Цецилия Невилл не сидела дома в Нортхэмптоншире, ожидая, пока ее владыке и хозяину захочется навестить ее. Она повсюду сопровождала мужа. Мнение Пэй-Эллис явно подтверждалось, и даже при самом строгом рассмотрении брак казался очень удачным.
Возможно, именно этим и объяснялась семейная привязанность Эдуарда, который ежедневно навещал маленьких братьев, живущих в доме Пастонов. Клан Йорков и до начала своих несчастий отличался спаянностью.
Это нашло неожиданное подтверждение в письме, приведенном в книге. Оно было написано двумя старшими сыновьями, Эдуардом и Эдмундом, своему отцу. Ребята находились на обучении в замке Ладлоу, и в субботу на пасхальной неделе, воспользовавшись услугами возвращавшегося к отцу курьера, разразились жалобами на своего наставника и его "гнусности", и умоляли отца выслушать курьера Уильяма Смита, который на словах сообщит все подробности их несчастий. Этот крик души начинался и завершался необходимыми вежливостями, формальность которых слегка нарушалась упоминанием того, что отец забыл прислать им требник, хотя и прислал одежду.
Педантичная Пэйн-Эллис указала источник, по которому приводилось письмо (одна из коттоновских рукописей, как оказалось), и в поисках подобных ссылок Грант стал просматривать книгу внимательнее. Факты - хлеб полицейского.
Искомых фактов больше не попадалось, но внимание Гранта привлек литературный семейный портрет:
"Под холодным солнцем лондонского декабрьского утра герцогиня вышла на крыльцо проводить мужчин: мужа, брата, сына. Дерк с племянницами вели по двору коней, распугивая голубей и суетливых воробьев. Она видела, как муж, по обыкновению спокойный и уравновешенный, сел в седло, и подумала, что по его поведению можно было бы заключить, будто он отправляется в Фотерингей осмотреть новое стадо баранов, а не выступает в поход. Ее брат Солсбери проявлял невилльский фамильный темперамент, чувствуя важность момента и ведя себя соответствующим образом. Цецилия перевела глаза с одного на другого и мысленно улыбнулась. Но при взгляде на Эдмунда у нее защемило сердце. Семнадцатилетний Эдмунд, такой хрупкий, такой неопытный, такой беззащитный… Покрасневший от гордости и возбуждения, выступающий в свой первый поход. Ей хотелось крикнуть мужу: "Береги Эдмунда!" - но она не могла этого сделать. Муж просто ее не поймет, а Эдмунд придет в ярость. Ведь если Эдуард, всего на год старше, в эту самую минуту командует собственной армией на валлийской границе, то уж и он, Эдмунд, достаточно взрослый, чтобы отправиться на войну.
Она оглянулась на вышедших следом трех младших детей: на белокурых Маргариту и Георга и, как всегда на шаг позади них, Ричарда, темные брови и волосы которого делали его похожим на чужака. Добродушная неряха Маргарита смотрела на происходящее восторженными глазами четырнадцатилетней девочки; Георг переполнен зависти и кипит, возмущаясь тем, что ему только одиннадцать лет, и его не пускают вершить ратные подвиги. Худенький маленький Ричард внешне не проявлял возбуждения, но его мать чувствовала, что он весь вибрирует, словно тетива туго натянутого лука.
Под топот копыт и звон снаряжения три всадника выехали со двора и присоединились к ожидавшим на дороге слугам. Дети кричали и махали им вслед руками.
А Цецилия, которая за всю жизнь видела столько сородичей, уходивших на войну, вошла в дом с непривычной тяжестью в груди. Кто из ушедших, вопрошал внутренний голос, кто из них не вернется домой?..
Она не могла представить - это было бы слишком страшно - что назад не вернется никто. Что она больше не увидит никого из них. Что еще до конца года отрубленная голова ее мужа, издевательски увенчанная бумажной короной, будет прибита над Микльгейтскими воротами Йорка, а головы ее брата и ее сына - над двумя другими воротами".
Что ж, возможно, это и беллетризованный взгляд, но он выставляет Ричарда в необычном свете. Темноволосый в белокурой семье. "Похожий на чужака".
Грант на время оставил Цецилию Невилл, и принялся искать на книжных страницах упоминание о ее сыне Ричарде. Впрочем, Ричард не слишком интересовал Пэйн-Эллис. Он был всего лишь самым младшим отпрыском в семействе. Ее фаворитом явно был другой - яркий и притягательный, блиставший среди остальных детей. Эдуард! Вместе со своим кузеном - Невиллом Уориком, сыном Солсбери, он выиграл битву при Таутоне. В то время, когда еще была свежа память о жестокостях Ланкастеров, а голова его отца еще висела над воротами Йорка, он проявил терпимость, ставшую впоследствии одной из самых характерных черт его натуры. При Таутоне давали пощаду всем, кто просил о ней. Эдуард короновался в Вестминстерском аббатстве (а два маленьких изгнанника, вернувшиеся из Утрехта, стали герцогом Кларенсом и герцогом Глостером). Эдуард устроил пышные похороны отцу и брату Эдмунду в Фотерингейской церкви, хотя возглавлял печальную процессию, двигавшуюся пять июльских дней из Йоркшира в Нортхэмптоншир, тринадцатилетний Ричард - почти через шесть лет после того, как он провожал их, стоя на крыльце замка в Лондоне.
Пэйн-Эллис возвратила Ричарда на страницы романа лишь через некоторое время после коронации Эдуарда. В то время Ричард получал образование вместе со своими кузенами Невиллами в Мидлхэме, в Йоркшире.
"Когда Ричард въехал с солнечных и ветреных просторов Уэнслидейла в тень главной башни, ему показалось, что в замке царит непривычная, странная атмосфера. Стража, возбужденно переговаривавшаяся у ворот, в замешательстве умолкла при его приближении. Мимо внезапно онемевших стражников он въехал в необычайно тихий двор, в котором в это время дня должна была кипеть жизнь. Наступало время ужина; голод и привычка ежедневно неодолимо влекли жителей замка Мидлхэм домой, отрывая их от различных занятий. Ричарда, например, от соколиной охоты. Тишина и безлюдье были совершенно необычны. Ричард на коне проехал прямо на конюшню, но там никого не оказалось, чтобы принять поводья. Расседлывая лошадь, он заметил в соседнем деннике загнанного жеребца. Конь так устал, что не мог есть, и стоял, жалко и беспомощно повесив голову.
Ричард обтер своего коня, принес ему сена и свежей воды и вышел из конюшни, думая о загнанной лошади и жутковатой тишине. Замешкавшись в дверях, он услышал громкие голоса, раздававшиеся со стороны большого зала, и погадал, стоит ли зайти туда и выяснить причину шума до того, как подняться в свои покои. Пока Ричард раздумывал, с лестницы раздался приглушенный зов:
- Эй!.. Иди сюда!..
Он поднял глаза и увидел свесившуюся над перилами голову кузины Анны; две ее длинные косы болтались словно колокольные веревки.
- Ричард, - спросила она полушепотом, - ты уже слышал?
- Что-то стряслось?.. Что?
Когда Ричард начал подниматься по лестнице, Анна схватила его за руку и потащила наверх, к их комнате для занятий.
- Что такое? - спросил он, инстинктивно упираясь, внутренне протестуя против такой паники. - Ты можешь мне, наконец, объяснить? Или все так ужасно, что здесь и сказать нельзя?
Она втащила его в комнату и закрыла дверь.
- Это из-за Эдуарда.
- Эдуарда? Он заболел?
- Нет… Такой скандал !
Ричард с облегчением вздохнул. Скандальные истории, связанные с Эдуардом, не были в семье новостью.
- Что, опять новая любовница?
- Хуже, гораздо хуже. Он женился.
- Женился? - переспросил Ричард спокойным тоном, ибо не мог поверить в подобное. - Это невозможно.
- Возможно. Известие пришло из Лондона час назад.
- Эдуард просто не мог жениться, - настаивал Ричард. - Для короля заключить брак - дело долгое. Переговоры, соглашения. По-моему, это вообще парламент решает. Почему ты думаешь, что он женился?
- Я не думаю, - спокойствие Ричарда при обсуждении столь сногсшибательной новости явно выводило девушку из себя. - Вся семья бушует из-за этого в большом зале.
- Анна! Ты подслушивала за дверью?!
- Не будь таким праведником. Да и прислушиваться особо не пришлось. Их, наверно, слышно с другого берега. Он женился на леди Грей!
- Что за леди Грей? Леди Грей Гробисская?
- Да.
- Быть не может! У нее двое детей, и она старая.
- Она на пять лет старше Эдуарда и удивительно хороша собой, так говорят.
- Когда это случилось?
- Пять месяцев назад. Они тайно обвенчались в Нортхэмптоншире.
- Но ведь Эдуард собирался жениться на сестре французского короля!
- Мой отец тоже так считал, - многозначительно произнесла Анна.
- Да, да. Он попадает в неловкое положение… после всех этих переговоров.
- Курьер из Лондона говорит, что он просто обезумел. И не только потому, что в этой истории он выглядит дураком. У леди Грей полным-полно всяких родственников, а он ненавидит их всех.
- В Эдуарда вселился злой дух. - Эдуард был кумиром Ричарда, и все, что он делал, всегда было правильным. Подобное безрассудство, подобное непростительное безрассудство могло быть объяснено только одержимостью. - Это разобьет сердце матери, - тихо вымолвил Ричард.
Он думал о мужестве, проявленном ею, когда были убиты его отец и Эдмунд, а войска Ланкастеров стояли почти у ворот Лондона. Его мать не рыдала и не пыталась уйти в себя, спрятавшись под траурным покровом горя. Она устроила отъезд его и Георга в Утрехт точно так, словно отправляла их в дальнюю школу. Они могли больше никогда не увидеться, но она спокойно и с трезвой практичностью собирала им теплую одежду для зимней переправы через Ла-Манш.
Как она перенесет новый удар? Это пагубное безрассудство… Эту безответственную глупость…
- Да… - расстроенным голосом продолжала Анна. - Бедная тетя Цецилия. Просто чудовищно со стороны Эдуарда причинять всем столько боли. Просто чудовищно!..
Но для Ричарда Эдуард все еще оставался непогрешимым. Если он ошибался, то потому лишь, что был болен, или одержим, или околдован. Ричард был предан Эдуарду - предан всем сердцем и душой.
И через годы эта преданность - взрослая преданность понимания и приятия - не стала менее сердечной".
Далее следовал рассказ о невзгодах Цецилии Невилл и ее стараниях хоть как-то упорядочить отношения между сыном Эдуардом - наполовину довольным своим браком, наполовину стыдящимся его - и взбешенным племянником Уориком. Затем помещалось длинное описание той благодетельной "златокудрой красавицы", которая преуспела там, где многие менее решительные дамы получали отпор; ее коронации в Ридингском аббатстве (к трону ее вел, скрежеща зубами, Уорик, который не мог не видеть обширный клан Вудвиллов, съехавшийся посмотреть, как их сестру Елизавету возводят на английский престол).
В следующий раз Ричард появился на страницах романа, когда без гроша в кармане отплывал из Линна на попутном голландском корабле. Вместе с ним находился его брат Эдуард, друг Эдуарда лорд Гастингс и несколько сторонников. Денег ни у кого из них не было, так что после долгих уговоров капитан согласился взять в уплату за проезд отороченный мехом плащ Эдуарда.
Уорик в конце концов решил, что он сыт по горло семейством Вудвиллов. Он помог посадить своего кузена Эдуарда на английский трон; он может с такой же легкостью и стащить его оттуда. В этом ему согласились помочь все Невиллы, и довольно неожиданно его активно поддержал непредсказуемый Георг. Последний решил, что ему выгоднее жениться на Изабелле, первой дочери Уорика, и стать наследником половины земель Монтегю, Невиллов и Бошампов, нежели оставаться верным своему брату Эдуарду. В одиннадцать дней Уорик стал хозяином захваченной врасплох Англии, а Эдуард и Ричард месили октябрьскую грязь на дороге между Алькмааром и Гаагой.
С этих пор Ричард оставался на заднем плане описываемых событий. Тяжелая зима в Брюгге. Пребывание у сестры в Бургундии - той самой сестры Маргариты, которая когда-то стояла на крыльце замка с Ричардом и Георгом, провожая отца, а теперь только что стала герцогиней Бургундской. Маргарита, добрая душа Маргарита, была опечалена и встревожена - как в последовавшие годы печалились и тревожились многие - непонятным поведением Георга и посвятила себя сбору средств для двух более достойных братьев.
Постоянный интерес Пэйн-Эллис к великолепному Эдуарду все же не позволил ей скрыть, что основную работу по снаряжению кораблей, нанятых на собранные Маргаритой деньги, проделал Ричард, которому не исполнилось еще и восемнадцати лет. А когда Эдуард с до смешного малой горсткой сторонников снова стал лагерем в зеленой английской долине, и перед ним оказался Георг с целой армией, именно Ричард отправился в лагерь к Георгу и склонил того (правда, уже поддавшегося влиянию Маргариты) перейти на сторону Эдуарда, открыв таким образом последнему дорогу на Лондон.
Эта миссия, однако, вряд ли могла считаться особенно большим достижением. Георга можно было уговорить на что угодно. Слабоволием он отличался с рождения.
6
Грант еще не до конца разделался с "Рэбской Розой", когда на следующее утро ему передали пакет от Марты с более солидным изложением исторических событий, записанных канонизированным сэром Томасом Мором.
В книгу была вложена записка, написанная крупным размашистым почерком Марты.
"Книгу пришлось послать, сама принести не смогла. Жутко занята. Кажется, удалось уговорить М. М. написать пьесу о леди Блессингтон. В магазинах Т. Мора не нашла, пришлось взять в библиотеке. Странно, почему библиотеки сразу не приходят в голову. Наверно потому, что книги там обычно все замызганные. Эта, по-моему, совсем чистая. У тебя есть четырнадцать дней. Похоже на приговор. Надеюсь, интерес к горбуну означает, что скука мучает тебя меньше. До скорого.
Марта".
Книга действительно оказалась в хорошем состоянии. Но после изящного набора "Розы" ее шрифт выглядел тяжеловесным, а серьезного вида абзацы устрашали неопытного читателя. Тем не менее Грант набросился на книгу с интересом. Ведь в конце концов это были прямые свидетельские показания, относящиеся к Ричарду III. К реальности он вернулся через час, озадаченный и даже в легком замешательстве. Удивили не факты - они были приблизительно такими, как он и ожидал. Удивило то, что святой Томас Мор писал совсем не так, как предполагал Грант.
"Ночами он плохо спал, подолгу ворочался, размышляя с открытыми глазами; затем, измученный бдением, скорее дремал, чем спал. Не знало покоя его сердце, постоянно мучимое воспоминаниями о свершенных им отвратительных деяниях".
Подобное читалось нормально. Но когда Мор добавил, что "узнал это по секрету от приближенных", Грант внезапно почувствовал отвращение. Со страницы пахнуло ароматом кухонной сплетни и замочной скважины. Еще до того как читатель осознавал это, его симпатии переносились с самодовольного комментатора на измученного человека, метавшегося без сна. Убийца казался более порядочным человеком, нежели тот, кто писал о нем.
Что-то не сходилось…
Грант чувствовал ту же неудовлетворенность, что и при изучении с виду достоверных свидетельских показаний, в которых, он был уверен, должна иметься какая-то ошибка. Грант был озадачен. Не мог же ошибаться в личных воспоминаниях Томас Мор, вот уже четыре столетия почитаемый за свою честность?
Ричард из книги Мора, подумал Грант, был таким, каким его представляла старшая больничная сестра. Человек, вознесшийся высоко и способный как на великое зло, так и на великие муки. "Он никогда не чувствовал себя спокойно и в безопасности. Он всегда озирался вокруг, почти никогда не снимал доспехов, рука его всегда лежала на рукояти кинжала; в выражении лица и поведении ощущалась постоянная готовность нанести удар".
И, конечно, приводилась драматическая, если не сказать истерическая, сцена, которую Грант запомнил со школьных дней и которую помнит, должно быть, каждый английский школьник. Сцена Совета в Тауэре перед тем, как Ричард предъявил свои права на корону. Его внезапная попытка выяснить у Гастингса, какая участь должна ждать того, кто замышляет убийство регента королевства. Его безумное утверждение, будто причиной уродства - сухой руки - послужило колдовство и жены, и любовницы (Джейн Шор) Эдуарда. Яростный разнос в щепки стола, что явилось сигналом для вооруженных сподручных Ричарда, которые ворвались в палату и схватили лорда Гастингса, лорда Стенли и Джона Мортона, епископа Илийского. Поспешная казнь Гастингса во дворе на подвернувшемся бревне, едва тот успел исповедаться первому попавшемуся священнику.
Рисовался портрет человека, который сначала действует, - в гневе, в страхе, в порыве мстительности, - а уж затем кается.
Впрочем, Ричарду не отказывалось и в способности заранее замыслить злодеяние. Так, он распорядился, чтобы некий доктор Шоу, брат лорда-мэра выступил 22 июня с проповедью, в которой утверждал, что как Эдуард, так и Георг были рождены герцогиней Йоркской от неизвестного мужчины, и что Ричард, следовательно, являлся единственным законным сыном герцога и герцогини Йоркских.
Последнее было так непонятно, так абсурдно, что Грант еще раз перечитал эти строки. Но смысл не изменился: Ричард ради собственной выгоды оклеветал и опозорил свою мать, обвинив ее в столь невероятном поступке.
Что ж, так утверждает сэр Томас Мор. А если кто-нибудь и должен был знать все о происходившем, так это Томас Мор. И если кто-нибудь должен был уметь выбирать самые достоверные факты, так опять же Томас Мор, лорд-канцлер Англии.
Мать Ричарда, писал сэр Томас, горько жаловалась на сына, который втоптал ее имя в грязь. Вполне естественно, подумал Грант.
Что касается доктора Шоу, то его замучила совесть. Настолько, что "в течение нескольких дней он зачах и умер".
Инфаркт, вероятно, решил Грант. И не удивительно. Предстать перед лондонской толпой и наплести таких небылиц - испытание не из легких.
Рассказ сэра Томаса о принцах в Тауэре соответствовал поведанному Амазонкой, отличаясь только обилием подробностей. Ричард намекнул коменданту Тауэра Роберту Брэкенбери, что было бы неплохо, если принцы исчезнут, но Брэкенбери отказался участвовать в подобном деянии. Тогда Ричард дождался своего прибытия в Уорик, - во время поездки по стране после коронации, - и отправил в Лондон Тиррела с полномочиями получить на одну ночь все ключи от Тауэра. Той же ночью два негодяя, конюх Дайтон и стражник Форрест, задушили обоих мальчиков.
На этом месте чтение прервала Лилипутка, которая принесла второй завтрак и отобрала книгу.
Ковыряя вилкой картофельную запеканку с мясом, Грант снова всматривался в лицо подследственного. Преданный и терпеливый младший брат, превратившийся в чудовище.
Когда Лилипутка вернулась за подносом, Грант спросил:
- Вы знаете, что Ричард III пользовался большой популярностью в свое время? До того, как стал королем.
Лилипутка недоброжелательно воззрилась на портрет.
- В тихом омуте черти водятся. Притаился он тогда, вот что. Ждал своего часа.