый и пьяный, он бродил от стола к столу, чокаясь и рассыпая автографы.
Люсин любил этот напоминавший проходной двор ресторан, в который только по большим праздникам допускался оркестр. Невзирая на скудеющее меню и заметно изменившийся, причем далеко не в лучшую сторону, внешний вид публики, здесь все-таки было уютно. О том же, что Березовского знали все без исключения официантки, и говорить не приходится. А ведь это далеко не последнее дело для тех, кто понимает толк в прелестях быстротекущей жизни.
- Чего будем пить, старичок? - Березовский привычно потер руки. - Может, ее, проклятую, по случаю выходного?
- Я теперь бегом занимаюсь, Юрок! Преимущественно в ночное время.
- Да ведь и я уже далеко не тот, что прежде, а все-таки иногда…
- Брось трепаться, подагрик чертов.
- Ничего ты не понимаешь! - Березовский мигнул полной официантке, которая тотчас же подплыла к их уединенному, накрытому на две персоны столику. - "Дом Периньон 1929 года", конечно, уже не для меня, равно как "Иоганнисбергер" или, допустим, "бормотуха", но уж это мы себе можем позволить… Значит так, Риточка, огурчики-помидорчики, чего-нибудь из закусочки, ему, - кивнул он на Люсина, - вырезку с грибами, а мне попросите отварить какого-нибудь судачка.
- Есть только карп, Юрий Анатольевич.
- Значит, карпа с картошечкой и ма-аленький графинчик. - Березовский ласковым кивком отпустил ее. - Что и говорить, отец-благодетель. Прежней удали нет и в помине. Но жизнь все равно прекрасна. Я недавно был в тропиках. - Он небрежно бросил салфетку на колени. - Если бы ты знал, сколько соблазнов! На каждом шагу ресторанчики, да какие! Китайские, японские, полинезийские, тайские - умопомрачение! Запеченный в земле поросенок с ананасом и папоротником, пальмовые крабы в листьях, нафаршированные креветками авокадо… Да что говорить!
- Воображаю твои танталовы муки.
- Ничего подобного. Человек ко всему привыкает. Припущенный рис, фрукты, овощи - чего еще надо? Тем более такие фрукты! Рамбутаны, личи, папайя, ежевика размером с яйцо…
- Жить можно.
- Как видишь, живу. Причем без рамбутанов. - Березовский довольно рассмеялся. - На яблоках и морковке… Итак, я слушаю, старичок. - Он внимательно наклонился, не забыв налить по полрюмочки.
- Помнишь наш ларец, Юра?
- Ну ты даешь, парень!
- Да я не в том смысле, - смутился Люсин. - Просто возникло одно обстоятельство, которое, как бы это поточнее сказать, заставляет меня вернуться к этой теме.
- Тогда начни с обстоятельства. - Березовский не замедлил продемонстрировать свое знаменитое исследовательское чутье.
- Эх, тебе бы в нашей системе работать!.. Короче говоря, твоя книжица попалась на глаза одному, прямо скажем, незаурядному человеку. И представляешь, он нашел у тебя массу ошибок, особенно по части исторической реконструкции возможных событий. Может такое быть?
- Почему нет? Ведь что такое историческая реконструкция? Мост над пропастью незнания. Логически вычисленный вариант. Всплывают новые факты, и волей-неволей приходится производить переоценку. Порой весьма радикальную… Кто он, этот твой человек?
- Пропавший без вести химик. Ничего себе формулировочка для мирного времени?
- Химик? - удивился Березовский.
- Да, доктор наук. К тому же великий любитель и знаток всяческой флоры.
- Постой, постой. - Решительно отброшенные Березовским вилка и нож звякнули о тарелку. - Что-то у нас уже было из этой оперы… Ну конечно! - Он радостно воздел руки: - Ковский! Дело с красным алмазом!
- Тут несколько иная ситуация, хотя много общего: дача, домашняя лаборатория, запертая изнутри комната. Я тебе больше скажу. - Люсин доверительно придвинулся к другу. - Они схожи даже в своих увлечениях, в психологической, если можно так выразиться, предрасположенности. Скромные подвижники науки, гениальные провидцы, не умеющие делать карьеру.
- Многообещающее начало.
- То ли еще будет! - интригующе усмехнулся Люсин. - "Мазь ведьм", "Золотой раствор", "Бальзам Амбуаза Паре", "Эликсир Калиостро"… Надеюсь, хватит?
- Не хочешь ли ты предложить мне тему для нового романа?
- Отчего нет? Как знать, быть может, что-нибудь и высветится.
- Тогда рассказывай! И без твоих милицейских штучек. Не заставляй вытягивать из тебя клещами. Если нужна самая страшная клятва, я ее охотно дам. Даже кровью готов подписаться. Ведь, судя по всему, твой несчастный клиент определенно подписал договор с дьяволом. Боюсь, вы не там его ищете. Он, надо полагать, находится в настоящий момент в аду. Играет в кости с другими чернокнижниками.
- Перестань паясничать, - спокойно заметил Люсин, дав приятелю выговориться. Он знал, что тот становится особенно многословным, когда хочет скрыть снедающее его нетерпение, и играл поэтому наверняка. Приманка была проглочена с ходу, вместе с крючком.
- Ну, давай-давай, - с азартом принялся понукать Березовский, - к чему эти длинные предисловия? Не прошло и десяти лет, как Холмс вспомнил, что у него есть Ватсон.
- Тогда тем более можно потерпеть еще десять минут.
- А зачем?
- Хотя бы для того, чтобы дать возможность собраться с мыслями. - Люсин прикинулся обиженным. - И вообще, почему я должен всякий раз приносить тебе славу на тарелочке с пресловутой каемочкой?
- Почему? - весело спросил азартно раскрасневшийся Юрий. - Объясняю по пунктам. Первое: ты не умеешь излагать на бумаге сколько-нибудь связные мысли. Второе: я тебе нужен. Возражения есть?
- Принимаю только второй пункт, причем в качестве первого и единственного, - проворчал Люсин. - А в доказательство своей правоты сам напишу детективную повесть.
- Нет, командир, так дело не пойдет. Ведь всякий труд должен быть соответствующе оплачен.
- Эх, где наша не пропадала! - залихватски крякнул Владимир Константинович. - Будь по-твоему… И знаешь почему?
- Еще бы не знать! Исключительно в силу моих непревзойденных талантов.
- Вот и не угадал, хвастунишка. Просто мне до зарезу хочется услать тебя в одну не совсем обычную командировку. Поедешь?
- Если надо - хоть завтра.
- Тогда слушай и мотай на ус. - Люсин, хитро подмигнув, принялся излагать обстоятельства дела. Начав с описания необыкновенного сада и опуская второстепенные эпизоды, он вскоре дошел до замечаний на закладках.
- Так прямо и было написано? Бред и чушь? - усомнился заметно уязвленный Березовский.
- Из песни слова не выкинешь, - мстительно ухмыльнулся рассказчик.
- И чем мотивировался столь суровый приговор?
- Насколько я мог разобраться, двумя позициями. Во-первых, он считает, что мальтийские, а заодно и альбигойские реликвии могли попасть в Россию самыми различными путями. Нет, он не отрицает твою версию. Более того, даже приводит имена наиболее видных французских аристократов, нашедших приют при дворе Екатерины, а затем Павла. В частности, виконта де Каркассона, зачисленного в Измайловский полк поручиком.
- Какая нам разница, кто именно, спасая голову от гильотины, прихватил с собой ритуальные сокровища? Корнет де Кальве, достославный предок нашей Веры Фабиановны, или твой Каркассон! Историческая логика от этого ничуть не страдает.
- Согласен, Юра, ты только не горячись. - Люсин обстоятельно переложил отменно зажаренное мясо с огненного металлического лоточка к себе на тарелку. - Это, в сущности, мелочь… Ешь свою бледную рыбину, а то остынет. - Проткнув вилкой румяную корочку, пустившую розоватый сок, он поднял недопитую рюмку. - За удачу, Юрок, за новый виток спирали! Я уже заранее радуюсь нашей совместной работе. И не только потому, что без твоей помощи рискую утонуть в исторических топях. Не это главное…
- Понимаю, старик. - Задетый за живое Березовский не притронулся к еде. - Мне тоже чертовски хочется вернуться ко всем этим куртуазно-герметическим играм. Сколько интереснейшего материала осталось еще за бортом!
- В самом деле? - вяло удивился Люсин.
- Ну, так излагай дальше. Чего замолк?
- Чем дальше, тем хуже… Боюсь аппетит тебе испортить.
- А ты не бойся. Мы не слабонервные. - Березовский развалил вилкой анемичную картофелину, лениво стывшую в масляной водице. - Поручика я приму к сведению.
- Дальше действительно начинаются осложнения. Твой оппонент, например, вообще считает, что Павел располагал лишь незначительной частью документов. Основная масса, по его мнению, осела где-то в Чехословакии, то есть в Чехии, Богемии по-тогдашнему.
- Откуда это следует?
- Откуда следует? - Люсин взглянул на друга с лукавой нежностью. Он испытывал почти позабытое чувство счастливой приподнятости, предвкушения праздника, когда нет большей радости, чем само ожидание. Ему необыкновенно нравились и эта беседа, напрочь вырывавшая из набившей оскомину повседневности, и чинная неторопливость обеда, и то, что Юрка ни капельки не изменился. Остался все тем же нетерпеливым, мгновенно вспыхивающим ребенком, невзирая на грусть умудренности, затаившуюся в глазах. - Такое имя, как Роган, тебе что-нибудь говорит?
- Герцог-кардинал? Который оказался замешанным в скандальном деле об ожерелье? Я исследовал эту версию.
- Имеется в виду другой Роган, родственник. Он бежал от якобинского террора в Австрию и был с распростертыми объятиями принят при дворе императора Священной Римской империи. - Люсин заглянул для верности в блокнот. - Связанный кровными узами почти со всеми правящими династиями Европы, он в любой стране чувствовал себя как дома. Купив поместье где-то в Северной Чехии, этот Роган де Жомини сделал все от него зависящее, чтобы сосредоточить в своих руках фамильные реликвии. Именно ему император поручил вести матрикулы ордена Золотого Руна…
- Здорово! Один - ноль в твою пользу.
- Не в мою, Юра. Мы с тобой в одной команде.
- А этому химику можно верить?
- Дворец Роганов австрийской линии превращен ныне в музей. Его архивы, кстати почти не изученные, сохранились в целости и сохранности.
- Ничего себе. - Березовский виновато шмыгнул носом. - А я-то, кретин, дал волю фантазии…
- Ничего, все еще поправимо. Чехия, чай, не за горами?
- Положим за горами, но дело, конечно, не в том… В свете того, что ты сообщил, тайна альбигойских сокровищ выглядит несколько по-иному. Могут открыться совершенно неожиданные стороны.
- Они уже открылись, Юра. Мой химик, зовут его Георгий Мартынович Солитов, не вижу оснований скрывать, считает, что их вообще никуда не уносили. Они по сей день покоятся где-то в монсепорских пещерах.